49

Каждый посетитель детского отделения Центральной клинической больницы на улице Белильного пруда невольно останавливается у стены коридора, завороженный развешанными на ней бесчисленными большими и маленькими детскими рисунками. И Хесс не исключение. Сколько жизнелюбия и сколько страдания в этом крике ребячьей души… Хесс не в силах оторваться от рисунков, но Тули́н сразу же направляется к стойке медицинского поста.

Когда Эрик Сайер-Лассен сообщил о госпитализации дочери в детское отделение Центральной больницы, оба сыщика вспомнили о записи на доске для памяти в кухне Лауры Кьер. На обратном пути в город Хесс позвонил в детское отделение, и дежурная сестра подтвердила, что и сын Лауры Кьер, и, соответственно, старшая дочь Анне Сайер-Лассен лечились в их стационаре. Сестра, правда, не смогла ответить на вопрос, находились ли они там одновременно. Вот полицейские и приехали, ведь это была единственная ниточка, за которую они могли ухватиться; к тому же Центральная больница находится по дороге в управление. До сих пор день не принес каких-либо существенных для расследования результатов, да и звонок Нюландера, сообщившего, что ни Роза Хартунг, ни ее муж не смогли дополнить уже имевшуюся в их распоряжении информацию об Анне Сайер-Лассен, не прибавил им настроения.

Переговорив с дежурной, Тули́н, не отвечая на вопросительный взгляд Хесса, направляется к столику, где стоит термос с кофе для посетителей.

– Сейчас они попробуют выцепить главврача; в журнале записано, что он занимался обоими детьми.

– Значит, мы сможем поговорить с ним прямо сейчас?

– Не знаю. Но если у тебя есть другие дела, можешь отчаливать. Я тебя не задерживаю.

Хесс не отвечает и нетерпеливо осматривается вокруг. Повсюду – и в коридоре, и в комнате отдыха – полно детей с разного рода недугами. Детей с исцарапанными лицами, перебинтованными руками и загипсованными ногами. Детей без волос на голове, детей в инвалидных колясках, детей со штативами для капельницы. В середине коридора – игровая комната с огромными стеклянными стенами и прикрепленными к синего цвета дверям воздушными шариками и осенними ветками. Услышав поющие детские голоса, Хесс подходит к приоткрытой двери. Двое детей постарше рисуют что-то в одном углу, а группа меньшего возраста сидит полукругом на разноцветных пластиковых табуретках в другом. В центре полукруга стоит на коленях воспитательница, держа в руках планшетку, на которой нарисовано красивое яблоко.

– Яблоневый человечек, яблоневый человечек, входи, входи. Ты принес мне яблок сегодня, спасибо тебе-е-е.

Воспитательница поощрительно кивает детям и, когда они громко и раскатисто допевают последнее слово осенней песенки, откладывает в сторону планшетку и берет другую с изображением плода каштана.

– А теперь сначала!

– Каштановый человечек, каштановый человечек, входи, входи. Ты принес мне каштаны сегодня…

От этих слов у Хесса мурашки бегут по коже. Он отходит от двери и замечает, что Тули́н пристально смотрит на него.

– Вы – родители Оскара, он записан на рентген? – задает вопрос подошедшая к ним медсестра. Найя как раз в этот момент делает небольшой глоток кофе, тот попадает ей не в то горло, и она закашливается.

– Нет, не мы, – отвечает Хесс. – Мы из полиции. Ждем главврача.

– Главврач, к сожалению, все еще занят. Он на обходе.

– Ему придется прервать обход. Скажите, что мы торопимся.