Прибыв в Эбботсдейл – поселок, из которого, по сути, управлялась вся людская колония за Кордоном, – мы первым делом поспешили организовать спасательную экспедицию, чтобы отправить ее за нашими саперами. Немедля отрядили лошадей и повозки, и Тед Лейн отправился с ними.

Вскоре я подметила, что Эбботсдейл – довольно странная деревенька. Да и могло ли быть иначе?

Вся скудная история этой местности до марсианского вторжения была как на ладони: вот развалины древнего аббатства, которое наверняка и дало название деревне. Вот поместье, неподалеку – два фермерских дома, которые стояли здесь, судя по почтенному виду, с восемнадцатого века. Вот несколько улочек с коттеджами, построенными на земле, которая еще пару десятилетий назад была общинной, – как я выяснила, в них некогда жили работавшие на общину кирпичники, чье ремесло теперь изучали и возрождали с немалым рвением. Была здесь и россыпь домиков поновее – их построили для дельцов из окрестных городков, когда неподалеку проложили железнодорожную ветку. Сдобрите блюдо парочкой пабов и школой из неказистого лондонского кирпича, приправьте церквушками XIX века, облицованными кремнем по местной архитектурной традиции, и вы получите типичную английскую деревеньку той эпохи.

Вот только при всем при этом Эбботсдейл выглядел марсианской колонией. Стоило лишь взглянуть на красную траву, которая пробралась даже в самое сердце поселка и оплела все стены одной из старых церквушек кошмарным подобием плюща.

А еще это сразу было видно по лицам местных жителей.

Фрэнку разрешили поселиться в одном из старых коттеджей возле общинной земли. Средний из трех домиков, стоявших в ряд, так и назывался – «Коттедж кирпичника». Когда образовался Кордон, владельцы дома оказались в отлучке. Для нас с Тедом Лейном нашлись пустующие комнаты, и я принялась разбирать походную сумку со своими скромными пожитками. Фрэнк одолжил у кого-то из земляков вполне приличный брючный костюм, который оказался мне почти впору.

Водопровода здесь не было: давно заброшенные деревенские колодцы кропотливо расчистили, но воду из них приходилось выкачивать вручную. Поэтому я заложила пропитавшуюся кровью одежду отмачиваться в раковину. Я и сама бы с огромным наслаждением понежилась подольше в полной до краев горячей ванне, избавилась от цементной пыли и следов кордита, от запаха крови и страха… Увы, столько горячей воды здесь бы не набралось. Бытовые хлопоты принесли мне странное умиротворение: после жуткой гибели Бена Грея, после ошеломительной встречи с марсианами и венерианцами и прочих потрясений, которые принес с собой этот необычайно длинный день, я была рада любым проблескам нормальной жизни.

Электрического освещения здесь, конечно, не водилось, но сумерки выдались не слишком густыми; причесаться к выходу в свет вполне можно было и при пламени свечи. Да-да, к выходу в свет! В тот вечер всех новоприбывших пригласили отужинать у Милдред Триттон.

Меня немного поводили по фермерскому домику Милдред. Здесь оказалось весьма уютно. Дому ничуть не мешало отсутствие электричества, газа и прочих новомодных удобств, которые по меркам его долгой истории появились совсем недавно. В кухонном очаге безмятежно потрескивали дрова. Одна из комнат была отведена под местную библиотеку – жители приносили сюда книги, оказавшиеся у них при себе, когда возник Кордон. Библиотечный учет велся в старой бухгалтерской тетради. Возле книжного шкафа я обнаружила жестянку из-под печенья «Хантли и Палмер», в которой хранились письма; позже я выяснила, что самолеты довольно регулярно сбрасывают за Кордон почту – а порой и собственно печенье.

Вам может показаться странным, что я не сообщила Фрэнку никаких известий о жене и ребенке, с которыми он уже два года был в разлуке. Что поделать – прежде я с ними не виделась, а суматоха, поднявшаяся после встречи с Уолтером в Берлине, не оставила мне времени заняться этим вопросом. Но оказалось, что Фрэнк и так получал письма от жены – благодаря отваге летчиков, сбрасывавших с воздуха почту для отрезанных от мира колонистов. А благодаря радиосвязи и той самой сети туннелей, через которую я сюда пробралась, он даже ухитрялся сам передавать весточки наружу.

На ужин в фермерском доме собрался весьма представительный список гостей: здесь была пара мэров, члены городского совета, пожилой полисмен в расстегнутом мундире, викарий в надтреснутых очках, замотанных клейкой лентой, и Фрэнк, устроившийся здесь врачом. Пришел и Боб Фэрфилд со своим приятелем – немецким фельдфебель-лейтенантом, чье имя я сразу позабыла, – в общем, все сливки местного общества. Не все приглашенные явились: прежде всего бросалось в глаза отсутствие владелицы поместья, вдовствующей леди Бонневиль (впрочем, она прислала мальчика с запиской передать, что у нее разыгралась подагра), и почтмейстера по имени Кэттермол. Записки он не прислал, но на его пустующее место за длинным столом отчего-то никто не обращал внимания.

Ужин скорее напоминал фуршет: в основном подавали холодное мясо – крольчатину – и картошку, а к ним выставили пару бутылок из остатка деревенских запасов вина. Зашел разговор о том, что недурно было бы попросить сбросить с дирижабля ящик-другой, чтобы пополнить погреба – только не тевтонского рейнвейна, вот уж спасибо! – на что наши любезные немцы вежливо посмеялись. Сошлись на том, что если с воздуха и будут сбрасывать предметы роскоши, то пусть уж лучше сигареты; за Кордоном нехватка табака всегда была излюбленной темой для разговоров.

Тед Лейн, похоже, в этом обществе чувствовал себя вполне вольготно. Даже его ливерпульский акцент уже был для собравшихся любопытной диковиной. На меня же нахлынула необъяснимая растерянность, чувство какой-то неуместности – словно кругом было сплошное наваждение, а материальным оставался лишь подозрительно пустующий стул, где должен был сидеть почтмейстер.

За десертом миссис Триттон властной рукой пересадила половину гостей, чтобы разнообразить беседу, и, пока я пыталась подцепить вилкой фрукт из компота, возле меня уселась сама хозяйка.

Ранее уже заходила речь о хранилище донорской крови – его содержал Фрэнк с помощью своей подруги Верити Блисс, которая, оказывается, была медсестрой. Теперь миссис Триттон вновь подняла эту тему.

– Обязательно загляните с утра, дорогуша, – сказала она. – Все мы здесь вносим свою лепту; отрадно осознавать, что, быть может, спасаешь чью-то жизнь… Вам ведь, полагаю, тоже теперь никуда отсюда не деться? Но вот увидите, дела у нас не так уж и плохи. Поразительно, сколько городских оказалось среди солдат – хотя чего я ожидала? Вот им-то сложно было прижиться. Некоторые, знаете ли, навидались, как убивают людей, но стоит зарезать при них овцу или корову… А марсиане-то эти, конечно, топчутся повсюду. Их, кажется, забавляет смотреть на солдат во время муштры. Мы для них как смышленые зверушки – этакие дрессированные мартышки… И все же здесь у нас старая добрая Англия. Отчасти даже приятно было отказаться от всяких новомодных веяний и вернуться к корням. Правительство не вмешивается – никаких налогов! А поскольку нет импорта, мы здесь ведем такую же жизнь, как наши деды. Чего доброго, вот-вот перейдем на старинные диалекты…

Милдред продолжала свой бессвязный монолог, а я вполуха прислушивалась к другим застольным беседам, ловя обрывки сведений о жизни внутри Кордона. Нередки были самоубийства – похоже, не все чувствовали себя столь же беззаботно, как публика на этом званом ужине. Случались здесь гости из внешнего мира, порой желанные – например, врачи, которые десантировались с воздуха или пробирались, как и я, через Траншею, – а порой незваные. Сюда захаживали даже авантюристы, в основном из-за океана, которые хотели «поймать марсианина», как иные отправлялись ловить львов в Конго. Обычно их больше никто не видел. А вечный вопрос преступления и наказания за неимением привычной «вертикали власти» – полиции и судов – по словам Милдред, решали исходя из «здравого смысла». Чуть позже я услышала о попытке изнасилования, после которой виновника выставили на растерзание марсианам. Проверить эту историю я никак не могла, но звучала она весьма правдиво…

– Вы охотитесь?

Резкая смена темы сбила меня с толку; я не успела и слова вставить.

– Обязательно попробуйте, – сказала Милдред. – Особенно зимой. Ни с чем не сравнимое наслаждение. Просыпаетесь с утренним туманом, пускаетесь вскачь… По округе разносится лай гончих, седло ходит ходуном, под вами ретивый конь… Домой вы вернетесь разгоряченной и усталой, примете ванну, прикорнете немного, а вечер пролетит за светской беседой на званом ужине… – Она явно погрузилась в воспоминания. – Согласитесь, это куда лучше, чем прозябать клерком в какой-нибудь конторе.

При первой же возможности я вежливо откланялась, сославшись на усталость, – что отчасти было правдой.

Однако на выходе меня перехватил Фрэнк:

– Что ж, вот ты и свела знакомство с Комитетом бдительности. Здесь были почти все.

– Вся самопровозглашенная местная элита. Вижу, демократия здесь не в чести.

– Кому-то приходится брать все на себя. К примеру, вводить пайки. После Первой войны, если ты не знала, бывали случаи людоедства. Вот уж чего не хватало. А! Вижу, как ты на меня смотришь. Знакомый скепсис. Вот всегда ты так, Джули! Что ж, надо признать, некоторые из нас и впрямь наслаждаются властью. Я же просто стараюсь делать свое дело. А вот тебе хорошо бы влиться в свет.

– «Влиться в свет»?

И тогда он посоветовал мне сходить утром к Верити и сдать кровь, как предлагала Милдред. Для этих целей Верити выделили в пользование один из пабов, поскольку в нем был холодный погреб.

– Банк крови? – мягко спросила я. – Странно, что в столь крохотном поселении это важная забота. Здесь нет войны – точнее, хотя бы не идут бои…

Он начал мямлить, что приходится как-то справляться с редкими, но серьезными травмами, потом запнулся и замолк. Видно, сразу разгадал мои подозрения, которые пока еще не переросли в уверенность.

– Сходи, – голос его посуровел. – Такое здесь неписаное правило. Нам с ними жить, Джули. Выбирать не приходится.

– Мне надо увидеться с Альбертом Куком, – напрямик ответила я. – Фрэнк, это важно.

– Выжить тоже важно.

Он повернулся и пошел обратно к гостям.

Вот так завершился этот длинный день. Я наконец осталась одна в комнате, легла в постель и тотчас же забылась глубоким сном.

А потом проснулась в темноте, сотрясаясь от рыданий.

Тед Лейн каким-то образом меня услышал; он тихонько постучал в дверь и, кутаясь в просторный ночной халат, присел рядом.

– Бен Грей, – пробормотала я сквозь слезы. – Я целый день не могла осознать.

– Понимаю.

– Глупый мальчишка. Легкомысленный бонвиван, которого так и хотелось высмеять…

– И храбрый как лев. Поплачьте, вам станет легче.

– Тед, он отдал за нас жизнь.

– Знаю, мисс. Постараемся, чтобы это было не зря. Поплачьте.

Кажется, я так и заснула у него на руках – словно ребенок в объятиях отца.