ЧЕТЫРЕСТА ДРОЗДОВ
I
Заметив зеленую с черными отворотами униформу, охранник напряженно выпрямился, сделал шаг вперед и взял оружие на изготовку.
Эдвард Шмидт, директор Института, сказал ему: «Все в порядке, Леон. Открывай!»
Охранник колебался, неприязненно поглядывая на приземистого коротышку в форме с иностранными знаками отличия.
«Открывай!» – спокойно повторил директор – так, как если бы эмоции часового были ему знакомы и понятны, но уже остались в прошлом.
Охранник пожал плечами и подчинился, проводив каменным взглядом проходившего мимо человека в униформе.
За стеной перед директором и его гостем открылся вид на комплекс белокаменных зданий, беспорядочно разбросанных среди газонов на обширной огороженной территории. Директор Шмидт сделал приглашающий жест худой старческой рукой: «Надо полагать, самый скромный и неприметный национальный исследовательский центр на нашей планете».
Человек в униформе быстро осмотрелся по сторонам – с выражением скорее бесчувственным, нежели враждебным: «И, скорее всего, самый перспективный».
Директор Шмидт отозвался неразборчивым ворчанием, что вызвало у посетителя многозначительную улыбку: «Вы, суареды, давно пользуетесь преимуществами нейтралитета. Вам не приходилось утруждать лучшие умы тактическими задачами в условиях обременительной военной дисциплины».
Морщины на землистом лице директора Шмидта на мгновение углубились. «Совершенно верно! – с горечью ответил он. – Нас вполне устраивала жизнь в границах нашей страны, мы не стремились завоевать мир. Наш образ жизни может показаться необычным с точки зрения иностранца, однако мы не ищем ничего другого. И не заставляем других маршировать в ногу вместе с нами».
Человек в униформе усмехнулся: «Высокопарные словеса, директор. Так или иначе, меня мало интересует ваша система ценностей. Я рассматриваю ее как пережиток прошлого. В этом мире наступили перемены – и в дальнейшем я рекомендовал бы вам подчинять эмоции строгой дисциплине, не менее суровой, чем та, которой вы подчиняете интеллект».
Шмидт промолчал. Он смотрел вдаль, на склоны горы Хелленбраун за оградой Института – туда, где упрямо торчали древние зеленые ели, где безмолвные покровы снегов золотисто блестели в косых лучах вечернего солнца. Там все еще обитал дух Суаре, внушавший традиции, непостижимые для генерала и его окружения.
Генерал продолжал: «Научные исследования должны были научить вас тому, что любые знания развиваются, постепенно набирают силу. У нас в Молтрое новые изобретения и открытия применяются как средства управления, позволяющие контролировать народ, наше будущее и, в конечном счете, будущее всего мира. Фанатики, экстремисты, индивидуалисты, – эти слова генерал произнес с особой раскатистой отчетливостью, – сегодня подобны динозаврам каменного века, изгоям, родившимся не в свое время».
Директор медленно повернул голову; ему пришлось сделать усилие, чтобы взглянуть в глаза Золтана Веча – безразличные, слегка насмешливые глаза чисто выбритого ветерана-солдафона. Тот резко отвернулся: «Пойдемте, полюбуемся на ваш знаменитый центр приобретения знаний».
Директор Шмидт вздохнул. Ему нечего было возразить: приказ есть приказ.
«На что вы хотели бы взглянуть в первую очередь?»
Золтан Веч сверился с заметками в записной книжке: «На ваш департамент ядерной физики».
Директор Шмидт покачал головой: «У нас такого нет».
Генерал удивился: «Как так?» После чего холодно прибавил: «Это невозможно».
«Мы не подразделяем знания на дискретные сегменты, как сосиски в связке, – объяснил директор. – Очень немногие из наших ученых – специалисты».
Золтан Веч погладил квадратный подбородок: «Не совсем понимаю ваш подход. Разве не могли бы вы добиваться более надежных результатов благодаря более упорядоченной организационной структуре? Скажем так: возникает проблема. Вы классифицируете ее и поручаете ее решение специалисту, который лучше всех разбирается в соответствующей области. В армии я никогда бы не поручил управление бронетанком человеку, обученному запуску зажигательных фугасов. Зачем химику совать нос в дела физиков или биологов?»
Между тем директору Шмидту удалось в какой-то мере восстановить душевное равновесие: «Эти дисциплины тесно взаимосвязаны. Такая специальность, как „химик“, больше не существует».
Золтан Веч покачал головой, покрытой плотной шапкой черных волос: «В Молтрое много химиков. Я говорил с одним из них только вчера – он разрабатывает материал, способный превращать жидкую грязь в твердую субстанцию. Он сам называл себя химиком».
Директор невозмутимо улыбнулся: «Значит, в Молтрое есть химики. У нас их нет».
Золтан Веч покосился на сухопарого старика с внезапным подозрением: «Вы получили недвусмысленные указания: оказывать мне всестороннее содействие, предоставляя беспрепятственный доступ ко всем лабораториям».
Теперь директор Шмидт уже подумывал о том, что он мог бы и не брать на себя столь обременительные обязательства, так как в конечном счете ему неизбежно пришлось бы испытать унижение, так или иначе… Тем не менее, он мог попытаться в какой-то мере сохранить лицо.
«Я ни о чем не умалчиваю и говорю с вами откровенно. Препятствием, если таковое существует, может быть только непонимание вами наших методов – что, позволю себе заметить, объяснялось бы вашей подготовкой и вашим мировоззрением».
«Довольно! – громко и резко оборвал его Золтан Веч. – Я требую, чтобы вы отвели меня в отдел физических исследований. Прежде всего я хотел бы познакомиться с вашими новейшими ядерными разработками».
«Следуйте за мной», – пригласил директор Шмидт. Золтан Веч маршировал за ним по пятам с видом человека, только что сокрушившего сопротивление противника.
Шмидт постучался в дверь и открыл ее: «Добрый день, Луис!» Директор сухо представил спутника: «Со мной – генерал Золтан Веч из армии Молтроя. Генерал Веч, это Луис Мэйсан».
Веч кивнул, посмотрел по сторонам: «Где же ваше оборудование?»
«Оборудование? – Луис Мэйсан покачал лысой головой. – У нас нет почти никакого оборудования. Общеизвестно, что наши исследования носят в основном теоретический характер».
Золтан Веч указан на бумаги, разбросанные на столе: «И чем вы занимаетесь?»
Мэйсан поднял брови: «Не могли бы вы объяснить, почему это вас интересует?»
Директор Шмидт поднял руку: «Мы получили приказ, Луис».
«Приказ, приказ! – проворчал Мэйсан. – В самом этом слове есть нечто несовместимое с человеческим достоинством…». Он раздраженно махнул рукой: «Эти бумаги – собственность Института и подлежат действию приказа. Я – не собственность Института. Просматривайте бумаги, сколько угодно, но, будьте добры, больше не приставайте ко мне с расспросами».
Не говоря ни слова, Золтан Веч прошествовал к столу, приподнял несколько прошитых скрепкой страниц и рассмотрел их на расстоянии вытянутой руки. Через некоторое время, недоуменно нахмурившись, он повернулся к директору: «Что это за каракули?»
«Луис Мэйсан рассчитывает угловые скорости преобразования мезонов в нескольких неэвклидовых пространствах… Можно сказать, что он определяет, с какой частотой мезоны выворачиваются наизнанку».
Золтан Веч медленно положил бумаги на стол и сделал заметку в небольшой записной книжке. Засунув книжку в карман, генерал обвел помещение медленным внимательным взглядом – исписанные мелом доски на стенах, столы, безразличный профиль Луиса Мэйсана, сдержанно-наблюдательную физиономию директора Шмидта: «Продолжим нашу экскурсию. Я хотел бы побеседовать с каждым из работающих у вас людей поочередно – для меня подготовили их список».
Они прошли в продолговатую прохладную лабораторию, где попахивало формальдегидом. На длинной скамье вдоль стены, под вереницей затемненных зеленым стеклом окон, хранились тысячи закупоренных ватой колб. За микроскопами неподвижно, как муравьи, завороженные каплей сиропа, сидели три человека, лишь иногда обмениваясь несколькими тихими словами. Они не обратили на генерала Веча и директора почти никакого внимания.
Голос Золтана Веча прозвучал с неуместной бесцеремонностью: «А здесь чем занимаются?»
«Мы изучаем фотосинтез, пользуясь радиоактивными маркерами, заменяя одни атомы другими, применяя другие методы. В колбах – растворы; в некоторых из них мы надеемся имитировать фотосинтез».
«Что позволит делать пищу из воздуха и воды?»
«О, в конечном счете – возможно… В данный момент нас удовлетворяет возможность прослеживать углеводороды».
Золтан Веч отвернулся: «На молтройской фабрике в горах Мориспилл выращивают две тысячи тонн белковых дрожжей в сутки. Подумать только! Рационы для целой армии! Позволит ли ваш процесс когда-нибудь побить этот рекорд?»
«Не думаю», – заявил директор.
«На вашем месте я прекратил бы бесполезные исследования, – посоветовал Золтан Веч. – Очевидно, что в практическом отношении искусственный фотосинтез несравним с выращиванием дрожжей».
Директор задержался у двери – на ней синим фломастером была нарисована забавная рожица, каждый глаз которой представлял собой корень квадратный из минус единицы: «Здесь работает группа математиков». Взявшись за ручку двери, он вопросительно повернулся к генералу: «Вас интересуют их исследования?»
Из-за двери внезапно послышались торжествующие восклицания, возбужденная перепалка. Директор Шмидт нахмурился. Глаза Золтана Веча проницательно сверкнули: «Чему они так обрадовались?»
Шмидт пожал плечами и открыл дверь. Высокий молодой человек с розовой физиономией и растрепанными черными волосами расхаживал с бокалом вина в руке, оживленно жестикулируя: «Так красиво и так просто – именно так, как предсказывал Ферма…» Юноша повернулся к директору: «Эдвард! Эдвард! Сегодня мы сотворили историю! Открытие века!»
Золтан Веч шагнул вперед: «Что происходит? Что такое?»
«Потерянное решение теоремы Ферма! „Невозможно разделить куб на два куба, – написал в свое время Ферма. – Я нашел тому поистине чудесное доказательство, но здесь оно не поместится, поля слишком узкие“. А сегодня я сформулировал это доказательство – за несколько секунд! Теперь, – молодой человек осушил бокал вина, – теперь, когда будут перечислять имена Ферма, Эйлера, Гаусса и Римана, в одном ряду с ними будут произносить, – юноша ударил себя в грудь, – имя Джевинского!»
Директор погладил подбородок: «Вы проверяли значения n больше 14 тысяч?»
Джевинский презрительно махнул рукой: «В этом нет необходимости! Я нашел общее решение!»
«Примите мои поздравления!» – язвительно похвалил его генерал Золтан Веч и повернулся к директору: «Пойдемте дальше».
Директор Шмидт колебался. «Вечером мы еще раз проверим ваше решение вместе, – сказал он Джевинскому. – А пока что не сообщайте об этом репортерам. По сути дела, больше никому об этом не говорите. Лучше не поднимать в Институте суматоху – на тот случай, если вы допустили ошибку».
Джевинский кивнул, уселся на скамью, вытянув длинную шею, как настороженный аист, и принялся жевать кусок сыра.
