Глава 34
В истории о том, как конгрессмен на «Харлей-Дэвидсоне» попытался отправить в отставку пережившего покушение федерального судью, было достаточно смачных подробностей, чтобы каждый захотел отхватить себе кусочек.
Все утро я в ужасе наблюдал за тем, как цитаты из речи Джейкобса и реплики Берда со скоростью сплетни разносились по Интернету и кабельным каналам. Друзья по колледжу, юрфаку, знакомые по Сенату – многих из них я не видел уже много лет – присылали мне сообщения и электронные письма, либо выражая моральную поддержку, либо спрашивая, что отвечать на вопросы журналистов. Дважды звонил сенатор Франклин.
Все звонки я перенаправлял на голосовую почту. Даже от Элисон. От Элисон в первую очередь.
Но избегать ее без конца все же было нельзя, поэтому после пятой или шестой попытки с ее стороны я наконец снял трубку и сказал:
– Привет.
– Господи, ну почему ты не отвечал? – пронзительным голосом произнесла она.
– Потому что был занят, – ответил я, может быть чуть резче, чем следовало.
– Я так понимаю, ты видел это… это…
– Пресс-конференцию?
– Да. Если ее, конечно, так можно назвать. Неужели этот козел действительно может так делать? Просто взять и обвинить тебя в… в…
– В коррупции? Видимо, может. Если подумать, я ведь и правда необъективен, просто причина не та, что он думает.
– Но неужели он действительно… я хочу сказать… он может добиться твоей отставки?
– Слушай, ты позаботься о Сэме, а с работой я сам разберусь.
В трубке послышался далекий звонок стационарного телефона.
– Наверняка очередной репортер, – сказала жена, – они звонят каждую минуту. Я думала, нашего номера нет в справочнике.
– Журналисты узнают координаты по своим каналам.
– И даже адрес? Они что, скоро явятся к нам домой?
– Не думаю. Дальше нашего абонентского почтового ящика им не продвинуться.
После Инцидента и назначения меня судьей я, с помощью приятеля из Департамента национальной безопасности, принял меры, чтобы наш адрес не появился в базах общего доступа, и теперь молился, чтобы это сработало. Я не знал, что подумают похитители, когда увидят у нас на подъездной дорожке вереницу фургонов новостных телеканалов.
– А что мне делать, если кто-нибудь из них все-таки появится? – спросила она.
– Скажи, что они посягнули на частную собственность, и пошли их куда подальше.
– А ты… ты не можешь сейчас приехать домой? Рядом с тобой я бы чувствовала себя лучше.
– Я сейчас не могу отсюда выйти, – сказал я, бросив взгляд в окно, – к тому же есть опасность, что кто-нибудь из журналистов проследит за мной и выяснит, где мы живем. Может, тебе лучше поехать к маме? Или к Карен? Собери сумку. Переночуй у них. Может, даже останься на несколько ночей.
Это оградило бы жену и Сэма от репортеров. И дало бы мне возможность с ней не разговаривать. К тому же она не сможет сбегать на свидания к Полу Дрессеру, правда? Я представить себе не мог, чтобы Джина или Карен знали и поддерживали ее в этом.
– Ну да, думаю, мы… Привет, сынок… – сказала Элисон потеплевшим вдруг голосом. – Я как раз разговариваю с папой.
Очевидно, в комнату вошел Сэм. Я слышал, как он что-то говорит, но слов разобрать не мог. Услышал только ответ Элисон:
– Нет, малыш, у мамы все хорошо.
Он опять произнес что-то неразборчивое.
– Ах ты, мой славный, хороший мальчик. Давай ты спустись и посмотри еще одну программу. Как только мы с папой закончим разговаривать, я сделаю тебе корн-дог.
Элисон подождала, вероятно, пока Сэм не вышел, и прошептала:
– Он сказал, что я грустная, и спросил, все ли у меня в порядке.
– Наш мальчик любит свою маму, – сказал я и буквально оцепенел от этой мысли. Кто бы ни был причиной этого ужаса и как бы плохо ему самому ни было, Сэм все равно старался поддерживать свою мать.
– Скотт, – тихо продолжала Элисон, – я здесь просто схожу с ума. А если кому-нибудь из журналистов станет известно о… о том, почему ты вынес такой приговор?
– Не станет. Если это кому-то и известно, то только похитителям, но я не думаю, что они станут устраивать пресс-конференции.
– А если кто-нибудь пойдет в школу и выяснит, что мы больше не водим туда детей? Или если одну из моих сестер прижмут к стене с микрофоном в руках и она решит тебя защитить?
– О господи. Вели им молчать. Они в обязательном порядке должны…
– Да знаю я, знаю. Я хочу сказать… что угодно может пойти не так. Просто… все выходит из-под контроля.
А ты только сейчас это заметила? – хотелось закричать мне. Но едкий комментарий был бы совершенно бесполезен. Вместо этого я решил сказать ей горькую правду:
– Послушай, я понимаю, что моя роль – успокаивать тебя и утешать, но ничего хорошего я сейчас сказать не могу. Ты совершенно права. Ситуация вышла из-под контроля. Причем давно. Мы ничего не…
Я уже хотел было сказать «Мы ничего не можем сделать», но меня вдруг осенила мысль: может, она паникует, потому что ситуация вышла из-под ее контроля? Может, она начала бояться разоблачения только теперь, потому что они с Полом Дрессером чего-то не предусмотрели? Я воспользовался другим местоимением, чтобы закончить фразу:
– Я ничего не могу сделать.
– Да, я… Я знаю. Хорошо. Думаю… Думаю, мы с Сэмом поедем к маме. Останемся там на ночь. Может, на две.
– Хорошая мысль, – сказал я, – созвонимся позже.
– Договорились. Я тебя люблю.
Я набрал в легкие побольше воздуха, напомнил себе, что доказательств о причастности Элисон к похищению у меня нет, только смутная гипотеза, и произнес:
– Я тебя тоже.
Команды телевизионщиков постепенно разъехались. Некоторые продержались только до обеда, другие ждали до вечера, в надежде, что я выйду по окончании рабочего дня. Последняя сдалась только после захода солнца.
Я просидел в кабинете еще час, а потом торопливо вышел, готовясь встретить натиск криков и осветительных ламп.
Но ничего такого не произошло. По дороге домой я позвонил Элисон. Она предложила мне тоже ехать к ее матери, но я отказался, сказав, что хочу создать в глазах похитителей видимость нормальной жизни.
Я поговорил пару минут с Сэмом – дольше удерживать его внимание мне не удалось – и весь остаток дороги, а потом и вечер, провел один в состоянии уныния и подавленности.
На следующее утро я намеренно проехал мимо парковки для судей, чтобы посмотреть, не караулят ли меня там репортеры, но никого не увидел. Это вселило надежду на то, что моя история уже не представляет такого интереса.
Войдя в офис, я сказал Джоан Смит, что мне надо прочесть несколько документов, и попросил не беспокоить, разве что в случае крайней необходимости. Потом лег в кабинете на диван, вытащил телефон и сказал себе, что немного успокоюсь, если посмотрю фотографии Эммы.
Вскоре я уже молча рыдал. Мозг не купился на уловку, которую ему пытались подсунуть. Да, девочка на снимках улыбалась, лучилась от счастья, ей ничего не угрожало. Но в реальной жизни она была напугана, одинока, над ней нависла смертельная опасность.
А я ничего не мог с этим поделать, и это было мукой.
И хотя я продолжал изводить себя видениями Элисон и Пола Дрессера на пляже в Сен-Тропе, здравый смысл подсказывал, что главным подозреваемым все-таки остается Роланд Хеманс.
В конце концов «АпотеГен» все равно выведет «Превалию» на рынок – и Пол Дрессер и дальше будет работать в компании, независимо от того, придется ей платить Денни Пальграффу или нет. Конечно, выиграв дело, они заработают больше, но даже проиграв, получат хоть какую-то прибыль, и их акции будут по-прежнему чего-то стоить.
У Хеманса и Пальграффа была совсем другая ситуация. Для них вопрос стоял иначе: либо все, либо ничего.
Я никак не мог представить себе Пальграффа в роли злодея, особенно сейчас, когда с ним познакомился. Он был настолько высокомерен, что наверняка верил: он победит, потому что прав. Более того, он хотел, чтобы суд непременно состоялся. Признание обществом его гения и заслуг в изобретении ингибитора PCSK9, способного изменить статистику сердечно-сосудистых заболеваний по всему миру, для него было не менее важно, чем деньги.
Хемансу на это было наплевать. Он понимал, что противостоит армаде адвокатов, которую ему не одолеть – если только не заставить судью плясать под его дуду, обеспечив себя деньгами до конца жизни.
Слежка за Хемансом, на которую я отважился пару дней назад, могла закончиться провалом. Теперь он знал меня в лицо. После вчерашней журналистской атаки меня знала половина Хэмптон-Роудс. Поэтому мне лучше было сидеть тихо. К тому же, как справедливо заметила Элисон, у меня нет подготовки, я не частный детектив.
Но что тогда – и как это мне раньше не пришло в голову? – мешает мне его нанять?
