#31. Жертва богине войны

Теодор с раздражением трет рукой переносицу, и Клеменс замечает багровое пятно на его стертых костяшках.

– Подрался?

Он отнимает ладонь от лица, смотрит на собственные пальцы с удивлением: по ободку кольца протянулась широкая царапина.

– А, – хмыкает он, – решил почесать рукой асфальт.

Это из-за нее: когда Персиваль оттолкнул тело Шона, оно ударилось о железную решетку моста и полетело вниз, в реку. Клеменс бросилась к нему, будто могла чем-то помочь, и Теодору пришлось встать у нее на пути, чтобы она в одиночку не прыгнула вслед за другом. И вдвоем они упали под ноги убийце, слыша его странный гортанный смех.

Клеменс гонит прочь всплывающие воспоминания, их пугающие образы, моргает. Может, лицо этого маньяка не будет преследовать ее в кошмарах, если она попросит об этом вслух?

– Пусть не снится мне, – шепотом говорит она и на вопросительный взгляд Атласа не отвечает. Уходит в ванную, методично открывает там все ящички и полочки, чтобы отыскать аптечку.

Собственные дерганые движения напоминают ей недавнюю историю, приключившуюся с теми же действующими лицами в антикварной лавке. Клеменс фыркает.

– Где же ты… Найдись, пожалуйста, – кусая губы, зовет она. Белая коробка с красноречивым крестом находится почти тут же в дальнем углу шкафчика.

Клеменс возвращается в спальню и обрабатывает рану на руке Теодора под задумчивые бормотания Бена по ту сторону экрана ее ноутбука.

– Хорошо, – говорит англичанин, глубоко и шумно вздыхая. – Хорошо. Допустим, у тебя есть эта суперсила. Ей-богу, я как в комиксах оказался…

– Бен.

– Да-да. Допустим, ты джинн, исполняющий собственные желания. Почему тогда ты с детства этим не могла пользоваться?

Клеменс кривит губы и качает головой в сторону Атласа.

– Теодор?

Он недовольно отворачивается, оставляя в ее власти свою раненую ладонь. Он так злится на Клеменс, что даже не скрывает этого.

Это нелогичное, не подходящее их ситуации поведение Клеменс готова списать на привычную бессмертному реакцию, если бы Атлас не смотрел на нее с таким испугом.

– В детстве у нее не было стимула. Триггера, который послужил бы толчком к раскрытию ее… «талантов», – Теодор поджимает губы и шипит, когда Клеменс задевает пропитанной спиртом ваткой ссадину на его руке.

– Извини, – без сожаления шепчет она.

– А как же мисс Карлайл? – спрашивает Бен. – Уж она-то тебя всегда ограничивала.

Клеменс и Теодор смотрят друг на друга с одинаковым пониманием.

– Вот именно. Она в нашей семье всегда была главной ведьмой. – Клеменс усмехается, откладывая в сторону аптечку, и поднимает взгляд к Бену. – Еще не понял? Если я ведьма, то моя мама – тем более. Кому, как не ей, меня сдерживать?

Паттерсон охает. Да уж, не самая лучшая новость. Клеменс чувствует, что ей стоит пояснить свои обвинения, и, возможно, они не настолько оправданны, как она думает, но обелять имя матери совсем не хочется. Знала она или нет, что, заставляя дочь играть по своим правилам, использует совсем не материнские методы?

Теперь Клеменс не даст ей такой возможности. Персиваль неспроста выбрал когда-то Оливию, верно? Все женщины семейства Карлайл так или иначе могли оказаться ведьмами, но в конечном итоге безумец пришел к Клеменс.

Это значит, что Клеменс сильнее матери.

– Ну и что мы имеем? – Бен устало трет ладонями лицо. – Разве Клеменс не может щелкнуть пальцами, чтобы этот ублюдок сдох?

– Следи за словами, – шипит Теодор. – Не может. Это так просто не работает.

– Откуда тебе об этом известно?

– Представь себе, я…

Ох. Клеменс оставляет препирающуюся парочку наедине с их проблемами, а сама идет в комнату матери – к ее компьютеру.

Оливии не было дома, когда она проснулась, и Теодор сообщил лишь, что та направилась в полицейский участок. Все, что Клеменс услышала, это «О ней позаботится служба безопасности, она наняла охрану», «Тебе не стоит беспокоиться, она не пострадает» и невысказанное, послужившее лейтмотивом всем настойчивым заверениям ирландца: «Ему нужна не Оливия, ему нужна ты».

Несмотря на спокойствие Теодора, девушка считает, что он чересчур самонадеян: Шон тоже служил Персивалю лишь приманкой на поводке – и где же он теперь? Клеменс не хватает смелости, чтобы взглянуть правде в лицо. Все, кто ее окружает, сейчас в опасности.

«Нет, – думает она, сердито мотая головой. – Если оградить их, отослать подальше, то…»

Додумать мысль Клеменс не спешит. Если оградить всех, кто рядом, то – что? Вряд ли Персиваль будет гоняться за каждым ее другом, только чтобы досадить, а вот чувство незащищенности, которое он поселил в ней одним лишь спектаклем с Шоном, уже захватило все ее существо. В таком случае своего этот маньяк добился. Стоит ли ему продолжать сеять панику?

Клеменс тяжело садится на кровать матери, скрещивает по-турецки ноги. Она не хочет признаваться в том, что, помимо ярости, испытывает еще и глубокий, укоренившийся внутри ее тела страх, и его не вытравить простыми мерами безопасности. Запереть все двери и окна в доме, отослать подальше друзей и родственников или уехать самой – все эти действия не приведут ее к ожидаемому результату. Почему-то ей кажется, что бледные глаза Персиваля следят за каждым ее шагом, где бы она ни была.

Вздохнув, Клеменс подтягивает к себе забытый на столе ноутбук матери. Заходит в Интернет. Набирает всего одно слово, которое выцепила из испуганного – нет, не испуганного, а всего лишь торопливого – лепета Шона.

Найденные статьи, слово за словом, приводят ее к выводу, которого она больше всего боялась. Персиваль, кем бы он ни был, связывает в единую картину разбросанные по полотну нескольких жизней нелепые совпадения. Вместе они становятся чем-то бо́льшим, пугающим.

Триггером, о котором говорил Теодор.

– Что ты знаешь об иценах? – спрашивает Клеменс, возвращаясь в свою спальню. Теодор, напряженно вслушиваясь в спутанную речь Бена, даже не оборачивается.

– Древнее кельтское племя. Известно только восстанием против римской империи. Неудачным, к слову.

– Именно.

Клеменс садится на кровать рядом с письменным столом, разворачивает, не обращая на Атласа внимания, ноутбук к себе, чтобы увидеть Бена.

– Что-нибудь нашли?

– Нет, – качает головой Паттерсон. – Но ты, судя по всему, с новостями?

Клеменс кивает.

– Ицены, как и сказал Теодор, – древнее племя кельтов. Жили в Британии, населяли юго-восточную часть острова. О них писали Тацит и Дион Кассий, прославили их восстание против Нерона, – Клеменс говорит быстро и торопливо, совсем как Шон, облизывая от возбуждения губы, и не замечает, что Атлас глубоко вздыхает и прикрывает глаза рукой. – Судя по рассказам этих двоих, во времена римских завоеваний ицены примкнули к римлянам, чтобы сохранить свою независимость. Их правитель, Прасутаг, имел жену и двух дочерей и после смерти завещал престол своим детям наравне с римским императором в качестве… Не знаю, регента, наверное. Римлян такой исход не устроил, и они явились на подконтрольные иценам земли, чтобы заявить о своих правах. Ты за мной успеваешь?

Бен издает неопределенный звук, похожий на карканье, и Клеменс воспринимает его как согласие. На замершего Теодора ни один из них внимания не обращает.

– Итак, с этого момента, по версии Диона Кассия, начинается самое интересное. Как я уже говорила, у Прасутага было две дочери и жена, Боудикка. Женщина, судя по всему, властная и храбрая. Римляне вторглись на земли, которые наследовали ее дочери, установили там свои права, а несогласных с этим выпороли прилюдно. В первую очередь досталось Боудикке и ее дочерям. Что-то уже проясняется?

Бен хмурится и молчит.

– Все началось с женщин, – вместо него говорит Теодор, и Клеменс нетерпеливо кивает головой.

– Ты прав! После этого Боудикка подняла восстание и вместе с соседним племенем триновантов пошла против римлян. Дион Кассий пишет, что перед началом восстания Боудикка гадала на зайце и принесла жертвы Андрасте.

– Кому?

– Богине победы, женщине-воительнице, – поясняет Атлас. Клеменс совсем на него не смотрит и не видит, что взгляд его стекленеет все больше, а лицо вытягивается – и вовсе не от удивления.

– Поначалу боги благоволили восставшим, – продолжает Клеменс. – Сперва Боудикка со своим войском взяла бывшую столицу триновантов – поэтому они к ней и примкнули, должно быть, – потом пошла на Лондиниум. Тацит пишет, что ицены никого не щадили, пленных не брали: убивали всех, кто не ушел вслед за римлянами и не примкнул к их восстанию, а женщин, особенно благородных, терзали и отдавали в жертву богине Андрасте. На мой взгляд, не самый лучший пример благородства…

Бен хмыкает, и девушка спешит пояснить свои слова:

– Боудикка, между прочим, все это начала под девизом мести за отнятую женскую свободу, а не за потерянное царствование. Говорила, что мстит римлянам за пытки и поруганное целомудрие дочерей. Как ни крути, на месть обычной женщины это не похоже.

– Должно быть, – тянет Бен и, вздохнув, добавляет: – Но раньше порядки были другими. Что еще?

– Теперь тебе интересно? – улыбается Клеменс. – Слушай же: в конце концов боги от Боудикки отвернулись. Тацит пишет, что она приняла яд, когда поняла, что потерпела поражение в битве с римскими легионерами, и вскоре погибла. Что случилось с ее дочерями, историки не уточняют. Но, думается мне, их постигла та же незавидная участь.

Девушка ждет, что теперь-то Паттерсон воскликнет от удивления и сумеет сложить все детали воедино. Только тот хмурится, чешет за ухом и, игнорируя упавшую на лоб кудрявую прядь волос, пожимает плечами. Клеменс вздыхает.

– Серьезно? Теодор, ты разве не рассказал ему о Шоне?

Атлас молчит, предпочитая изображать скульптуру с самым жутким оскалом на лице вместо победной усмешки, и девушка толкает его в плечо локтем.

– Пользы от тебя!.. Бен, слушай: Шон упомянул ицену прямо перед тем, как… ну, когда погиб. Понимаешь? Я считаю, что Персиваль ищет ицену – или потомка ицены, или еще кого-то, кто имеет отношение к кельтскому племени.

Наконец Паттерсон ахает.

– Но если так, то… – Он кусает нижнюю губу, стучит пальцем по ноутбуку. – При чем тут ведьмы?

– При том, что…

– При том, что Боудикка была ведьмой. Возможно, одной из первых, – внезапно говорит Теодор. Повернувшись, Клеменс замечает на себе его тяжелый взгляд, и понимание простреливает ее, точно молния, прошивает все тело от макушки до пят.

– Ты знал, не так ли? – От удивления она буквально подскакивает на месте. – Знал и молчал, точно шпион!

На ее выпад Теодор никак не отвечает и продолжает свою мысль, даже не оборачиваясь, чтобы взглянуть на застывшего перед экраном Бенджамина.

– Нетрудно догадаться, мой друг, что предводительница иценов происходила как минимум из друидов: приносила кровавые жертвы Андрасте, гадала на животных, а после поражения приняла яд из плодов черного болиголова. Все это сводится к одному очевидному – в нашем случае – выводу: Боудикка была ведьмой.

– Ух… – Бен так вздыхает, что сквозь динамики из Англии в спальню Клеменс врывается протяжный свист, приправленный серым шумом. – Так вы считаете, что наш псих… Что он ищет наследника кельтского племени? Ведьму-наследницу?

– Возможно, – уклончиво отвечает Теодор, и его сомнение вконец раздражает Клеменс.

– Да что с тобой такое? Конечно же, он ищет ведьму из иценов! – Она взмахивает руками и протяжно стонет. – Готова спорить, дочери Боудикки тоже ведьмами были. Что, если они выжили? Выросли, завели детей, те завели своих детей, и…

Она вскакивает с кровати и шагает к двери. Разворачивается, делает два шага вдоль стены, утыкается носом в книжную полку, заставленную художественной литературой и исследованиями в области искусства века прерафаэлитов. Снова поворачивается, поднимает глаза к висящей на стене репродукции картины Россетти. Оттуда меланхолично смотрят в сторону две девушки – одна рыжая, другая темноволосая. За ними кружатся в танце еще две – одна рыжая, другая темноволосая.

Клеменс не видит этого, но Теодор внимательно наблюдает за ней с выражением полного поражения. Так ли чувствовала себя Боудикка, глядя на свое побежденное племя?

– Ты знаешь, как ее изображают? – Девушка грызет ноготь на большом пальце, и поэтому ее вопрос звучит приглушенно. Теодор ей не отвечает. – Знаешь?

В нетерпении Клеменс подходит к своему ноутбуку, сдвигает с экрана лицо Бена и вводит в строку поисковика пару слов. Участливая система выдает ей сразу несколько картин девятнадцатого века, и Клеменс открывает Теодору изображение высокой женщины, стоящей на колеснице. За ее спиной – две девочки.

Они на поле боя, и вокруг них сражаются мужчины в цветных одеждах.

– Вот это Боудикка, – говорит Клеменс. – Она рыжая. Одна ее дочь рыжая, а другая – темноволосая. Что доказывает мою теорию: одна из них точно ведьминский дар переняла у матери.

– Можешь не разжевывать больше, – вздыхает вдруг Бен. – Теодор это понял задолго до нас с тобой.

Клеменс смотрит на Атласа и с неудовольствием замечает, что выражение его лица нисколько не поменялось.

– Почему тогда ты молчал? – Она морщится, стараясь не показать обиду. Не зря ей мерещилось, что Теодор ведет себя, словно упрямый бык, и не хочет взглянуть правде в глаза.

Как и ожидалось, он не отвечает.

– Очевидно, хочет все провернуть самостоятельно, – тянет Бен с экрана ноутбука. Даже в таком положении – плоский, ограниченный рамками экрана, он умудряется отчитать Теодора, не поведя и бровью. – Тебя постарается упрятать подальше, а сам кинется обыгрывать безумца в его игре, правил которой знать не знает. Есть что добавить, Тео…

Сигнал вдруг резко прерывается, лицо Бена застывает на мониторе в странной гримасе, а потом плывет волнами. Клеменс ждет полминуты и отключается.

– У него проблемы с электричеством, – поясняет она, замечая недоумение незнакомого с причудами техники Теодора.

Атлас недовольно фыркает и скрещивает на груди руки.

– В Англию тебе нельзя… Дослушай сперва, девица. – Он ведет плечом, как только Клеменс открывает рот, чтобы возразить. – Англия – земля кельтов. Если мы с тобой правы, то в жилах твоих течет кельтская сила. На родной земле ее легче будет использовать. Очевидно, Персиваль будет ждать тебя там.

– С чего ты взял?

– Давным-давно я привез Клементину в родные земли, когда Несса попросила об этом. Знаешь, чем закончилось наше путешествие? Новой кровью и новой смертью.

– Но ведь… – Девушка хмурится, смотрит в лицо Теодору – зол, будто зверь, и оттого раскрыт перед нею. – Несса ведь умерла, ты сам говорил…

Атлас кивает.

– Это долгая история, не тебе ее слушать. Поверь мне на слово, как всегда верила. Я буду защищать тебя. Увезу вас с матерью подальше от Англии.

Клеменс хочет сказать, что теперь она точно не собирается слушать наставления какого-то бессмертного, но успевает только возмущенно вздохнуть. А потом слышит, что внизу хлопнула входная дверь и кто-то ходит по гостиной.

– Мама, – выдыхает Клеменс и идет ее встретить, взволнованная из-за каждой услышанной сегодня новости. И из-за матери тоже. Теодор тащится следом.

– Я поговорила с полицией, – вместо приветствия говорит Оливия. Вздыхает, трет пальцами лоб, оставляя заметный розовый след. – Они уже ищут его по всем своим каналам. Я позволила себе наглость отправить твоих друзей за город.

Клеменс кивает, не разрешая себе улыбнуться. Сейчас не время для лишних эмоций, верно?

– Вряд ли Персиваль кинется искать их на винодельне, но с ними там будет наша охрана. На всякий случай. И еще… – Оливия падает в кресло, сбрасывает с усталых ног туфли и, поднимая к дочери взгляд, добавляет: – Может быть, ты поедешь к отцу? Я пошлю с вами кого-нибудь из службы безопасности, они…

– Оставь их себе, – отрезает Клеменс. Она бы позволила себе выпад в сторону Теодора, но теперь, когда стали известны новые подробности запутанного дела, спорить с бессмертным кажется ей весьма нелогичным решением. – Теодор говорит, что в Англию мне нельзя, и я не хочу подвергать папу опасности. Со мной сейчас невыгодно находиться рядом, так?

Они обе молчат, и невысказанное согласие со словами Клеменс опускается им на плечи. Оливия вздыхает. Она кажется бледнее прежнего: страх и напряжение последних дней вытягивают силы и из нее.

– Как ты? – спрашивает женщина. – Мне жаль твоего друга, он…

– Не надо.

Клеменс мотает головой и дергается, словно мать каждым словом причиняет ей боль. Она же старалась не думать об этом, не вспоминать, потому что сейчас не время для скорби. У нее нет права расклеиваться и жалеть себя, пока маньяк Персиваль следит за нею из-за каждого угла.

С этими тяжелыми мыслями Клеменс бездумно принимает вызов на смартфоне, даже не глядя на экран. И тут же окунается с головой в ледяную панику. Холод разом проникает в ее тело вместе со знакомым голосом.

– Малышка Клементина? Ты уже отгадала мои загадки? Наш общий друг Джошуа дал тебе много подсказок.

Клеменс открывает рот в немом крике, рвано втягивает воздух. Теодор оказывается рядом с ней в считаные секунды и хватает за плечи руками ровно в тот миг, когда девушка готова сползти на пол от страха.

– Твое молчание красноречивее слов.

Клеменс почти видит улыбку с красными тонкими сосудами у бледных губ.

– Раз ты такая умная и все поняла, устроим свидание. Что скажешь, Клементина? – Он ждет ее ответа и усмехается в трубку, когда не получает его. – Ну ладно… Я помогу тебе принять верное решение. В твоем излюбленном английском городе есть антикварная лавка «Паттерсон и Хьюз». Встретимся там. Ее хозяин против не будет, я обещаю.