Боль от молний Небожительницы прошла быстро, и Ламавин осознал, что натворил. Следовало не поддаваться, терпеть. Бед-Дуар подоспел бы на помощь, придумал, как одолеть мерзавку. А так – он погубил товарищей, не получив взамен ничего. Даже жизни.

Его заперли в крохотной комнатушке без окон где-то на серединном ярусе. Оставили одного в полной темноте и тишине: ни звука не доносилось снаружи, из-за крепких металлических стен. Неизвестно, что там творится. Во всяком случае, ничего хорошего там быть не могло.

Сколько он просидел взаперти, Ламавин не знал. Казалось, много часов. Затем дверь распахнулась. Он шарахнулся, пытаясь забиться в угол, – ожидал, что на пороге вновь окажется кто-то из Небожителей с их страшными трубками. Однако за ним пришли всего лишь блюстители с нижнего яруса. Их было много, целая толпа – все с офицерскими эполетами! – но они всё равно боялись. И этого места боялись, и его, решившегося поднять руку на хозяев Небесья. Двое держали его под прицелами болтострелов, пока трое других надевали на руки стальные браслеты, соединённые короткой прочной цепью. Они и на лодыжки такие же нацепили сгоряча, но вовремя сообразили, что пленник не сможет идти, сняли. Хотя идти-то ему особо и не позволили – волокли под руки до самой лестницы.

На своём ярусе блюстители осмелели и отвели душу – прямо в сквере, среди ароматных розовых клумб. Ох, как его били! Никогда в жизни Ламавина так не били, даже в детстве, когда драка стенка на стенку заканчивалась победой неприятеля, даже когда на отца накатывала чёрная ярость. Сколько зубов пришлось выплюнуть, Ламавин не считал, но то, что два ребра треснуло, – несомненно. Эх, надо было перетерпеть жгучие молнии! Но теперь поздно, назад не воротишь.

Утолив праведный гнев за погибших товарищей, блюстители поволокли его к дирижаблю. Это Ламавин осознал, когда они уже были на месте, когда увидел зависшую внизу огромную чёрно-золотую рыбину. До того почти не соображал, куда его тащат. Только выныривали из кровавой пелены чьи-то лица, чьи-то глаза таращились на него, чьи-то рты кричали: «…точно он! Врал, что заблудился!..», «…я сразу неладное заподозрил – они же полгода не прошло, как менялись!..», «…да если б знал, что это тать, разве б я его выпустил?!».

На дирижабль его завели другие охранники – в форме княжьей стражи. У этих плечи были шире и кулаки увесистей, чем у небесных блюстителей. Ламавину сделалось нехорошо от одного предчувствия, как они его сейчас оттузят, тут двумя рёбрами не отделаешься. Но стражники бить не стали. Его опять заперли в каморке без окон, немногим просторнее той, что была на серединном ярусе. Ушли – ясное дело, ненадолго. Но Ламавин был рад и такой передышке.

Когда отлежался и кровавая пелена сползла с глаз, понял, что не один в тюремной каюте. Рядом лежал человек, закованный в такие же кандалы. Ламавин пригляделся – Бед-Дуар! Сначала подумал, что бывший командующий мёртв. Но нет, Бед-Дуар дышал. Ламавин потянул его за рукав:

– Эй, вы как? Слышите меня?

Бед-Дуар захрипел, шевельнулся, с трудом разлепил веки:

– Кто здесь?

– Эт я, Ламавин Пука.

– А-а-а… Где мы?

– На дирижабле. Нас в Наземье везут, в Княжград, наверное.

– В Княжград… Значит, живыми оставили. Плохо.

Почему остаться в живых плохо, Ламавин спросить не успел, – дверь каюты отворилась. За ними пришли.

Их волокли коридорами, поднимали по лестнице, особо не церемонясь. Но и не пинали, не били по рёбрам и почкам, как это делали блюстители. Закончилось путешествие в большой светлой роскошно убранной каюте. Стражники опустили их на толстый ворсистый ковёр и ушли.

Лежать на мягком ковре было куда приятнее, чем на голом полу камеры. Ламавин мысленно попросил, чтобы их здесь оставили подольше. Но просьба его пропала втуне: из-за портьеры в противоположной стороне каюты вышла черноволосая, чернобровая женщина в чёрном кардигане и в такой же чёрной, до пола юбке.

– Ну здравствуй, Бед-Дуар.

Эту женщину Ламавин прежде не видел. Но понял – очень богатая дама: сапфировое колье на высокой белоснежной шее, в ушах серьги со здоровенными бриллиантами, на пальцах перстни с ещё большими. И очень важная – вон как губы кривит и смотрит свысока. А через несколько секунд он узнал, кто перед ними, – Бед-Дуар, морщась от боли, встал на ноги и произнёс:

– Здравствуй, княгиня Бриана.

Женщина усмехнулась:

– Прежде ты обращался ко мне: «Ваше величество», как подобает верноподданному.

– То было прежде, – бесстрастно ответил бывший генерал.

Великая княгиня перевела взгляд на Ламавина. Она смотрела так презрительно и высокомерно, что он понял – нужно подняться. Это было трудно и больно, он стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть, но сделал это. Стал рядом с Бед-Дуаром. Щека правительницы еле заметно дёрнулась, однако голос звучал по-прежнему холодно:

– Надо же, заговорщики! Тысячу лет не видела живых заговорщиков. И думаю, больше не увижу.

– Когда-нибудь увидишь, – всё так же бесстрастно возразил Бед-Дуар. – Если доживёшь. Вечной твои жизнь и власть не будут.

И княгиня не стерпела. Рванулась к нему, размахнувшись, отвесила пощёчину:

– Молокосос! Щенок! Да как ты смеешь со мной так разговаривать? Ты… ты ни на что не годен! Раз уж взялся за такое дело, то почему не довёл до конца? Почему не вырезал этих ублюдков?! – У неё слюна брызнула изо рта. – Ты знаешь, чего будет стоить мне твой бездарный «заговор»?! Двадцать лет Ге-Нали не даст мне нового тела! Я вынуждена буду состариться – из-за тебя!

Ламавин прикинул: на вид великой княгине было не более двадцати пяти. Сорок пять – не старость, так, самое преддверие старости. Нет, чего-то он не понимал.

Княгиня выплеснула запал ярости и немного успокоилась. Постаралась вернуть лицу надменное выражение, хоть пунцовый румянец и выдавал её.

– Что ж, заставить Ге-Нали отменить решение я не могу. Но вы заплатите мне за эти двадцать лет. И вы двое, и ваши сообщники в Наземье! Я придумаю, как с вами поступить. Я такое придумаю, что людишки запомнят это ещё на тысячелетие!

Угроза была многообещающей, Ламавин невольно поёжился. И потрясённо уставился на Бед-Дуара, когда тот ответил:

– Нас двоих ты, конечно, можешь казнить. Но остальных – сначала поймай.

Пунцовые пятна на лице правительницы проступили ярче. Казалось, она вновь кинется на бывшего генерала с кулаками. Сдержалась. Скользнула взглядом по Ламавину, заставив того чуть отступить, снова повернулась к Бед-Дуару.

– Я могла бы пытками вырвать из вас всё, что вы знаете. Но этого не потребуется. Эй, пёсик! К ноге! – и неожиданно свистнула.

Портьера вздрогнула. Но выбежал из-за неё не пёс, как ожидал Ламавин, а… Фальнар! Бывший бакалейщик передвигался на четвереньках, словно и правда изображал животное. Подбежал к хозяйке, заискивающе задрал конопатую рожу.

– Что, пёс, ты найдёшь для меня заговорщиков? Как там их? Госфен, Горник, Волич? Ты ведь знаешь обличья всех троих, верно?

– Да, госпожа! – Фальнар преданно затряс головой. – От меня не скроются, под землёй отыщу! Нюхом учую, если потребуется! И разорву в клочья!

– Рвать не смей. Притащишь их к моим ногам. Вот сюда!

Она приподняла подол юбки, открывая взглядам чёрный как и всё прочее замшевый сапожок. Фальнар заурчал, прильнул к нему, принялся лизать. Бед-Дуар брезгливо скривился, даже Ламавину стало противно. Княгиня заметила это, усмехнулась:

– Пёс ценит, что я подарила ему жизнь. А вы молитесь, чтобы он поскорее разыскал ваших сообщников. Я буду казнить вас каждый день… но пока на эшафоте не окажутся все пятеро – не до смерти. Умирать много раз куда хуже, чем единожды.

Она оттолкнула Фальнара, развернулась и пошла к портьере. Бывший бакалейщик и бывший человек побежал за ней, не вставая с четверенек. А Ламавин наконец понял, почему быть живым иногда плохо.

Что случилось на запретном ярусе, ни Эдаль, ни Госфен так и не поняли. Последнее, что прошептал Трай, было: «Шифр действует, я в кладовой!» Старик радостно потёр руки – видимо, придумывал новый план. Но Трай замолчал. Он будто спал, а не блуждал коридорами Небесного Города. Тщетно Госфен шептал в ухо: «Что ты видишь? Ты нашёл друзы?» Ответа не было.

Отчаявшись допытаться, старик вынул из карманчика сюртука массивные золотые часы, щелчком открыл крышку. Вздохнул, посмотрел на Эдаль:

– Он должен был проснуться полчаса назад.

Эдаль ойкнула. Она и не предполагала, что прошло столько времени.

– Что же вы его не будите?!

Госфен хмыкнул, отобрал носовой платок, который она нервно комкала, сама не замечая того. Вынул из кармана маленький пузырёк, вытащил пробку, плеснул на батист несколько капель. По комнате поплыл резкий запах нашатырного спирта. Женщина невольно поморщилась. Но Трай даже не шевельнулся, когда Госфен поднёс платок к его лицу. Эдаль схватила парня за руку, потрясла:

– Трай, проснись! Да проснись же! – Она растерянно взглянула на Госфена. – Может, вы дали ему слишком много порошка?

– Не говори глупостей!

– Но почему же…

– Не знаю! Все, кто принимал снадобье, возвращались вовремя. Ты в том числе. И он – прошлые разы. Скорее всего с ним что-то сделали там, в Небесном Городе. Что – неизвестно.

– Давайте я попробую ещё раз туда…

– Нельзя! Перерыв между приёмами снадобья должен быть не менее шести часов, если не хочешь, чтобы у тебя мозги спеклись. Да и толку тебе туда соваться? Попробовала уже…

С последним доводом спорить было глупо. А Госфен продолжал:

– Нельзя нам здесь дольше оставаться. Попытка захватить Небесный Город провалилась, это понятно. Если кто-то из наших товарищей попал в руки Небожителей живым, то и о нас они уже знают. Скоро «гости» пожалуют…

Что он говорил дальше, Эдаль не слышала. «Кто-то попал живым…» Значит, Бед-Дуар может быть и не живым?! В эту самую минуту он лежит где-то окровавленный, бездыханный… Сердце больно кольнуло. Но такого ведь не должно случиться? Ей не зря снился тот сон. Большой чёрно-золотой дирижабль – Бед-Дуар обязательно прилетит на нём!

Меж тем Госфен уже был у лестницы:

– Я отлучусь ненадолго, а ты сиди тихо как мышь. Никуда не высовывайся!

Он ушёл, захлопнув люк, опустив на крышку что-то тяжёлое для верности. Эдаль осталась одна. Нет, не одна – вдвоём с Траем, конечно. Но того всё равно, что и не было. Сначала она сидела на кушетке, стараясь представить, что происходит в Небесном Городе. Если бы она могла заглянуть хоть одним глазком, узнать, жив ли Бед-Дуар! Потом принялась тормошить Трая. Когда и это опротивело, принялась выхаживать между кушетками – семь шагов от стола до лестницы, семь – от лестницы до стола. Время тянулось чудовищно медленно. Как назло, в подземелье и часов не было…

Наверху хлопнула дверь сарая. Госфен вернулся! Эдаль, как раз заканчивающая своё короткое путешествие к столу, резко обернулась, бросилась к лестнице… и замерла.

– Господин капитан, это сарай какой-то, – послышался незнакомый голос. – Тут нет никого!

С улицы ответили. Толстая плита люка, то, что лежало поверх него, вдобавок стенки сундука глушили звуки, так что слов Эдаль не разобрала. Но тот, кто был в сарае, заговорил снова:

– Клянусь, нет тут ничего, кроме рухляди старой и паутины. Сами гляньте, ежели мне не верите!

Через минуту голосов стало больше:

– Что это за хлам?

– Говорят, тот хитрован ломбард держал. От безудачников, видать, барахлишко невыкупленное осталось. Я ж говорил вам, нет тут никого. Сбёгли.

– Никуда они не «сбёгли»! Я их нюхом чую! Здесь они где-то прячутся.

Голос показался знакомым.

– «Здесь» – это где? На чердаке нет, в подполе нет. Показывай, где они прятаться могут. Ты же здесь «гостил».

Эдаль догадалась – голос принадлежит Фальнару! Именно таким ломким баском он заговорил после мены с Ламавином. Так вот кто их предал! От мысли, что четыре года была этому мерзавцу женой, делила с ним постель, сделалось отвратно до тошноты.

Сверху раздался ещё один голос:

– Господин капитан, в доме аппарат телеграфный нашли!

– Ага, хоть что-то стоящее отыскали! – обрадовался тот, кого называли капитаном.

Наверху затопали, хлопнула дверь. Эдаль облегчённо перевела дух. Ушли… Но радость оказалась преждевременной. Сверху громыхнуло – кто-то передвигал сваленную в сарае утварь. Донеслось бормотание:

– Нет, не «сбёгли», затаились. Близко где-то…

Фальнар не ушёл вслед за солдатами. Он продолжал искать.

На несколько минут установилось молчание. Эдаль стояла, затаив дыхание. Запрокинув голову, не сводила глаз с люка.

– Есть! Унюхал! Это ж её душистая вода! – Бакалейщик радостно засмеялся. – Я говорил, что нюхом учую!

В перекрытия схрона резко ударили. Эдаль чуть не упала от этого звука. Сердце ухнуло в пятки, да так там и осталось. Сейчас люк распахнётся…

– Здесь, здесь где-то она прячется. Эдаль, ты меня слышишь?! Отзовись, девочка моя! Отзовись, золотоволосая!

Эдаль попятилась от лестницы, кляня себя последними словами – зачем было брызгать духи утром?! Лаз Фальнар пока что не нашёл, стучит по полу, прислушивается. Но ведь рано или поздно найдёт! Или кликнет солдат, те сарай вмиг разнесут. Самое страшное – дорога теперь отрезана. Госфен вернётся, увидит, что «гости» пришли, и сбежит. А может, его поймали? Нет, тогда бы они знали, где схрон…

– Эдаль! – звал, тарабаня по полу, бакалейщик. – Отзовись, всё равно найду. Хуже будет!

– Вот паскудник, накликал-таки беду…

От тихого голоса за спиной Эдаль едва не завопила. Но сухощавая ладонь мигом зажала рот.

– Тихо! Твоего визга нам как раз и не хватает. – Госфен повернул её спиной к лестнице. – Пошли.

Эдаль моргнула, пытаясь сообразить, откуда взялся старик.

– Как вы…

– Потайной ход, – ответил тот, не дожидаясь вопроса. – Вон там.

И точно, под столешницей зияла чернотой маленькая квадратная дверца. Куда вёл ход, было непонятно. Но, главное, он уводил из ловушки.

– Кого ждёшь? – поторопил старик. – Полезай!

Эдаль опустилась на четвереньки, но сразу опомнилась:

– А Трай?

– Не успеем мы его вытащить, самим бы спастись. Слышишь, как твой благоверный стучит? Того и гляди в сундук полезет.

Эдаль села на пол.

– Нет, так нельзя. Нельзя Трая бросать, мы же все за одно! Он бы нас не бросил.

Госфен нахмурился:

– А кто обещал, что слушаться будет беспрекословно?

У Эдали вспыхнули щёки. В самом деле обещала… Но лучше обещание нарушить, чем друга на погибель оставить!

– Всё равно я без Трая не уйду. – Она упрямо сжала губы.

Госфен сдался:

– Ладно, что с тобой делать. Бери за ноги, потащим. Вот попомни: из-за твоего глупого упрямства все на эшафот угодим!

Волочь по узкому тёмному тоннелю длинноногого парня оказалось ужасно неудобно. У Госфена был фонарик, но подсвечивать дорогу и одновременно тащить Трая не получалось, потому двигались они преимущественно на ощупь. Очень скоро Эдаль начала сожалеть о своём исконном теле – тогда силы у неё было куда больше! И одежда неудобная – каблуки путались в подоле платья, тугая шнуровка сдавливала грудь, манто она и вовсе потеряла. Куда удобнее было бы в мужских штанах и просторной рубахе! Да хотя нагишом, как в волшебном саду! Нет, нагишом она бы замёрзла. В подземной комнате печка давала хоть какое-то тепло, но стоило попасть в тоннель, закрыть за собой дверцу, и сырой холод полез под одежду. Пожалуй, здесь было холоднее, чем снаружи.

Тоннель казался бесконечным. А преследователи не дремали: позади раздался торжествующий вопль – Фальнар добрался до схрона. Ещё минуты три ему понадобилось, чтобы вынюхать и подземный ход.

– Эдаль, стой! – разнеслось эхом. – Всё равно не сбежишь!

Она понимала, что он прав, что всё бесполезно. Тело сделалось ватным, последние силы покинули Эдаль.

– Не бойся, – постарался подбодрить Госфен. – Тоннель не прямой, из болтострела нас не достанут.

Болтострелы?! О них она и не думала. Преследователи догонят их без всякой стрельбы… и, будто подтверждая её страхи, далеко позади блеснул свет. Луч фонаря шарил по тоннелю.

Госфен неожиданно остановился.

– Что случилось?! – отчаянно зашептала Эдаль. – Быстрее нужно, они догонят сейчас!

Старик хмыкнул в ответ. Повозился с чем-то… и вдруг в тоннеле стало светло. Впереди распахнулась такая же квадратная дверца, как та, в какую они вошли. Только эта выводила прямо на поверхность.

Дневной свет показался нестерпимо ярким, Эдаль зажмурилась. Хотя в действительности ярким он не был – день выдался таким же серым и пасмурным, как и утро.

– Теперь – быстро! – поторопил Госфен. – Чего мешкаешь? Вытаскивай его.

Потайной ход вывел их в заброшенный двор. Покосившаяся, полуразваленная хибара, запущенный сад, кажущийся непроходимо-густым даже сейчас, когда листва с деревьев почти облетела, какие-то навесы. Под одним стояла крытая брезентом повозка, запряжённая парой лошадей. Лошади равнодушно косились на неожиданных пришельцев, жевали сено.

– Давай, давай! – не отставал Госфен.

Эдаль поднялась. Ноги после долгого ползанья на четвереньках затекли и ужасно кололи, но она постаралась не обращать на это внимания. Вдвоём кое-как перенесли Трая в повозку, уложили, Эдаль устроилась рядом. Госфен опустил полог, взобрался на козлы, взял вожжи, и они поехали. Куда? Спросить Эдаль не решилась. Наверное, старик знает, что делает.

Лошадей Госфен не гнал, чтобы не привлекать излишнего внимания. Повозка повернула, ещё раз, долго катила прямо. Эдали хотелось приподнять полог, выглянуть, но что если этого делать нельзя? Оставалось сидеть и прислушиваться к доносившимся снаружи звукам. Судя по всему, они ехали через весь город. Был полдень, людей на улицах хватало. То и дело доносились голоса, выкрики, время от времени – урчание моторов, цокот лошадиных копыт, ржание.

Затем звуков стало меньше, затем они и вовсе стихли. Повозка вновь повернула, стук копыт сделался глуше. Ага, значит, они на просёлке где-то за городом. Ещё несколько поворотов. Стоп. Госфен приподнял полог.

– Что ты там, не заснула? Можешь вылезать пока, ноги разомни.

Эдаль выбралась наружу. Повозка стояла на небольшой полянке в лесу. В полусотне шагов угадывалась заросшая травой колея, которой не пользовались по крайней мере с лета. В противоположной стороне сквозь деревья поблёскивала широкая водная гладь. Княж-река.

– Куда мы приехали? – обернулась она к Госфену.

– Пока никуда не приехали. Стражники весь город вверх дном переворачивают, пытаются узнать, на какой повозке и в какую сторону мы укатили. Но прочесать прибрежные леса у них руки не дойдут, этим они разве что завтра займутся. До тех пор мы в безопасности. Но дальше сейчас ехать нельзя – места открытые начинаются. Дальше мы отправимся, когда смеркнется. Ничего, нынче ночи длинные, до утра к предгорьям выберемся. Там-то уж точно нас никто не отыщет. – Он улыбнулся. – Я узел со снедью под лавку положил. Доставай, обедать будем.

– А Трай?

Губы Госфена опять сжались. Он порылся в кармане, выудил пузырёк с нашатырным спиртом:

– На! Развлекайся, если желание есть.

Бед-Дуара и Ламавина заперли в камеру подземного этажа тюрьмы. В самую отвратительную, насколько бывший командующий княжьей стражей мог судить. Здесь не было даже деревянных топчанов. Здесь вообще ничего не было, лишь вонючее ведро в одном углу да охапка прелой, грязной, почти такой же вонючей соломы в другом. А ещё: холодный каменный пол, каменные стены, позеленевшие от сырости, каменный свод. Ни лампы, ни масляного светильника – серый свет едва пробивался сквозь зарешеченную щель под потолком.

Их привели сюда, как только дирижабль причалил к башне у княжеского дворца. Железная дверь захлопнулась, лязгнули, становясь на место, запоры, протопали сапоги надзирателей в коридоре. И стало тихо. Совсем. В этот склеп, похоже, и крысы не забредали. Ламавин постоял, с кряхтением опустился на солому. Спросил:

– Жрать нам хоть дадут?

Бед-Дуар усмехнулся:

– Дадут. Может, не сегодня, но дадут. Уморить голодом в их планы не входит. Княгиня для нас похитрее пытку придумает.

– Не сегодня… – Ламавин вздохнул. Снова спросил: – А эт… она нас и впрямь каждый день казнить станет? Разве так можно? Ну, чтоб казнить, а человек не помер?

– Можно. Человек – тварь живучая.

Ламавин вздохнул громче и тоскливее прежнего.

Бед-Дуар обошёл камеру по кругу. Итак, их замысел провалился с треском. Почему? В чём они ошиблись, где дали слабину, позволили Небожителям заподозрить подвох? Да, Фальнар выдал Госфена, но об Эдали, Трае, тем более о готовящемся нападении на Небесный Город эта мразь не знала ничего.

Он присел рядом с толстяком, хлопнул его по плечу:

– Не вздыхай ты так, не помирай раньше времени. Успеешь ещё. Лучше расскажи, что случилось в Залах Таинств.

Толстяк отвернулся. Буркнул:

– Почём я знаю? Небожители мысли читать умеют…

Голос его выдавал. Бед-Дуар сжал плечо пальцами, заставив толстяка крякнуть от боли.

– Не темни. Всё одно вместе на эшафоте стоять будем. Выкладывай, из-за чего проболтался.

Ламавин попытался отодвинуться, но Бед-Дуар не пустил. И толстяк сдался, пробубнил тихо:

– Там девка была… Ну, не девка – Небожительница. Обличье у неё – как у Кветки! Я замешкался, не смог сразу ударить, а она меня – молниями! Знаете, как больно?!

– Знаю, – кивнул Бед-Дуар. И он успел испытать на себе эфирное оружие.

– Ну вот… если б не это, я б всё правильно сделал. Я примерился уже! Так бы огрел, что мало не показалось бы!

И неожиданно всхлипнул. Когда начинает хныкать большой толстый дядька, это выглядит отвратительно. Бед-Дуар отпустил плечо:

– Ладно, не кисни.

Злости на этого размазню у него не было. Сам виноват, что доверил ответственнейшее дело деревенскому увальню. Как бы он сам повёл себя на его месте? Сумел бы не задумываясь ударить в девичье личико? Да, в лицо неизвестной ему Кветтины ударил бы… но если б увидел Эдаль?!

Бед-Дуар болезненно сморщился. Ударил! Потому что не Эдаль там была бы, а тварь, укравшая её облик.

Мысль перескочила на другое. Светлые Боги ошиблись, неверно указали должное место и должное время. Небожители вновь оказались сильнее, хитрее, предусмотрительнее. А значит, мир по-прежнему будет принадлежать им.

Вверху зашуршало. Ламавин вздрогнул, испуганно огляделся:

– Эт чего там?

– Дождь, – пожал плечами Бед-Дуар.