Дорогу пересекала речушка. Мы остановились на каменном мостике, заглядевшись на необычное зрелище: вода тонким ручейком текла по руслу, устланному пышной алой порослью.

– Я видела такое в седьмом году, – заметила я.

– Кто ж не видел, – отозвался Тед Лейн. – Красная трава… А я было думал, что она погибла вместе с марсианами.

– В прошлый раз так и было, – кивнул Фрэнк. – Похоже, марсиане умудрились привить ей иммунитет к земным бактериям – точь-в-точь как они укрепили собственную кровь. Вот теперь трава и заводится во всех водоемах, а то и на суше, если грунтовые воды залегают неглубоко…

Я спустилась с моста, чтобы присмотреться поближе. Под ногами хлюпала грязь, а все вокруг заросло пышной травой. В ручье тут и там виднелись перистые листья, круглые наросты, стебли и что-то похожее на стручки. Растения по форме напоминали кактусы: на глубоко уходящих в землю корнях гнездились пучки набухших шипастых лопастей. И все это в насыщенных багряных тонах – краснее крови.

После поражения марсиан в 1907 году об этой ботанической диковинке ходило немало толков. Ланкастер из Музея естествознания, к примеру, полагал, что схожее с кактусами строение ничуть не удивительно для столь засушливой планеты, как Марс, где растениям перепадают лишь скудные капельки воды: им приходится закапываться корнями глубоко в землю, хранить драгоценную влагу в защищенных от испарения сосудах с плотной кожицей, а колючками отгонять страдающих от жажды марсианских животных – или же гуманоидов. Теперь я в который раз убедилась, что одно дело – успокаивать себя теориями, но совсем другое – столкнуться с чужеродной жизнью воочию, вблизи, поскольку разум пасует перед такой фантасмагорией.

Очевидно, удивительные свойства этой травы не сводились лишь к экономии воды. Она была упорнее любого сорняка. Присев на корточки, чтобы приглядеться получше, я рассмотрела, как она растет. В самом что ни на есть буквальном смысле: прямо на моих глазах листья тянулись ввысь и вширь; набухали пузырьки воздуха. Как описать эти жутковатые колыхания? Трава шевелилась быстрее, чем обычная зелень, что растет незаметно для глаз, но медленнее, чем животные, чьи энергичные движения подпитываются кислородом. Нечто среднее. Словно смотришь ускоренную кинопленку.

– Неземное зрелище, – вслух проговорила я.

– Это уж точно, – подтвердил Фрэнк. Он протянул мне руку. – Не стоит там засиживаться.

Поднявшись на ноги, я почувствовала странное головокружение; у меня перехватило дыхание, и когда я снова ступила на мост, то с благодарностью оперлась на протянутую руку.

– Согласись, увидеть все своими глазами – совсем другое дело, – заметил Фрэнк. – Тот викарий, о котором я говорил, полагает себя в некотором роде натуралистом. Он мне рассказывал, что некогда коллекционировал жуков.

Я улыбнулась, хотя меня все еще немного мутило.

– Идет по стопам Дарвина?

– Сейчас он расширил область своих изысканий. Он говорит, что в местах, где заводятся марсианские растения – красные вьюнки и трава, – местная флора и фауна не может с ними тягаться. Зелень, что некогда устилала русло этого ручья, земляные черви на берегу, божьи коровки, мухи и пауки, а следом и птицы, которые ими питались, – все гибнет. Он говорит, что мы воочию наблюдаем вымирание видов. Ссылается на какого-то француза Кювье, хотя мне это имя ни о чем не говорит. Сколько бы они ни щеголяли боевыми машинами, как бы зловеще ни скользили тени их летательных аппаратов, а на самом-то деле вот какой удавкой марсиане нас душат. Вот она – арена войны миров. Природа против природы.

Я пыталась отдышаться.

– А что с воздухом? Почему у меня такое ощущение, будто я пробежала олимпийскую гонку с препятствиями?

– Я и сам задался этим вопросом, когда в мою операционную хлынули пациенты, которые после работы на речных полях жаловались на спертое дыхание.

– На каких речных полях?

Тед Лейн кивнул в сторону пологой речной долины:

– Вероятно, на таких же.

Проследив за его взглядом, примерно в четверти мили от нас я различила несколько силуэтов, копошившихся кто в грязи, кто на мелководье. Некоторые показались мне солдатами – по мешковатой одежде и неуловимой нотке военной дисциплины в движениях; кроме того, один или двое не работали, а расхаживали туда-сюда, надзирая за другими, как заведено у сержантов и офицеров. Но были меж ними и другие, более загадочные силуэты. Я различила две разные группы: одни высокие и худощавые, а другие – коренастые и сгорбленные, причем их согнутые спины густо заросли шерстью. Но что самое странное, издалека казалось, будто на них вовсе нет одежды… Во мне пробудилось любопытство, и в то же время смутное ощущение нереальности происходящего только усилилось.

Впрочем, после кошмара в туннеле весь этот день казался сном.

Фрэнк тем временем продолжал довольно отрешенным тоном рассказывать об изменениях воздуха:

– Я хоть и не ученый, но все же провел пару нехитрых опытов. Школьная химия, не более того. Над этими зарослями – по крайней мере, там, где они гуще всего, – состав воздуха отличается от обычного. Я полагаю, что трава собирает из атмосферы азот с кислородом и удерживает их в каком-то подземном резервуаре посреди корневой системы, в точности как некоторые из наших растений захватывают азот. Таким образом марсианские растения вытягивают из воздуха самые распространенные вещества, отчего прочие остаются в излишке: водный пар, углекислый газ и так далее. Кроме того, я подозреваю, что там повышенная концентрация аргона – Рэлей определил, что это следующий по значимости компонент. Но, чтобы в этом удостовериться, мне бы потребовались уже более серьезные приборы, которые на коленке не соберешь. Это планомерное наступление. Каким бы иным целям ни служила эта трава – а оба вида марсианского народца, в отличие от нас, могут ей питаться, – она на редкость быстро истощает воздух! А если представить этот процесс в масштабах целого поля, или пары акров, или даже квадратных миль…

Я уставилась на него:

– Марсианского народца? Оба вида? Какого еще народца?

Фрэнк указал на рабочих вдоль ручья.

– Пойдемте, я вам покажу.

Мы двинулись вниз по течению.

Само собой, Теду больше хотелось пообщаться с солдатами, а не любоваться на марсианскую экзотику. Пришлось сделать небольшой крюк и направиться к ним. И вот уж чего я никак не ожидала увидеть в этом оккупированном уголке Англии, так это немецких солдат, окучивающих картошку.

Встретили нас весьма по-джентльменски. Один из тех, кто прохаживался вокруг, надзирая за работой, оказался старшим офицером, хотя одет он был так же, как и остальные: в бесформенной соломенной шляпе, без кителя и в штанах с подтяжками. Когда Фрэнк нас представил, офицер пожал нам с Тедом Лейном руки.

– Новенькие, что ли? Добро пожаловать в дурдом. Я Боб Фэрфилд. Подполковник, если это кому-то еще важно, – он оглядел меня с нескрываемым интересом, явно удивившись моему неряшливому виду, и я задумалась, много ли ему известно о моих целях – будь то легенда или настоящее мое задание. Как ни прискорбно, я начинала осознавать, что понятия не имею, кому здесь можно доверять.

Тед тем временем вытянулся в струнку и отдал честь:

– Виноват, сэр.

– Вольно, сержант, – Фэрфилд бросил взгляд на тружеников, которые окучивали картофельные грядки ржавыми лопатами и косились на нас с любопытством и неприязнью. – С тех пор как опустился Марсианский занавес и мы все очутились в западне, прошло уже два года. Приходится поддерживать дисциплину. Я всегда был убежден, что без нее никуда, а здесь, как видите, полно работы. За два года мы уже подъели все запасы солонины и бобов. Расторопный сержант мне никогда не помешает, если надумаете.

Тед посмотрел на потных и измазанных грязью солдат, которые в ответ наградили его сердитыми взглядами. Лейн ухмыльнулся:

– Сочту за честь, сэр.

– Тем временем позвольте представить вам моего коллегу. Должно быть, во внешнем мире известно, что вместе с нами здесь застрял отряд немцев, который помогал отбиваться от марсиан. Чертовски хорошие были соратники, а в этой зеленой тюрьме оказались еще и славными товарищами. За старшего у них фельдфебель-лейтенант Швезиг. Попробую-ка его найти…

Они пошли обходить работяг. Чуть дальше прибрежного поля я разглядела тех других, которых уже замечала прежде, – худощавых великанов и шерстистых коротышек.

Фрэнка, впрочем, куда больше интересовала картошка:

– Кстати, это была моя идея. Вернее, придумала ее Милдред Триттон, а я донес до Фэрфилда и остальных.

– Милдред?

– Местная фермерша. Она молодчина; вы с ней вскоре познакомитесь. Мы, понимаете ли, с самого начала старались как-то обустроиться. В первую же ночь мы остались без электричества и телефонов; уже к концу первой недели стало не хватать еды. Вот мы и раскопали в сараях лемехи да прочую утварь и принялись поднимать целину, которую не вспахивали уже лет двадцать – тридцать. Без машин это, конечно, каторжный труд, да и лошадей тоже не хватало, но мы справились. Тем более что воякам надо куда-то силу девать. Со временем пришлось вспоминать и другие позабытые навыки. Одежду штопали, потому что новую не купишь. Старики припомнили деревенские ремесла вроде плетения корзин, так что теперь британские солдаты расхаживают в соломенных шляпах, как у узкоглазых. Что же до медикаментов, то кое-что наскребли по сусекам – антибиотики с прочими лекарствами, шины с бинтами, всякое такое. В общем, так мы и протянули первый год – подъедали запасы, трудились не покладая рук и старались не падать духом.

– И марсиане вам все это позволяли? Разводить хозяйство под носом у боевых машин?

Он посмотрел на меня словно бы украдкой – впоследствии я не раз еще встречала у жителей Кордона такой взгляд.

– Если они уверены, что от нас не будет вреда, нас оставляют в покое. Мы просто пытаемся выжить, Джули. Мы не бойцы.

– Я тебя не осуждаю, Фрэнк.

– Да, но…

– Так что это за затея с картошкой в русле реки?

– С этим мы столкнулись на второй год. Стоило нам более-менее расчистить пашни, как стали пересыхать реки. Взгляните – вы же видите, как марсианская трава сушит русло, вытягивая всю воду из реки. Понятное дело, такое что для людей, что для скотины не к добру. Но посмотрите на обнажившуюся почву. Вот ее можно и к делу приспособить. Густой донный ил, когда немного подсохнет, – это идеальный грунт для картофеля. Приходилось осторожничать, конечно, – больно уж близко мы подходили к худышкам, которые в тех же речках возятся с красной травой.

– К худышкам?

Он уставился на меня.

– Я же говорил: это марсиане. Гуманоиды из марсианских цилиндров.

– Помнится, в седьмом году…

– Тогда мы нашли только иссохшие трупы. Зато на этот раз…

Невзирая на снедающую меня тревогу, это известие пробудило во мне любопытство:

– Живые люди с Марса?!

– Нет, не люди. Да и не только с Марса, судя по всему.

Я должна была на них взглянуть. Позабыв про страх, я зашагала вниз по течению мимо солдат – к другим рабочим.

К другим. Они рвали, выпалывали и собирали красную траву – листья, сумки, стручки и кактусовидные отростки, не трогая лишь корневища. Почти весь урожай труженики складывали на берегу реки, словно бы на просушку. Порой они запихивали в рот пучок-другой и монотонно жевали, не отрываясь от работы.

Пришлось сосредоточиться; я чувствовала какой-то смутный страх и нежелание слишком пристально присматриваться к чужакам. Но я заставила себя поднять на них взгляд.

Их было два разных вида, оба практически люди – или гуманоиды, если брать это странное слово, от которого веет отчуждением. Каждая группа держалась поближе к своим.

Одни были действительно очень худые и высокие – ростом больше шести футов. Их облик казался на удивление детским: круглые головы, маленькие большеглазые лица, крошечные рты… Они были обнажены и практически бесполы: мужчины с недоразвитыми органами, женщины с почти плоской грудью. На руках и ногах у многих виднелись наспех сделанные повязки. Обнаженные, бледные, безволосые – вид у чужаков был очень хрупкий, и казалось, что даже такая нетяжелая работа стоит им немалых усилий. При этом они не проявляли ни малейшего интереса ни к нам с Фрэнком, ни к солдатам, которые горбатились всего в нескольких ярдах от нас.

– Кажется, они все взрослые, – шепнула я Фрэнку. Отчего-то я робела перед этими созданиями, хотя и смотрела на них во все глаза.

– Да, но дети здесь рождались, – ответил он. – Уже после нашествия в двадцатом. Порой их видели. Конечно, человеческие дети у нас тоже рождались… Вот эта, – он указал на одну из женщин, – явно беременна. При столь хрупком телосложении это сразу становится заметно.

– Здесь многие ранены.

Он кивнул:

– У них ломкие кости, что неудивительно – они ведь привыкли к более слабой гравитации. При этом у них есть какие-то медицинские навыки, но очень примитивные. Мне довелось за этим наблюдать. Такое впечатление, будто вправить перелом ноги – это столь застарелая привычка, что она уже превратилась в инстинкт, как у птицы, строящей гнездо: без знаний, без обучения. Понимаете? Хотел бы я знать, насколько их скелет похож на кремнистые кости, которые попадались в обломках капсул после седьмого года. Конечно, тот перелет они не пережили: ими питались по пути между планетами, так что мы нашли только обескровленные останки. Зато эта партия…

– Их здесь разводят.

– Да, Джули. Мы видим, как на Земле воцаряется марсианская экология. Растет красная трава, на ней пасутся гуманоиды, в точности как наш скот на лугах. И равно как мы затем забиваем скот на мясо…

Я поежилась:

– Они сами-то понимают, как их используют?

– Может быть. Но, как я уже сказал, многие их действия кажутся инстинктивными; возможно, они столь долго жили в рабстве…

– Что естественный отбор приспособил их к этой участи.

– Не исключено, – мрачно сказал он.

Наблюдая за трудящимися марсианскими гуманоидами, я задумалась, не такая ли судьба ждет запертых внутри Кордона – да и все человечество. Неужели мы тоже начнем привыкать к рабству, пока вовсе не позабудем, что это рабство?

– А вот другие, – сказал Фрэнк, подойдя поближе, – так и не приспособились к этой кабале.

Он имел в виду вторую породу гуманоидов – их было около дюжины, примерно поровну с тощими. Они были ниже ростом – впрочем, далеко не карлики; в этом отношении они вполне уместно смотрелись бы в бедняцких кварталах Лондона. И если у высоких чужаков кожа была столь бледной, что едва ли не просвечивала, то эти имели коричневатый окрас и были покрыты густым слоем шерсти. Если у тех глаза казались слишком большими для дневного освещения, и они привычно отворачивались от солнца, то у этих глазки были маленькие и черные, и порой бедняги наталкивались друг на друга, словно бы яркого майского солнца им не хватало для зрения. По сравнению с людьми они были не столь крепко сбиты, и кости у них, похоже, были не слишком плотными, но весили они все же явно больше, чем худощавые.

– Почти не адаптировались, – продолжал Фрэнк. – Словно бы их недавно завезли.

– Недавно? В каком это смысле?

– А вы к ним присмотритесь, – мягко ответил он. – Высокие явно с Марса; полагаю, с этим трудно поспорить. Поэтому они приспособлены к небольшой силе тяготения и тусклому свету далекого солнца.

– Крупные глаза и хрупкие кости.

– Именно. А вот эта новая порода, чьих останков мы в седьмом году не находили, явно приспособлена к более яркому свету, чем у нас, и лишь к слегка ослабленной гравитации – уж точно не к марсианской, где лишь треть от земной. А этот шерстяной покров…

– Почти как у водоплавающих.

– Я так и подумал, когда впервые их увидел, – кивнул он. – Как у водных млекопитающих – тюленей или выдр.

– Не так уж много на Марсе воды.

– Немного. Но я сомневаюсь, что они с Марса. Просто чудо, что им, как и худышкам, удается прокормиться красной травой – хотя, может, перед нами еще один пример марсианских манипуляций с биологией.

Шерсть на ногах у гуманоидов слипалась под коркой грязи, а сами они озирались на нас словно бы со скрытым вызовом. Мне показалось, что я расслышала, как они что-то друг другу бормочут – тонкими, певучими и словно бы клокочущими голосами. Мне подумалось, что от высоких гуманоидов я не слышала ни слова – и даже не знала, способны ли они разговаривать. Может статься, в ходе селекции жестокие хозяева лишили их речи.

– Если они не с Марса, то откуда же, Фрэнк?

– Они с Венеры, – попросту ответил Фрэнк. – Марсиане побывали на той планете и привезли их на Землю. Я думаю, Джули, перед нами венерианцы. Прямо здесь, в Англии!