Глава шестая
Поздно вечером в комнату, занимаемую партийной организацией института, быстро вошел директор.
— Не нравится мне эта история, — начал он сразу, обращаясь к Бате.
— Цесарский?
— Цесарский.
В комнате воцарилось молчание.
— Испытание снова откладывается, — продолжал Гремякин. — До каких же это пор? Ты обещал заняться Цесарским. Ты отговорил меня от крутых административных мер. Ты уверял, что Цесарский изменит методы своей работы. Теперь смотри, что получается… Монтаж подземной машины Крымова подходит к концу, а подземного радиолокатора нет! Так что же, машина под землю пойдет слепая, а?.. В том, что Цесарский замечательный специалист, я не сомневаюсь. Но что с ним происходит? Что происходит с человеком, безусловно умеющим работать? Ты разобрался, ты понимаешь что-нибудь?
— Понимаю, — ответил Батя.
— Что же мне с ним делать?
— Подожди еще несколько дней, осталось немного. Этим делом занимаюсь не я один, занимаются все коммунисты, даже беспартийные, которым тоже небезразлично, потерять ли такого специалиста, как Цесарский, или доказать ему, что он не прав, повлиять на него… Давай лучше поговорим о предстоящем испытании модели Крымова.
Директор глубоко вздохнул, как бы давая понять, что он согласен ждать.
Многие знали, что работа по изготовлению модели подземной машины находится под особым покровительством директора, окружена заботливым вниманием секретаря партийной организации и что, наконец, комсомольцы института помогают строительству, работая даже в неурочное время. И все же было поразительно, с какой скоростью удалось изготовить и собрать этот весьма сложный подземный агрегат.
Сегодня утром с помощью гусеничного трактора машина была доставлена на испытательную площадку.
Многие любовались необычайностью формы, приданной новой машине. Вспоминали первую, совсем маленькую модель, неожиданно появившуюся из-под земли при испытании шахтного бура. Сравнивали ее с новой.
Стальной веретенообразный предмет лежал на земле. Это был корпус «подземной лодки». Впереди в виде венца расположились резцы из крепчайшего сплава. Ими подземный аппарат должен разрыхлять породу, превращая ее в мелкий песок. Сзади корпуса лодки — плавники и хвост. Их назначение упираться в стенки образовавшегося прохода в земле и передвигать машину вперед.
Куда же, спрашивается, будет деваться земля, разрыхленная резцами лодки. Ведь она должна «расступиться», чтобы дать место двигающемуся подземному механизму! Или она выбрасывается наверх?
Нет. Земля не выбрасывается наверх, так как этот процесс связал бы и ограничил свободу движения лодки. При движении конического тела лодки разрыхленная порода распирается по сторонам. Она утрамбовывается в стенки прохода, образуемого механизмом, и эти стенки становятся прочными, неосыпающимися.
Но что же будет, если лодка попадет в каменный грунт? Ведь раздробленный резцами камень не сможет утрамбовываться в каменную породу. Для этой цели вдоль корпуса лодки предусмотрены специальные транспортеры. Они забирают распыленный камень и высыпают его сзади лодки.
Много волнений было по поводу прибытия в срок специального аккумулятора, очень маленького по размеру, но накапливающего в себе огромное количество электроэнергии, необходимое для приведения в действие мощных электромоторов лодки. Однако аккумуляторы прибыли в институт даже на день раньше, чем их ожидали.
Внутренность маленькой подземной лодки не отличалась особыми удобствами для человека, отправляющегося в ней путешествовать. После ее испытания должна была строиться настоящая, большая лодка, вмещающая нескольких человек и удобно оборудованная внутри. А первому подземному путешественнику предстояло лежать или сидеть в полусогнутом состоянии.
Но не это смущало Батю, стоявшего в глубоком раздумье перед машиной. Дело в том, что в кабине лодки отсутствовал подземный звуколокатор. Аппаратура, уже работающая в лаборатории Цесарского, безусловно была бы полезна для первой модели лодки, несмотря на то, что она просвечивала землю всего на пять метров, но прибор, в ожидании лучших результатов, все еще находился в форме лабораторного макета — устройства, совершенно непригодного для применения в лодке.
Правда, Крымов, собиравшийся совершить первое подземное путешествие, не придавал этому особого значения. Он считал, что проводить испытания, имея перед собой экран, позволяющий видеть впереди себя под землей, значительно удобнее, но если его нет, испытание можно провести и без него.
Однако этого мнения придерживался только один Крымов. Все остальные считали, что путешествовать под землей без звуколокатора очень опасно. Директор весьма неохотно дал согласие провести испытание, он долго отговаривал Крымова и советовал ему подождать.
В числе зрителей, собравшихся у подземной машины, находился и инженер Цесарский. Вместе с другими он внимательно осматривал машину.
Неожиданно до его слуха донесся следующий разговор:
— А может быть, трусите? — говорила маленького роста миловидная девушка, студентка, проходившая практику в лаборатории Трубнина.
— Как вам не стыдно так думать! Я же объясняю: Крымов отказал мне категорически!
Цесарский узнал голос Кости Уточкина.
— Но ведь вы сказали мне, что отправитесь в первое, самое опасное подземное путешествие и что об этом уже есть договоренность с Крымовым.
— Договоренность была, но сейчас он отказывается пустить меня под землю, смущенно продолжал Костя.
— Так ли это? Может быть, недостаточно настаивали?
— Пойду поговорю еще, — мрачно заявил Уточкин, отходя от студентки.
Цесарского почему-то заинтересовало, что Костя будет говорить Крымову, и он незаметно последовал за механиком.
Вокруг подземной машины, отчаянно жестикулируя, ходил Катушкин. Крымов, одетый в черный комбинезон, с пробковым шлемом на голове, как у танкистов, тоже волновался.
— Олег Николаевич! — обратился к нему Костя. — Я категорически настаиваю на выполнении вашего обещания…
— Отстань, Костя!
— Я не могу, Олег Николаевич! Почему рисковать должны именно вы? Я требую…
— Что?
— Олег Николаевич, выслушайте меня… Я требую не потому, что не хочу оказаться в глупом положении перед… Ну, вы знаете перед кем. Нет, у меня имеются другие соображения.
— Какие? Что ты от меня хочешь, Костя?
— Машина идет без звуколокатора, вслепую. Это значительно увеличивает опасность первого опыта.
— Ну?
— Давайте рассуждать так. Почему до сих пор нет подземного звуколокатора? Виновата лаборатория Цесарского. А я раньше был сотрудником его отдела, следовательно, вина за отсутствие локатора ложится частично на меня. Вы согласны со мной?
Увлеченные спором, Крымов и Уточкин не обратили внимания, что невдалеке стоит Цесарский и вес слышит.
— В таком случае я тоже виноват в отсутствии подземного радиолокатора, горячо ответил Крымов. — Я ничего не сделал, чтобы помочь Модесту Никандровичу…
Кто-то тихонько толкнул Крымова в бок, обращая таким образом его внимание на то, что близко находится инженер Цесарский и, быть может, слышит их разговор.
Модест Никандрович почувствовал себя чужим среди людей, продолжавших спорить и хлопотать возле машины. Чувство глубокой тоски овладело им. С тяжелым осадком на душе он покинул испытательную площадку. Медленно, низко наклонив голову, Цесарский шел по аллее парка. Он был настолько углублен в свои мысли, что не заметил, как к нему приблизился Батя, долго следовавший за ним.
— Отдыхаете? — участливо спросил он, поравнявшись.
— Нет, какой тут отдых! Наоборот, Иван Михайлович…
— Наоборот — значит, не отдыхаете, — шутливо заметил Батя.
— Представьте себе, Иван Михайлович, неладное что-то творится со мной. Состарился я, что ли?
— Что вы, Модест Никандрович? Какой же вы старик?
— Морально постарел…
— Не имеете права… Какая причина состарила вас так быстро? Разве вы принадлежите только себе? А люди, окружающие вас? А поколение подрастающее? А строительство в нашей стране? Стране, предоставившей людям возможность работать свободно! Как же можно думать только о себе и поддаваться «моральной старости»?!
Цесарский смотрел вокруг блуждающим взглядом и, казалось, думал совсем о другом.
Некоторое время шли молча.
— Слишком много неудач у меня со звуколокатором, — наконец начал Модест Никандрович. — Одна за другой, одна за другой. А тут еще измерителя напряженности ультразвукового поля нет. Да я уже вам говорил…
— Модест Никандрович! Неужели все дело только в этом измерительном приборе? Ну, а если бы его вообще на свете не было, неужели вся работа от этого остановилась бы? Ведь я помню, как вы работали над прибором ЦС-37… Ночи напролет, под проливным дождем проводили испытания. А когда что-либо не получалось, то боролись, находили выход… Ведь было так?
— Да и сейчас тоже!
— Не спорю, не спорю… Я просто говорю, что вам надо немного встряхнуться. А ваши претензии насчет того, что до сих пор не получен заграничный измерительный прибор, может быть, и основательны. Но предположим, что прибора заграница не пришлет? Неужели вы не сможете сделать подобного?
— Можно, конечно… — задумчиво протянул Модест Никандрович. — Где-то у нас валяется опытный образец. Он вообще работал… Но поймите, нет смысла заниматься кустарничеством, когда существует, по всем признакам, замечательный аппарат, изготовленный заводским путем!
— Не спорю, не спорю. Вам это виднее. Ну, что ж, придется ждать прибытия заграничного прибора… Как вы смотрите на то, что Крымов собирается проводить испытание без звуколокатора? Не слишком ли это опасно?
Модест Никандрович замедлил шаг.
— Должен вам сказать… — начал он, немного волнуясь. — Должен вам прямо сказать, поступок Крымова можно считать героическим. Да, именно героическим. Намеченное им испытание очень опасно. Да ведь это все знают! Неужели нельзя подождать месяц, в крайнем случае — два?
— Не соглашается Крымов, требует. Директор долго не разрешал проводить испытание, а потом неожиданно уступил. А я вот еще до сих пор не знаю…
— Крымов склонен к героическим поступкам, — перебил Цесарский. — Это натура романтическая, вдохновенная… По нему мало кто может равняться. Возьмите хотя бы того же Трубнина. Разве он способен на какой-либо самоотверженный поступок? Ведь нет же! Мало таких людей, как Крымов.
Батя внимательно посмотрел на Цесарского и, ничего не сказав, тронулся дальше.
Возвратившись домой, Модест Никандрович принялся шагать по своему кабинету из угла в угол, что он обычно делал, когда был расстроен.
Однако это продолжалось недолго. Цесарский уселся в любимое мягкое кресло и облегченно вздохнул, словно с сердца только что спала большая гнетущая тяжесть.
Дело в том, что инженер принял твердое и непоколебимое решение, простое и благородное. Завтра рано утром он явится к директору и попросит разрешения провести испытание под землей вместо Крымова.
Вечером, зайдя в кабинет директора, Батя застал своего друга в приподнятом настроении.
— Что с тобой, Костя? — удивился он.
— Ничего! А что?
— Чему ты так радуешься, немного странно. У Крымова завтра испытание. Вдруг что-либо случится?
— Ничего с ним не случится. Будь спокоен…
— Вот как?! Ты в этом уверен?
Вошла Нина Леонтьевна и доложила, что директора хочет видеть механик Уточкин. Через несколько минут Костя стоял возле стола.
— Я прошу разрешить мне вместо Крымова провести испытание подземной машины, — твердо проговорил он. — Я считаю, что Крымову не следует рисковать… Конечно, там ничего такого не случится, но все-таки спокойнее, если испытание буду проводить я.
— Для кого спокойнее? — осведомился Гремякин, хитро улыбаясь.
— Для вас… для всех, — уже растерянно сказал Костя.
— Насчет всех не знаю, а что касается меня, то волноваться буду одинаково и за вас и за Крымова.
— Мне удобнее.
— Почему удобнее?
Костя сбился и смотрел то на директора, то на Батю умоляющим взглядом.
— Так разрешите?
— Нет, товарищ Уточкин. Больше никаких разговоров не может быть. Есть у вас еще вопросы?
— Вопросов больше нет, — пробормотал Костя и, постояв немного в нерешительности, простился и вышел.
Не успела захлопнуться дверь, как в кабинет снова вошла Нина Леонтьевна и сказала, что механик Горшков пришел по какому-то весьма срочному делу.
— Что же это получается? — как всегда строго заговорил Пантелеймон Евсеевич. — Не дело, товарищи… Инженеров, особенно таких, как Крымов, беречь надо! Застрянет под землей… мало ли что? Вслепую идти хочет! Зачем же вы разрешаете? Я бы не разрешил…
— А что бы вы сделали? — заинтересовался директор.
— Вызвал бы человека менее ценного, например меня, и сказал бы ему: «Вот какое дело, товарищ Горшков. Испытание очень ответственное и в то же время весьма опасное. Не согласишься ли ты провести его?» А я бы ответил: «Пожалуйста, товарищ директор! Почему бы не провести испытание, раз нужно!»
— Не выйдет, — добродушно улыбаясь, проговорил Гремякин.
— А может быть, разрешите?
— Не разрешу.
Горшков удалился, насупившись и бормоча по пути:
— Непорядок… Не дело…
Батя собрался было продолжить прерванный разговор, как в кабинет вошел начальник конструкторского бюро по проектированию буровых машин инженер Трубнин.
— Константин Григорьевич! — начал он, усаживаясь в кресло и одновременно протирая носовым платком роговые очки. — Может быть, мне и не следовало вмешиваться не в свое дело, но все же, представьте себе, я решился.
— Слушаю вас.
— Правильно ли мы поступим, если допустим Крымова к завтрашнему испытанию машины? Человек он слишком горячий, увлекающийся, в силу этих обстоятельств может возникнуть какое-либо осложнение. Мне кажется, испытание должен проводить не Крымов, а человек более спокойный, не такой пылкий.
— Кого же вы предлагаете? — полюбопытствовал Батя.
— Если Константин Григорьевич не будет ничего иметь против, то испытание проведу я, — спокойно ответил Трубнин, надев, наконец, очки.
— Что? — переспросил Гремякин.
— Целесообразнее всего испытание поручить провести мне, — сухо повторил Трубнин. — Уверяю вас, все будет в порядке! — добавил он через некоторое время твердо и настойчиво.
— К сожалению, Петр Антонович, это невозможно.
И директор принялся объяснять. Начальник конструкторского бюро завтра ни в коем случае не должен отлучаться из института: ожидают представителя из центра, еще имеется десяток причин. Одним словом, он очень благодарен Петру Антоновичу, но, к сожалению, воспользоваться его предложением не может.
— Как тебе это нравится? — воскликнул директор, обращаясь к Бате, когда Трубнин вышел из кабинета.
— Должен признаться, очень нравится. А тебе?
Гремякин хотел что-то ответить, но не успел: в кабинет снова вошла Нина Леонтьевна. Она сообщила, что директора желают видеть еще несколько сотрудников института.
— Понятно… — директор рассмеялся. — Зовите первого.
В дверях появился комсомолец, техник-монтажер.
— Подземную лодку хотите испытать? — весело спросил Константин Григорьевич.
— А вы откуда знаете? — удивился тот.
— По вас видно. Спасибо, товарищ. К сожалению, вашу просьбу удовлетворить не могу. Другие вопросы есть?
— Нет… — смущенно пробормотал техник.
Директор порывисто поднялся из-за стола и вышел в приемную.
— Все тут насчет испытания лодки? Признавайтесь, товарищи! — проговорил он.
Несколько человек, сидевших на диване, при его появлении быстро поднялись со своих мест. Однако никто ничего не ответил.
— Все ясно, — продолжал Гремякин. — Молчание — знак согласия. Ничем не могу помочь, дорогие товарищи. От всего сердца благодарю, но советую идти домой. Время позднее…
Наконец директор и Батя остались в кабинете одни.
— Давай-ка обсудим это дело как следует, — сказал Гремякин садясь напротив Бати. — Ты вот готов был обвинить меня в том, что я легкомысленно отношусь к предстоящему испытанию подземной машины. Нет, не легкомысленно. Прежде всего должен тебе сообщить, что с Трубниным я полностью согласен: Крымов человек увлекающийся, ему захочется, чтобы его машина сразу совершила под землей какое-нибудь чудо… может не рассчитать своих сил.
— И что же ты думаешь?
— Думаю поступить следующим образом… Кстати, что это мы сели так далеко друг от друга? Я придвинусь к тебе поближе. Ты знаешь, у меня такое ощущение… ну, как бы тебе объяснить? Соскучился я по тебе, одним словом.
— Да мы же по десять раз в день видимся? — удивился Батя.
— Это верно! Да все дела, дела… А поговорить по душам, по-дружески, времени не хватает…
— Ой, Костя! С чего бы это ты нежные слова произносить стал? Ну, говори, говори уж. Не тяни…
— Да ты рассуди! Какой еще может быть выход!? По-моему, ничего другого и не придумаешь… Я сам поведу лодку.
Рано утром инженер Цесарский встретил Панферыча недалеко от парадного своего дома.
— Товарищ Панферыч! Вы вчера ночью дежурили у входа на испытательную площадку?
— Я, — ответил старик, останавливаясь.
— Что там за шум был?
— А испытание подземной лодки проводили! — гордо заявил Панферыч.
— То есть… как испытание? Ведь оно назначено на сегодня! Вы что-то путаете…
— Ничего не путаю. Назначено было на сегодня в четырнадцать тридцать, а проводилось с двадцати четырех ноль-ноль по четыре пятнадцать, иначе говоря ночью.
— Почему? — явно расстроенный, продолжал Модест Никандрович. — Как же это так…
— А все дело в том, — начал Панферыч тоном заговорщика, — что очень много желающих оказалось испытывать машину. Все беспокоились, как бы с Крымовым чего не случилось. Устройства-то, что позволяет видеть впереди себя под землей, еще нет! Директор и сказал: чтобы никому обидно не было, сам испытаю лодку.
— Понятно… Но все-таки это странно.
— Почему же странно? — удивился старик. — Ничего странного нет. Машина прошла испытание хорошо: углубилась в землю и опять вышла на поверхность через четыре часа. Все правильно. Только вот резцы, я слышал, немного затупились.
Цесарский поблагодарил вахтера и быстрым шагом направился в свою лабораторию.
