Юлиан Отступник еще в молодых летах, находясь в Кесарии Каппадокийской, уговорился с братом своим Галлом построить великолепный храм над гробом святого мученика Маманта. Не благочестие (о чем свидетельствует время его царствования) побудило его к этому, но или тщеславие и зависть к Галлу, которого все любили за христианскую ревность, или желание подать хорошие мысли о своей вере императору Констанцию, который, может быть, уже подозревал его в приверженности к идолам.

Как бы то ни было, Галл и Юлиан разделили между собой, кому какие должно начать и совершить здания, и каждый из них с возможной ревностью старался возвести свою половину. Но Бог видимо здесь показал, сколь Ему неугодна жертва, приносимая не от чистого сердца. В то время как художники Галла счастливо продолжали свою работу, невидимая сила противоборствовала строителям Юлиановым. Сначала они не могли найти твердой почвы под основание, потом от времени до времени показывалось землетрясение, которое вырывало камни даже из земли и ниспровергало в одно мгновение то, что с великим трудом было укрепляемо. Иногда гром ударял в мраморные столпы и разрушал их на части. Иногда вихрь срывал крыши, под которыми хранилась известь, и развевал ее по воздуху. Не видно ли из этого, что Господь еще тогда изобличал будущее злочестие Юлиана и видимыми знаками предупреждал его от отпадения и гибели?

Этот пастырь Антиохийской Церкви, живший в третьем веке по Р.Х., был для духовного стада совершенным примером всех добродетелей, наставлял детей своих словом, житием, любовью, верою и кротостию. Столь святой и славный человек не мог при гонителях христианства избегнуть страдальчества.

Однажды цезарь Нумериан, будучи в Антиохии, приносил торжественную жертву идолам, а святой архиерей между тем совершал бескровную жертву в храме Христа Спасителя. Возвращаясь домой по окончании всех обрядов, Нумериан услышал пение христиан и захотел войти в их церковь, отчасти из любопытства, а более для того, чтобы разогнать молящихся, но святой Вавила воспротивился и, употребив власть архипастыря, удержал Нумериана на пороге храма. Император мог бы с помощью стражи исполнить свою волю, но, видя множество православных, убоялся кровопролития и, скрыв досаду, оставил на тот раз святого человека в покое.

На другой день, по повелению императора, христианская церковь была сожжена, и святой Вавила в оковах представлен был к нему для ответа. «Подлый раб! — воскликнул раздраженный Нумериан. — Какое безумие понудило тебя оскорбить твоего государя?» — «Я не оскорблял государя, — отвечал Вавила, — ибо знаю, что преступление против величества предержащей власти превыше всякого неистовства, я только не допустил идолопоклонника, обрызганного кровью богомерзких жертв, оскорбить святыню Господню». Нумериан, вне себя от гнева, велел водить праведника по всей Антиохии, а народу — над ним ругаться.

Но какое торжество для человека Божия! Трое юных учеников ³⁶⁵, воспитанных святым Вавилой, следуют за ним, пред всем народом свидетельствуют, что они с великим наставником неразлучны в жизни и смерти и, презирая ласки и обещания Нумериана, не хотят оставить святого Вавилы. В юном возрасте совершенные мужи, они не устрашились ни мучений, ни смерти.

Вытерпев все неистовства народа и все мучения, учитель и ученики осуждены были, наконец, на смертную казнь. Когда пришли на лобное место, святой Вавила сказал: «Обратися, душе моя, в покой твой, яко Господь благодействова тя (Пс. 114, 6)», — и, поставив пред собой отроков, повелел их предпослать к Богу, в тех видах, чтобы они, лишившись наставника, не лишились твердости против ужасов смерти. Дети приняли венец страдальческий, а праведник воскликнул: «Се аз и дети, яжеми даде Бог (Ис. 8, 18)» — и сам преклонил главу свою под орудие смерти.