Замерзшее сердце
С утра солнце светило так ярко, что даже мороз не чувствовался. Одинокий путник, рысящий на пегой степной кобылке, скинул капюшон дорожного плаща, снял подбитую мехом шапку и подставил лучам светила рыжие кудри и лицо, изуродованное слева большим ожогом. Черный ворон, сидевший на его плече, радовался теплу вместе с хозяином. Но к вечеру небо затянуло стальными тучами, повалил мелкий, но густой снег, который пронзительный ветер закручивал упругими ледяными кольцами.
– Давай, родная, шагай, а то оба тут закоченеем, – приговаривал мужчина хриплым голосом. Ему пришлось спешиться и тянуть лошадь за поводья, заставляя двигаться навстречу ударам ветра. Дорогу быстро заметало, и каждый шаг теперь давался с трудом.
Странник отлично знал, что поблизости нет обжитых мест, где можно было бы укрыться от такой лютой непогоды. Его единственной надеждой было добраться до какого-нибудь леска или хотя бы встретить несколько деревьев, чтобы спрятаться под ними и развести костер. Но, насколько хватало глаз, вокруг раскинулась голая степь. Поэтому увидев одинокую ель, странник направился к ней решительным шагом.
Укрытие было не особо уютным, но лучше, чем ничего. Привязав к разлапистой ветке поводья лошадки, он уже собрался было спрятаться внизу под хвоей. Но в последний момент почему-то решил оглянуться – и с удивлением обнаружил, что видит сквозь метель яркий огонек.
– Давай-ка, лошадушка, потерпим еще немного! – Мужчина похлопал кобылку по шее, отвязывая. – Даст бог, скоро отдохнем в тепле.
Несмотря на то что огонек, казалось, горел на расстоянии вытянутой руки, потребовалось не менее получаса, чтобы приблизиться к нему. И когда оставалось уже не более двадцати шагов, путник замер в изумлении. Он очень хорошо помнил, что в этих местах нет рек и мостов, да и жилья не встретить. Но глаза уверяли в обратном – он отлично видел неширокую реку, через которую был перекинут крепкий деревянный мост, а сразу за ним стоял большой дом, срубленный из толстых бревен, окруженный высоким забором. Более того, несмотря на обильный снегопад, на мосту не было льда или снега, как будто кто-то недавно тщательно все убрал. Зато над рекой висело густое облако пара.
Путник замер, не решаясь вступить на переправу. Первой мыслью было развернуться и уйти, но он слишком устал от борьбы с непогодой, а огонь в окнах дома так и манил. Окончательно сомнения развеял ворон, который выбрался из-под сумки, под которой до сих пор прятался от пурги, и, шумно взмахнув крыльями, полетел вперед. Глядя на него, мужчина, подумав несколько мгновений, опустился на колени, перекрестился и прошептал молитву Богородице. А потом встал и уверенно шагнул на мост.
Тут же он понял, почему мост чистый, да еще и в пару – он был горячим. Не настолько горячим, чтобы обжечься, а как будто бы нагрелся на летнем полуденном солнце, поэтому снег на нем сразу же таял. Более того, как сейчас осознал путник, река, которая неспешно текла внизу, именно что текла – несмотря на стоявшие в последние дни лютые морозы, вода в ней не замерзла.
– Что же за напасть такая? – еще раз перекрестился мужчина, все больше недоумевая.
На всякий случай мост он постарался перейти как можно быстрее. И уже вскоре громко и быстро барабанил в ворота. Они были хорошие, толстые, как и должно быть у одинокого строения – можно запереть накрепко, и лихой гость не сумеет ворваться во двор.
– Кто там? Кого еще принесло? – послышался женский голос со двора. Возраст его хозяйки определить было сложно.
– Люди добрые, пустите путника погреться! – громко произнес мужчина. – Совсем замерз!
– И как же ты здесь оказался, человече? – На левой створке ворот открылось небольшое смотровое окошко, через которое пробивался свет фонаря. Изнутри мужчину явно разглядывали, решая, пускать ли. Чтобы не вызывать лишних опасений, он не стал подходить ближе, а, наоборот, откинул капюшон и снял шапку, открывая лицо, из-за чего кожу сразу прихватило морозом.
– Я на Смоленск ехал, да вот по дороге в метель попал. Пустите переночевать, а?
Женщина не отвечала некоторое время. Странник ее понимал – не каждый решится пустить ночью в дом человека при оружии, еще и одетого в толстую стеганую куртку, подобные которой любили носить дружинники и разбойники. Да и ворон, вновь занявший излюбленное место на левом плече, вряд ли делал его хозяина похожим на обычного человека.
– Ты там один?
– Один, один! – поспешил он заверить женщину. – Я, лошадь и вот птица, больше никого. Хозяйка, открой, не дай сгинуть!
– Ладно, сейчас открою. – Окошко захлопнулось, с той стороны загрохотал засов, потом ворота со скрипом приоткрылись. – Лошадь в стойло отведи, сено там есть. А сам в дом проходи. Ворота за собой сам затворишь.
Путник без споров выполнил все указания женщины. Кобыла, правда, в стойло шла с неохотой, но он все-таки убедил ее не мерзнуть на дворе, а отдохнуть внутри стен. Потом прошел по следам, оставленным в снегу хозяйкой, к большому дому, в окнах которого горел свет. Чуть не доходя до порога, ненадолго остановился, с любопытством посмотрел на большой череп – скорее всего, лосиный, – укрепленный на коньке. Оглянулся и увидел, что еще несколько черепов разных животных прибиты к забору изнутри. А возле входа стояла железная ступа, похожая на те, в которых крестьяне толкут зерно в порошок, только в разы больше.
– В интересный дом меня занесло, – пробубнил он ворону и пошел дальше. На пороге уже не стал задерживаться, только отряхнул сапоги и шагнул внутрь, в тепло.
В сенях царил полумрак, сильно пахло травами и квашеной капустой. Мужчина быстро обмахнул веником, прислоненным к косяку, плащ от снега, чтобы не нести его внутрь. Открыл дверь большой комнаты, ярко освещенной множеством восковых свечей, замер на пороге, оглядываясь в поисках икон, чтобы перекреститься, как положено при входе в жилище. Не увидел, поэтому привычным движением проверил, на своем ли месте длинный меч в кожаных ножнах.
– Ты что там застыл, добрый молодец? – На него от печи с ироничной улыбкой смотрела женщина лет тридцати пяти на вид. Одета она была в холщовое платье ярко-зеленого цвета, фартук был расшит синими и голубыми цветами. Женщину, пожалуй, стоило назвать красивой – в завязанных узлом волосах совсем не было видно седины, темные глаза горели огнем, а годы совсем не испортили статную фигуру. – Сапоги скидывай, плащ на крючок, а сам к столу проходи.
– Спасибо, хозяйка, – буркнул путник. После небольшого раздумья он все-таки последовал ее указаниям.
– Зови меня Марфой. Меня так все зовут. – Она ловко вынула из печи ухватом большой горшок, понесла к столу. В углу клубочком свернулся большой черный кот, на чужака смотрел огромными зелеными глазами, и взгляд его был столь умным, что казалось, он вот-вот заговорит. Что, впрочем, путника бы уже совсем не удивило.
– А меня зови братом Арсентием, – ответил мужчина, усаживаясь на лавку у стола. Меч по-прежнему он держал под рукой. – Что-то мне сдается, Марфа, что это не твое настоящее имя.
– Как про имя догадался? – хмыкнула женщина.
– А что тут догадываться? – пожал он плечами. – Марфа означает «госпожа», или «хозяйка». Очень тебе подходит. Да еще и черепа на доме, и ступа. И кот вот у тебя приметный. Так что не ошибусь, если скажу, что тебя все-таки другим именем называют.
– И каким же?
– Ты – Яга Виевна. Страж границы между Явью и Навью, миром живых и миром мертвых.
– Слишком простое толкование, но в целом верное, – ухмыльнулась она, ставя перед ним деревянную тарелку тушеного мяса с репой, положила рядом большой кусок пшеничного хлеба. – И ты меня лучше все-таки Марфой зови, так обоим проще будет.
От вкусного запаха у послушника даже слегка закружилась голова. В борьбе с пургой он совсем забыл про еду, и только сейчас понял, как сильно проголодался. Но браться за ложку пока не спешил.
– Ешь, ешь, не волнуйся, – засмеялась Марфа, увидев, что он не притрагивается к еде. – Нет тут никаких чар, самая обычная пища. Не люблю, знаешь ли, еду наколдованную, не та она на вкус. Тебе чего налить, кваса или медовухи?
– А ты что будешь? – Арсентий по-прежнему сомневался. Но ворон, спрыгнувший на стол, подковылял к тарелке, стукнул в нее клювом. И послушник решился, зачерпнул еду, пожевал и выразительно кивнул, показывая восхищение мастерством хозяйки.
– Нечасто у меня такие гости бывают, надо признать, – задумалась женщина. – Так что можно по кружечке медовухи. Тебе для согрева тоже не помешает.
Марфа вытерла руки о фартук, вышла в сени и вскоре вернулась с глиняным кувшином. Поставила на стол две большие кружки, наполнила почти до краев янтарной жидкостью, села за стол напротив.
– Ну за встречу, брат Арсентий! – подняла она свою кружку.
– Твое здоровье, Марфа! – Они чокнулись, и Арсентий с удовольствием сделал большой глоток, причмокнул в конце. – Из липового меда варено?
– А то! – улыбнулась хозяйка. – У меня все самое лучшее.
Арсентий поспешил вернуться к еде и скоро уже вытирал тарелку кусочком хлеба. Сытый и довольный, он откинулся от стола и лукаво посмотрел на хозяйку, которая поглаживала пальцами кота, забравшегося ей на колени.
– Спасибо, хозяйка! Накормила, напоила… Что дальше? Баньку уже протопила или сейчас пойдешь топить?
– Ой, давай вот без этого? – захохотала она, показав ряд ровных зубов. – Ты еще спроси, не костяная ли у меня нога.
– А она костяная?
– Ага, и нос такой длины, что, когда на печи лежу, в дверь упирается. – Марфа протянула руку, и ворон послушника подошел к ней, позволив погладить. – Давай уже закончим с этими придумками деревенских простаков? Про вас, мастеров по нечисти, тоже много всякого рассказывают.
– Кто рассказывает? – Арсентий вновь сделал глоток и вновь довольно покачал головой.
– Те, кого вы нечистью называете, знамо дело. Некоторые говорят, что вы звери лютые, и нет от вас спасения никому – ни русалке, ни водяному, ни кикиморе. Кого встретите, сразу на части рубите.
– Глупость какая! – обиженно произнес Арсентий. – Я уже давно в послушниках, по всей Руси-матушке с нечистью боролся, но ни одной русалки или кикиморы не обидел. Упырей и волколюдов бил, не буду отрицать, ведьмы и неупокоенные тоже были, пару раз навки попадались. Но русалок-то за что? Они плохого людям не делают.
– Я и говорю, нельзя верить всему, что болтают. Еще налить? – Она подняла кувшин, видя, что его кружка опустела.
– Можно. А ты будешь?
– А чего бы и не выпить под интересный разговор.
Пока хозяйка наполняла кружки, послушник смотрел на своего ворона, который, коротко взмахнув крыльями, взлетел вверх и сел на одну из полок, уставленную коробками, плетенными из бересты.
– А как ты поняла, что я мастер по нечисти?
– Тоже мне тайна. Ты, брат Арсентий, можно сказать, лицо известное. И что удивительно – одни твое имя произносят с ненавистью, а другие с уважением.
– Я просто свое дело честно делаю. Невиновных не трогаю, виноватых не отпускаю.
– Вот за это и выпьем. – Марфа отпила из кружки, а потом показала на распоротый рукав его стеганой куртки. – А это тебя кто?
– Волколюд. Злой был черт, пришлось повозиться.
– Ты черта-то в моем доме заканчивай поминать. Головой думай, сам понимаешь, где оказался, – покачала она головой. – Снимай, заштопаю.
Арсентий замешкался – чтобы снять куртку, надо было расстегнуть пояс, а на нем висел меч, за рукоять которого в этот момент он неосознанно взялся левой рукой. Хозяйка это заметила и вновь засмеялась.
– Ты всерьез думаешь, что, задумай я плохое, меня бы остановила твоя железяка? – Она взмахнула ладошкой.
– Это не простой меч. Заговоренный. Любую нечисть рубит, проверено!
– Прекрасно! Если встречу нечисть, обязательно ее предупрежу, чтобы боялась тебя и твоего заговоренного меча.
– То есть ты не нечисть?
– Это смотря что ты под этим словом имеешь в виду. Конечно, ваши попы считают нас демонами, врагами людей. Но ты сам понимаешь, что это скорее от страха и непонимания, – грустно улыбнулась она. – Снимай куртку, говорю! Негоже ходить в рваном, примета плохая.
Не сразу, но Арсентий все-таки расстегнул пояс, поставил меч у стены – так, чтобы в случае чего можно было схватить одним движением. Распустил шнуровку на груди, стянул через голову стеганку и подал Марфе. Она скинула с колен кота (который при этом коротко, но очень красноречиво мявкнул), встала, сняла с полки деревянную корзину с нитками и иголками, принялась умело зашивать прореху на рукаве.
– Странно все это, надо признать, – произнесла она, не отрываясь от шитья.
– Что именно?
– То, что ты ко мне попал. Ко мне живые очень редко заходят, обычно только те, кто уже туда направляются. – Марфа головой показала куда-то за спину. – Я и про тебя подумала сперва, что ты уже отбегал свое. Но потом смотрю – нет, живой. Сердце бьется, воздухом дышишь, кровь по жилам бежит – я это хорошо чую. Еду вон ешь, медовуху пьешь… Я такого уже много-много лет не помню.
– Стало быть, я правильно понял, что река эта, через которую я перешел, та самая Смородинка? А мост Калиновым называется? – На колени Арсентия забрался хозяйкин кот, улегся и довольно заурчал.
– Надо же! И Баюн тебя принял, – удивилась Марфа. – Да, все ты правильно понял – и про мост, и про реку.
– А прошлый раз, когда такое было, – это как произошло?
– Это старая история! – Она протянула послушнику зашитую куртку. – Было бы время, постирать бы не мешало. Ходишь почти как юродивый.
– Да мне особо незачем перед людьми красоваться, – пожал плечами Арсентий.
– А если вдруг девку красивую встретишь, а сам как оборвыш? Неприятность случится.
– Меня девки не интересуют.
– А что же так? Ты же вроде не монах, а послушник? Вам же можно? – Марфа посмотрела на мужчину с лукавой улыбкой.
– Тут в другом дело. И это только меня касается. – Арсентий вначале хотел натянуть стеганку обратно, но в доме было так тепло и уютно, что он отложил ее в сторону. – Так что же там было, когда к тебе в прошлый раз живой заходил?
– Это известная история, хотя и древняя. Завелись тут три твари могучие, повадились через мост шастать в ваш мир, беду творить. Даже я не могла никак им помешать, такие сильные были. Тогда приехал сюда богатырь один, у меня три дня жил, по ночам с тварями бился. Только он был не простой богатырь и родился не от человека.
– Это ты про бой на Калиновом мосту и Ивана Быковича, что ли? – удивился Арсентий. – Я думал, что это сказка.
– Многое из того, что случилось раньше, сейчас сказками считают. Про нынешние времена когда-нибудь тоже потом всякой ерунды наплетут, а правду забудут. Думаешь, кто-то через пару столетий будет верить в то, что в реках плескались русалки, за печками жили домовые, а по дорогам ездили охотники на нечисть?
– Не знаю. Я так много не думаю. Я вообще стараюсь думать поменьше – мало у меня в последнее время веселых мыслей бывает. – Арсентий пожал плечами. – И все-таки, если ты не нечисть, то кто?
– Я – это я. По-другому объяснить не смогу.
– Но ты несешь людям смерть.
– Люди сами друг другу смерть несут, а порой – и себе. Я же только слежу за тем, чтобы умершие без препятствий оказались в Нави, в Яви не задерживались. А также чтобы мертвые не шастали в мир живых, и наоборот. Так что мы с тобой, пожалуй что, и одним делом занимаемся.
– И все-таки, как же тогда я тут оказался?
– Хороший вопрос, на который у меня нет хорошего ответа.
Марфа встала, подошла к печи, подбросила в огонь пару дров. Берестяной дух в доме стал сильнее. Затворив печь обратно, повернулась и посмотрела на Арсентия, поглаживая подбородок.
– Я вот что думаю – спать пока рано ложиться. Опять же, интересно мне с тобой, – произнесла она задумчиво. – А что, если я тебе погадаю? Не забоишься?
– Чего мне бояться? – пожал плечами Арсентий. – Только что это даст?
– Кто знает? Во время гадания многое узнать можно из того, что обычно от глаз скрыто.
– Ну что же, если это даст ответы – почему бы и нет.
– Хорошо. Только вот что, Арсентий, – дело это непростое, а порой и опасное. Поэтому сиди молча и не двигайся. Понятно?
– Да, – ответил послушник и постучал пальцем по кружке. – А медовухи еще нальешь? Больно хорошая она у тебя.
– Налью. И в дорогу с собой дам. – Марфа взмахнула рукой, и почти все свечи в доме разом погасли, только две на столе продолжили гореть. Кот в тот же момент соскочил с коленей Арсентия, быстро запрыгнул на печку, скрылся в темноте, и только по горящим глазам можно было понять, что он там.
Послушник молчал и смотрел на происходящее с интересом – такого он не видел никогда. Марфа сняла фартук, развязала и отбросила в сторону цветной пояс. Решительным движением распустила волосы, которые тугими волнами скатились на плечи. Сняла с полки большую берестяную коробку, открыла и долго копалась внутри, что-то выискивая. Вначале достала какой-то мешочек, судя по всему, наполненный шуршащими сухими травами. Подумала, посмотрела на Арсентия, прищурив левый глаз, мотанула головой и убрала мешочек обратно. Так же отринула еще несколько разных предметов.
– Нет, все не то, – задумчиво произнесла она, продолжая рыться в коробке. – Все это слишком слабое в твоем случае. А! Вот, пожалуй, подойдет!
Вынула серебряное блюдечко размером с две ладони, положила на стол, потом насыпала на него какой-то порошок, вспыхнувший на лету зеленым пламенем, – оно на мгновение окрасило лицо хозяйки.
– Из-за леса, из-за гор, из-за моря-океана ехал всадник гордый да на вороном коне, – протяжно, почти певуче приговаривала Марфа, глядя на блюдце. – Ехал всадник на вороном коне, а за ним другой, на коне красном. А за всадником да на красном коне спешил всадник на коне белом. Ехали богатыри друг за другом не один день, да и не два, и не год, да и не два, а целый век ехали, да вокруг смотрели глазом орлиным, сердцем соколиным.
Время от времени, пока женщина произносила свой заговор, блюдце расцвечивалось яркими огнями разных оттенков.
– Доехали богатыри да до озера Купава, а на озере на том, да на острове Буяне стоял камень золотой, камень огненный, бел-горючим Алатырем прозываемый. А на камне Алатыре, да на каждой стороне, словеса огнем горели, колдовские да волшебные, все про жизнь говорящие человека, Яромиром прозываемого.
– А ты откуда это мое имя знаешь? – не удержался от вопроса Арсентий.
– Я тебе что сказала, обалдуй? – Марфа подняла глаза и посмотрела с укором. – Молчи сиди!
Видимо, больше ему не доверяя, она продолжила свой заговор шепотом, так, что он не мог разобрать ни слова. Долго читала, Арсентий даже успел заскучать. Лицо ее по-прежнему время от времени освещали разноцветные огоньки, в которые она внимательно всматривалась, порой прищуриваясь. Потом замолчала, решительным движением отодвинула от себя блюдце, уронила голову на грудь. Посидела так несколько мгновений, тяжело дыша, потом опять махнула рукой, зажигая свечи.
– Ну что, узнала что-то? – спросил Арсентий с легкой иронией.
– Что же ты такой болтливый, а? – Марфа взяла кувшин, покачала им, убеждаясь, что там еще что-то есть, разлила по кружкам остатки медовухи. – Да, непростая у тебя судьба. Немало пришлось пережить, но немало и еще предстоит выдержать.
– Ну это я и сам знаю.
– Многое у тебя было – и место сытное при князе, и дом богатый, и семья любящая. И этим всем ты вызвал зависть у кого-то, настолько сильную, что пошел этот кто-то к ведьме. Она не сразу согласилась, но, видимо, было у этого человека что-то, чем он ее убедил. Не знаю точно чем, не увидела.
– А имя этого человека ты увидела? – всерьез заинтересовался послушник.
– Нет, ни его имени не увидела, ни ведьмы той. Она сильная, не оставляет таких следов, чтобы кто-то посторонний прочесть смог, даже я. Но на тебя она очень лютый навет наложила. Потому ты и лишился всего, что было.
Марфа ненадолго замолчала. Потом встала, убрала в коробку блюдце, явно показывая таким образом, что закончила. Арсентий смотрел на нее с недоумением.
– И это все? Я-то наделся, ты мне скажешь, что делать, чего не делать. Не много ты увидела, надо сказать.
– Я достаточно там увидела, только тебе это знать ни к чему до поры до времени.
– Как все загадочно. – Арсентий сложил руки на столе и наклонился вперед. – Только вот главный ответ ты все равно не увидела.
– Какой ответ?
– А почему я тут сегодня оказался.
– Отчего же, и на этот вопрос ответ я увидела.
– И? Расскажешь?
Она некоторое время смотрела на послушника, не отводя взгляда.
– Ладно, расскажу, хоть и не хотела. Знаешь, почему многие считают, что у меня нога костяная и один глаз не видит? Потому что я между двумя мирами стою. Вот и придумали, что у меня нога и глаз неживые – те, которые в мире мертвых остаются. Конечно, все намного сложнее, но для простоты понимания и такое объяснение подходит.
– Понятно. Но я тут при чем?
– Ты свою семью любил так сильно, что, когда потерял, твое сердце осталось живым только наполовину. А вторая половина замерзла полностью, не живая уже. Поэтому ты, как и я, можешь иногда из одного мира в другой переходить.
– Ого как! – Арсентий явно был озадачен. – И как этим умением пользоваться?
– Не считай это даром, послушник, это проклятье, – покачала Марфа головой. – Ты не в двух мирах сразу, ты ни в одном из них, на рубеже все время. И сейчас неизвестно еще, какой из миров тебя затянет.
– А что будет, если тот мир сильнее за меня примется? Может, я смогу свою семью видеть?
– Эх, Арсентий, Арсентий! Борешься с нечистью, считаешь, что знаешь, где добро, а где зло, но сам ничего не понимаешь в устройстве мира. Если Навь сильнее Яви окажется, то ты останешься в мире живых, но сам будешь мертвым. Вурдалаков встречать доводилось?
– Несколько раз.
– Так вот, стать вурдалаком – это для тебя самым лучшим исходом тогда станет.
– Хорошенькая история.
– И еще. Вот этот ожог, – Марфа указала на опаленную левую сторону лица Арсентия, – думаешь, он просто так появился?
– Он появился, когда я на пожаре упал мордой в огонь.
– Нет. То есть да, конечно, он от огня. Но на самом деле тебя с той стороны пометили. Что ты теперь и там и тут одновременно. Ну и ворон твой, конечно…
– А с ним что? – Арсентий посмотрел на большую птицу, мирно дремавшую на полке.
– Он – вестник смерти. Не случайно с вóронами в прошлом чародеи водились. Они знания приносили с той стороны, но не с каждым дружить готовы. А с тобой, как видишь, очень даже ладит.
– Мне он от одного хорошего человека перешел.
– Да, я знаю. От старого волхва. И это тоже не случайно.
Марфа помолчала, катая кружку между ладонями, потом продолжила:
– То, что ты встретил своих братьев по монастырю и стал мастером по нечисти – большая удача для тебя, это не позволило полностью во тьму уйти. Ты нашел себе дело, которое посчитал правильным. Так что есть надежда, что и сердце твое оттает. Если не сломаешься, не сдашься, то обязательно появится в твоей жизни то, ради чего захочется жить. Тогда и в мир живых вернешься полностью. А иначе…
Какое-то время в доме царила тишина, прерываемая только потрескиванием дров в печи.
– И еще одно. Ты, Арсентий, потому так ловок в борьбе с нечистью, что сам наполовину уже не отсюда. Ты ее сердцем чувствуешь – той, умершей половиной, – можешь вперед угадать, как она себя поведет. Только вот в чем сложность – чем больше ты нечисти бьешь, пользуясь этим умением, тем больше сам ею становишься.
– Так ты мне что, перестать это делать советуешь?
– Я тебе, Арсентий, посоветую одно – не бояться спать возле березы, – чуть ухмыльнулась хозяйка.
– Это почему?
– Потому что не она станет причиной твоей смерти. – Марфа тряхнула головой, как будто бы отгоняя мысли. – Что-то мы с тобой совсем о грустном заговорили. Я тут подумала – надо бы тебя все-таки в баньку отправить, а то когда еще доведется попариться. До Смоленска путь не ближний. Пойдешь в баньку?
– Ну что же, можно бы и попариться. Только ее же еще топить надо.
– Ну, Арсентий, уже мог бы понять, что в моем доме все иначе, чем в обычных домах. – Женщина улыбнулась и в очередной раз махнула ладонью. – Все готово! Жар добрый, вода закипела, веники в рассоле отмачиваются, ледяной квас на полке в предбаннике, полотенца там же.
– Ловко, – усмехнулся послушник. – Тогда показывай, куда идти.
В бане действительно было очень и очень хорошо. В других обстоятельствах Арсентий ни на миг бы не засомневался, что топили ее по всем правилам, не один час. Только сейчас он понял, насколько замерз в дороге и насколько ему не хватало тепла. Даже вымывшись хорошенько, он не спешил выходить, еще несколько раз поливал камни печи кипятком с еловым отваром, отчего в воздухе разливался густой хвойный аромат.
Разморенный, Арсений пытался вспомнить, что там народ рассказывал о таких вот ситуациях. Вроде как вначале положено накормить и напоить, потом в баньку сводить, потом герой должен рассказать о себе – это все они сделали. А вот что теперь? По одним сказкам, хозяйка должна попытаться съесть гостя, но это казалось очень странным после их разговора. По другим – даст оружие, которое поможет победить в грядущей битве. Но послушник ни к какой серьезной битве сейчас вроде бы не готовился.
– Ты там живой, соколик? – раздался легкий стук в дверь. – Не смылся весь?
– Сейчас, уже выхожу, – ответил он с сожалением. С большим удовольствием бы еще понежился в тепле, но не хотелось заставлять хозяйку ждать. Поэтому Арсентий поднял деревянное ведро со студеной водой, вылил на голову, стряхнул ладонями с плеч капли, пригладил мокрые волосы и потянул на себя дверь.
Марфа ждала его в предбаннике с кожаным кубком, наполненным квасом. Увидев хозяйку, он поспешил отвернуться и схватить широкое полотенце, которым обмотал бедра. Она смотрела на Арсентия, чуть склонив голову, с легкой улыбкой. Потом протянула ему кубок, а когда он начал пить, подняла руку и положила прохладную ладошку на его разогретую баней грудь.
– Ты чего это задумала, хозяйка? – закашлявшись от неожиданности, произнес послушник голосом, еще более хриплым, чем обычно.
– Заканчивай болтать! – Другой рукой она распустила завязки на груди, платье сползло с плеч и упало на пол. – Полностью твое сердце вновь растопить я, конечно, не смогу – не мне это суждено сделать, и не в моих силах. Но почему бы мне не начать? Тогда, может, и той, другой, потом немного легче будет?
Арсентий молча разглядывал ее грудь и бедра, сильные стройные ноги – кстати, вполне себе обычные, костяных действительно не было. Нет, конечно, она и в платье смотрелась статно и глазу приятно. Но сейчас он отчетливо видел, что тело ее, судя по формам и изгибам, по свежести кожи, не изменилось с тех пор, как женщине исполнилось восемнадцать лет, сколько бы веков назад это ни произошло.
– Что же ты такой робкий? Как мальчишка неопытный, право слово! – Марфа подошла вплотную, прижалась к нему, положила голову на грудь. Он втянул носом запах ее волос, пахнувших крапивой, мятой и еще какими-то травами. Потом решительно обхватил ее руками пониже пояса.
– Значит, не будешь меня есть? – не удержался Арсентий от вопроса.
– Какой же ты все-таки обалдуй, – тихонько засмеялась она.
* * *
Арсентий проснулся от того, что его кто-то сильно раз за разом толкал в плечо. Вставать и даже просто открывать глаза не хотелось совсем, за ночь с Марфой он сильно вымотался. Но, с другой стороны, тело было налито приятной истомой, которая случается у мужчины только после подобных забав. Потянулся, не открывая глаз и раскинув руки, а потом почувствовал сильный запах хвои и резко сел. Снег с еловых лап тут же обильно посыпался на него, в том числе за шиворот.
– Ах ты ж ядреная зараза! – тихонечко выругался послушник, вылезая из-под дерева. Вчерашняя пурга стихла, ветра не было совсем, снег перестал идти, а солнце ярко светило с неба. Кобылка – а это именно она, проголодавшись, будила его, тыкая мордой, – заметно радовалась теплу. Арсентий, крайне озадаченный, не дал ей долго стоять. Быстро покормил, запрыгнул в седло, прикинул, где примерно должен был находиться дом Марфы, и пустил лошадь рысью.
Разумеется, там не было ничего, кроме голой степи – ни реки, ни моста, ни дома. Их и не должно было быть тут, он хорошо знал окружные места – тут на много верст вокруг ни одного более-менее пригодного жилища. Никаких сомнений в том, что это был хотя и яркий и очень правдоподобный, но все-таки сон, Арсентий уже не испытывал.
– Да что же я за дурень! – хлопнул себя по лбу послушник, а потом начал считать, загибая пальцы один за другим. Точно, получалось, что сегодня именно тот день, в который христиане празднуют Рождество, а язычники Коляду. День, накануне которого деревенские обычно гадают на будущее. И пытаются защититься от нечистой силы, для которой именно в эту ночь открывается граница между тем миром и этим. Как же он в дороге забыл про это?
– Ну, с Рождеством, брат Арсентий! – Он вынул из седельной сумки баклажку с водой, вынул пробку. Посмотрел на ворона, который с гордым видом сидел на голове кобылы. – И тебя, братишка, с Рождеством!
Арсентий сделал большой глоток и чуть не закашлялся, потому что в рот хлынула огненная жидкость, сваренная из липового меда умелыми руками. Проглотив медовуху, он откинул слева плащ и задумчиво посмотрел на рукав. Прореха, оставленная на стеганке когтем волколюда, была аккуратно зашита маленькими стежками.
– Вот оно как, – по-доброму ухмыльнулся Арсентий. А потом пришпорил лошадку, которая потрусила, быстро перебирая копытами. Настроение его в этот миг полностью соответствовало окружающей природе – было таким же солнечным и теплым. И совсем не хотелось думать о грустном.
Послушник не мог видеть, как позади, в туманном мареве, ненадолго проявились очертания большого деревянного дома, окруженного высоким частоколом. И фигурка женщины в ярком зеленом платье, с темными волосами, стоящая перед воротами и смотревшая ему вслед с доброй улыбкой.
