Штаб-квартира корпорации United States Radium Нью-Йорк, Черч-стрит, 30

День у Артура Роедера сильно не задался. С тех пор как Карлоу подала на него в суд, у него, казалось, не задавался каждый день. Огласка имела ужасные последствия – имя его компании было смешано с грязью, когда эта мелкая выскочка заявила, будто фирма сделала ее «совершенно нетрудоспособной» и нанесла «серьезный урон» ее здоровью. Все это негативно сказывалось на бизнесе: работать остались лишь несколько красильщиц циферблатов.

Роедер, может, этого не знал, однако скандал затронул и студию по раскрашиванию циферблатов, которую его фирма помогла открыть в часовой компании Waterbury. Узнав из местных новостей об иске Карлоу, эта фирма сразу же запретила смачивать кисти с краской губами.

На самом деле тому могла быть и другая причина, хотя в часовой компании этого никогда бы не признали. В феврале 1925 года работавшая там красильщица по имени Фрэнсис Сплеттокер умерла всего через пару недель после того, как слегла с мучительной болью; у нее был некроз челюстной кости, проевший дыру прямо в щеке. Официально с работой ее смерть никто не связывал, однако некоторые ее коллеги сделали выводы. Одна из девушек в Waterbury сказала, что страшно испугалась, когда Фрэнсис умерла, и больше ни за какие деньги не станет работать в отделе росписи циферблатов.

Отец Фрэнсис тоже работал на эту фирму. Несмотря на свою уверенность в том, что Фрэнсис сгубила ее работа, он не осмелился поднимать из-за этого шумиху из боязни быть уволенным.

Какие послушные сотрудники!

Роедер защищался в суде по иску Карлоу с помощью чрезвычайно опытных (и чрезвычайно дорогостоящих) корпоративных адвокатов компании USRC. Они немедленно подали ходатайство о закрытии дела, аргументируя это тем, что оно должно быть представлено на рассмотрение Бюро компенсаций трудящимся, где его признают несостоятельным, так как девушка не страдает ни от одной из подлежащих компенсации болезней. Пока что, однако, их юридические уловки не работали – судья дал понять, что решение примут присяжные.

Для Роедера ситуация усугублялась с каждым днем. Семья Хейзел Кузер присоединилась к иску, требуя в качестве компенсации 15 000 долларов (203 000 долларов). Адвокаты, любившие навязывать иски жертвам врачебной халатности, взялись и за мать Хелен Куинлан Нелли – однако она, поверив тому, что сказали о смерти ее дочери врачи, не видела никакого смысла обращаться в суд. Это было хоть каким-то снисхождением для Роедера.

Роедер подумал, что сестра мисс Карлоу Сара Майлефер как нельзя кстати уволилась из студии росписи часов перед началом судебных разбирательств: она уж точно не могла продолжать там работать. На мгновение он задумался о миссис Майлефер. Вьедт рассказал ему, насколько сильно она болела – вот уже три года хромала, передвигаясь с помощью трости; и все это время компания шла ей навстречу, чтобы она не потеряла работу. Что ж, подумал Роедер, яблоко от яблони недалеко падает – и если одна из сестер оказалась такой болезненной, то это вполне могло быть что-то наследственное.

Во всех своих проблемах он винил «женские клубы». Кэтрин Уайли писала ему еще с начала года; слишком уж, как ему показалось, странный у нее был интерес к этому вопросу. Роедер сделал все возможное, чтобы от нее отделаться, однако ничего не сработало. Даже когда он ей польстил, сказав, что ему кажется «совершенно нормальным, что ваш союз интересуется подобными отчетами», она все равно отказалась принять его точку зрения. Проблем от нее становилось все больше и больше.

А еще этот статистик со своим расследованием, доктор Хоффман. Хотя он и заявил Роедеру, что «у него и в мыслях нет создавать конфликт на ровном месте», в своих письмах он подвергал компанию чрезвычайной критике. Он снова написал Роедеру про Маргариту Карлоу, отметив, что она была «в крайне плачевном состоянии». Он призвал Роедера или представителя компании лично с ней встретиться, однако этого не случилось.

Роедер мог справиться с подобными умоляющими письмами – компания уже без труда отказывала в удовлетворении просьбы Блума о деньгах прежде, – однако теперь его беспокоило расследование Хоффмана. Этот человек планировал по его завершении опубликовать итоговый отчет – вероятно, для влиятельной Американской медицинской ассоциации, – однако Роедер не понимал, как Хоффману, который не был врачом и не обладал специальными знаниями по радию, могли бы позволить это сделать. Роедер всегда считал, что «подобное представление любого вопроса перед важным медицинским сообществом должно быть основано на обширных исследованиях или расследовании, либо на том и другом». По его мнению, «подобное расследование должно охватывать все Соединенные Штаты, и оно вряд ли могло быть полным без включения в него Швейцарии, а также регионов Германии и Франции». О чем думал Хоффман, делая заключения на основании лишь своих кратковременных исследований в нескольких регионах США? (Хоффман также посетил студию Radium Dial в Оттаве и некоторые заводы по росписи циферблатов в Лонг-Айленде.) Если Хоффман хотел изучить вопрос полностью, считал Роедер, то он определенно должен потратить еще несколько лет на упорную работу и обширное международное исследование, прежде чем представлять свои заключения.

Вместо этого Хоффман ограничился тем, что разослал опросники врачам, у которых наблюдались женщины, а также взял интервью у пострадавших. Хоффман отметил: «От всех я слышал одну и ту же историю. Они выполняли одну и ту же работу в одинаковых условиях… И последствия тоже были одинаковыми».

Несмотря на непродолжительность своего исследования, он, казалось, был решительно настроен опубликовать результаты.

Почему же, с раздражением думал Роедер, он даже не удосужился посетить фабрику, хотя, справедливости ради, следует заметить, что это было, пожалуй, связано с тем, что Роедер пытался помешать его расследованию – фирма не предложила никакого содействия. Роедер попробовал усмирить Хоффмана, написав ему: «Мы искренне полагаем, что инфекция, на которую вы ссылаетесь, не вызвана радием. Если и есть какая-то общая причина, я думаю, она не связана с нашим заводом». Тем не менее Хоффман продолжил свое исследование. Роедер не понимал его мотивов.

Президент компании этого не знал, однако, возможно, частично упорство Хоффмана было обусловлено тем фактом, что теперь даже изобретатель светящейся краски признавал, что болезни девушек вызваны их работой. В феврале 1925 года Забин фон Зохоки написал Хоффману, что «обсуждаемая болезнь без всяких сомнений является производственной».

Роедер вздохнул и развернулся к столу, чтобы прочитать почту, пригладил свои темные волосы – как всегда напомаженные – и поправил элегантный галстук-бабочку. Когда же он увидел, что лежит перед ним, то еще больше упал духом: это было очередное письмо от мисс Уайли.

«Мой дорогой мистер Роедер, – написала она, – я узнала, что доктор Дринкер [прошлой весной] провел расследование. Я ничего не слышала о его результатах, однако с большим интересом жду их публикации…»

На круглом лице Артура Роедера отразилось беспокойство. Расследование Дринкера, еще одна заноза в боку. Роедер так ждал отчета врачей в прошлом июне – у него наконец должно было появиться научное доказательство, неопровержимое подтверждение того, что он считал правдой: все эти страшные болезни и смерти не имели ровным счетом ничего общего с его фирмой.

Он был потрясен, прочитав сопроводительное письмо Сисла К. Дринкера к своему отчету. «Мы полагаем, что проблемы связаны с воздействием радия, – написал Дринкер почти год назад, третьего июня 1924 года. – Мы считаем, что для вас было бы неоправданным пытаться решить ситуацию каким-то другим путем».

Что ж, это оказалось… неожиданно. Двадцать девятого апреля Дринкеры уже высказали предварительное мнение по результатам своих академических исследований, согласно которому «радий является вероятной причиной этих проблем». Но это было до того, как они вернулись на завод, и Роедер не сомневался, что дальнейшее исследование их переубедит.

Тем не менее окончательный отчет читать было не легче: «По нашему мнению, среди уволившихся работников эта необычная болезнь встречается настолько часто… что это не может являться просто совпадением и должно быть связано с каким-то повреждением костной ткани, вызванным работой».

Дринкеры методично прошлись по всем ингредиентам краски, по очереди исключая каждый как нетоксичный, однако по поводу радия признали наличие достаточных доказательств опасности его чрезмерного воздействия. «Единственным входящим в состав светящегося материала веществом, которое способно причинить вред, – заключили Дринкеры, – является радий».

Они даже изложили подробную гипотезу о том, что, как им казалось, происходило в организме женщин в результате воздействия радия. Радий, заметили они, по своей химической природе схож с кальцием. Таким образом, радий «при поглощении предпочитает крепиться к костной ткани».

Можно сказать, что радий выискивает кости, подобно кальцию; а человеческое тело запрограммировано направлять кальций прямиком к костям, чтобы их укреплять… По сути, радий выдавал себя за кальций, и, будучи обманутым, организм откладывал его внутри костей.

Радий был бесшумным убийцей, прячущимся за этой маской, чтобы забраться поглубже в кости и зубы красильщицам.

Из научной литературы Дринкеры узнали, что еще с начала века было известно, что радий способен вызывать тяжелые повреждения тканей тела. Вот почему специалисты, подверженные воздействию радия в больших количествах, надевали свинцовые фартуки и использовали щипцы с наконечниками из слоновой кости; вот почему работникам лабораторий в Radium Dial ограничивали промежуток времени, который они могли проводить рядом с этим веществом. Вот почему у доктора фон Зохоки теперь отсутствовал кончик указательного пальца на левой руке; вот почему у доктора Лимана, главного химика компании, все руки были в ожогах, а партнер Зохоки Уиллис лишился большого пальца. Радий своим внешним воздействием может запросто убить человека, как заметил Пьер Кюри еще в 1903 году.

Таковы последствия воздействия радия снаружи. Теперь представьте себе, что случится, если он ловко спрячется внутри ваших костей. «После того как радий отложится в костной ткани, – написал в своем отчете Дринкер, – он сможет наносить особый ущерб, в тысячи раз превышающий результаты его воздействия снаружи».

Именно радий, затаившийся в костях Молли Маггии, привел к тому, что ее челюсть развалилась. Именно радий, поселившись в организме Хейзел Кузер, изъедал ей череп, пока в ее челюсти не появились сквозные дырки. Именно радий своим постоянным излучением уродовал рот Маргарите Карлоу.

Именно радий убил Ирен, а также Хелен и многих других…

Именно в радии, утверждал Дринкер, и состояла вся проблема.

Врачи составили таблицу результатов взятых у работников анализов и, что самое главное, их обобщили. «Ни у одного [из работников USRC], – писали они, – состав крови не был нормальным. Те же самые результаты фигурировали и в предыдущих отчетах Института продления жизни, однако, судя по всему, институт не понимал, что это может значить». Хотя у некоторых работников и обнаружили заметные изменения в составе крови, результаты остальных признали «практически нормальными». На самом деле ни у кого из рабочих кровь не была полностью в норме; даже у женщин, проработавших в фирме всего две недели.

Дринкеры высказались отдельно по поводу случая Маргариты Карлоу, которую они опросили во время своего самого первого посещения студии, и этот случай лежал у истоков всех текущих бед Роедера. Здесь Дринкеры позволили себе ненадолго отступить от нейтрального тона, характерного для их технического отчета. «Мы считаем необходимым выразить свое мнение, – написали они, – что настоящее тяжелое состояние мисс Карлоу является результатом нескольких лет ее работы на вашем заводе». Им хотелось, по их же словам, «обратить ваше внимание на тот факт, что этой девушке, чтобы выжить, необходима самая лучшая медицинская помощь».

Прошел уже почти год, а компания и пальцем не пошевелила, чтобы ей помочь.

Отчет завершался различными рекомендациями по технике безопасности, их Дринкер назвал «мерами предосторожности, которые следует немедленно взять на вооружение». С тех пор как Роедера ткнули в это лицом, ему казалось, что рекомендации по технике безопасности засыплют его с головой. Недавно он поручил Вьедту реализовать некоторые из них. «Это попросту более разумно с финансовой точки зрения, – сказал он своему заместителю в служебной записке, – чем платить 75 000 долларов по иску».

Закончив читать отчет Дринкеров, Роедер был ошеломлен. Это просто не может оказаться правдой. Несколько дней он собирался с мыслями, а затем, в июне 1924-го, повел продолжительную переписку с доктором Дринкером. Словно позабыв неоспоримые выдающиеся способности врача – из-за которых Роедер и нанял его изначально, – он заявил, что озадачен его заключениями, и ему нужно «увязать как-то в своей голове ту ситуацию, которую вы обнаружили». Вместе с тем – возможно, предупреждая предложение Дринкера о дальнейшем обсуждении проблемы, – Роедер подчеркнул, что слишком занят, чтобы с ним встречаться. Занят настолько, что он «планировал пожертвовать своими субботами, которые летом обычно проводил на побережье», чтобы больше времени находиться на работе.

Восемнадцатого июня 1924 года, когда Гарольд Вьедт написал в Департамент труда, чтобы поделиться искусно выбранными выжимками из отчета Дринкера, Роедер и Дринкер все еще продолжали спорить в переписке. В тот день Роедер пренебрежительно написал Дринкеру: «Ваш предварительный отчет является, скорее, рассуждением с гипотетическими заключениями, основанными главным образом на косвенных доказательствах».

Разумеется, врач не оставил это письмо без ответа. «Сожалею, что вы сочли наш отчет предварительным и основанным на косвенных доказательствах, и боюсь, что его повторение вряд ли сможет изменить подобное впечатление». Он снова подчеркнул: «Мы обнаружили изменения в составе крови у многих ваших сотрудников, которые не могут быть объяснены какими-то иными причинами».

Их горячий спор продолжался, и письма так и летали туда-сюда. Роедер оставался непреклонным: «Мне все равно кажется, что мы должны установить точную причину».

Втайне Дринкер отнесся к позиции президента компании с неожиданным пониманием. Одному своему коллеге он написал: «Из-за той неблагоприятной финансовой ситуации, в какой он оказался, ему сложно делать про радий какие-либо заявления, кроме как называть его безопасным, полезным веществом, которого вокруг должно быть как можно больше». Он добавил: «Мне не кажется, что [компанию] можно винить» в случившемся с девушками.

Такая позиция врача могла как минимум частично объясняться сферой его специализации: охрана труда. До 1922 года факультет Дринкера в Гарварде полностью финансировался предпринимателями, и даже в 1924 году коммерческие фирмы продолжали выделять деньги на спецпроекты. Публичное обвинение столь авторитетной организации, как USRC, не было бы с его стороны мудрым шагом.

Один из врачей по гигиене труда говорил: «Мы что, занимаемся этим, чтобы помогать выполнять какие-то вялые, дурацкие социальные программы? Мы что, занимаемся этим, чтобы заручиться расположением рабочих? Нет. Мы занимаемся этим, потому что это прибыльный бизнес».

Таким образом, после обмена мнениями между Роедером и Дринкером, в ходе которого – возможно, чтобы приструнить врача, – Роедер не забыл упомянуть о «практически полном закрытии производства из-за застоя», воцарилась тишина. Целиком отчет так и не был опубликован; Департамент труда удовлетворился версией событий, которой придерживалась компания; красильщицы циферблатов больше не слушали взбалмошные сплетни и вернулись на работу; а Артур Роедер смог и дальше вести свой бизнес.

Так было до тех пор, пока Кэтрин Уайли не сунула свой нос куда не следовало.

Роедер этого не знал, однако Уайли и женщина-врач, у которой она попросила помощи, доктор Алиса Гамильтон (работавшая на одном факультете с Дринкером), спутали ему все карты. Гамильтон узнала, что отчет Дринкеров не опубликован по той причине, что, как полагал Сисл Дринкер, для этого требовалось согласие Роедера, которого ждать не приходилось, так как компания скрывала истинные результаты расследования. Уайли сочла позицию Дринкеров неэтичной, а его самого назвала недобросовестным.

Тогда эти две женщины составили план действий. Не зная, что компания USRC уже предоставила Департаменту труда вводящее в заблуждение резюме отчета, они сговорились попросить Джона Роача добыть результаты у самого Роедера. Такой ход, как им казалось, не оставит Роедеру выбора, и отчет будет обнародован, так как Роедер вряд ли мог отказать Роачу с учетом занимаемой им должности.

Таким образом, когда Роач сообщил Уайли, что на самом деле уже ознакомился с отчетом Дринкеров – и что тот доказал непричастность компании, – она была потрясена. Уайли немедленно сказала Гамильтон, а Гамильтон, не только знавшая Дринкеров лично, но и уверенная, что они будут возмущены подобным искажением полученных ими данных, сразу же написала Кэтрин Дринкер.

«Полагаете ли вы, – спрашивала она с нарочитой наивностью, – что Роедер мог посметь выпустить фальшивый отчет от вашего имени?» Кэтрин Дринкер ответила незамедлительно, что они с мужем крайне возмущены мыслью о том, что Роедер мог исказить их результаты. «Он оказался, – гневно заключила Кэтрин, – настоящим негодяем». По настоянию жены Сисл Дринкер написал Роедеру – по-прежнему, следует заметить, используя льстивые формулировки по отношению к президенту – с предложением опубликовать исследование полностью, настаивая на том, что «в ваших интересах, чтобы он был опубликован… тем самым вы убедите общественность, что сделали все возможное, чтобы разобраться в проблеме на вашем заводе».

Процесс был запущен, и Гамильтон написала Уайли, что, как ей кажется, ситуация вот-вот разрешится. Артур Роедер уж точно не мог оказаться «настолько глупым, чтобы запретить доктору Дринкеру опубликовать свой отчет».

Что ж, она недооценила наглость президента компании.