О поданном Маргаритой иске сообщили в местных новостях Ньюарка. Вряд ли об этом узнали девушки из Radium Dial в Оттаве, однако их работодатели уж точно получили информацию. В радиевой отрасли было не так много игроков, и Radium Dial являлась среди них одним из крупнейших. В 1925 году студия в Оттаве стала крупнейшим заводом по росписи циферблатов в стране, поставляя по 4300 циферблатов в день.

Бизнес процветал – в Radium Dial не хотели рисковать задержками в производстве, с которыми столкнулись их конкуренты, когда по Нью-Джерси поползли слухи.

В Radium Dial разработали план действий, чтобы избежать повторения подобной проблемы. Они открыли вторую студию по росписи циферблатов в городе Стритор, что в 16 милях к югу от Оттавы, где про радий было известно в меньшей степени. Оба завода работали параллельно на протяжении девяти месяцев, однако, когда стало понятно, что до рабочих в Оттаве не дошли слухи с востока и они не собирались увольняться, вторую студию решили закрыть; некоторых сотрудников перевели в Оттаву, в то время как остальные попросту потеряли свою работу.

Компания приняла решение, как это сделали в USRC, провести медицинское обследование своих работников. Осмотр проводился корпоративным врачом дома у мистера Рида на Пост-стрит. Проверяли лишь часть женщин, и Кэтрин Вольф в их число не попала. Это было досадно, так как в последнее время она стала ощущать недомогание. После двух лет работы в Radium Dial, как позже вспоминала она: «У меня начала болеть левая лодыжка, а затем боль распространилась на бедро». Она стала немного прихрамывать, когда боль давала о себе знать.

Другой красильщицей циферблатов, которую не позвали на обследование, была Делла Харвестон, изначально работавшая вместе с Кэтрин, Шарлоттой и Мэри Вичини, Эллой Круз и Инез Коркоран. Годом раньше она умерла от туберкулеза.

А вот рыжеволосую Пег Луни мистер Рид вызвал к себе домой для осмотра. Когда же коллеги стали расспрашивать ее о результатах, она призналась, что не имеет ни малейшего понятия. В Орандже результаты обследования были втайне переданы компании за спиной у девушек; в Оттаве же корпорация получила их напрямую, полностью оставив женщин в неведении. Ни Пег, ни остальным работницам ничего не сообщили. Пег тем временем беззаботно вернулась за свой стол, взяла в руки кисть и облизнула губы, готовясь работать. Она нисколько не переживала, будучи уверена, что компания непременно сообщит ей, если вскроются какие-то проблемы.

Все девушки в Оттаве по-прежнему продолжали смачивать кисти губами, даже не догадываясь, что в 800 милях от них это было запрещено. Тем временем за кулисами, в штаб-квартире компании Radium Dial, совет директоров, узнав о поданном в Нью-Джерси иске, стал раздумывать над альтернативным методом нанесения краски – так, на всякий случай. Для этих целей была протестирована замша, но она слишком сильно впитывала; также опробовали резиновые губки, однако и они не давали желаемого результата. Вице-президент компании Руфус Фордис признавался, что действовали они без энтузиазма. «Никаких особых усилий, – позже рассказывал он, – в поиске способа исключить необходимость этой процедуры предпринято не было».

В конечном счете компания поручила поиски альтернативного метода мистеру Риду. Вскоре он примется экспериментировать со стеклянными палочками наподобие тех, что использовали в Швейцарии, придумывая различные их исполнения. Тем временем девушки в Оттаве продолжали применять отработанную схему: Смочить губами. Обмакнуть. Покрасить.

Их веселые деньки продолжались. Многие начали встречаться с парнями и обзавелись постоянными кавалерами. В старших классах любимой песней Пег Луни была прославляющая свободу и независимость I Ain’t Nobody’s Darling, однако теперь ее взгляды поменялись: она встречалась со смышленым парнем Чаком. И понимала, что в любой день он может сделать ей предложение.

Чак – это прозвище, а полное имя звучало куда более величественно: Чарльз Хакенсмит. Это был красивый и мускулистый широкоплечий парень высокого роста, с курчавыми светлыми волосами, которого как нельзя лучше описывала фраза из его выпускного альбома: «И холодный, как мрамор, атлет, предстал перед нами». Тем не менее, чтобы составить пару умной Пег Луни, были нужны не только мускулы, но и мозги, и Чак оказался умнее некуда: он с отличием окончил школу и поступил в колледж. «Он был очень образованным, – говорила сестра Пег Джен. – Хорош со всех сторон. Очень изящный. До жути прекрасный». Он вырос в том же квартале, где вместе со своей большой семьей жила Пег, и хотя теперь уехал учиться в колледж, по выходным приезжал домой – вот тогда-то они и отрывались по полной.

У себя дома Чак устраивал вечеринки и проигрывал пластинки на видавшем виды стареньком граммофоне. Под аплодисменты наблюдающих и запрещенное домашнее пиво начинались танцы. Прижимая к себе Пег, он не оставлял между ними ни дюйма: их плотно соприкасающиеся тела танцевали под новейшие джазовые композиции. Чак постоянно флиртовал с Пег: он знал, что в этой девушке есть нечто особенное.

Все ходили к нему на вечеринки; Мэри Бекер веселилась там на славу. Если планировалась очередная гулянка, она рассказывала о ней всем друзьям, зазывая туда прийти. Мэри встречалась с Патриком Росситером, рабочим, с большим носом и крупными чертами лица, с которым она познакомилась в Оружейной палате Национальной гвардии, когда каталась там на коньках. Его семья говорила, что он был тем еще «гуленой». «Он любил от души повеселиться». Кэтрин Вольф, близкая подруга Пег, тоже приходила на эти вечера; парня у нее тогда не было. Да и Луни бывали там – «Всей семьей! – восклицала Джин. – Нас там было десять!».

Той весной в Оттаве происходило столько всего, что приезд в студию государственного инспектора остался практически незамеченным красильщицами. Конечно, Radium Dial это было только на руку. В свете поданных в Нью-Джерси исков Бюро трудовой статистики, располагавшееся в столичном Вашингтоне, начало национальное расследование случаев отравления на производстве. Во главе бюро стоял Этельберт Стюарт: его полевым агентом был мужчина по имени Свен Кьяер. И когда Кьяер встретился с Руфусом Фордисом, вице-президентом компании, прежде чем начать инспекцию в студии в Оттаве, его «попросили как можно осмотрительней делать свою работу, чтобы не вызывать лишних опасений среди работников». Возможно, из-за этого он опросил лишь трех девушек.

Свое расследование Кьяер начал в апреле 1925 года. Сначала он пришел в чикагский офис Radium Dial, где поговорил с Фордисом и несколькими работниками лаборатории; Кьяер заметил у последних ожоги на пальцах. Эти сотрудники признали, что радий был опасным веществом, обращаться с которым следовало «с соблюдением должных мер предосторожности». В результате всем занятым в лабораториях Radium Dial выдали защитное снаряжение: Кьяер обратил внимание, что операторы были «надежно защищены свинцовыми фартуками», а также для ограничения воздействия радия они регулярно уходили в отпуск.

Двадцатого апреля 1920 года Кьяер прибыл в маленький городок Оттава, чтобы провести инспекцию в студии. Первым делом он поговорил с мисс Мюррей, управляющей. Она сообщила ему, что «никогда не слышала про какие-либо болезни, к которым работа у них имела бы хоть малейшее отношение». На самом деле, продолжала она: «у девушек здоровье не то что не портилось – я знаю нескольких, кому работа здесь пошла на пользу».

Кьяер спросил ее про смачивание кистей с краской губами. Она объяснила, что «девушкам было дано строгое указание не класть кисти в рот, предварительно тщательно не промыв их специально предоставленной для таких целей водой». Тем не менее она признала, что «смачивание кистей губами является стандартной практикой».

Кьяер увидел это своими глазами, когда в тот же день осматривал студию. Каждая красильщица смачивала кисти губами: тем не менее они все были, как он отметил, «здоровыми и бодрыми». В день своего обхода он обратил внимание, что на столе у девушек действительно стояла вода, в которой они мыли кисти, – однако потом, когда Фордис предоставил ему фотографии студии, сделанные в различное время, Кьяер заметил отсутствие воды на столах.

В рамках своей инспекции Кьяер также опросил стоматологов Оттавы, чтобы узнать, не сталкивались ли они со странными заболеваниями полости рта у своих пациентов. В Нью-Джерси первыми забили тревогу доктора Барри и Дэвидсон. Было логично предположить, что в случае возникновения подобной проблемы и в Оттаве первыми о ней узнают именно стоматологи. Таким образом, в тот апрельский день Кьяер позвонил трем разным стоматологам, включая того, у которого была самая крупная в городе практика. У этого стоматолога наблюдались несколько работавших на заводе девушек; он заверил Кьяера в отсутствии каких-либо «свидетельств агрессивных заболеваний». Он пообещал незамедлительно информировать бюро в случае, если что-нибудь всплывет. Остальные стоматологи также не сообщили о каких-либо проблемах со здоровьем у девушек. Более того, они сказали, что «у работников вообще почти нет проблем с зубами».

На это национальное расследование Кьяер потратил всего три недели – невероятно мало времени, учитывая размер страны и потенциальную серьезность ситуации, – после чего оно было внезапно остановлено. Начальник Кьяера Этельберт Стюарт позже прокомментировал свое решение: «Радиевая краска заинтересовала нас в рамках нашей кампании против применения белого фосфора; фосфор тогда был в центре внимания, а в состав светящейся краски, как оказалось, он не входил». Это расследование было лишь побочным в рамках более масштабного исследования случаев отправления на производстве.

Вместе с тем была и другая причина. Стюарт позже признался: «Я остановил расследование не потому, что убедился в отсутствии проблем с этой компанией, а потому что бюро не могло себе позволить расходы, связанные с его продолжением».

За эти три недели, однако, Кьяер успел прийти к заключению. Радий, установил он, был опасен.

Только вот девушкам никто об этом не сказал…