Элла Круз захлопнула дверь своего дома на Клинтон-стрит и спустилась по ступенькам. Перед уходом она попрощалась со своей матерью Нелли – однако ее голос был уже не таким бодрым, как раньше.

Элла не знала, что с ней. Прежде она всегда была «сильной и выносливой», однако теперь постоянно чувствовала усталость. Она пошла на работу, ориентируясь, как обычно, на шпиль церкви Святого Колумбы всего в паре кварталов от ее дома. Вместе со своей семьей – матерью Нелли, отцом Джеймсом и младшим братом Джоном – Элла регулярно ходила на католические службы, как и почти все, с кем она работала.

Нелли тоже попрощалась со своей дочерью негромко: она неодобрительно относилась к тому, что Элла работала красильщицей циферблатов. «Я никогда не хотела, чтобы Элла там работала, – говорила она, качая головой, – однако место опрятное, да и девушки там приятные».

Клинтон-стрит находилась всего в паре кварталов и от арт-студии, так что даже со своей черепашьей походкой Элла быстро туда добралась. Она поднялась по ступенькам старой школы – другие девушки тоже шли на работу. Тут была Кэтрин Вольф, которая в последнее время стала прихрамывать, а также Мэри Бекер, говорившая, как всегда, без остановки; Мэри Вичини, Рут Томпсон и Сэди Прей. Пег Луни уже сидела за своим рабочим столом, когда Элла зашла в студию, – она всегда была самой ответственной. Элла поприветствовала всех: она была «популярной молодой девушкой».

В 1927 году Мэри Эллен Круз (как ее нарекли при крещении родители) исполнилось 24 года – столько же, сколько Кэтрин Вольф. Ее каштановые волосы были коротко и модно подстрижены, немного не доходя до уровня скул; они скользили по ее безупречной коже. Она тщательно выщипывала брови, а ее застенчивую улыбку украшала ямочка на левой щеке.

Она уселась за свой деревянный стол и взялась за кисть. Смочить губами… Обмакнуть… Покрасить. Привычная последовательность действий, ведь работать здесь Элла начала, когда ей не было и 20 лет – она трудилась 25 дней в месяц, по восемь часов в день, без оплачиваемого отпуска.

Как же ей хотелось уйти в отпуск теперь. Она чувствовала себя уставшей и измученной, у нее побаливала челюсть. Это было странно, так как обычно ее здоровье не вызывало каких-либо нареканий. Элла начала посещать врачей где-то полгода назад, однако, хоть она и успела побывать у нескольких разных специалистов, никто не смог ей помочь. Ситуация была прямо как у Пег Луни, которой недавно удалили зуб, но стоматолог, по ее словам, так и не смог добиться заживления десны.

Элла подняла голову, услышав, что в помещение зашел мистер Рид. Она смотрела, как он расхаживает взад-вперед, проводя одну из своих нечастых инспекций. Его походка в тот день выглядела особенно самодовольной, и на то были веские причины. В конце концов, теперь он стал здесь главным, заняв наконец место старшего управляющего после того, как мисс Мюррей в июле умерла от рака.

Элла вернулась к своим циферблатам. Время – деньги. Впрочем, работа давалась ей теперь тяжело. Все лето ее донимали боли в руках и ногах, и было сложно справляться с раскрашиванием мелких деталей, когда костяшки пальцев так болели. Она устроила передышку всего на минуту и подперла голову руками. Ее беспокоило еще кое-что: под подбородком у нее появилось какое-то уплотнение. Она не знала, что это и почему оно внезапно возникло несколько недель назад, однако оно было очень странным.

Что ж, по крайней мере, сегодня пятница. Элла гадала, что девушки придумают на выходные – возможно, парень Пег Чак устроит у себя вечеринку, или же все пойдут смотреть кино в «Рокси». Пальцем она рассеянно погладила небольшой прыщик, появившийся на ее обычно идеально гладкой коже пару дней назад. Он выскочил на левой щеке, прямо рядышком с ямочкой. Когда он только появился, она его расковыряла, и он начал опухать; когда она сдавливала его пальцами, он болел. Она надеялась, что до очередной вечеринки он пройдет.

Все утро она пыталась сосредоточиться на своей работе, однако это давалось ей все сложнее. Значит, на этих выходных никаких вечеринок. На самом деле, внезапно подумала она, и работы тоже. Она устала, и на сегодня с нее достаточно. Она отнесла ящик с готовыми циферблатами мистеру Риду, сказала, что приболела, и отпросилась домой. Через десять минут она вернулась на Клинтон-стрит, и колокола церкви Святого Колумбы зазвенели, возвещая о наступлении полудня. Элла сказала маме, что неважно себя чувствует и хочет прилечь.

«На следующий день, – вспоминала ее мать Нелли, – мы пошли к врачу». Тот прыщик раздулся на лице ее дочери, и она хотела его проверить. Вместе с тем состояние дочери не было серьезным, и врач совершенно непринужденно с ними поболтал. Элла сказала ему, что ее мама всегда переживала по поводу ее работы в Radium Dial, и он с дружеским смехом ответил: «Это все ерунда – сложно найти более чистое место».

С тем Элла и Нелли вернулись на Клинтон-стрит.

Элла, наверное, не пошла в то воскресенье в церковь; она определенно чувствовала себя неважно утром в понедельник, так как решила не идти на работу. Во вторник, 30 августа, ее мать снова вызвала врача: он вскрыл прыщ, однако ничего не обнаружил. Врач ушел: что бы ни вызывало недомогание Эллы, он не мог установить точной причины.

Он, может, и не знал причины, однако Элла понимала, что с ней что-то не так. Этот прыщик, этот маленький прыщик все раздувался и раздувался. Он причинял невероятную боль. Что бы она, ее мама или даже врач ни делали, избавиться от него не получалось: это была какая-то инфекция, которую не удавалось остановить. Вскоре все лицо Эллы сильно отекло, и появился жар.

«На следующий день, – вспоминала Нелли, – [наш врач] посмотрел на ее лицо [снова] и направил ее в больницу».

Эллу положили в городскую больницу Оттавы 31 августа. Прыщ становился все больше и больше, и вскоре его уже нельзя было назвать просто прыщем или даже фурункулом – настолько огромным он вырос. Модная стрижка Эллы оставалась такой же красивой, однако девушка под ней, всего за несколько коротких дней, стала совершенно неузнаваемой. Развился сепсис, и милое личико и голова почернели. «Она мучилась от страшной боли… – в ужасе вспоминала мать Эллы. – Это была самая страшная боль, от которой кто-либо мучился на моей памяти».

Элла была ее единственной дочерью. Нелли дежурила у ее кровати, пока позволяли врачи, хотя человек в кровати уже совершенно не напоминал ее дочь. Но она по-прежнему была Эллой, ее дочерью, и она была жива и нуждалась в своей матери.

Полночь, 3 сентября. Субботняя ночь сменилась воскресным утром, и состояние Эллы ухудшилось. Она лежала в кровати с сепсисом, ее голова оставалась раздутой и черной, ее лицо было не узнать – яд в ее организме делал свое ужасное дело. В половине пятого утра в воскресенье, 4 сентября, она внезапно умерла. Всего неделю назад она расписывала на работе циферблаты, и единственной ее проблемой был небольшой прыщик на лице. Как могло дойти до такого?

Врачи заполнили ее свидетельство о смерти. «Стрептококковая инфекция» – указали они в качестве причины смерти. «Второстепенная причина: воспаление на лице».

Шестого сентября Нелли и Джеймс Круз преодолели знакомый путь до церкви Святого Колумбы, чтобы похоронить свою дочь. «Смерть мисс Круз, – написали в местной газете, – стала шоком для всех ее друзей и близких». Она действительно стала шоком. Элла оставила после себя дыру; дыру в ее семье, которую никогда не удастся заполнить. Как сказали многие годы спустя ее родители: «Когда она нас покинула, жизнь больше никогда не была прежней».

В некрологе Эллы, оплакивавшем эту молодую девушку из Оттавы, прожившую здесь большую часть своей жизни, у которой были друзья, которая всем нравилась, носила короткую стрижку и провела свои немногочисленные дни в тени церковного шпиля, упоминалась еще одна деталь.

«Она работала, – говорилось в газете, – в компании Radium Dial…»