Озеро Серёнхо III
Ёнчжэ припарковал свою машину на подземной парковке медицинского центра. За всю неделю он впервые вышел на работу. Сперва он хотел отдохнуть три дня после похорон Серён, но передумал. Было много неотложных дел.
Первая половина дня прошла очень быстро, словно его несло сильное течение. Приём пациентов по записи, просмотр и согласование различных документов, текст для открытки в благодарность тем, кто принёс деньги на похороны, список людей, которым надо её отправить… Только к двенадцати часам Ёнчжэ нашёл свободное время. Из сумки он достал досье о Чхве Хёнсу. Именно оно помогало ему в течение этих трёх днёй не раскиснуть.
Рождение, детство, характер, факты из жизни… Жизнь Чхве Хёнсу полностью совпала с представлением Ёнчжэ о нём. Единственный успешный период – это старшие классы школы. После этого жизнь его всё время катилась вниз. Он во всём был неудачником. Как мужчина, глава семьи, даже просто как человек. И такое ничтожество убило дочь О Ёнчжэ. Некоторые обстоятельства придали ему в этом уверенности.
Перед происшествием у Хёнсу были отобраны права за вождение в нетрезвом состоянии. Он и без прав часто садился за руль в пьяном виде. Недавно приобрёл квартиру.
Эта квартира почти полностью куплена в ипотеку. Со следующего месяца он должен был выплачивать банку проценты, сумма которых составляла больше половины месячной зарплаты Хёнсу. На этом месте Ёнчжэ поставил звёздочку. Это означало, что если Чхве Хёнсу окажется в тюрьме или потеряет работу, то крепость, которую его семья построила с таким трудом, рухнет. Ёнчжэ дополнил досье двумя своими предположениями. Возможно, Чхве Хёнсу в день происшествия приезжал к озеру Серёнхо. Недавно он ремонтировал свою машину.
Только одно оставалось неясным. Если учесть вышеперечисленные обстоятельства, Хёнсу не мог уничтожить все следы аварии. Однако у него был шанс убежать. Происшествие произошло у безлюдного озера. И всё было на руку Чхве Хёнсу. Если бы он оставил Серён на месте и она бы умерла сама, не было бы никаких оснований подозревать именно его. Просто ему надо было уехать оттуда. Но он всё-таки убил её и сбросил тело в озеро. Зачем он так поступил? Что его заставило?
Ёнчжэ вспомнил Чхве Хёнсу, которого он видел по дороге на работу. Он стоял у двери медпункта и, опустив голову, курил. Судя по тому, что его левая рука была забинтована, там ему оказали первую помощь. Он держал руку на перевязи, видимо, рана была серьезной. С другой стороны, гипс не был наложен, значит, кости остались целыми. Ёнчжэ позвонил в медпункт.
«Это младший брат пациента Чхве Хёнсу, заходившего к вам утром».
Врач не сказал ни «а», ни «да», а издал какой-то непонятный звук. Казалось, он не мог вспомнить такого пациента по имени.
«Я говорю о пациенте, у которого была поранена левая рука. Мне кажется, вы должны были его запомнить. Он очень большого роста».
«А-а-а».
«Как его рука? Его жена переживает, а мой брат ей особо ничего не рассказывает».
«Неудобно говорить об этом по телефону. Пусть она сама сюда приедет. Совсем же рядом».
«Есть обстоятельства, из-за которых она не может приехать. Она плохо себя чувствует. А я сейчас в командировке».
Врач опять произнес «а-а-а». Было трудно понять, что он под этим подразумевает. Ёнчжэ еле сдержал раздражение.
«Если у него серьёзные проблемы, то надо отвезти его в большую больницу. Поэтому я вам и звоню».
«А вы его родной брат?» – спросил врач. Ёнчжэ в доказательство этого выдал информацию о Чхве Хёнсу и его брате из досье.
«Он порезал вену на левом запястье. Рана довольно глубокая, но артерия и связка не повреждены. Он потерял не так много крови», – сказал врач.
«Он сам себе нанёс увечье?» – спросил Ёнчжэ.
«Ну. Как сказать? Он сказал, что иногда у него по непонятной причине возникает паралич в левой руке. А вы не знали об этом?»
«Паралич левой руки?»
«Он сказал, что это проблема не ортопедического характера. И что это у него давно. Помогает, если пустить кровь».
«Вы имеете в виду, что он порезал вену, чтобы вернуть руке чувствительность?»
«Он сказал, что немного промахнулся. Я увидел на руке несколько следов от порезов. Все они были сделаны недавно».
«А как вы думаете, он хотел покончить с собой или это действительно была ошибка?»
«Порезать вену и слегка порезать руку. Разницу между тем и этим трудно объяснить ошибкой. Тем более что всё это вполне может опять повториться. Тогда и в самом деле может случиться беда».
«Вы хотите сказать, что ему нужна консультация психолога?»
«Да, я так думаю».
«Я понял. Я попробую убедить его, но он может не послушать меня и опять прийти к вам. Если он снова к вам обратится, прошу: не говорите, что разговаривали со мной по телефону. Он будет очень недоволен, ведь он ужасно упрямый и при этом крайне чувствительный».
Положив трубку, Ёнчжэ ещё раз посмотрел на досье Чхве Хёнсу. Он порезал руку…
В медицинском досье Хёнсу об этом не было ни слова. Запись о том, что он проходил лечение у психолога, отсутствовала. Но была запись от невролога. Он ходил к нему из-за паралича левой руки, о котором рассказал врач из медпункта. И он продолжал играть в бейсбол, держа это в секрете. Само собой в защите он часто допускал ошибки, и за это ему дали прозвище Воротила. Если к этой записи добавить то, что Чхве Хёнсу левша, значит, он порезал вену по ошибке. Желай он и правда покончить с собой, он должен был порезать правую руку, так как он левша.
Однако сопоставив два обстоятельства – убийство Серён и интровертный характер Чхве Хёнсу, – Ёнчжэ подумал, что всё-таки это была попытка самоубийства… Попытка самоубийства или ошибка? Если первое, то это должно повториться. И в следующий раз вероятность того, что это ему удастся, будет выше. С другой стороны, если это была ошибка, он будет резать руку снова и снова. И однажды он совершит такую ошибку, которую уже не исправишь. Но оба варианта не устраивали Ёнчжэ, это шло вразрез с его планом.
План Ёнчжэ был следующим. «Чхве Хёнсу во всём сознается. О Ёнчжэ организует такое представление!» Ёнчжэ очень хотел увидеть, как Хёнсу будет в шоке из-за сына, как будет сходить с ума. Результаты предварительного испытания удовлетворили его. Чхве Хёнсу почти сошёл с ума от маленького толчка. Он чуть не повторил в присутствии всех, как убил Серён. Шаман, которому почти сломали шею, потребовал в два раза больше денег, чем было договорено вначале. И Ёнчжэ сразу заплатил.
Задача, которую осталось выполнить Ёнчжэ, – это добыть неоспоримое доказательство. Для этого он должен сначала найти автомастерскую, где Хёнсу ремонтировал машину двадцать восьмого августа. Его люди прочёсывают весь Сеул. Как только они найдут это место, Ёнчжэ назначит судный день. А если, хотя это и маловероятно, Хёнсу не преступник? Тогда все усилия Ёнчжэ окажутся напрасными. И всё пойдёт наперекосяк, если Хёнсу умрёт раньше назначенного срока. Поэтому стоит поменять план. Пункт «Сперва найти доказательство, потом назначить дату» необходимо заменить пунктом «Сперва назначить дату, а потом найти доказательство».
Ёнчжэ открыл записную книжку и проверил запланированные на ближайшие дни дела. Пятница была там отмечена. В этот день Ёнчжэ должен был со всеми врачами из медицинского центра поехать на волонтёрскую работу в детский дом «Хехва». В этот день у Кан Ынчжу выходной. Он связался со своими людьми и сообщил им, что назначил судный день на ближайшую субботу. Это означало, что он приказывает им найти мастерскую до субботнего вечера.
Во время обеда он должен встретиться с врачами из центра. После выражения соболезнований Ёнчжэ предложил обсудить вопрос о волонтёрской работе в пятницу. Все согласились с ним. Никто не отказался принять участие. Хотя некоторые высказали свою обеспокоенность относительно Ёнчжэ. У него случилась такая беда, сможет ли он это пережить. Директор детского дома тоже с благодарностью принял предложение Ёнчжэ. Ёнчжэ позвонил на фирму по организации мероприятий и заказал туристический автобус.
В четыре часа дня Ёнчжэ на машине поехал в школу Серён. Классная руководительница, по его просьбе, приготовила вещи Серён. Сменная обувь, плеер, кисточки и краски, открытки детей с соболезнованиями и одна картина в рамке под названием «Расцвели цветы…». Когда Ёнчжэ внимательно разглядывал её, классная руководительница рассказала ему, что эта картина очень нравилась детям, особенно одному мальчику. Он больше всего смотрел на неё и очень расстроился, когда её убрали.
«А что это за мальчик?» – спросил Ёнчжэ. Спросил просто так.
И классная руководительница дала любопытный ответ:
«Мальчика зовут Чхве Совон. Возможно, вы знаете его, так как он живёт в лесопарке».
Она убрала картину в чёрный целлофановый пакет. Ёнчжэ из школы поехал в управление дамбой. На охранном посту в одиночестве сидел Чхве Хёнсу.
«Я приехал к начальнику управления», – сказал Ёнчжэ, остановив машину у окошка охранного поста.
Хёнсу, ничего не сказав, взял телефонную трубку. Его левое плечо бессильно опустилось. Левая рука на повязке была сильно опухшей и покрасневшей. Цвет лица был ещё краснее, чем рука. Краснота распространялась до самого подбородка, заросшего бородой. Было явно заметно, что он очень напряжён. Ёнчжэ даже подумал с сомнением: действительно ли Хёнсу был кэтчером в бейсболе? Как он мог противостоять выходившим отбивать мяч игрокам, обладая таким изъяном – не уметь скрывать свои мысли? Наверно, из-за этого в течение шести лет в профессиональном бейсболе он ни разу не играл питчером, начинающим игру.
«Оставьте документ, удостоверяющий личность, и проезжайте», – сказал Хёнсу, положив трубку и придвинув к Ёнчжэ журнал посещений. Ёнчжэ отдал свои водительские права Хёнсу и записал в журнале своё имя и номер паспорта. Когда появился Ёнчжэ, все сотрудники управления дамбой почувствовали себя неловко. На это была причина: ни один из них не появился на похоронах Серён. Начальник управления также был смущен.
«Ой, я немного удивлён, что вы пришли без предупреждения».
«Я сначала подумал, может, зайти к вам домой, но понял, что вы ещё на работе, и приехал сюда».
Им принесли две чашки зелёного чая. Начальник начал пить чай, который ещё плохо заварился, и предложил его Ёнчжэ. Ёнчжэ проигнорировал его предложение и сразу приступил к делу:
«В моём медцентре есть традиция: каждый месяц проводить программу медицинского волонтёрства. В этом месяце у нас было запланировано посещение детского дома «Хехва», но из-за моих личных обстоятельств мы изменили план».
«Ну, это понятно. Дело вашей дочери ещё не раскрыто».
Начальник кивнул. Его маленькие свинячьи глазки как бы спрашивали: почему ты мне говоришь всё это?
«Вместо посещения детского дома я решил пригласить детей в лесопарк».
Начальник взял чашку с чаем.
«Я думаю, неплохо было бы пригласить и детей сотрудников дамбы, мы устраиваем пикник на открытом воздухе, это никого не обременит и будет просто весело. Если до пикника вы устроите экскурсию по дамбе, у них останутся хорошие воспоминания. Конечно, вся подготовительная работа на нас».
«Ну, экскурсию несложно организовать, а что касается пикника, это немного неожиданно. Тем более что на время после обеда в пятницу у всех уже наверняка есть планы».
«Ну, если вы и ваши дети не могут принять участие в пикнике, нас устроит хотя бы экскурсия».
«Это нетрудно. Только я думаю, вам будет непросто. Тем более преступника ещё не поймали…»
«Дети из детского дома дружили с моей Серён, потому что я всегда брал её с собой туда. Я приглашаю детей, поскольку прошлой весной Серён обещала это детям. Я хочу выполнить её обещание».
Всем своим видом начальник показывал, что он всё понял.
«Напомните, когда вы собираетесь организовать это мероприятие?»
«В эту пятницу».
«Для экскурсии надо обязательно приехать к нам до трёх часов дня».
«Понял. Ещё одна просьба».
Начальник, который начал было вставать, опять сел.
«Завтра будет третий день после похорон Серён».
«Ой, уже? Как быстро пролетело время».
«В связи с этим я бы хотел завтра ненадолго побыть на острове, где растёт сосна».
По лицу начальника было видно, что эта идея ему не понравилась. «Я думал, что мы уже обговорили этот вопрос и поняли друг друга. Никому нельзя находиться на острове. Мы даже отказываем местным жителям во время поминального обряда о погибшей деревне».
«Я там ничего не собираюсь делать. Просто хочу обойти вокруг острова. Если вы на этот раз уступите мне, я больше не буду беспокоить вас по поводу Серён. Достаточно будет десяти минут. Как же грустно будет моей дочери покидать этот мир, не попрощавшись с папой. Поэтому я хочу проститься с ней».
«Я, конечно, понимаю… Но это непросто. Например, проблема с буксиром. Его можно использовать только по приезде сотрудников мусороуборочной компании. Не знаю, смогут они приехать или нет. К тому же завтра нет плановой уборки. Они же работают не только на нашей дамбе».
Ёнчжэ почувствовал, как его глаза наливаются гневом. Этот пузатый не хочет сделать даже то, что находится в его власти. Обязательно надо заставить собеседника его об этом упрашивать. Он тоже нуждается в «исправлении», поэтому он включил его в список под номером пять.
«Если вы их вызовете, то они точно приедут. Я заплачу столько, сколько они запросят».
Ответом ему было лишь хлюпанье чая. Ёнчжэ ждал ответа, будучи уверенным, что услышит «да».
«Во сколько вы собираетесь туда поплыть?» – спросил начальник, допив чай.
«В полдень».
«Хорошо. Только на этот раз нельзя брать с собой шамана».
Ёнчжэ встал. Выехав из управления дамбой, он сразу же направился к особняку. Он припарковал машину и посмотрел на сто второй дом. Занавески в гостиной были раздвинуты, окно на веранде – открыто настежь, поэтому он смог увидеть Ынчжу с пылесосом в руках. Ёнчжэ достал с заднего сиденья машины подарок для Совона. Поднявшись по лестнице к двери сто второго дома, он нажал дверной звонок. Ынжу открыла дверь и удивлённо спросила: «Какими судьбами к нам?»
«Ваш сын дома?»
«Нет, он только что ушёл к отцу. А зачем он вам?»
Ёнчжэ вспомнил сцену, увиденную им в прошлую пятницу после обеда. Ему стало весело, когда он представил, какое выражение появится на лице этой женщины, если сказать ей, что Совон сейчас валяется с котом в заброшенном загоне на ферме. Она абсолютно уверена, что мальчик пошёл к отцу.
«Тогда, может, вы сами передадите ему?»
Ёнчжэ протянул Ынчжу подарок. Ынчжу не брала его, на её лице было сомнение.
«А что это?»
«Это картина».
«Картина?»
Ёнчжэ достал из кармана пиджака открытку ко дню рождения.
«Эту открытку в день похорон дал мне ваш сын, когда мы доставали из озера душу Серён. Хотите посмотреть?»
Ынчжу, поколебавшись, взяла открытку. Когда она прочла её, улыбка слетела с её лица. Она побледнела, её веки дрожали.
«Эта картина в благодарность вашему сыну за открытку. Пусть он сам её распакует. Ему понравится».
Ынчжу взяла картину, но было видно, что делает она это с неохотой. Никакой благодарности на её лице не было. Она принимала подарок без каких-либо эмоций, как Хаён. Ёнчжэ даже захотелось забрать эту картину обратно.
«Вы из-за этого пришли?» – спросила Ынчжу, сделав рукой жест, будто убирает со лба волосы, которых на нём не было.
Ёнчжэ совсем не понравился её лоб – такой плоский, будто на него наступил бык. Вообще она была во всём противной. У неё были очень худые щёки, холодное выражение лица и очень хитрые глаза, которые наблюдали за собеседником. Хуже всего было её телосложение, напоминавшее сухую капусту. Уж лучше заняться сексом с дыркой, проделанной в куске мяса, чем с такой женщиной. Ладно бы характер был кротким, тогда можно было бы ещё закрыть на всё это глаза. Но характер был и того хуже, как у сильно засохших бобов в колючем стручке. Возьмём хотя бы собеседование. Она не проявила никакой вежливости, как положено ищущему работу человеку. Она всячески подчёркивала, что голыми руками её не возьмёшь. Зарплата и так была больше, чем у обычных охранников домов. Тем не менее она скрупулёзно вникала во все условия контракта. Например, спрашивала про премии, страховку, конкретные обязанности и права, про количество дней отпуска. Несмотря на это, Ёнчжэ взял её на работу, подстраховывая свои планы. Он тогда подозревал Ан Сынхвана и Чхве Хёнсу. А она была женой Хёнсу и жила в одной квартире с Сынхваном. Сейчас он понимал, что взять её на работу было отличным ходом. Она была полезна для многих его целей. Она как нельзя лучше подходила для того, чтобы раздражать Чхве Хёнсу. При надобности её можно было так же легко удалить от сына и мужа.
«Нет, я просто пришёл кое-что сказать», – ответил Ёнчжэ.
Ынчжу, трогая уголок открытки, прямо смотрела на него. Глаза говорили: «Ну, не тяни. Я слушаю». Ёнчжэ почувствовал, что мышцы вокруг его рта сводит от злости. Если бы так повёл себя охранник Квак, Ёнчжэ бы давно его уволил.
«Вечером в пятницу в нашем лесопарке будет пикник. Я пригласил сирот из детского дома, которому я обычно помогаю. Мероприятие организует специальная фирма. Но следить за детьми должны мы сами. У нашего садовника непростой характер, и он может совсем расстроить наш пикник, если дети повредят деревья».
Ынчжу без малейшего колебания ответила: «В пятницу у меня выходной».
«Ну, если бы Квак не работал, то наверняка бы пришёл. Но охранный пост оставлять нельзя».
«Но у меня есть своя личная жизнь. Если надо работать внеурочно, мне надо чем-то пожертвовать».
Ёнчжэ мягко улыбнулся глазами. Почему эта сучка не может сразу согласиться? Сказал – работать, значит, надо работать.
«Вот поэтому в контракте существует статья о денежном возмещении внеурочных часов».
Он протянул руку: «Верните мне, пожалуйста, открытку».
Уже десять минут Сынхван наблюдал за экраном, показывавшим остров с сосной. Буксир, который появлялся на озере только во время уборки, сделав круг вокруг острова, возвращался к причалу. Поскольку расстояние было большое, разглядеть лица было трудно. Но мужчина, стоящий на палубе, был точно О Ёнчжэ. Он, как и обещал начальнику управления дамбой, действительно ничего не делал. Просто стоял на палубе без движения. Как только буксир причалил, он сразу исчез из зоны камеры видеонаблюдения.
Сынхван вернулся к делам, которыми был занят до этого. Фотографию Хёнсу и Совона, которую он сделал в прошлый четверг у дома, он записал в формате JPG и сделал заставкой на рабочем столе. Фотография была просто замечательная. Судя по ракурсу, атмосфере и цветовой гамме, казалось, её сделала не цифровая, а аналоговая камера. Он также установил эту фотографию заставкой на телефоне. После этого сохранил её в облачном хранилище и напечатал в поисковой системе имя Чхве Хёнсу. Официального профиля Чхве Хёнсу он не нашёл. Сынхван подумал, что в этом нет ничего странного, поскольку команда «Файтерс» больше не существовала, да и Хёнсу уже не спортсмен. Он решил не искать информацию о Хёнсу в Гугле, так как там было слишком много материалов. Одних людей по имени Чхве Хёнсу было несколько десятков тысяч. Когда Сынхван добавил в поисковой строке к имени Чхве Хёнсу слова «питчер Ким Канхён», количество ссылок уменьшилось, по крайней мере, их уже было не безнадёжное количество. Сынхван примерно час искал информацию и на одном бейсбольном сайте обнаружил текст под следующим заголовком:
Вы знаете кэтчера-неудачника Воротилу?
Этот текст разместили всего десять дней назад. Когда Сынхван кликнул по заголовку, на экране появилась интересная фотография. Хёнсу, поднося к лицу маску кэтчера, смотрел куда-то вдаль с улыбкой. Похоже, что эту фотографию сделали прямо в тот момент, когда он надевал маску. Лицо у него было очень молодым. Под фотографией был длинный текст.
Наверное, нет людей, которые не знают питчера Кима Канхёна, его прозвали «атомной подводной лодкой», когда он играл в команде «Файтерс». Ходили слухи, что Ким Канхён после ухода из спорта занимался различным бизнесом. И в конце концов, потерял всё состояние. Услышав, что он открыл пивную в районе одного университета в городе Кванчжу, мы договорились устроить там встречу однокашников, и накануне я заказал столик на восемь часов вечера. Я сделал это из солидарности, ведь мы учились в одном университете. Там я неожиданно встретил одного человека. Он был одет как обычный сотрудник фирмы, но я его сразу узнал. С другой стороны, такого гиганта трудно забыть. Это был Чхве Хёнсу. Возможно, двадцатилетним читателям это имя ни о чём не говорит, потому что, когда он играл в профессиональной лиге, он особенно не выделялся. Однако то поколение, которое училось в начале 80-х годов в школе Тэиль города Кванчжу, должно его помнить. Помнить, что настоящей легендой школы Тэиль был кэтчер Чхве Хёнсу, а не питчер Ким Канхён. Когда Чхве Хёнсу играл под номером четыре против соперников, школа Тэиль выигрывала во всех бейсбольных соревнованиях. В ситуациях, когда игра шла на равных, он всегда завершал игру победой. Даже в одной серии игр он дважды выбил хоумран, решив исход поединка. Однако его настоящая ценность проявилась не в качестве бэттера, а в качестве кэтчера. В то время его прозвище было не Воротила. Мы звали его шаман Чхве. Он чувствовал игру так, словно все действия ему подсказывали духи…
Сынхван прервал чтение на этом месте и взглянул на экран: на мосту водонапорной башни появился мужчина. Сынхван увеличил изображение. Камера показала человека, который облокотился на перила моста. Прямая осанка, седые волосы. Он был одет в чёрный костюм и держал в руке палку для ходьбы по горам. Сынхван вспомнил этого старика. Текст и фотографию Хёнсу он сохранил в облачном хранилище. Закрыл дверь охранного поста и быстро прошёл мимо первого моста. Он решил проверить, правильно ли он опознал стоящего на мосту человека.
Старик стоял на прежнем месте. Осанка была такой же прямой, словно он ни разу не повернул голову.
«Впервые за долгое время я не вижу тумана».
Сынхван подошёл к старику и встал рядом.
«Вы работаете на этой дамбе?» – спросил старик, даже не обернувшись.
«Если вы имеете в виду управление дамбой, то нет. Я просто охранник».
«А».
«Вы же дедушка Серён, отец её матери?»
Старик посмотрел на Сынхвана. И тот подумал, что не ошибся.
«Я видел вас на похоронах».
«Правда? Не помню, чтобы мы с вами были знакомы».
«Да нет. Просто вы похожи на Серён, поэтому я предположил, что вы дедушка, отец её мамы. Ведь её дедушка со стороны отца уже умер».
«А вы хорошо знали мою Серён?»
На лице старика появились одновременно недоверие, опаска и сомнение.
«Не могу сказать, что хорошо. Я встретился с ней лишь несколько месяцев назад при не очень хороших обстоятельствах».
Сынхван смотрел вниз, себе под ноги. Возле опор моста образовался маленький водоворот, в котором крутилась дощечка.
«Тогда она сидела за домом в лесу и дрожала, а из носа шла кровь. Был поздний вечер».
Сынхван рассказал о том происшествии. В ходе рассказа Сынхвана с лица старика исчезли опасения и сомнения. Их место заполнили жалость, боль и чувство вины.
«Кто бы ни был этот преступник…»
Голос старика сильно дрожал. Глаза, окружённые сетью морщинок, покраснели.
«Девочку убил её отец. Я так думаю».
Сынхван, засунув руку в карман брюк, нащупал заколку. Было бы просто замечательно отдать её старику. Но он не мог сразу на это решиться, потому что боялся. Вдруг на него падёт подозрение?
«Послушайте».
Он решился, достал заколку и протянул её старику.
«Это заколка Серён. Она каким-то образом попала ко мне. Но я не успел её вернуть. Думаю, пусть она лучше будет у вас».
Старик положил заколку на ладонь и долго смотрел на неё.
«Как вас зовут?»
Старик ничего не заподозрил. Наверно, он подумал, что заколка оказалась у Сынхвана в тот день, когда он принёс девочку в медпункт.
«Меня зовут Ан Сынхван».
«Спасибо. Я вас не забуду».
Старик оставил ему свой номер телефона и покинул мост. Сынхван остался на месте и смотрел на озеро. Дощечка до сих пор вращалась в водовороте.
Почему в тот вечер Хёнсу не приехал? Где он находился в течение суток, начиная с того вечера? Он правда порезал руку из-за паралича? Почему он так много пьёт? Откуда он возвращается на рассвете? Он делает это в сознании или в состоянии полубреда?
Вчера вечером Хёнсу сидел в гостиной один и смотрел фильм. Сынхван решил проследить за ним, но после трёх уснул. Хёнсу вышел на работу в трекинговых ботинках. На его осунувшемся лице появилось выражение покоя, но было неясно почему.
Сынхвану было любопытно: видел ли Хёнсу видео с деревней Серён? Если да, то он должен был как-нибудь отреагировать на это. По словам Пака, Хёнсу совсем не разбирался в компьютерах. Он к ним даже не прикасался, да и Интернет его совсем не интересовал. Вряд ли Хёнсу смог открыть и посмотреть видео, которое было прикрыто другими окнами. Тем более что тогда он был совсем не в себе из-за происшествия с Совоном.
«Начальник, вам звонят».
Хёнсу открыл глаза. Пак протянул ему телефон. Похоже, что Хёнсу задремал, сидя на стуле.
«Алло! – сказал на другом конце Ким Хёнтхэ. – Как поживаешь?»
Хёнсу ответил: «Да так, ничего особенного». Глаза были ещё сонными. Прошлой ночью Хёнсу боролся со сном. Чтобы не видеть всех этих сновидений, нельзя было засыпать. Для этого он смотрел телевизор, хотя ничего не видел перед собой. Картинки на экране, звуки из телевизора были отдалённым фоном. В конце концов он уснул. Но, слава богу, кроссовки Совона, которые он спрятал в стиральной машине, остались на том же месте. Хорошо, что Ынчжу тоже ещё не заметила «мужчину из сна».
«С тобой всё в порядке?»
Это был неожиданный вопрос. У Хёнсу ёкнуло сердце.
«Вчера я ездил в автомастерскую починить машину и услышал кое-что странное от владельца».
«Что именно?»
«В прошлую пятницу к нему приходили из полиции».
Хёнсу сразу проснулся. Он невольно выпрямился и краем глаза посмотрел на Пака. Он вспомнил двух следователей, которые осматривали его машину.
«Двое приходили?»
«Нет, один. Он попросил записи. И спросил, не приезжал ли ты туда 28-го числа починить машину?»
Хёнсу судорожно сглотнул. У него было такое ощущение, будто ему со всей силы ударили кулаком под рёбра.
«Что он ему сказал?»
«Он ответил, что все машины, которые чинят, у них записывают в тетрадь. Тебе это ни о чём не говорит? Может, у тебя была авария?»
«Нет», – с трудом выдавил из себя Хёнсу.
«Да? Ну тогда слава богу! Если что-то случилось, ты быстро решай проблему, чтобы она не переросла в беду».
Эту проблему я решить не могу. А беда уже выросла. Хёнсу взял салфетку и вытер ею лоб.
«Кстати, в этот четверг к вам приедут техники».
«Зачем?»
«Кажется, они собираются заменить камеры наблюдения на те, которые могут снимать в ночное время. Они также установят противотуманные прожекторы. Они хотят отправить официальное письмо в управление дамбой».
«А с чего это вдруг…»
«У вас же случилось убийство. В связи с этим управление дамбой замучило нас, требуя увеличить число сотрудников безопасности. А мы пытаемся хотя бы так их успокоить».
Хёнсу долго сидел, не шевелясь, на стуле, после того как закончил разговор и положил трубку. Он пытался понять своё положение, но только чувствовал, что ему трудно дышать. Похоже, он всё-таки значится в списке подозреваемых. Раз детектив приезжал в ту мастерскую, значит, они уже ищут доказательства. Раз начали поиски, значит, это дело времени. Как быстро они управятся? Что он должен сделать за это время? А что делать с «мужчиной из сна», который каждый день на рассвете берёт обувь и идёт к озеру? Что делать с Воротилой, который уже совсем основательно поселился в левой руке? Что делать со свидетелем, живущим с ним в одной квартире? Хёнсу просто сидел в растерянности, столкнувшись с проблемами, которые невозможно было решить.
Примерно к вечеру он с трудом набрался смелости, чтобы что-то предпринять. Самое лёгкое – позвонить Сынхвану. И Сынхван ответил: «Да, слушаю, начальник».
Хёнсу сказал слова, которые он не отваживался произнести уже несколько дней.
«Может быть, выпьем вместе».
Хёнсу в магазине на заправке купил две бутылки сочжу и несколько банок пива «Будвайзер». Пиво он положил под зонтом на смотровой площадке, потом встал, прислонился к перилам и начал пить сочжу из бумажного стаканчика. Выпив подряд два стакана, он посмотрел вниз и стал ждать, когда алкоголь подействует. Именно с помощью сочжу он хотел загнать куда-то глубоко душивший его страх и как бы между делом спросить у Сынхвана, что он видел в ту ночь.
Прошло сорок минут, но Сынхван так и не появился. Хёнсу переживал. В голове роились противоречивые мысли. Почему он не приходит? И сразу после этой мысли другая: хорошо бы он не пришёл. Или такая: может, исчезнуть, пока он не появился? Хёнсу не знал, что будет делать, когда встретится с Сынхваном. Ему даже казалось, что встреча закончится тем, что он только выдаст себя. Если бы Сынхван был бэттером, Хёнсу сразу бы проиграл, так как ничего не знал о Сынхване. Тем более что после ухода из спорта голова у него не особенно напрягалась. Почти не возникало ситуаций, когда нужно было шевелить извилинами. С другой стороны, он сам избегал таких ситуаций.
«Извините, опоздал, – около семи часов раздался за его спиной голос. – Я опоздал, потому что проведал Совона».
Сынхван взял пиво и встал рядом с Хёнсу. Только тогда Хёнсу понял, что Совон был дома один. «Что он делал?» – спросил Хёнсу и сразу покраснел – ему стало стыдно. Хёнсу подумал, что, кем бы ни был Сынхван, он стал для Совона более надёжным другом, чем родной отец. По крайней мере, сейчас точно.
«Поужинал и смотрит телевизор. Когда я сказал, что иду на встречу с вами, он попросил вам передать, что хочет пончики с клубничным джемом».
Хёнсу кивнул. Сынхван взял банку «Будвайзера».
«Как вы узнали, что я его люблю?»
«Мне кажется, я пару раз видел это пиво у тебя на столе».
Сынхван кивнул головой: «Ах да».
Воцарилось неловкое молчание. Сынхван смотрел на склон горы Серёнбон, который освещала луна, и пил пиво. Хёнсу пытался найти в себе силы, чтобы начать разговор.
«Почему ты здесь?»
«Вы же меня пригласили».
«Нет. Я не об этом…»
Хёнсу замялся. Как сделать так, чтобы услышать нужный ответ? У него даже никакой мысли не было.
«То есть я имею в виду…»
Сынхван улыбнулся. Похоже, он на самом деле понял, что́ имеет в виду Хёнсу, но притворялся. Хёнсу немного рассердился из-за этого. Чуть не сказал, что ему сейчас не до шуток.
«Честно говоря, я сам не очень понимаю».
С лица Сынхвана также слетела улыбка, глаза немного погрустнели.
«Раньше я думал, что знаю».
Хёнсу опустил взгляд вниз. Он не ожидал такого ответа, поскольку думал, что Сынхван относится к тем людям, которые хорошо знают, что делают, и умеют себя контролировать».
«В детстве материальная ситуация в моей семье была не очень хорошая. Если точнее, не просто не очень хорошая, а совсем плохая. Люди тонут не каждый день. А мой отец ничего другого не умел, кроме как погружаться в воду. Но мы не голодали, нас вырастила мать, которая работала домработницей. Несмотря на это, я любил своего отца. Потому что он показал мне подводный мир. Но, похоже, старшие братья относились к этому по-другому. Они ненавидели бедность. Когда я учился во втором классе старшей школы, средний брат пошёл в армию. Он тоже не умел делать ничего другого, поэтому, хотя и ненавидел дайвинг, всё равно подал документы в спасательный спецотряд военно-морских сил. За день до ухода в армию он сказал отцу за ужином, чтобы меня отправили в университет. И добавил, что, если кто и может вытащить нашу семью из этого подводного мира, то только Сынхван. Он сказал, что сам будет платить за мою учебу. Я совсем растерялся, но старший брат, который тоже занимался дайвингом, поддержал это решение. Отец кивнул, а я абсолютно не понимал, что будет дальше. Я даже не задумывался об этом. Всегда считал: хорошо бы просто закончить старшую школу. Средний брат всегда меня переоценивал. Когда я занимал призовые места на литературном фестивале или на конкурсе сочинений, он считал это большим достижением. Он даже называл меня Чандлером. Не потому, что я писал, как он, а потому что это был единственный писатель, которого он знал. Его идеалом был Филип Марлоу».
Хёнсу достал пачку сигарет и протянул её Сынхвану. Тот вынул одну сигарету.
«Вы знаете, что значит стать надеждой всей семьи и учиться за счёт родных, которые жертвуют ради тебя своими интересами?»
Знаю. Конечно, знаю. Хёнсу прикурил от зажигалки, которую протянул Сынхван. Хёнсу тоже был надеждой своей матери. После окончания школы ему предложили стать профессиональным спортсменом, но мать была против, потому что в то время считалось, что попасть в элиту можно, только поступив в университет, а уже потом идти в профессиональный спорт. Его мать хотела, чтобы он стал спортсменом высокого класса. Выбор матери всегда становился выбором Хёнсу. Неудачи Хёнсу были всегда неудачами матери. Мать неожиданно умерла на следующий год после того, как он бросил бейсбол.
«Это похоже на то, когда бежишь стометровку в кольчуге. Всё время задыхаешься. Я всегда хотел сойти с дистанции. После армии я устроился на работу в департамент железных дорог, но сбежал оттуда, не выдержав и двух лет. Каждый день уходить на работу, возвращаться с работы, получать каждый месяц зарплату, пытаться делать карьеру и стать главой семьи. Всё это было моей жизнью, но я сомневался, что в этом моя суть. Я верил, что я и моя жизнь должны быть одним целым».
Хёнсу тупо смотрел на горящую сигарету, зажатую между пальцами. Сколько человек живёт так, чтобы составлять единое целое со своей жизнью? Чаще бывает по-другому: жизнь отдельно, человек отдельно и судьба отдельно.
«На самом деле всё это чушь. – Сынхван почесал голову и улыбнулся. – Я просто не любил работать. Я долго страдал и однажды, когда я был на службе, под поезд бросилась молодая женщина. Люди из похоронного бюро собирали фрагменты её тела, но один палец и ухо так и не нашли. Поэтому я взял длинный пинцет и пакет и принялся за поиски на железнодорожном полотне. Когда стало смеркаться, я возле шпалы нашёл ухо. И вдруг в голову пришла мысль: чем моя жизнь отличается от жизни отца, который, окончив только начальную школу, ищет в реке Ханган утопленников, а я ищу ухо погибшей на железной дороге, хоть и окончил университет? Лучше прожить жизнь, занимаясь тем, что тебе нравится, а потом умереть. Боясь передумать, я быстро написал заявление об уходе и сбежал оттуда. После этого примерно два года я жил так, как мне хотелось, и вот добрался до этих мест. Вроде как я сбежал с работы, предав надежды отца, но, когда я очнулся, увидел себя с пинцетом в руке, бредущим по шпалам. Именно это я понял десять дней назад».
Сынхван запрокинул голову и залпом выпил пиво. Хёнсу тоже одним махом опустошил стакан.
«Я вроде видел, что Совон читает твою книгу? Кажется, она называлась «Убить до конца». Ты, наверно, мечтал заниматься именно этим?»
«Мой старший брат – капитан спасательного судна спецотряда. Я стоял там за штурвалом и погружался в море. Примерно полгода я работал на него. Именно тогда я и написал эту книгу. Моё произведение выбрали и напечатали в литературном журнале для начинающих авторов. Так я стал писателем. На радостях я показал журнал отцу, а он меня избил, чуть не до смерти».
«Почему?»
«Отец велел принести не книгу, а деньги».
После этих слов Сынхван молча посмотрел на Хёнсу. Его глаза спокойно и внимательно наблюдали за собеседником. Было понятно, что он хотел узнать, зачем Хёнсу позвал его сюда. Взгляд Хёнсу блуждал и остановился на зонте. Как лучше сказать, чтобы всё прозвучало естественно? Когда он взял два пива, храбрость сразу улетучилась. Впрочем, он не был уверен, была ли она вообще у него.
Сынхван повернулся к Хёнсу спиной и смотрел вниз. Он стоял, приподнявшись на носках, грудью упираясь в перила. Это было опасно. Хёнсу неожиданно почувствовал головокружение. Перед ним появилась чёрная пелена. Сквозь неё проглядывало видение – это была левая рука, которая закрыла рот умирающей девочке. Левая рука, которая свернула ей шею. Левая рука, которая вот-вот толкнёт свидетеля той сцены и перебросит его через перила. Хёнсу казалось, что он слышит голос Сынхвана, доносившийся откуда-то издалека, как из ущелья: «В ту ночь я тебя видел».
Хёнсу испугался и попятился назад. Когда он пришёл в себя, чёрная пелена спала, и проступила реальность. Сынхван стоял спиной на небольшом расстоянии от Хёнсу. Если бы он протянул руку, то дотронулся бы до него. Хёнсу посмотрел на свою левую руку на перевязи. У него появилось такое ощущение, будто он за спиной Сынхвана говорил с дьяволом.
«С вами всё в порядке?» – спросил Сынхван, обернувшись. Хёнсу в растерянности подошёл к Сынхвану и дал ему новую банку пива. Голос помощника, звучавший в голове Хёнсу, его поторапливал. Сейчас как раз подходящий момент. Спроси, что он видел в ту ночь.
«Слушай».
«Слушайте, – Сынхван улыбнулся, взяв пиво. – Вы начните».
Хёнсу было неловко. Он столько думал об этом, но оказалось, что ещё не готов к началу разговора. Это ты снял то видео? Нет, не так. А что это было за видео? Может, так надо спросить? Если я добавлю к этому вопросу слова «Я случайно его увидел», может, лучше будет звучать?
Телефонный звонок прервал мысли Хёнсу. Сынхван достал из кармана брюк мобильник. Когда он открыл его, оттуда раздался крик женщины. У Сынхвана на лице появились замешательство, неловкость и удивление, он просто ответил: «А, да». Краем глаза Сынхван посмотрел на Хёнсу и добавил: «Я знаю». А потом сказал: «Я понял». Хёнсу догадался, что он разговаривает с Ынчжу.
«Она спрашивает, чем это мы занимаемся, в то время как Совон один дома».
Убрав телефон, Сынхван неестественно улыбнулся. Остальное он передавать не стал. Но Хёнсу уже понял, о чём она говорила. Наверно, велела немедленно прекратить пьянку и бежать домой.
Для Ынчжу муж – это тот человек, который должен находиться на том месте, которое определила она, и заниматься тем, что она велела. Она твёрдо в это верила. И эту веру невозможно было изменить, как группу крови. Именно из-за этой веры она постоянно названивала мужу, когда он пил. Именно из-за этой веры она запирала дверь, когда он за полночь возвращался домой. Тогда дверь была уже не просто дверью, а железной перегородкой, которая говорила голосом Ынчжу: «Уходи!»
Однажды Хёнсу, коротая ночь перед «говорящей железной перегородкой», мечтал. Он представил: вдруг эта женщина умрёт этой ночью от инфаркта? Как только он подумал об этом, ему на плечо опустился призрак. Он воткнул ему в затылок джойстик и стал управлять им, указывая даже, сколько раз ходить в туалет. После этого он никогда больше так не мечтал. В сто раз было спокойнее дремать за дверью. Ынчжу была для него не женщиной, а контролёром его жизни, которого невозможно полюбить и от которого невозможно убежать.
«Давайте пойдём», – сказал Сынхван. Хёнсу кивнул головой. Он так и не смог заговорить о видео.
Совон спал на диване перед включённым телевизором. Хёнсу взял Совона на руки и перенёс его на кровать, оставив пончики на столе. Когда из ванной вернулся Сынхван, Хёнсу вышел в гостиную. Как и вчера, он спрятал кроссовки Совона в стиральную машину и поставил будильник на телефоне на два часа. Он должен разбудить его до того, как появится «мужчина из сна». На всякий случай Хёнсу перенёс все стулья из кухни в комнату и подпёр ими дверь, чтобы упасть и не пойти за этим мужчиной.
Закончив подготовку, он лёг в кровать и закрыл глаза. В ночь, когда Ынчжу не было дома, он хотел поспать хотя бы пару часов, но никак не мог заснуть. Порой, когда он пытался бодрствовать, его, наоборот, охватывала дрёма, и вот теперь, когда он хотел заснуть, сон убегал от него, как испуганный ребёнок. Он вспомнил вопрос, который так и не смог задать на смотровой площадке, о чём очень пожалел. Надо было как-нибудь начать разговор о видео. Хоть поругать его, ведь он его начальник, и потребовать объяснений. Был ли он в ту ночь у озера? Почему он зашел туда, невзирая на запрет? Увидел ли он там что-нибудь? Если да, то что он собирается делать? Подумал ли он, какой поднимется переполох, если об этом узнают в управлении дамбой?
Голос в голове задал ему вопрос. Ну спросишь ты, и что дальше? Узнаешь, что́ он видел, но что ты предпримешь после этого? Если он ответит: «Я тебя видел» – что тогда? Навечно заткнёшь ему рот и выбросишь в озеро, так что ли? Вероятно, есть причина, почему он не говорит, что он свидетель. Ну и раз уж он сам всё скрывает, то и тебе лучше делать вид, что ты ничего не знаешь.
Хёнсу повернулся лицом к окну. За окном он увидел такую картину. Там в тумане стояли рядом «БМВ» и «матиз». Между ними промелькнул кадр: «матиз» меняет полосу движения, подрезая грузовик; «БМВ» проезжает мимо, нервно сигналя. Хёнсу невольно застонал. Когда я заблудился и доехал до другого озера, надо было сразу вернуться в Сеул. Если бы я поступил именно так… В этот момент чёрные-пречёрные глаза, похожие на чёрные дыры, стремительно приблизились к нему. Он крепко зажмурился и ждал, когда они исчезнут. В этот момент у него не было сил бороться с чувством вины и не было сил сожалеть о случившемся. В такой ситуации мало что можно было сделать: либо держаться изо всех сил и быть арестованным, либо просто сойти с ума. Ещё один самый простой способ – покончить с собой.
Хёнсу отвернулся от окна. Фонарь на дороге перед домом освещал стену напротив. В тусклом свете он увидел столб с приветствием перед въездом в деревню. Рядом лежало поваленное гниющее дерево. На его ветке висела петля. Хёнсу лег на спину. В этот момент из тёмного потолка сверху вывалился мужчина с петлёй на шее. Хёнсу еле сдержал крик. Голова с накинутым на неё чёрным мешком склонялась набок на перекошенной шее, лицо внутри было направлено в сторону Хёнсу. Тело раскачивалось, как качели. С каждым его движением раздавался скрежещущий звук. Хёнсу зажал уши руками. Однако звук не прекращался. Он становился всё громче и отчётливее. Это был не скрип качелей, это был звук ломающейся шеи мужчины. Хрясь-хрясь…
Хёнсу сглотнул слюну. Его язык стал сухим, в горле пересохло. Перед глазами возникла рюмка водки. Он подумал, что если выпить чего-нибудь крепкого, то можно прогнать галлюцинации. Даже, может быть, получится поспать пару часов. Хёнсу убрал стулья, которые поставил перед дверью, и вышел в гостиную. Открыл там дверцу встроенного шкафа и достал коробку с формой «Файтерсов». Внутри шлема была бутылка кальвадоса… Нет… Ну она же должна была быть там. Он припрятал её втайне от Ынчжу именно для такого случая, как сейчас, когда выпить просто необходимо.
Несколько месяцев назад сестра жены с мужем приехали к ним домой после путешествия по Европе. Они привезли ему кальвадос. Ёнчжу сказала, что в Корее сложно достать этот напиток, поэтому она специально купила его для Хёнсу. Он поблагодарил за подарок. Когда они уехали, Ынчжу рассердилась и закатила истерику. Она была недовольна тем, что «пустоголовые люди, у которых и своего дома-то нет, путешествуют по Европе». Её гнев усилился из-за отвращения к подаренному напитку. И из-за ненависти к пьянице, который с радостью принял подарок от этих пустоголовых. И этот пьяница ещё больше рассердил её, когда ляпнул невпопад, что это их жизнь, пусть как хотят, так и живут, не Ынчжу решать. Ещё он не послушался её, когда она велела отдать ей бутылку. Из-за всего этого она устроила скандал и забрала бутылку. Хёнсу в ту ночь ни рюмки не выпил, а казалось, что выпил и что почва уходит у него из-под ног. Она кричала, что если жить, как они, то останешься нищим в конце жизни. Что они паразиты, даже гору Тайшань сожрут и не подавятся. Она обозвала Хёнсу «Джини с яйцами». Мол, радуется, получив какую-то бутылку кальвадоса. Огонь её гнева полыхал, как олимпийский факел. Он с трудом был потушен после того, как она добилась своего и не дала ему выпить.
Бездомные не должны наслаждаться жизнью. Пока не купишь дом, даже не вздумай открыть эту бутылку.
На следующий день Хёнсу купил бутылку кальвадоса в универмаге. Она была очень дорогой, но он всё-таки потратил на неё деньги из своей заначки. Это был безумный поступок, но сделал он это назло Ынчжу. Он вернулся домой, а разум вернулся к нему. Он начал переживать. Но исправить то, что он наделал, когда разум покинул его, теперь было сложно. Вернуть бутылку в магазин стыдно, а выпить – не хватает духа. Поэтому он положил бутылку в коробку, словно старик, который хранит в шкафу хорошую дорогую одежду и не носит её.
Но теперь того, что он хранил, не оказалось на месте. Он перерыл весь шкаф. Достал утюг, гладильную доску, электрический коврик, пластмассовые контейнеры для хранения, складной столик и ручную газонокосилку… Он вытащил всё, но бутылку найти не смог. Он перерыл даже все отделения холодильника, кухонные шкафчики, ящики в гостиной, шкафы в комнате, но бутылку так и не нашёл.
Он почувствовал, как кровь прилила к голове. Кто взял, было, конечно, очевидно – Ынчжу. Она мастер находить его заначки, и ей, наверно, не составило большого труда обнаружить бутылку. От злости он со всей силой закрыл ящик туалетного столика и прищемил себе палец. Было ужасно больно, он обозвал Ынчжу словом, которое ни разу за двенадцать лет совместной жизни не позволял себе в её адрес. «Сучка»…
Одно это слово вызвало в нём новую гамму эмоций. Страх и острое желание выпить, которые давили на него, мгновенно превратились в гнев к Ынчжу. Гнев стремительно разрастался, и от этого у него кружилась голова. Сердце билось так сильно, что он готов был пойти к Ынчжу. Хёнсу облизал прищемлённый палец и вышел из дома. Он направился в сторону охранного поста жилых домов. Он готов был дать пощёчину жене, которая любые слова мужа считала собачьим лаем, а самого мужа принимала за палку, которой можно поддеть и убрать собачье дерьмо, она не уважала вещи мужа, как яйца пса. Он хотел, подняв её вниз головой за ноги, трясти, пока не пройдёт его гнев. Затем купить бутылку сочжу, пойти на смотровую площадку и объявить озеру Серёнхо, что всё осталось в прошлом. Ему казалось, что после этого всё давившее на его жизнь исчезнет и у него внутри наступят мир и покой.
Он торопился обуться, но вдруг почувствовал что-то и поднял голову. Он ощутил на себе пристальный взгляд. Хёнсу посмотрел в зеркало над обувным шкафчиком и увидел отражение мужчины. Волосы стояли дыбом, на переносице пульсировала вена, глаза были красными, губы, побелевшие от гнева, дрожали, плечи были напряжены. Это был старший сержант Чхве. И одновременно это был сам Хёнсу.
Хёнсу обернулся и посмотрел сзади себя. Повсюду валялись вещи, которые он вынул из шкафа. На кухонном полу лежали перевёрнутые ящики, а стол был завален их содержимым. Через дверную щель был виден беспорядок в комнате – картина, знакомая ему с детства. Но сегодня это было делом рук не отца, а его собственных. Отец усмехался в зеркале. В детстве ты говорил, что никогда не будешь жить как отец. Но пожив на белом свете, ты, должно быть, понял, что по-другому не можешь, ведь так?
Последняя струна, которая сдерживала его, лопнула именно в этот момент. Хёнсу увидел, как «мужчина из сна» выходит из него самого. Наступило время, когда этот мужчина будет действовать, используя его тело, время, когда его тело начнёт мстить. Картина, которую Хёнсу видел вокруг, рассыпалась на мелкие куски. Перед его глазами остались только мужчина и отец в зеркале. Хёнсу с удовольствием помогал мужчине, когда тот вынул его левую руку из перевязи, и с радостью смотрел, как она приближалась к отцу в зеркале. Он испытал настоящее удовлетворение, когда лицо отца с шумом разлетелось на мелкие осколки. Хёнсу видел, как левая рука взяла ручную газонокосилку, «мужчина из сна» был неподвластен Волоките. Он был левшой-суперменом.
Хёнсу пошёл к двери вслед за мужчиной. В этот момент из-за спины донёсся негромкий голос: «Папа!» Он обернулся. Занавес, заслонивший его глаза, немного приоткрылся, как открывается на одежде молния. Через щель он увидел лица Совона и Сынхвана. А «мужчина из сна» уже бежал по лестнице. Тело Хёнсу без всякого сопротивления потянулось за ним туда, влекомое силой притяжения того мужчины.
Мужчина бежал по дороге за забором. Ночь была светлой, луна освещала ему дорогу. Деревянные рейки забора, отражая лунный свет, вели мужчину к озеру. Хёнсу мог прочитать его сокровенные мысли. Тот был намерен полностью выкосить всё ненавистное поле сорго. А скошенными колосьями забить колодец. Чтобы тот не мог больше открыть свою чёрную пасть и звать Хёнсу. Чтобы он не смог вскрикивать «папа!» голосом девочки.
Мужчина включил газонокосилку и вышел на поле сорго. Луна была красной, в воздухе чувствовался запах моря. В рёве газонокосилки колосья сорго шуршали: «Хёнсу! Хёнсу!»
«Заткнитесь! Замолчите!»
Мужчина поднял газонокосилку и стал размахивать ею, словно косой, колосья начали падать. Запрокидывая окровавленные головы назад, они звали его: «Папа!»
Газонокосилка выпускала синий дым, рычала, как автомобиль, и косила сорго. Потом резанула воздух, выскочила из рук, как стрела, и, описав огромную дугу, упала под луной. Послышался всплеск воды. Наступила тишина. Мужчина словно растворился в темноте.
Хёнсу, пробудившись ото сна, огляделся вокруг. Что же случилось? Почему я здесь? Он увидел сумасшедшего, который стоял босиком посреди скошенной вьющейся травы. Его отражением в озере был злой дух. Волосы на голове встали дыбом, как срезанные пеньки, на шее висела и раскачивалась вешалка. Его левая рука тяжело обвисла вдоль бедра. По телу стекали капли пота зелёного цвета. А к коже прилипли кусочки стеблей и листьев травы.
Его охватил холод. Он подумал: в конце концов я сошёл с ума. Появился страх: что я могу ещё натворить? И что если в следующий раз, уже с другим инструментом, он набросится на кого-нибудь? Хёнсу, дрожа всем телом, плюхнулся на берегу у озера и опустил голову между коленями. В полном отчаянии и с отвращением к самому себе он изо всех сил боролся, чтобы вернуть ясное сознание. Вспоминая прошлую жизнь, он пытался найти то, что могло ему как-то помочь. Благодаря этому он впервые с ночи 27 августа начал что-то предпринимать. Надо было уяснить, в каком положении он находится, что реально он может сделать, и в итоге отыскать самое лучшее, что может вытащить его из этой ситуации.
В среду, к концу дня, Ёнчжэ позвонил один из его людей, отвечавших за поиски местонахождения Хаён.
«1 мая она уехала во Францию. Приземлилась в аэропорту Шарль де Голль. Сведений, что она вернулась в Корею, нет».
Во Францию? Уже через два дня после исчезновения на перевале уехала из страны? Ёнчжэ подозревал, что она могла убежать за границу, но совершенно не думал про Францию. Это произошло слишком быстро. Помощник спросил: «У нее есть там знакомые? Или родственники?»
«Насколько я знаю, никого».
«А как насчёт подруг? Какая-нибудь близкая подруга, которая могла бы надолго её приютить?»
Была ли у Хаён такая близкая подруга? Ёнчжэ ни разу не встречался с её подругами. Только на свадьбе он здоровался с некоторыми из них. И это все.
«Мне надо подумать».
«Если что-нибудь вспомните, позвоните».
Вернувшись домой, Ёнчжэ сразу поднялся в свой кабинет на втором этаже. Из книжного шкафа он достал свадебный альбом. На первой фотографии был костёл в городе С. На фоне статуи Девы Марии стояла Хаён. На её лице не было и тени улыбки. В тот день Хаён ни разу не улыбнулась. Даже подходя к нему под руку с отцом, она шла, опустив голову. Когда они произносили клятвы, вокруг глаз у неё размазалась тушь. Почему она плакала? Что случилось? Она же не выходила замуж за некое чудовище, похитившее её и силой склонившее к браку?
Ёнчжэ впервые встретился с Хаён осенью 1991 года. В это время он, окончив ординатуру, начал работать в одном стоматологическом центре в районе Каннам. Однажды, отправляясь на работу, он увидел её у лифта. Она держала в руках гору папок и конвертов и, когда дверь лифта стала закрываться, крикнула ему: «Подождите!» Она была в просторном свитере и в джинсах, но Ёнчжэ сразу понял, что под этой одеждой скрывается прекрасная фигура. Когда их взгляды встретились, она неловко улыбнулась. Он не улыбнулся ей в ответ, точнее, не мог улыбнуться, потому что впервые в жизни увидел женщину, которая ему понравилась. Волосы были небрежно собраны и завязаны на затылке. Черты её лица были утончёнными, а глаза излучали особенный свет. Самым совершенным у неё был подбородок. Зубы были белыми, гладкими и аккуратными, будто она только что закончила их исправление у ортодонта. Ему захотелось просунуть свой язык ей в рот и почувствовать её зубы. Но, конечно, сначала он должен узнать, кто она такая.
Она вышла на седьмом этаже. Этого было достаточно, чтобы узнать о ней всё. Ей было 25 лет. Она была старшей дочерью специалиста по электронике. Окончила академию художеств. Работала в анимационной студии. Матери у неё не было. Он также узнал, что был у неё молодой человек, которому через полгода предстояла демобилизация из армии. Но это Ёнчжэ не беспокоило.
Не прошло и месяца, как он её заполучил. Её тело было ещё более гибким, чем он ожидал. Оно было спокойное и при этом смелое и даже неожиданно дерзкое. Кто её этому научил? Кто так точно настроил её тело? Не может быть, чтобы это был тот молокосос из армии.
Ёнчжэ чуть не сошел с ума из-за ревности. Кроме того, его очень расстроило поведение Хаён после близости. Она лежала на спине и не шевелилась. Даже когда он обнял её, она тупо смотрела в потолок, будто находилась где-то очень далеко. Когда он позвал её, она не ответила. Мужчины, с которым она только что занималась любовью, в её мире не существовало.
Мы на этом расстанемся. Так решил Ёнчжэ. Однако не прошло и часа, как он, придя на работу, передумал. Хаён была женщиной, которую невозможно бросить, но тогда её нужно было исправить. Нельзя было бросить женщину, с которой он расстался утром, и он зашёл к ней в обеденный перерыв и целовал её, вытащив на лестничную клетку. Иначе было просто невозможно жить. Он решил немного потерпеть. Вся жизнь впереди, значит, у него много времени на её исправление. Сначала надо втянуть её в свой мир, а после этого исправлять. В первую очередь необходимо исправить её привычку смотреть в сторону.
Он женился на Хаён в феврале следующего года. Она была беременна Серён. Как раз в это время у Ёнчжэ умер отец, он вернулся на родину и в течение трёх лет построил особняк в лесопарке, полученном в наследство. А пятиэтажное здание в центре города С. он превратил в медицинский центр. Всё шло по плану. Его жизнь текла так, как он решал. За исключением одного. Хаён.
Хаён была совсем никудышней ученицей, она скверно училась. В том, что касалось применения знаний, она была почти отстающей. Часто нарушала его принципы и в оправдание говорила ему: «А я не знала». Она слишком много чего не знала. Например, когда он, испытывая сильный голод, возвращался домой, на обеденном столе лежали альбом для рисования и мелки. И еще она, как шлюха, улыбалась охранникам дамбы, живущим в соседних домах, а на него, своего хозяина, смотрела с суровым выражением лица владелицы лесопарка. Ёнчжэ спрашивал её о чем-нибудь, а она отвечала: «Ерунда. Ничего особенного». Когда надо было отвечать «да», она хранила молчание, сильно раздражая его этим. Но труднее всего ему было терпеть её взгляд. Взгляд, который искал чего-то в другом мире, не обращая внимания на мужа. Её взгляд всегда исключал из своего мира Ёнчжэ. Этот взгляд он увидел в тот самый день, когда они впервые занимались любовью.
На первой фотографии в альбоме взгляд у Хаён был именно таким. В кадр попала ещё одна женщина. Перед клятвой новобрачных она тихо подошла к Хаён и дала ей носовой платок. Именно эта женщина поймала букет цветов. Кажется, Хаён представила её как свою однокурсницу из университета.
Ёнчжэ перелистал альбом. Она была и на групповой фотографии. Маленькая женщина с белым лицом. Кажется, Ёнчжэ спрашивал про неё у Хаён в тот день, когда они получили альбом из компании по организации свадеб. Хаён сказала, что эта женщина готовится к учебе за границей. Это было всё, что сказала Хаён. А как её звали? Фамилия была вроде нераспространённая. Ын? Мин? Мо?
Он позвонил помощнику.
«Я вспомнил одну подругу. Её имени я не знаю, а фамилия, кажется, Мён. Вроде бы, как я слышал, она училась вместе с моей женой в университете. Сможете её найти?»
Помощник ответил утвердительно. Ёнчжэ почувствовал волнение, которое распространилось по всему телу, как алкоголь. Сердце сильно билось, он не мог спокойно сидеть на одном месте. Наконец-то, он поймал Хаён за хвост. А может быть, и за тело. Если так, Ёнчжэ был готов сам её вернуть. Конечно, после того, как решит все вопросы здесь… Он вдруг осознал, что кто-то звонит в дверь. За дверью на лестнице стоял старик Лим. Он протянул ему ветку кипариса длиной с его руку, которую вчера попросил его принести Ёнчжэ.
«Часто идут дожди, поэтому сухого дерева не нашёл».
«Мне всё равно».
Ёнчжэ взял ветку и хотел закрыть дверь, а Лим всё стоял на месте.
«Что-нибудь ещё?»
Когда Ёнчжэ спросил, старик Лим указал на сто второй дом.
«Вчера ночью я видел мужчину из того дома на дороге за забором. Уже во второй раз засёк его там. Первый раз в прошлую пятницу, тогда он нёс с собой мужские шлёпанцы, а вчера держал в руке газонокосилку».
«Во сколько это было?»
«Я только начал осмотр, значит, примерно в половине третьего. Он очень странно себя вёл, поэтому я пошёл за ним…»
«Где и что он делал?»
«Он под мостом на склоне озера косил траву».
Это было совсем странно, даже ещё более странно, чем если бы он загорал под луной. Было видно, что Лим тоже в недоумении.
«Если бы он остановился на этом, я бы просто подумал, что у него не все дома. А он неожиданно бросил газонокосилку в озеро, грохнулся на землю и зарыдал. Он плакал, как маленький ребенок. А потом затих, быстро поднялся на мост и побежал по дороге за забором. Он бежал в темноте босиком, но его огромное тело двигалось быстрее, чем привидение. Так быстро, что я даже подумал: вдруг это и правда призрак? Я хотел сначала рассказать об этом его жене. Но я её совсем не знаю. Однако молчать тоже нельзя, поэтому я рассказываю вам. Когда вы его увидите, передайте ему, пожалуйста: он может делать всё что угодно у озера, но пусть ночью не ходит по дороге за забором. Зачем он там ходит, если есть центральная дорога, которую освещают, и там светло, как днём? Если он наткнётся на дерево, разобьёт себе голову».
Ёнчжэ спустился в подвал, в мастерскую и начал обдирать с ветки кору. Примерно через два часа он полностью очистил палку. Древесина была очень гладкой и твёрдой. Если придать ей форму, обработать наждачной бумагой и покрыть лаком, выйдет отличная вещь. Через два дня палка превратится в тот предмет, который ему нужен. Ёнчжэ вернулся в гостиную, потому что надо было поспать. Он поставил будильник на два часа и ушёл в свою комнату.
2:30. Ёнчжэ вошёл в комнату Серён. Он был одет в чёрные брюки и в чёрную непромокаемую куртку. В кармане лежал фонарик. Если старик Лим прав, скоро Чхве Хёнсу должен выйти из дома. В лесу за особняком шёл сильный дождь. Наверно, начинался запоздалый сезон дождей. Почти каждый день лило как из ведра. По прогнозу несколько дней будет стоять такая погода. Для Ёнчжэ дождь был вторым «помощником». Дождь подсказывал, что всё идет по плану Ёнчжэ. Ладонью он провёл по маленькому холодильнику, который стоял под окном. В нём были останки Серён.
Ёнчжэ твёрдо верил, что его мир окружен высокими крепкими стенами, поэтому ничто не может его разрушить. Однако сейчас перед ним находились только останки Серён и остатки воспоминаний. Одна карта выпала, и всё разрушилось, словно карточный домик. Нельзя простить того, кто разбил его мир. Ёнчжэ не мог также смириться с тем, что его жизнь разрушилась. Всё должно быть на своём месте, на месте, которое определил он. И в том виде, какой определил он.
Прежде всего Ёнчжэ должен успешно провести карнавал в выходные. После этого вернуть Хаён, и тогда можно будет всё восстановить. Он был уверен в этом.
3:00. Ёнчжэ уже начал сомневаться, что Лим сказал правду, когда неожиданно под окном промелькнуло что-то белое. Ёнчжэ высунулся и посмотрел. Это был Чхве Хёнсу. Шёл сильный дождь, но на нём не было дождевика, и он был без зонта. В белой рубашке и босиком. На лбу светил фонарик, одну руку он держал на перевязи, в другой была обувь. Он шёл, глядя прямо перед собой. Ёнчжэ накинул на голову капюшон, надел резиновые сапоги и выпрыгнул из окна.
Чхве Хёнсу шёл очень медленно. Ему понадобилось больше десяти минут, чтобы добраться до калитки. За это время он ни разу не обернулся. Даже не смотрел по сторонам или себе под ноги. Поэтому неудивительно, что он споткнулся о порог калитки. Его ноги подкосились, он отскочил и упал ничком в лужу. Брызги поднялись такие, будто взорвалась подводная мина. Грязь покрыла Чхве Хёнсу с головы до ног. Если бы кипарис, которому было лет пятьсот, рухнул в лужу, получилось бы нечто похожее. Ёнчжэ, спрятавшись за стволом дерева, наблюдал, как Чхве Хёнсу поднимает из лужи голову.
Хёнсу, крепко держа в руке обувь, привстал, опираясь на локти, поднялся и двинулся дальше, словно никогда и не падал. Но его движения были очень неестественными и замедленными, как у заколдованной куклы. С одежды струями стекала грязь, но, похоже, это его совсем не беспокоило.
Когда он вышел на дорогу у набережной, туман стал ещё плотнее. Чхве Хёнсу остановился у моста, недалеко от водонапорной башни. Ёнчжэ, который шёл за ним на расстоянии трёх-четырёх шагов, тоже остановился. Хёнсу неожиданно повернул голову. Луч фонаря остановился на лице Ёнчжэ. Он не мог пошевелиться и был весь в напряжении, готовый если что защищаться. Всё, что ему оставалось, – это наблюдать за реакцией Хёнсу.
Хёнсу, словно осматриваясь вокруг, медленно повернул голову и пошёл к мосту. Ёнчжэ был поражён. Ему даже показалось, что всё происходит не на самом деле. Конечно, туман был очень густым, дождь и порывы ветра ухудшали видимость, но, несмотря на это, как можно не увидеть лицо человека, на которого направлен свет фонаря, тем более если ты в паре шагов от него?
На середине моста Хёнсу опять остановился. Ёнчжэ, словно невидимка, направился к Хёнсу. Было такое ощущение, что тот вообще не замечает Ёнчжэ. Стоя у перил, Хёнсу пристально вглядывался в туманное озеро. Через некоторое время один ботинок полетел в озеро, а затем и второй исчез в тумане.
Как только раздался всплеск, Хёнсу сразу повернулся. Ёнчжэ даже не успел среагировать и отпрянуть. Их взгляды опять встретились. На этот раз одним взглядом дело не обошлось, произошло столкновение. Хёнсу задел его плечом. Ёнчжэ, конечно, был не маленьким, но от толчка такого гиганта он отлетел назад, в сторону от моста, словно от столкновения с машиной. Падая спиной на дорогу, он невольно вскрикнул. Придя в себя, Ёнчжэ понял, что лежит один в темноте.
Пока он шёл обратно по дороге за забором, ему казалось, что за ним кто-то идёт. Он даже несколько раз резко повернулся, направляя луч фонарика на предполагаемого преследователя. Однако он ничего не видел, кроме тумана, дождя и вспышек молний. Добравшись до калитки, он опять обернулся. Но результат был таким же. Ёнчжэ направился к себе, мимо дома номер 102. Сквозь занавески в гостиной просачивался свет. Ёнчжэ, стоя внизу у веранды, под кустом индийской сирени, прислушался. Но не уловил никакого движения. Уже уснул? Он лунатик? Или у него нарколепсия? А может быть, это из-за алкоголя?
Что бы то ни было, сегодняшнее преследование принесло Ёнчжэ кое-какой результат. По крайней мере, он на себе испытал, какой силой обладает Хёнсу и как быстро он может передвигаться. И, значит, он понял, с кем ему предстоит вступить в борьбу. С ним нельзя не то что драться, но даже и подходить ближе чем на один метр. Это просто опасно. Чхве Хёнсу был трамваем в человеческом обличье. Ёнчжэ до сих пор не мог пошевелить плечом, которым ударился об этот трамвай. Теперь наутро у него появилось уже два дела. Как только он выйдет на работу, надо будет сделать рентген и заранее вывести из строя двигатель этого трамвая.
Как только О Ёнчжэ вернулся к себе домой, Сынхван вышел с заднего двора особняка. Он тихо двигался в сторону переднего двора и остановился перед домами 102 и 101. В сто первом доме было темно. В гостиной и во всех комнатах свет был потушен. Он горел только в подвале. Так часто бывало. Всегда, когда Сынхван видел это, его снедало любопытство. Чем Ёнчжэ занимается каждую ночь в подвале? Сегодня вроде как появился повод, и Сынхван решил посмотреть. Он залез на клумбу и встал перед окном подвала.
Да, всё-таки это был дом короля, поэтому и размер был королевский. Окно было в четыре раза больше, чем у окна подвала сто второго дома. На две трети оно было закрыто жалюзи. В оставшийся проем был виден Ёнчжэ, стоявший к нему спиной. Он наклонился над столом, словно играл в бильярд. Под ногами валялись древесная кора, щепки и стружка.
Сынхван присел на корточки, опираясь рукой о землю, а шею вытянул к окну. Всё помещение подвала, которое вызывало его любопытство, сразу открылось перед ним.
В этом подвале размером с гостиную сто второго дома стоял деревянный стол величиной с бильярдный. В углу у окна лежали столярные тиски, в которых была закреплена палка. Ёнчжэ в этот момент рубанком обрабатывал её поверхность. В середине стола стоял макет за́мка. С первого взгляда можно было понять, что это была очень тонкая работа. Он был таким большим, что туда легко могли бы войти два-три ребёнка. Даже если бы они там бегали и прыгали, замок бы не разрушился. Сынхван сначала подумал, что он сделан из деревянных дощечек, но, увидев рядом с этим сооружением груду тонких палочек, он понял, что это не так. Замок был сделан из маленьких тонких палочек. Судя по тому, что у стены на полу лежали доски и инструменты для обработки дерева, маленькие палочки Ёнчжэ также изготавливал сам. Сынхвана поразило увиденное: чтобы сделать из веток маленькие тонкие палочки, а из них построить огромный замок, необходимо было обладать огромным терпением и концентрацией внимания. Если всю эту энергию Ёнчжэ решит направить на разрушение чьей-то жизни, страшно даже представить, чем это может закончиться. А вспомнив, что до недавнего времени предметом мести Ёнчжэ был он сам, Сынхван содрогнулся. Более того, теперь он понял, на кого направлена эта энергия. Однако палка, которую Ёнчжэ обрабатывал в этот момент, похоже, не предназначалась для изготовления маленьких дощечек. Палка была очень толстой, с руку взрослого человека, и, кроме того, Ёнчжэ скруглял её в сечении. Можно было догадаться, что́ он изготавливает.
Это была небольшая булава. В то мгновение, когда Сынхван понял, что это дубинка, руки Ёнчжэ замерли. Он повернулся и посмотрел на окно. Сынхван отскочил в сторону и прижался к стене. Ёнчжэ, подойдя к окну, пристально всматривался. Сынхван мысленно принёс благодарность густому туману на озере Серёнхо.
Через какое-то время лицо Ёнчжэ исчезло в окне. Или он вернулся к работе, или вышел на улицу осмотреться. Сынхван не мог понять. Но снова нагнуться и наблюдать за происходящим в подвале он уже не рискнул. В поле его зрения были только палка, которую обрабатывал Ёнчжэ, и угол стола, где лежал рубанок. Поэтому Сынхван решил уйти. Он вернулся в свою комнату не через дверь, а через заднее окно. Прежде чем Сынхван закрыл за собой окно и задёрнул занавеску, из дома 101 не доносилось ни звука. Его напугал Совон. Вместо того чтобы спать, он сидел на кровати и видел, как Сынхван входит в комнату. На коленях у Совона сидел О́ни в очень напряжённой позе.
Сынхван снял грязные сапоги и поднёс палец к губам, показывая Совону, что надо вести себя тихо. Совон тоже произнёс: «Тссс…» Сынхван жестом велел ему оставаться на кровати. Совон кивнул.
Хёнсу спал у телевизора. На лбу у него горел фонарик, его мокрое грязное тело приняло позу спящего младенца, лицо было умиротворённым. Он спокойно дышал. Сынхван оставил резиновые сапоги в прихожей и хотел подойти к Хёнсу, но вдруг остолбенел. Он увидел Ынчжу, которая стояла, скрестив руки на груди, у входа в комнату.
«Вы что, вместе пили?» – спросила Ынчжу. Она с гневом в глазах осматривала его с головы до ног. А Сынхван невольно окинул взглядом себя. У него был такой же вид, как у Хёнсу. Разница заключалась только в том, что тот лежал, а Сынхван стоял.
«Да, вот мы на смотровой площадке…»
Ынчжу ушла к себе, с силой хлопнув дверью. Совон наблюдал за этим через приоткрытую дверь из другой комнаты. Когда взгляды Совона и Сынхвана встретились, мальчик соскочил со своего места и, подойдя к отцу, сел рядом с ним на пол. Хёнсу был весь перепачкан грязью. Даже голова у него была заляпана желтоватой землёй. Сынхван с помощью Совона раздел Хёнсу. Полотенцем вытер грязь с его лица и тела, вытер и воду на полу. Совон принёс матрас Сынхвана. И тот перекатил грузного Хёнсу на матрас. Совон ещё раз сходил за одеялом, а Сынхван направился в ванную.
«Мой папа ведь не болен?» – спросил Совон, когда Сынхван уже одевался после душа. Глаза Совона с беспокойством пытались прочесть мысли Сынхвана.
«Папа видит кошмары».
«Это похоже на то, как я каждую ночь вижу ту девочку?»
Сынхван, глядя на О́ни, сидевшего на шкафу Совона, кивнул. Ынчжу тоже ничего не знает, как и Совон?
«А я не выхожу, даже когда она зовёт меня. Но папа выходит. Я правильно понимаю?» – снова спросил Совон. Беспокойство, которое читалось в его глазах, уже разлилось по всему лицу. Похоже, что странное поведение отца вконец его напугало. Сынхвану показалось, что Совон предчувствует что-то недоброе. Наверное, всё это из-за того, что случилось рано утром накануне, подумал Сынхван.
«Да».
Совон сразу кивнул с пониманием и лёг в кровать. По его лицу было видно, что он полностью доверяет Сынхвану. Тому тоже очень хотелось бы поверить, что у Хёнсу всего лишь проблемы со сном. Так, конечно, было бы спокойнее, но, увы, это была неправда. И Сынхван знал это наверняка.
Был ранний вечер. Ынчжу и Хёнсу громко ругались. Дверь комнаты была плотно закрыта, и понять, о чём они говорили, он не мог. Но было ясно, что оба на взводе. Совон надел наушники и читал книгу. Чувствовалось, что он пытается отгородиться от происходящего. Сынхван тоже смотрел в экран ноутбука. Чуть позже послышалось, как Хёнсу вышел из дома. А Ынчжу осталась в комнате.
Было уже за полночь, а Хёнсу всё не возвращался домой. Сынхван подумал, что тот, наверное, сейчас на смотровой площадке, но, с другой стороны, он беспокоился о нём из-за сильного дождя. После часа ночи Сынхван решил всё-таки сходить за ним. Из сумки, висевшей на стене, он достал фонарик, затем вернулся обратно к ноутбуку, потому что вдруг вспомнил что-то, открыл Интернет и нашел один бейсбольный сайт. На нём до сих пор висела статья о Хёнсу. Сынхван проверил дату размещения статьи. 22:05, суббота, 28 августа. Внутри всё похолодело.
Хёнсу объяснил Сынхвану, почему он не смог приехать 27-го числа следующими словами: «Вдруг возникли дела, и я не смог из-за них приехать». Мужчина, написавший статью о Хёнсу, встретился с ним в пивной города Кванчжу в восемь часов вечера 27-го числа. И даже получил от него автограф. От Кванчжу до деревни Серён полтора часа езды. В зависимости от скорости можно добраться примерно и за час. В тот день звонок от Хёнсу поступил в 21:03. Потом был ещё один звонок в 22:30. В голове сразу пронеслась вереница мыслей.
В день переезда Хёнсу вёл себя очень странно при встрече с О Ёнчжэ. А когда из озера подняли тело Серён, он прямо-таки остолбенел. Ёнчжэ сказал, что недалеко от деревни Серён он видел Хёнсу. Сынхван также вспомнил странное поведение Хёнсу в день похорон Серён на причале, когда он вдруг проявил агрессивность. И очень странное поведение также в течение этой недели…
Интуиция вдруг начала выстраивать образы. От возникающих одна за другой картин Сынхван испытал страх. Он быстро достал фонарик, надел дождевик и на всякий случай взял зонт. Он подумал, что надо сначала остановить стремительно несущиеся мысли. Потому что такие вопросы надо решать, имея в своём распоряжении достаточно времени и основательно их взвешивая.
На смотровой площадке не было людей. Хёнсу сидел в одиночестве под зонтом и дремал. Он весь промок из-за льющегося дождя, его босые ноги утопали в луже. На столе стояли три пустые бутылки сочжу и валялись его ботинки и носки. Можно было подумать, будто он пил из ботинка и закусывал носками.
«Хёнсу!»
Когда Сынхван позвал его, тот открыл глаза, но, похоже, он ещё не проснулся. Он даже не увидел Сынхвана. Он взял со стола ботинки и, шатаясь, пошёл под дождём. Сынхван сразу всё понял. Хёнсу ведёт себя так не из-за сочжу, а из-за сновидения. Он заснул не дома, а на смотровой площадке, но всё равно сновидение настигло его и тут. Сынхван понял это по его взгляду, устремлённому далеко вперёд, и его нетвёрдой походке. Позовёшь его, а он всё равно к тебе не подойдёт, попробуешь разбудить – не очнётся, пока сновидение его не отпустит. Сынхван подумал, что любые его действия могут спровоцировать опасную ситуацию, потому что Хёнсу выглядел совершенно беспомощным и беззащитным. Сынхван надел на голову фонарик. Всё, что он мог в эти минуты сделать для Хёнсу, – это только освещать ему дорогу.
Хёнсу медленно спускался по тропинке. Когда шлагбаум у главного входа преградил ему путь, он нагнулся и пролез под ним. Он шёл по дороге перед особняками, свернул в проход между домами 101 и 102 и оказался на заднем дворе. Сынхван следовал за ним на расстоянии в несколько шагов, но, дойдя до угла 101-го дома, остановился, потому что неожиданно из окна комнаты Серён выпрыгнул О Ёнчжэ. Он был в непромокаемой куртке, чёрных резиновых сапогах и с фонариком в руке. Он не выглядел бедным папой, который горевал в комнате умершей дочери. По всему было видно, что он выслеживает Хёнсу.
Сложилась странная ситуация. Хёнсу шёл впереди, его преследовал Ёнчжэ. А Сынхван шёл за ними обоими. У водонапорной башни, когда Ёнчжэ столкнулся с Хёнсу, Сынхвану надо было выбрать, за кем следовать дальше. Он выбрал Ёнчжэ. В результате Сынхван точно понял, кто у Ёнчжэ на подозрении. Сынхван решил на время отложить свои предположения относительно Хёнсу, потому что ему было любопытнее, что на уме у Ёнчжэ. Сынхвану хотелось найти хоть какую-нибудь зацепку. Что подтолкнуло Ёнчжэ к подозрениям относительно Хёнсу? Почему он не сообщает об этом в полицию, а сам тайно его преследует? Что он замышляет? Подглядывая за Ёнчжэ в подвале, Сынхван ещё больше запутался. Преследование и дубинка… Это были настолько далёкие друг от друга понятия, как слова «космический корабль» и «репчатый лук».
Сынхван выключил свет и прилёг рядом с Совоном. Он вспомнил слова Пака, который накануне после обеда передал ему, что в пятницу в три часа дня дети из детского дома, которых пригласил О Ёнчжэ, приедут на экскурсию по дамбе. Пак также вроде бы сказал, что после экскурсии будет пикник в лесопарке. Сынхвану было непонятно, к чему всё это. Однако сейчас, подумав, он понял, что все эти слова «преследование», «дубинка, «экскурсия на дамбу» складываются в цельную картину.
Сынхван проснулся позже обычного, поскольку уснул только на рассвете. Он быстро оделся и вышел в гостиную. Семья Хёнсу уже сидела за столом, они завтракали. У Хёнсу было бледное, осунувшееся лицо. Но оно было чисто выбрито. Его левая рука по-прежнему была на перевязи. Ынчжу ничего не говорила о прошлой ночи. Ни Хёнсу, ни Совон тоже про это не заговаривали. За столом царило молчание, похожее на неразорвавшуюся бомбу. По атмосфере в доме чувствовалось, что эта бомба сразу и взорвётся, если кто-нибудь откроет рот.
Молчание продолжалось, даже когда Сынхван и Хёнсу пошли на работу. Они вместе шагали по первому мосту, окутанному туманом. Хёнсу был в резиновых сапогах, а Сынхван – в трекинговых ботинках. У обоих была странная обувь. Оба знали причину этого, но не говорили, что знают. У охранного поста водных ворот Хёнсу посмотрел на Сынхвана. Казалось, он хочет что-то сказать. Сынхван ждал. Но Хёнсу, поколебавшись, направился в сторону управления дамбой.
«Утром не забудьте убраться в библиотеке «Зелёный лес», – сказал Квак, убирая пустой контейнер, в котором был обед.
Ынчжу небрежно ответила: «Да».
«Тут очень капризные женщины, старайтесь не шуметь».
«Да».
«Занятия проходят не в определённое время, они сами его назначают, поэтому вы должны закончить уборку до обеда».
«Да».
Квак долго инструктировал Ынчжу и, наконец, покинул охранный пост. Ынчжу открыла сотовый телефон и написала сестре сообщение.
Позвони мне прямо сейчас.
Сразу же раздался звонок.
«В чём дело?» – спросила Ёнчжу. Ынчжу глубоко вздохнула. Сейчас не время беспокоиться о том, что подумают другие. Ынчжу решила, что Ёнчжу сможет объективно оценить ситуацию. Может быть, даже подскажет выход, который она никак не могла найти сама.
«Вчера вечером…»
Вчера вечером Хёнсу протянул документы на развод. И с серьёзным, вполне трезвым видом сказал: «Давай разведёмся». Она рассмеялась. Она подумала, что муж допился до чёртиков и в конце концов сошёл с ума. Ынчжу спросила его: «А какая причина развода?»
«Я больше не хочу с тобой жить».
Ты что, не хочешь со мной жить? Ынчжу расхохоталась. Она не смогла сдержать смеха. Даже слёзы потекли из глаз. Это был хохот сумасшедшей, который трудно отличить от рыданий.
«Я отправил документы в компанию, которая всё устроит за нас. Если ты поможешь, можем развестись сразу, без срока на примирение. В документе я указал причину развода: насилие и алкогольная зависимость мужа».
У Ынчжу задёргались уголки рта. Смех исчез.
«Совона, дом, машину, всю мебель – всё забирай. Возможно, я не смогу платить тебе алименты. Однако я буду изо всех сил стараться и отправлять тебе всю зарплату. Я уверен, что ты можешь позаботиться о Совоне и хорошо воспитать его».
Ынчжу почувствовала, что это не пустая угроза. Хёнсу достал из кармана конверт и сберкнижку.
«Всё, что имею, я отдаю тебе. В конверте наличные, а это сберкнижка. ПИН-код такой же, как у зарплатного счёта. В Сеуле будет немного трудно, зато в пригороде сможете снять студию».
Студию? Наконец-то её рот открылся.
«Развод? Это ты решил? Ты думаешь, я живу с тобой, потому что так тебя люблю? Я до сих пор терпела тебя ради Совона. Ты знаешь об этом?»
«Я знаю. Прекрасно знаю. Поэтому больше не надо терпеть».
Хёнсу чётко произносил каждое слово. Ынчжу тоже старалась чётко и ясно излагать свои мысли.
«Ты не должен говорить мне про развод. Ты должен извиняться и обещать, что постараешься исправиться. Если ты в своём уме…»
«Я же об этом и говорю. Пока я с тобой, я не смогу нормально жить. От одного вида твоего лица я сразу пугаюсь. Слышу твой голос, и у меня моментально случается припадок. Мне страшно и ужасно жить с тобой бок о бок, поэтому я каждый день схожу с ума. Пока у меня не совсем поехала крыша, отпусти меня, пожалуйста».
Ынчжу почувствовала страшный удар в живот. Боль была такая же, как при родах Совона. Ынчжу казалось, что она еле дышит, словно её охватило пламя. Она достала из конверта деньги. Там было примерно сто купюр по десять тысяч вон. Она крепко сжала их в руке и, сильно дрожа, крикнула: «Ты меня боишься?»
Пачкой денег она влепила ему пощёчину.
«Из-за меня ты сходишь с ума?»
И опять ударила мужа.
«Со мной тебе ужасно?»
Она опять хотела его ударить, но Хёнсу перехватил её руку. Пачка упала на пол, деньги разлетелись во все стороны. Пустые холодные глаза Хёнсу смотрели на Ынчжу.
«Уходи. Завтра же уходи с Совоном».
Голос прозвучал резко, словно опустился шлагбаум.
«Если ты не уйдёшь, я тебя выгоню».
Хёнсу отпустил её, слегка оттолкнув, и вышел из комнаты. Она упала на пол посреди валяющихся купюр. Хёнсу требует развода. Как он посмел…
Было уже за полночь, но Хёнсу не вернулся домой. Ынчжу ходила из комнаты в гостиную и обратно и ждала его возвращения. В комнате Сынхвана было тихо. Только из-под двери просачивался свет лампы.
Два часа ночи. Ынчжу услышала, как открывается дверь. Но вошёл не Хёнсу, а Сынхван. Решив поначалу, что Сынхван отправился за Хёнсу, она ждала их в гостиной. Однако Хёнсу также вернулся один. Не обращая внимания на Ынчжу, он сразу рухнул в гостиной и уснул. Он был весь грязный, будто искупался в грязевой ванне. Ноги были босыми. Она ничего не могла поделать, разве что смотреть на него, стоя у двери. Она не столько злилась, сколько была в замешательстве.
Через некоторое время Сынхван вышел из комнаты, у него был такой же вид, как у Хёнсу. Наверное, он ходил за мужем, и вместе они напились до такого состояния.
«Может быть, у него другая женщина?» – спросила Ёнчжу.
Ынчжу ответила: «Я не глупая».
«Я не говорю, что ты глупая…»
«Что это за жена такая, если она не может узнать и уличить мужа в измене?»
«Тогда, наверно, с ним случилась какая-то беда».
«О чём ты?»
«Ну, может быть, он проигрался в казино, или украл деньги фирмы, или в пьяном виде с кем-то подрался. По его действиям очень похоже, что у него большие неприятности, с которыми он не может справиться».
«Хёнсу даже не умеет играть в карты. И красть он не умеет. Он никогда не дрался в пьяном виде и никого не бил».
«Но тебя же он в прошлый раз ударил?»
Ынчжу рассердилась. Ёнчжу сама сказала тогда, что одна пощёчина – это не удар, почему же она сейчас говорит об этом? Ынчжу еле сдерживалась, чтобы не бросить трубку. Но она терпела: ей очень нужна была помощь.
«Ну, что бы то ни было, у него нет никаких больших неприятностей. Даже если бы он что-то натворил, он бы первым делом обратился ко мне за помощью».
«Но он же сказал, чтобы ты всё забирала и что он не сможет платить алименты. Ещё сказал, что, пока будет возможность, он будет присылать тебе всю зарплату. Он даже поручил тебе Совона. Разве Хёнсу может просто так оставить тебе Совона? Он всё отдаст, кроме сына. Значит, что-то случилось. Случилось то, с чем он никак не может справиться. Это как раз логично. Ты представь, например, что ваше имущество арестуют? Значит, в такой ситуации самый верный способ защитить жену и ребёнка – это развод. Не так ли? Хотя странно, конечно, что он тебе ничего не рассказал. Поэтому ты всё-таки не злись, а разузнай всё как следует. Спроси у сотрудников компании или его друзей. Можно позвонить им, прикинувшись, что ты просто хотела узнать, как у них дела, и спросить между делом. Если Хёнсу не в силах решить эту проблему сам, то тебе надо ему помочь в этом».
Ынчжу вспомнила следователей, которые приходили к ним в прошлый четверг вечером. Они сказали, что хотят расспросить в связи с убийством Серён. И добавили, что это обычный опрос соседей. Тогда Ынчжу сказала им, что она готовит ужин, и попросила задавать вопросы поскорее. Первое, о чем её спросили: бывали ли они в этих местах до переезда сюда. Когда она сказала, что не бывали, они стали расспрашивать более подробно. Сказали, что обычно люди заранее приезжают посмотреть дом, в который переезжают. И уточнили: может быть, Хёнсу один приезжал сюда раньше? Они также спрашивали, не попадала ли их машина в аварию, так как заметили на ней следы ремонта.
Ынчжу не хотела рассказывать детективам, что именно это было причиной ссоры и они до сих пор с Хёнсу не разговаривают. Вместо этого она сказала полицейским, что машина куплена на её имя. Если бы машину ремонтировали после аварии, то ей бы об этом сообщили из страховой компании, поэтому она не могла бы не знать о ремонте. Несмотря на её логичные ответы, они ушли не сразу, а продолжали свои расспросы больше тридцати минут.
В тот день Ынчжу не придала их визиту особого значения. Она подумала, что это обычная проверка.
Ынчжу позвонила первым Киму Хёнтхэ и спросила: не попадал ли Хёнсу в аварию? Ким Хёнтхэ сказал, что вряд ли. И добавил, что после лишения прав за вождение в пьяном виде Хёнсу стал водить машину аккуратнее. При словах «вождение в пьяном виде» и «лишение прав» у Ынчжу ёкнуло сердце. Когда она позвонила Киму Канхёну, с которым Хёнсу учился в школе, тот сказал, что 27 августа Хёнсу приезжал к нему в пивную. Они вместе пили до восьми вечера, но он не заметил, когда ушёл Хёнсу. Затем Ынчжу позвонила в автомастерскую, куда обычно ездил Хёнсу, и спросила: не ремонтировал ли он у них машину в последнее время? Вместо ответа хозяин мастерской спросил: «Что-нибудь случилось?» – и сказал, что к нему приезжали следователи и интересовались тем же самым.
Ынчжу закрыла сотовый, ей стало страшно спрашивать дальше. Куда бы она ни звонила, все рассказывали то, что ей даже трудно было себе представить. Пьяное вождение, лишение прав и эти таинственные сутки, начиная с отъезда из пивной до субботнего дня, когда он вернулся домой. И следователи, которые копаются в делах Хёнсу… Что же он натворил? Вдруг она вспомнила песню, которую услышала за день до переезда, снимая бельё с веревки на лоджии.
Чёрный-чёрный от загара старший сержант Чхве из Вьетнама наконец-то вернулся.
Плотно закрытый рот и очень тяжёлая каска…
Младший брат обрадовался и бросился ему в объятия. И все обнимали его…
Это пел очень пьяный человек. По голосу она узнала Хёнсу. Ынчжу открыла окно, посмотрела вниз и действительно увидела Хёнсу, который шёл, шатаясь из стороны в сторону. Ынчжу страшно рассердилась и ушла в свою комнату. А теперь это показалось ей странным. Хёнсу никогда не пел эту песню. Если быть точнее, он вообще никогда не пел. Потому что Хёнсу нравились только водка и бейсбол. А радость ему доставлял лишь Совон.
Охватившие её гнев и смятение постепенно угасали. Их место заняли новые вопросы. Разве раньше он пил так сильно, как сейчас? Разве раньше он бил меня или говорил мне грубые слова? Разве раньше он запрещал мне работать? Не было такого. Значит, его поведение в течение этих двух недель стало ненормальным. Последним, кому она позвонила, был Сынхван. Ынчжу спросила, точно ли Хёнсу не приезжал к нему до переезда. Сынхван ответил, что не приезжал. Ынчжу глубоко вздохнула. Не может такого быть. Нет, конечно, нет.
Раздался стук в дверь. Женщина с длинными прямыми волосами стучала в окно охранного поста. Ынчжу, прикрыв трубку рукой, открыла окно.
«Будьте добры, займитесь уборкой в библиотеке. Сегодня в одиннадцать часов мы собираемся в комнате для занятий».
Женщина с длинными прямыми волосами пошла в дом. Она была одной из нескольких женщин, которые по вечерам, надев шорты, занимались бегом на центральной дороге. Ынчжу взяла пылесос и направилась в библиотеку.
Библиотеку использовали в качестве игровой зоны для детей и места собрания женщин, проживающих в казённых квартирах. Похоже, что её вообще построили именно для этих целей. Стены и пол в библиотеке были из кипариса, окна выходили на юг, поэтому она хорошо освещалась солнцем. Там лежало много игрушек и игр, были качели и огромные шары, стоял книжный шкаф, наполненный книгами. В углу ещё один шкаф со спортивным инвентарём для открытой спортивной площадки: баскетбольный мяч, алюминиевая бита, бейсбольные перчатки…
Женщины из казённых квартир использовали библиотеку и как учебный класс для детей. Там проводили уроки по чтению, написанию сочинений, английскому языку, отработке иероглифов и т. д. Преподавали по очереди сами женщины. Поэтому они часто собирались здесь под предлогом подготовки материалов. Квак, который называл подобные собрания «теплицей сплетен», посоветовал Ынчжу не разговаривать с ними, если она не хочет, чтобы начали сплетничать о ней. Ынчжу пропылесосила пол и вытерла пыль с книжного шкафа. Чтобы избавиться от разных навязчивых мыслей, она убиралась очень старательно. Когда она заканчивала уборку, вошли женщины. Одна из них спросила Ынчжу:
«С вашим ребёнком всё в порядке?»
А женщина с веснушками на переносице добавила:
«Я слышала, что твоего ребёнка напугал шаман?»
«О чём вы?..»
Увидев удивление на лице Ынчжу, Веснушка удивилась ещё больше:
«Похоже, ты ничего не знаешь. Как же так? Ты же мама. Вся деревня об этом говорит».
«Вы говорите про того шамана, который приезжал на похороны девочки?»
Голос Веснушки стал раза в два громче:
«Боже мой! Ты правда не знаешь? Я слышала, что в тот день твой муж хотел задушить этого шамана. Слава богу, его остановил один молодой человек, поэтому беды не случилось. Муж тебе разве не рассказывал?»
«Я совсем не понимаю, о чём…»
«Честно говоря, мы сами тоже не видели, – сказала Прямоволосая. И подробно рассказала обо всём, что случилось в субботу на причале. – Квак, когда осматривал территорию, увидел, что ваш сосед, взяв мальчика на закорки, бегом несётся домой… Вы в тот день не были дома?»
Ынчжу почувствовала, что её бросило в жар. В день похорон Сынхван подошёл к ней и сказал, чтобы она сходила домой, а утром в воскресенье Квак неожиданно спросил, всё ли в порядке с сыном. Ынчжу вспомнила про картину, которую принёс О Ёнчжэ. Наверно, он приходил, чтобы посмотреть, как себя чувствует Совон, так как сам всё это и устроил. Совон сказал тогда, что эту картину нарисовала умершая девочка. Поэтому Ынчжу и выбросила её в мусорный ящик. Такую неприятную вещь она не могла повесить в комнате Совона. Из-за этого Совон рассердился и до сих пор с ней не разговаривал. Когда Ынчжу пыталась с ним заговорить, он безразлично смотрел на неё и ничего не отвечал. При этом глаза Совона очень напоминали глаза его отца. Глаза у них обоих всегда вызывали в Ынчжу чувство одиночества.
Ынчжу почувствовала, что возвращается гнев, который она еле-еле погасила в себе. Как получилось, что она одна не знает о том, что знает вся деревня? Почему Хёнсу, Сынхван и Совон молчали и ничего не рассказывали ей? Разве можно было выставлять её такой глупой и безответственной? Может быть, следует потребовать от мужа объяснений? Нет. Надо сначала позвонить О Ёнчжэ и спросить, с какой целью он подарил картину своей умершей дочери. Когда Ынчжу собиралась уходить, её остановила Веснушка: «Там, в книжном шкафу, стоит моющее средство. Тряпка у тебя есть, поэтому вымой, пожалуйста, окно. Мужчины всегда моют только самые заметные места, поэтому окно не очень чистое».
Ынчжу посмотрела на неё и вспомнила, что Квак всегда обращался к этой женщине с особенным уважением. Не знаю, чья ты жена. Может быть, жена управляющего дамбой? Но почему ты мне тыкаешь?
Ынчжу, поджав губы, достала моющее средство. А женщины тем временем уселись за стол. Всё происходило, как ей и рассказывали. Вроде интеллигентные женщины, а болтали они обо всём на свете, перемывали другим кости и сплетничали. Прежде всего их интересовала история семьи девочки Серён. Они говорили, что Ёнчжэ хранит прах Серён не в урне на кладбище, а дома в холодильнике. Они говорили также, что полиция подозревает О Ёнчжэ в убийстве собственной дочери.
«Я же вам говорила: отец рано или поздно её убьет. Его жена правильно поступила. Если бы она не сбежала, то наверняка тоже погибла бы вместе с дочерью. Кто знает?» – говорила Прямоволосая, а Веснушка, хотя и поддакивала, но не преминула предостеречь: «Ты поаккуратней выражайся. И у стен есть уши». – И показала глазами на Ынчжу. Ынчжу повернулась в их сторону и посмотрела прямо на Веснушку, скрестив руки на груди. Это кого она назвала сейчас стеной?
«Что ты там делаешь? Если закончила мыть, тогда ступай», – сказала Веснушка.
Ынчжу вышла из библиотеки. От гнева её ноги дрожали, а в голове кипело. Она чувствовала себя оскорблённой, осознавая, что к ней так относятся из-за того, что она охранник. Ынчжу была этим шокирована, хотя и понимала, что обращение к ней как к охраннику вполне естественно. Нет, всё это из-за Хёнсу. Она никогда не мечтала о жизни жён других бейсболистов, которые ходили на модные показы, но муж как минимум должен был сделать всё, чтобы её так не оскорбляли. В своё время Хёнсу был против её работы охранником, но это его не извиняет. Если бы он был настоящим главой семьи, она бы не устроилась на это место, даже если бы он настаивал.
Ынчжу сварила две упаковки рамёна и съела всё одна. После этого гнев утих, но опять вернулось беспокойство. Она позвонила мужу.
«Да, слушаю», – ответил он. Голос его был тихим.
«Я хочу спросить тебя об одной вещи, – сказала она. – В тот день, когда я попросила тебя приехать сюда посмотреть квартиру, ты приезжал или нет?»
Хёнсу долго молчал. В эти мгновения адское пламя сжигало Ынчжу.
«Не приезжал», – наконец ответил муж.
Ынчжу успокоилась. Она решила не узнавать, почему так и что случилось в тот день; она решила поверить ему на слово и больше об этом не думать.
«Тогда всё нормально».
Она положила трубку и вышла из дома. Всё время у неё перед глазами возникали имена. Кан Ынчжу. Чхве Совон. Чхве Хёнсу. Имена, которые она написала в прихожей своей квартиры в городе Ильсан.
Она убралась возле контейнеров для мусора. Тщательно помыла бак для компоста. Затем подмела дорогу перед домом, вымыла лестницы. Закончив уборку, она с тряпкой пошла в библиотеку. Стараясь убежать от собственных мыслей, она убирала её уже третий раз за день.
После обеда в четверг прибыла команда технических сотрудников из головного офиса. Хёнсу, сопровождая их, попал на остров с сосной, запретное для всех место. По площади и по форме остров был похож на площадку для питчера. Земля была покрыта травой, сосны-близнецы – стоявшее в центре было раза в три толще, чем Хёнсу. Столб, на котором закрепили камеры наблюдения, находился рядом с сосной. Всего установили две камеры с инфракрасным излучением, каждая охватывала участок с углом обзора в сто восемьдесят градусов. Хёнсу, стоя под соснами, позвонил на охранный пост у главных ворот: «Видите меня?»
Из телефона раздался весёлый голос: «Видно даже волоски у вас в носу».
Заменили и камеру наблюдения на причале. А на вершине водонапорной башни установили огромный прожектор. Хёнсу в подавленном состоянии смотрел на эти технические новшества. Теперь они могут показать его сны всему миру. Хёнсу не знал, как пережить предстоящую ночь. Он мог рассчитывать только на везение. Либо он всю ночь будет бодрствовать, либо всё вокруг окутает туман, который окажется сильнее прожектора и инфракрасного луча.
Когда инженеры уехали, Хёнсу выпил две таблетки от страшно мучившей его головной боли. Глаза покраснели, уши заложило. Появилась боль в мышцах, сопровождаемая жаром. Хёнсу подумал, что сильно простудился. И было немудрено: не одну ночь он бродил под дождём, как бешеный пёс. И даже если у него что-то похуже, чем простуда, он в этом сам и виноват.
С семи часов вечера земля погрузилась в сумерки и туман. Хёнсу, который до сих пор сидел на охранном посту у главных ворот, поднялся. Уходя, он сказал ночному дежурному Паку:
«По дороге домой я хочу зайти на набережную, а ты последи, пожалуйста, за экраном. Давай посмотрим, что сильнее – новая техника или туман».
Пак ответил:
«Когда вы подойдёте к причалу, я дам вам знать».
Приблизившись к входу номер один, Хёнсу увидел очень яркий белый свет. Наверно, включили прожектор. Его луч охватывал очень широкое пространство, как свет маяка. Было видно, что он перемещается, совершая обороты в триста шестьдесят градусов. Луч мог бы даже добраться до первого моста, если бы местный волнистый ландшафт не преграждал ему путь. Хёнсу повернул за угол, миновал водонапорную башню и подошёл к причалу. В этот момент он получил сообщение от Пака:
Техника победила.
Хёнсу вышел на дорогу, ведущую к ферме Серён. Там было место, куда Совон ходил каждый день после обеда. Он сказал, что ходит туда покормить кота.
«Одному же страшно туда ходить».
На эти слова отца Совон улыбнулся. Его глаза говорили: за кого ты меня принимаешь?
«Может быть, сразу оставишь там много корма, и не надо будет ходить каждый день».
«Тогда О́ни расстроится. Он всякий раз выходит на дорогу и встречает меня».
Хёнсу все-таки беспокоился, что ребёнок ходит один в такой тёмный загон. Кроме того, ему было любопытно, что это за место. Поэтому он подумал, что надо бы туда сходить и посмотреть. Пока он поднимался по дороге, свет от прожектора раз пять проходил через лес. И Хёнсу неизменно оборачивался. У него было такое чувство, будто кто-то, высунув голову из озера, наблюдает за ним. Кто-то, кого он никогда не сможет забыть.
Хёнсу вошёл в загон, словно от кого-то прячась. Внутри было достаточно темно, но он сразу нашёл убежище О́ни. На полу лежал розовый плед, неподалеку стояли две пластиковые миски с водой и кормом. Рядом лежали средство от комаров и фонарик. Он подумал, что их, наверно, дал Совону Сынхван. Хёнсу взял фонарик и включил его. Свет был довольно ярким, несмотря на маленький размер фонаря. Он выключил его, положил на место и вышел оттуда. Место, конечно, не то чтобы очень уютное, но и опасности он не почувствовал.
Ещё не совсем стемнело. Хёнсу присел на настил под деревом хурмы. Головная боль все усиливалась. Он достал из кармана рубашки две таблетки. Запить было нечем, и он просто разжевал их и проглотил. Вкус был горьковатый, но он проглотил всё без остатка. Хёнсу сразу почувствовал, как обезболивающее средство упало в пустой желудок. Он прислонился к дереву и закрыл глаза, дыша прохладным вечерним воздухом, и вспомнил, что было утром.
Он проснулся от звонка будильника и сразу понял, что его взмокшее тело укрыто одеялом, а лежит он на матрасе. Он догадался, что о нём позаботился Сынхван. Хёнсу боялся Сынхвана, который наверняка знал, что Хёнсу каждый день рано утром уходит куда-то, и знал, куда исчезли его кроссовки. Знал, но не спрашивал. Что он замышляет? Хёнсу очень хотелось спросить, почему он ни о чём не спрашивает. С другой стороны, он чувствовал перед ним вину. Где-то глубоко в сердце у него было даже доверие к нему. Было чувство, что он мог бы стать ему другом. Хёнсу хотелось рассказать Сынхвану то, что он не рассказывал ни маме, ни Ынчжу. Ему захотелось сбросить с души бремя, которое он носил двадцать пять лет, сбросить его перед человеком, которого узнал совсем недавно. Хотел попросить его о помощи. Но это была вера, ничем не подкреплённая, и желание, которое никогда не сбудется. Хёнсу прекрасно понимал, что только он сам может себе помочь.
Но сделать он мог очень мало. Был только один способ избавить Совона от клейма сына-убийцы. Отдалить от себя жену и сына. Когда завершится развод, он, конечно, не сможет полностью оградить их от пересудов, но в какой-то мере это станет зонтиком, укрывающим их от опасности. Что ему предпринять дальше, можно будет решить и после развода, а пока необходимо подождать. Не важно, что он будет делать. Можно явиться с повинной, или жить в ожидании, пока его не арестуют, или покончить с собой.
Целые сутки он разрабатывал все эти планы. Затем стал претворять их в жизнь. Открыл счёт в банке, достал все заначки и, пока на рабочем месте не было остальных сотрудников, быстро нашёл в Интернете агентство по бракоразводным процессам. С чувством, словно выпускает в море бутылку с просьбой о помощи, он заполнил документы на развод. Конечно, он знал, что нелегко будет сообщить об этом Ынчжу. Она даже не пошевельнётся и останется непреклонной, как тюремные ворота, пока не осознает всю серьёзность происходящего. Её невозможно будет убедить. Она никогда не верила даже его объяснениям, на что он тратит ежедневно выделенные ею десять тысяч вон.
Он должен обо всём ей рассказать, чтобы они смогли спокойно развестись. Она, конечно, не сможет его понять, но развестись тогда будет легче. Когда дело касается Совона, она становится бесстрашнее любого супермена. Он знал это, но не мог решиться. Как можно открыть всю правду женщине, которая хохочет тебе в лицо, получив документы на развод? Поэтому он сказал ей совсем неожиданную правду. Нет, вернее не неожиданную правду, а ту, о которой он мечтал, которую много раз представлял себе – как он скажет ей, что больше не хочет с ней жить.
Звонок Ынчжу в обеденный перерыв оказался похожим на корень дерева, торчащий из земли. Он весь день спотыкался об этот корень.
«Я хочу спросить тебя об одной вещи. В тот день, когда я попросила тебя приехать сюда посмотреть квартиру, ты приезжал или нет?»
Он сразу понял. Наконец-то Ынчжу почувствовала что-то неладное. Значит, у него появилась возможность обо всём ей рассказать. Однако он сидел с остальными сотрудниками за обеденным столом – момент для признания был неподходящим. Он, еле проглотив кусок картошки, ответил: «Не приезжал». Ынчжу без колебаний сказала: «Тогда всё нормально». Она положила трубку, а Хёнсу навсегда потерял возможность ей открыться. Хёнсу был уверен, что она больше не спросит его об этом. По её голосу чувствовалось, что она успокоилась и больше не намерена возвращаться к этой теме.
У бесстрашной Ынчжу тоже были дела, с которыми она не могла справиться. Наверно, все люди избегают страшной правды, от которой никуда не деться. Такова уж человеческая натура.
«Добрый вечер!»
Услышав знакомый голос, Хёнсу очнулся. Он открыл глаза и увидел Ёнчжэ с фонариком.
«Ой! Где вы так повредили руку?» – спросил Ёнчжэ, указывая на левую руку Хёнсу.
«Чтобы попить крови, я сделал дырку», – глядя в глаза Ёнчжэ, ответил Хёнсу. Ёнчжэ засмеялся. Но смех прозвучал фальшиво: в нём как бы таилось острое лезвие ножа.
«Наверно, не так это серьёзно, как кажется, раз вы шутите над этим… Что вы тут делаете?»
Голос Хёнсу был размеренным, сердце билось ровно, мысли в голове успокоились: «Настроение не очень, поэтому я вышел прогуляться».
«Да, я слышал, что вы сегодня заменили камеры на острове с сосной. Теперь всё хорошо видно?»
«Ещё не знаю. Когда ночью опустится туман, тогда и узнаем, – сказал Хёнсу и добавил: – На сегодня моя смена закончилась».
Хёнсу поднялся и пошёл вниз по дороге. Он шёл, глядя только вперёд. Можно было и не посматривать себе за спину, всё и так было понятно. В его затылок, словно крючок, был воткнут взгляд Ёнчжэ. Хёнсу совсем не помнил, как он спустился по наклонной дороге. Когда он вдруг осмотрелся, то понял, что стоит на смотровой площадке, держа в руке бутылку сочжу. Он уставился на бутылку в руке. Хёнсу подумал, что не сможет сегодня вечером опьянеть, даже если выпьет всю бутылку. Но Хёнсу и не мог сегодня пить. Нельзя было пить. В пьяном состоянии невозможно победить мужчину из сна. В его сердце боролись два голоса. Один говорил: «Хватит, умри». Другой: «Лучше сдавайся». Хёнсу бросил бутылку с сочжу вниз.
Хёнсу ушёл со смотровой площадки, когда было за полночь. Он зашёл в магазин видеокассет и взял напрокат два фильма ужасов. Сегодня Ынчжу не ночует дома, но он всё равно не хотел ложиться на кровать в комнате. Лучше бодрствовать, сидя в гостиной.
В гостиной было темно. Как и в комнате Совона. В прихожей стояли две пары обуви. Баскетбольные кроссовки Совона и трекинговые ботинки Сынхвана. Хёнсу положил кроссовки в стиральную машину, налил в таз холодную воду и поставил его сверху на крышку стиральной машины. Когда он её откроет, таз упадёт и произведёт грохот, который сможет любого пробудить от глубокого сна. Хёнсу думал, как и накануне, поставить стулья в прихожей, но вспомнив о Сынхване, оставил эту затею. Вместо этого Хёнсу включил на телефоне функцию будильника с интервалом в тридцать минут, а чтобы не разбудить других, воткнул в телефон штекер наушников. Всё было готово. Оставалось просто смотреть фильмы. Конечно, нельзя было всё время бодрствовать, но сейчас он не должен засыпать. Он поставил видеокассету, убавил звук и сел на диване в гостиной.
Фильм обманул его ожидания. Он был не таким страшным, чтобы от него волосы вставали дыбом и рассеивалась дрёма. Зомби толпой жрали ужасную еду и ходили туда-сюда. А в другом фильме главным героем был интеллигентный вампир, который что-то очень долго и нудно рассказывал. Хёнсу чувствовал, что глаза тяжелеют. Через некоторое время он уже не видел субтитров, глаза не фокусировались ни на чём, и даже страшная головная боль куда-то ушла. Когда прозвучал третий звонок будильника, Хёнсу встал и выпрямился, а после четвёртого опустил голову и стал клевать носом. Ещё совсем недавно он пытался заснуть с помощью алкоголя. А с тех пор как появился мужчина из сна, в определённое время его начинало очень сильно размаривать. Не важно где и каким образом. Даже когда Хёнсу шёл, его все равно начинал подкашивать сон. Хёнсу изо всех сил старался поднять тяжёлую, как земной шар, голову, и смотреть фильм. Оставалось два часа… надо было держаться…
Хёнсу почувствовал, как внутри него зашевелился мужчина, он вставал. Мужчина взял в руки по трекинговому ботинку и стал спускаться по лестнице. Хёнсу пошёл за ним. Всё исчезало в тумане: фонари перед особняком, сирень во дворе, мокрая стена сто первого дома. Хёнсу показалось, что за окном он увидел лицо Ёнчжэ. Хёнсу не удивился. Не было времени удивляться, потому что лицо быстро исчезло. Мужчина уже выходил через калитку. Хёнсу побежал за ним и посмотрел поверх калитки.
Как по волшебству, туман рассеялся. На небе стояла полная луна с красным оттенком. Под лунным светом поля, засеянные сорго, тоже стали красными, словно ярко горящий огонь. Тропинка между полями отливала белым светом, как лестница, ведущая к небесному раю. Мужчина, стоя посередине дороги, подал рукой сигнал: иди сюда, всего один шаг и сможешь войти.
Хёнсу с удовольствием сделал шаг за калитку. В этот момент очень острые и крепкие зубы вонзились в его ногу. Страшная боль, словно раздробилась кость, выдернула его из потустороннего мира в реальность. С криком он открыл глаза.
Его окутал туман. Будильник на его мобильнике громко звенел. Над головой на калитке светила лампа. Босая нога, ступившая за калитку, угодила в капкан. Мощный и с острыми зубами, как у крокодила. Капкан. Страшная боль охватила ногу и поднялась до поясницы. Он схватился за ногу и упал навзничь. Он изо всех сил пытался раздвинуть створки капкана, но это было невозможно, потому что вернулся Воротила. Хёнсу точно помнил, что шёл, словно маршируя, с кроссовками в руках, но сейчас левая рука совсем не двигалась. Она повисла и качалась, как маятник в настенных часах. Одной правой рукой он ничего не мог сделать. Чем настойчивей он старался избавиться от капкана, тем глубже вонзались в плоть его зубцы. Вся нога была в крови, которая била фонтаном и сочилась на землю. Хёнсу опустил ногу и изо всех сил стиснул зубы, но всё равно застонал.
«С вами всё в порядке?»
Из-за спины донёсся осторожный голос, и вскоре перед ним возник Сынхван. Приговаривая «Боже мой! Боже мой!», Сынхван положил фонарик на землю, раздвинул челюсти капкана и освободил ногу Хёнсу. Затем снял с себя рубашку и перевязал ею рану.
«Вставайте».
Сынхван положил руку на плечо Хёнсу и изо всех сил пытался его поднять. Хёнсу не мог помочь Сынхвану. Голова сильно кружилась. Лес перевернулся. Сознание улетело далеко к горизонту.
«Пожалуйста, вставайте, – доносился из-за горизонта тихий голос Сынхвана. – Я не могу вас нести».
Хёнсу совсем не хотелось вставать. Он откинул руку Сынхвана и потянулся своей, ища что-то возле ног. Левая рука по-прежнему бессильно висела. Правая, которая ощупывала землю, нашла что-то и подняла с земли. Это были кроссовки Совона. Одну он обнаружил у калитки, другую – немного дальше под деревом. Как только Хёнсу нашёл кроссовки, он сразу закрыл глаза. В его дыхании послышался лёгкий храп. Либо он опять заснул, либо потерял сознание – Сынхвану трудно было понять. Только одно было ясно: он не может его нести. Надо обязательно его разбудить и заставить встать на ноги.
Сынхван побежал по заднему двору сто второго дома. Через открытое окно он влез в комнату. Совон ждал его, сидя на кровати. Видно было, что он очень напряжён, словно ёжик, который натолкнулся на змею.
«А папа?»
«У калитки».
Некогда было объяснять ситуацию и не было времени снять обувь. Сынхван в трекинговых ботинках бросился в гостиную, схватил рубашку от формы Хёнсу, которая лежала на диване, и стал в её карманах что-то искать. Насколько ему было известно, там должны были быть ключи от машины. Хёнсу всё всегда клал в верхний карман. Кошелёк, листочки для записи, визитки, сотовый… Только ключа там не было. В брюках он нашёл лишь две монетки по сто вон. Сынхван начал непроизвольно дёргаться.
«Что вы ищете?» – подойдя, спросил Совон.
«Ты знаешь, где ключи от машины отца?»
«В кухонном ящике. Мама забрала их. Сказала, что офис недалеко, и велела ходить туда пешком, чтобы не тратить бензин».
«Ты можешь их принести?»
Вскоре ключи от машины оказались в руке у Сынхвана.
«Я тоже пойду с вами», – сказал Совон.
Сынхван задумался. Ему и Хёнсу, обоим нужна чья-то помощь. Но вряд ли можно получить её от Ынчжу, которая сейчас находится на охранном посту. Хёнсу шёл в состоянии глубокого сна и угодил в капкан. Как полагал Сынхван, в гораздо более опасном состоянии, чем раненая нога, находилось сознание Хёнсу, которое, получив сильнейший шок, стало абсолютно уязвимым. Если ещё добавить к этому внешний раздражающий фактор, тогда может случиться такое, отчего надломленная защитная система сознания рискует совсем разрушиться. И если уж брать кого-то в качестве помощника, то только человека, который может его успокоить. Конечно, Совон был самым подходящим для этой роли. Надеясь, что он не ошибся, Сынхван сказал: «Если ты обещаешь, что не разнервничаешься, тогда я возьму тебя с собой».
Но он зря беспокоился. Совон, увидев лежащего у калитки отца, не испугался и не бросился к нему. Даже увидев его окровавленную ногу, Совон не закричал и не заплакал. Просто присел рядом с отцом и разбудил его, тихо шепча ему, словно заклинание: «Папа, открой глаза. Вставай. Надо идти в медпункт».
У Сынхвана было такое ощущение, будто он увидел чудо. Хёнсу, который, казалось, совсем лишился сознания, открыл глаза. И потом встал, опираясь на руку Сынхвана. Конечно, Хёнсу волочил ногу и крепко держался за Сынхвана, но всё-таки он своим ходом добрался до машины и сел в неё.
Дверь в медпункт открылась спустя пять минут после того, как они начали в неё стучать. Процедура длилась больше двух часов. Врач израсходовал три бутылки физиологического раствора. Полностью промыл рану и зашил её, сделал рентген и наложил гипс, взял кровь для анализа и поставил капельницу с раствором Рингера, потом сделал целых пять уколов и только после этого оставил Хёнсу отдыхать в процедурной. Совон сидел рядом с отцом, который, измотанный, лежал на кушетке. В это время Сынхван в одной футболке находился в кабинете врача и отвечал на вопросы.
«Вы каждый раз привозите раненых именно поздно ночью? Надеюсь, на этот раз привезли знакомого».
У врача была хорошая память, он прекрасно помнил события трёхмесячной давности. Сынхван из всех вариантов ответа выбрал, казалось, самый правдоподобный: «Он мой брат».
«А-а-а… Тогда тот другой был вторым братом? Вы случайно ничего от него не слышали?»
Сынхван удивился и посмотрел на врача.
«Я всё очень подробно рассказал ему по телефону и велел самым внимательным образом следить за пациентом».
«Ну, о чём вы…»
«В тот день, когда он порезал вену, сюда позвонил его младший брат. Он спросил меня, была ли это попытка самоубийства, и я ответил, что, возможно, это регулярное мазохистское действие, поэтому лучше проконсультироваться с психиатром. Вы не водили его к нему? Хотя вижу, что нет».
Сынхван задумался. Он слышал, что младший брат Хёнсу живёт в Сеуле, но как он в такое раннее утро узнал, что Хёнсу поранился, и позвонил сюда? Тем более что вряд ли Хёнсу сам ему об этом сообщил.
«Как бы то ни было, ему сегодня повезло. Конечно, рана глубокая, и кость сломана, но она не раздробилась, и связки целы. А у животного, если оно попадает в капкан, лапа ломается пополам».
«Тот, который представился братом, как его зовут?»
Врач на вопрос Сынхвана сделал недоумённое лицо: «А что? Какие-то проблемы?»
«У него, кроме меня, больше нет младших братьев».
«Тогда кто это был? Не проверив, я обычно никому не говорю о состоянии больного, но тот назвал даже точный номер паспорта пациента».
«Вы случайно не записали его номер телефона?»
«Не записал, но поскольку это было четыре дня назад, думаю, он остался на телефоне».
«Вы можете его найти?»
Врач, немного волнуясь, начал искать.
«Судя по времени, я думаю, что вот этот номер. Он мне звонил прямо перед обедом».
6 сентября, 11:50. У номера был код города С. Сынхван записал его в свой мобильный.
Сейчас уже 6:50. Надо отвести Совона домой. Пора позвать Ынчжу. Когда Сынхван вошёл, Совон встал. По выражению его лица было видно, что ему не терпится узнать, что сказал врач.
«Ему сделали обезболивающий укол, поэтому на время он не чувствует боли. Но рана глубокая, поэтому будет долго заживать».
«Он должен остаться здесь?»
«Нет, ему надо поехать в большую больницу, где есть ортопедическое отделение. Там он должен пройти курс лечения».
Совон кивнул. А Сынхван дал ему поручение: «Ты пойдёшь к маме и скажешь ей то, что я скажу. Только будь осторожен, чтобы мама не сильно испугалась».
«Хорошо. Я попробую».
«Скажи ей, что папа утром пошёл погулять в лес и попал в капкан. Сейчас он после лечения спит под капельницей. Хорошо?»
Совон кивнул головой. Сынхван проводил его до двери, затем прошёл к телефонной будке. Он набрал номер, который записал себе в мобильный. Ответил женский голос: «Спасибо за звонок. Стоматологический центр О Ёнчжэ».
Сынхван повесил трубку. Он и так уже догадывался. О Ёнчжэ и Хёнсу – оба были в схожей опасной ситуации, но находились на противоположных полюсах. О Ёнчжэ был отцом убитого ребёнка, он походил на огромный автомобиль, который с большой скоростью несётся к своей цели, готовый даже к лобовому столкновению. А Хёнсу с большой вероятностью является этим убийцей. Он напоминал тонущий корабль. Между этими двумя полюсами «что-то» происходит. Сынхван никак не мог понять что. У него не было никаких зацепок, чтобы найти отгадку, и поэтому было страшно.
Сынхван пошел к Хёнсу. Тот тихо стонал. Стон был похож на плач. Выражение лица было таким, словно он видит кошмары. Сынхван слегка потряс его за плечо.
«Хёнсу!»
Хёнсу открыл глаза. Он замер, его взгляд был направлен в пустоту. Казалось, что дыхание остановилось. Открыв рот, Хёнсу не выдыхал, словно человек, который во время сна сильно храпел и, запнувшись, перестал дышать.
«Хёнсу!»
Взгляд Хёнсу медленно скользил по пустоте и, наконец, встретился со взглядом Сынхвана. Во взгляде Хёнсу можно было уловить, что он только что всплыл на поверхность сна. Из приоткрытых сухих губ послышалось дыхание, напоминающее звук свирели. Оно было кисловатым и горячим.
«Как вы, ничего? Позвать врача?»
Взгляд Хёнсу намертво остановился на Сынхване и не двигался. В его глазах отражалось очень многое из того, что он хотел сказать. Гнев и страх, отчаянная попытка человека, который хочет убежать от реальности, отчаяние человека, стремящегося к мраку. Сынхван убрал руку с плеча Хёнсу. На душе было тяжело.
«Дай, пожалуйста, стакан воды», – сказал Хёнсу после долгого молчания. Сынхван налил воды в бумажный стаканчик, который стоял на столе. Хёнсу привстал на кушетке и залпом его выпил. Затем снова воцарилось молчание. Судя по позе Хёнсу, он не собирался опять ложиться. Его выражение лица ясно говорило, что он хочет что-то сказать. Сынхван подложил подушку под спину Хёнсу.
«Ты когда-нибудь видел огромное поле сорго, которое простирается до горизонта?»
«Нет. Я видел только небольшое поле на склоне горы».
«У сорго, растущего в поле, обычно длинный стебель и крупные зёрна. Меньше чем за три месяца зёрна созревают и наливаются багрянцем. В летнюю ночь, когда светит луна и дует ветер, поле сорго выглядит словно море, волны которого побагровели. В деревне, где я родился и вырос, было такое поле. За ним возвышалась огромная тёмная каменистая гора, заслонявшая горизонт. Она была похожа на пустыню. Из сухой потрескавшейся земли, как дым, поднимался туман. В воздухе стоял солёный запах, потому что вдали, за горизонтом, было море. Как-то я вместе с другими детьми поднялся на эту гору и смотрел оттуда на море. С противоположной стороны у подножия горы находилась маленькая деревушка, и на очень высоком обрыве стоял белый маяк…»
Хёнсу прислонился затылком к стене и посмотрел в окно. Опять пошёл дождь.
«Мы называли эту деревню Деревней с маяком».
Глаза Хёнсу опять будто уставились во тьму.
«В тёмную ночь, когда не было луны, я обычно один доходил до края поля сорго. Чтобы увидеть свет маяка, мерцающий за горизонтом. Мне было двенадцать лет, когда я начал заниматься бейсболом в школьной секции. В то время я очень хотел стать настоящим бейсболистом. Взрослые много раз велели мне не ходить в поле сорго, когда на небе нет луны. Потому что стебли достигали двух метров в высоту и впереди ничего не было видно, к тому же проходы между рядами были очень запутанными, и ребёнок мог легко там заблудиться. Попав в лабиринт поля сорго, можно блуждать там целый день. Кроме того, где-то в середине поля был старый колодец. Он выступал всего на метр над землёй, но был очень глубоким. Смотришь вниз в колодец, а дна не видно. Такой глубокий. Никто не знал, когда его вырыли. Все думали и гадали, сходясь на том, что его когда-то выкопал хозяин поля. Взрослые говорили, что детям ни в коем случае нельзя ронять туда обувь. Ребёнка, чья обувь туда упадёт, колодец обязательно заберёт к себе. Вроде бы говорили, что был один мальчик, который провалился в колодец и погиб, это было задолго до нашего переезда в те места. После того случая взрослые попросили хозяина поля забросать этот колодец землёй, но тот не стал, наоборот, обвинил их в том, что они без разрешения заходят на принадлежащее ему поле. Хозяин поля проживал в уездном городе».
Хёнсу закашлялся. Похоже, у него пересохло в горле.
«Ты когда-нибудь слышал шёпот сорго?»
«Нет».
Сынхван налил воды в новый стаканчик и подал Хёнсу.
«В разгар лета бывали такие дни, когда вокруг становилось очень тихо. Палило солнце, и было душно, словно ты находился в стеклянной бутылке. В этот момент все звуки замирали. Цикады, дети… Всё умолкало. Именно в такие минуты, когда не было ни ветерка, из поля сорго раздавался звук, напоминающий рокот волн или похожий на шум деревьев, раскачивающихся во время тайфуна. Казалось, одновременно шипели несколько десятков котов. Мне сказали, что именно этот звук приманивал к колодцу человека, уронившего в него обувь. Мне сказали, что в колодце покоятся останки уже нескольких десятков людей, которые, одурманенные этим звуком, упали в колодец. Я ходил туда втайне от всех. Причём один. Днём я должен был всегда ухаживать за младшими. Мама работала в уездном городе на мукомольном заводе. Она должна была зарабатывать вместо отца. Мой отец участвовал во Вьетнамской войне и потерял там руку. Он был инвалидом войны. Кроме этого, у меня есть ещё несколько слов, которыми я мог бы описать отца. Деспот, пьяница, картёжник, тунеядец, однорукий, дебошир. Из-за него находиться дома было всегда опасно. Мой папа, насколько я знаю, был человеком, который чётко разделял то, что ему нравилось, и то, что не нравилось. Его пристрастия всегда менялись в зависимости от ситуации и человека. Возьмём, например, бейсбол. В то время в Корее были очень популярны бейсбольные соревнования между школьниками старших классов. Во время национального чемпионата по телевизору показывали матчи, и отец не ходил даже играть в карты, а смотрел все игры. Поставив перед собой несколько бутылок сочжу и непрерывно выпивая, он смотрел соревнования. Однако, когда его любимым спортом захотел заняться сын, ему это совсем не понравилось. В то время все домашние дела лежали на мне. Я ухаживал за младшими, занимался уборкой, три раза в день накрывал на стол для отца и мог освободиться от всех этих дел, только когда мама возвращалась с работы. Проблемы возникли после того, как я стал заниматься бейсболом и начал поздно возвращаться домой. Папа сердился, потому что ему стало неудобно жить. Каждый раз, когда я поздно приходил с тренировки, он до полусмерти избивал меня. Я никогда не мог понять, почему мама вышла замуж за такого мужчину. Мама даже ни разу с упрёком не посмотрела на своих детей, как бы ей ни было тяжело. А папа, наоборот, каждый раз, напившись, избивал всех, кто попадался ему под руку. Жену, детей и даже жителей деревни. Он всех бил и пинал. Он не распускал кулаки только два раза в день: когда чистил зубы и спал. Все в деревне знали, когда он возвращается домой после пьянки. Он шёл, размахивая протезом, и распевал:
Чёрный-чёрный от загара старший сержант Чхве из Вьетнама наконец-то вернулся.
Плотно закрытый рот и очень тяжёлая каска…
Младший брат обрадовался и бросился ему в объятия. И все обнимали его.
Вот так тихо напевал он, словно декламировал стихи.
Я мечтал, чтобы кто-нибудь заткнул ему рот. Надолго или даже навечно. Мне уже и младшие надоели. Для двенадцатилетнего мальчика, который только начал бредить бейсболом, заботиться о трёх маленьких детях было очень тяжело. Тем более что мне приходилось отвечать за всех и за всё. Например, за то, что моя младшая сестра сломала радиоприёмник отца, что братик, который едва начал ползать, съел что-то и у него случилось расстройство желудка, и даже за то, что мама поздно возвращалась домой. Отец избивал меня за всех. Когда я жаловался маме, она меня обнимала и утешала, говоря: «Ты опора нашей семьи. Для младших ты ещё и вместо мамы. Я живу, только полагаясь на тебя».
А мне совсем не нравилось быть мамой для младших и опорой для всего дома. Но я не мог сказать об этом маме, ведь она должна была зарабатывать деньги. Перестань она работать, и мы бы все превратились в попрошаек. Именно поэтому я стал ходить по ночам к колодцу. Колодец в поле сорго был для меня могилой всех обязанностей, возложенных на меня. Однако я боялся смерти и не смог бросить туда свои ботинки. Я просто стоял у колодца и представлял всех людей, смерти которых желал. И мысленно бросал туда их обувь. Обувь отца, среднего брата, младшей сестры и самого маленького братишки. Не было ничего, что я бы не мог бросить туда в своих мечтах. Однажды я сбросил целый дом. Когда я сбрасывал всё ужасное, что было у меня на сердце, я начинал чувствовать себя виноватым. Это хотя бы помогало мне относиться к отцу и младшим с толикой любви. Кажется, примерно в конце летних каникул в воскресенье учитель по физкультуре, отвечающий за бейсбольную команду, позвонил к нам домой. Ответила мама. Похоже, он попросил отправить меня в школу. Мама велела мне переодеться в спортивный костюм и идти в школу. Там я увидел огромного мужчину. Мне сказали, что он тренер по бейсболу в одной начальной школе города Кванчжу. Тренер пояснил, что приехал в нашу школу, потому что мой учитель по физкультуре сообщил ему, что у него есть талантливый кэтчер. В этот день я впервые в своей жизни примерил на себя форму кэтчера. А на руку надел настоящую кожаную перчатку. Тренер заставил меня ловить, бросать и отбивать мяч. Затем, никак не оценив мою игру, спросил, сколько мне лет. Услышав, что мне двенадцать, он сказал, что хочет встретиться с моими родителями, добавив, что это дело откладывать нельзя. Я ничего не понял, но привёл его домой, переживая, что вдруг папа окажется дома. С другой стороны, я утешал себя тем, что мама же дома и, если что, она спасёт меня. Но в этот день по закону подлости папа был дома, а бейсбольный тренер сказал ему то, что тот даже представить себе не мог. Он сказал, что хочет перевести меня к себе в школу и научить играть в настоящий бейсбол. Что у меня есть физические данные и врождённый талант, но, если сейчас мной не заниматься, я могу всё потерять. Он добавил, что знает о финансовом положении нашей семьи, поэтому может сам содержать и учить меня. Мама спросила тренера, правда ли, что у меня есть талант. А папа замахал резиновым протезом и выгнал тренера вон. Я проводил его до места, где стояла его машина, мечтая, что он заберёт меня тайком от отца. Тренер с жалостью посмотрел на меня, но сел в машину. Потом снова вышел из неё, достал из багажника кожаную перчатку, написал на ней свой номер телефона и велел обязательно ему позвонить, если родители передумают. Мне казалось, что это сон. Я был настолько счастлив, что не мог спать. Маслом я протёр перчатку, положил её у изголовья и то и дело её трогал. Я дал себе слово, что обязательно уговорю маму и поеду к тренеру. А утром, когда я встал, увидел, что перчатка исчезла. Выйдя из комнаты, я нашел её, разрезанную на куски – они валялись на полу в гостиной. Папа раскромсал её ножницами, вернувшись домой пьяным. Слёзы у меня лились ручьём».
Хёнсу остановился и сглотнул. У него были красные глаза.
«В ту ночь отец допоздна не возвращался. Было уже за полночь. Я тайком от мамы пошёл в поле сорго. Ботинки отца, которые он никогда не носил, да и некуда ему было их надевать, хотя надо было всегда чистить, я взял с собой. Ночь была туманной. Солёный запах моря стал сильнее, а шёпот сорго – громче. Мне казалось, что откуда-то доносится песня отца. Мне было ужасно страшно, но, с другой стороны, ненависть перевесила страх. Когда я добрался до колодца, мне почудилось, что я услышал голос отца. Хёнсу! Хёнсу! Я бросил один ботинок в колодец и закричал: «Заткнись и больше не возвращайся домой». В этот момент донёсся настоящий голос отца… Хёнсу! Хёнсу-у-у!.. Голос был хриплым. Он звал то тише, то громче. Он звал меня, как сумасшедший. Я подумал, что это говорит колодец, потому что другие дети рассказывали мне, что колодец живой и словами одурманивает людей. Я сильно дрожал, но кинул вниз и второй ботинок. Умри! Сейчас же умри и больше не возвращайся домой! Голос отца стал ещё громче, он уже был словно гром. Хёнсу! Хёнсу-у-у!.. Я зажал уши и попятился назад, а потом повернулся и изо всех сил побежал. Я долго бежал, но деревня не появлялась. Я не мог избавиться от голоса, кричащего «Хёнсу!». Было такое ощущение, что я делаю шаг вперёд, а меня на два шага отбрасывает назад. Мне казалось, что я навечно останусь в этом поле. А потом в какой-то момент я заметил, что голос исчез. Обернувшись, я оказался у дома. Я посмотрел на себя под светом фонаря. У меня был ужасный вид: мокрый от пота, в грязной одежде и порванных внизу брюках, ноги в крови».
Хёнсу опять прервал свой рассказ. Похоже, он пытался унять нахлынувшие на него эмоции.
«На следующее утро я узнал, что со мной говорил не колодец. Рабочий, который пришёл в поле сорго, нашёл у колодца обувь и одежду моего папы. Жители деревни все прибежали на поле. Глава деревни посветил внутрь колодца и сказал, что ему кажется, что в воде он видит лицо человека. Велел подойти и посмотреть. Но мы с мамой испугались и не смогли даже приблизиться к колодцу. Туда спустился ныряльщик, который пришёл из Деревни с маяком. Через некоторое время верёвка дважды дёрнулась, и люди начали её вытягивать. И подняли моего папу. Я не мог дальше смотреть, потому что мне казалось, что широко открытые глаза злобно смотрят на меня. Наверно, упав в колодец, он потерял сознание, но потом очнулся и стал звать меня. Колодец был очень глубоким, но воды было не так много. Как сказал ныряльщик, примерно два метра глубины. Наверно, когда я бросал ботинки отца, меня звал не колодец, а сам отец. Люди из деревни говорили, что всё это странно. Почему он туда полез? Судя по тому, что он перед этим снял одежду, он оказался там не случайно. Да и по характеру он был не такой человек, который мог бы покончить с собой. Поэтому все решили, что он погиб по пьянке. Мама уехала из этой деревни ради меня. Каждый раз, когда я засыпал, я видел сон. Во сне появлялся мужчина без чётких очертаний лица и тащил меня из дома. Каждую ночь я, как привидение, ходил у колодца на поле сорго. И бросал в него без разбору любую обувь. Люди в деревне говорили маме, что, пока я совсем не свихнулся, надо показать меня врачу. Мужчина из сна исчез только тогда, когда мы покинули деревню… Но зато появился Воротила. До окончания университета я всё-таки мог с ним бороться. Пока он появлялся не так часто, свои ошибки кэтчера я мог перекрыть успехами в качестве бэттера. Однако, как только я начал играть в профессиональной лиге, Воротила меня пересилил. Процветал не я, а он. Он исчез только тогда, когда я бросил бейсбол. Но сейчас, кажется, вернулись сразу оба – Воротила и мужчина из сна. Судя по тому, что я вытворяю каждую ночь. Я вот только сейчас понял, что прошлые шесть лет были для меня самым мирным периодом в жизни, хотя я потерял и мечту, и страсть, и смысл жизни… Зато у меня был Совон. Он мой последний мяч».
На лице у него появилось какое-то сомнение. Сынхван молча ждал.
«Ты можешь немного подождать. Я его…»
Дверь резко распахнулась. Внутрь ворвалась Ынчжу. Хёнсу замолчал, а Сынхван встал со стула. Она была в форме, наверно, прибежала сразу же после работы. Встала рядом с кроватью и посмотрела на сидящего Хёнсу. Хёнсу, опустив глаза, пальцами теребил бумажный стаканчик.
«Сынхван, что случилось?» – спросила она, по-прежнему глядя на своего мужа.
«А, да, это…»
«Ты не опаздываешь на работу?» – спросил Хёнсу у Сынхвана.
«Да, я уже совсем опоздал».
Сынхван сделал вид, будто смотрит на часы, и быстро направился к двери.
«Я приду за вами, когда закончится капельница».
Когда он открыл дверь, снова раздался голос Хёнсу: «Ты не видел кроссовки Совона?»
Вы же сами держали их в руках, хотел было сказать Сынхван. Но потом он вспомнил, что Хёнсу пришёл в медпункт с пустыми руками. Подумав ещё, он вспомнил, что, вернувшись с Совоном к Хёнсу, он заметил, что кроссовки исчезли.
«Наверно, они в машине. Я заберу их».
В машине их не было. По дороге от машины до калитки Сынхван также их не нашёл. У калитки кроссовок тоже не было. Он начал вспоминать всё, что произошло. Когда он пошёл домой за ключом от машины, Хёнсу держал кроссовки. Значит, они исчезли, пока он отлучался. Значит, Хёнсу потерял кроссовки в тот короткий промежуток времени, когда он лишился сознания. Кто же их забрал? Может быть, тот, кто установил капкан. Почему он взял именно обувь Совона? Неужели этот человек знал, какое значение имеет эта обувь для Хёнсу? Я и сам-то только что узнал. А как он мог узнать? Зачем взял их? Сынхван почувствовал, что тучи сгущаются. Что же на самом деле происходит?
Защитить во что бы то ни стало обувь Совона от мужчины из сна было главным делом Хёнсу. Бросить кроссовки Совона в озеро означало бы смерть Совона. Наверно, поэтому он прошлой ночью спрятал его обувь в стиральной машине и поставил на неё таз с водой. Только проблема заключалась в том, что мужчина из сна видел всё, что делал Хёнсу, и видел глазами самого Хёнсу.
