Глава 37

Сегодня, 15.30

В возрасте пяти лет я подняла жуткую бучу с привлечением полиции, когда тайно покинула школу в середине дня. В то утро я появилась в школе и поняла, что это день костюмированной репетиции рождественской пьесы, а я – единственная, кто забыл свой костюм. И вместо того, чтобы честно в этом признаться, сказала, что оставила его в раздевалке, ощущая ужас, подступивший к горлу. А потом, извинившись, вышла – якобы в туалет – и бросилась домой.

По пути я пересекала широкие улицы и нарушала все возможные правила движения, а в голове у меня билась одна-единственная мысль: «Домой, я должна добраться домой», – и перед глазами стоял волшебный костюм, висящий в чехле на двери моего гардероба. Ничего вокруг я не замечала. Ни транспорта. Ни удивленных прохожих, в которых вреза́лась на тротуаре.

И вот такая же тошнотворная паника, только во много раз сильнее, охватывает меня сейчас, когда я продираюсь сквозь толпу на Паддингтоне.

«Домой. Я должна попасть домой».

Только сейчас у меня перед глазами стоит Бен.

– Осторожнее. Смотрите, куда идете, ладно?

– Да отвалите вы! – Я плечом сношу мужчину у себя на пути. Такая злая. Такая испуганная. А потом – такая виноватая. – Послушайте, мне очень жаль. Правда. – И опять бегу и тороплюсь к расписанию, чтобы узнать, когда будет следующий поезд. Черт. Он только что отошел.

Я опять пытаюсь позвонить. Голосовая почта. Проверяю часы. До следующего прямого поезда – еще полчаса. На мгновение мне приходит мысль об аэропорте. Или вертолете… А можно где-то заказать вертолет? И только потом я понимаю всю невозможность и абсурдность этой мысли.

Когда опять звонит мобильный, руки у меня ходят ходуном. На экране зеленым написано имя Марка. Наверное, ему позвонила Полли и дала этот номер. Во второй раз я переключаю звонок на голосовую почту. Он набирает еще раз. И еще раз я сбрасываю звонок.

На четвертый раз, устав от всего этого, подношу телефон к уху:

– Прекрати звонить мне, Марк. Я еду домой.

Теперь, когда я вновь смотрю на часы, мои губы и руки трясутся синхронно. Я еще раз пробую связаться с Беном, но на мобильном Эммы включен режим голосовой почты, поэтому я направляюсь к киоску с кофе, думая, что кофеин мне поможет, и присаживаюсь за грязный стол, покрытый крошками и липкими коричневыми кругами.

Я закрываю глаза, опускаю голову и еще раз представляю себе его – тот момент, когда я таращилась на фото на стене нового офиса Марка. У Эммы на фото короткая стрижка, и это первое, что бросается мне в глаза. Милый стиль аккуратного эльфа – волосы окрашены в более теплый каштановый цвет, отчего ее искрящиеся голубые глаза выделяются еще больше. На фото все обнимают друг друга за плечи. Это фотография команды. И рука Марка лежит на плече Эммы.

– Эта женщина… Мне кажется, я ее знаю. – Мне пришлось закашляться, чтобы голос не дрожал, когда из одного кабинета выходит высокий, долговязый мужчина и направляется в мужской туалет. – По-моему, я с ней когда-то работала. – Ложь.

Так много лжи.

– С Эммой? С Эммой Брайт? Ну да, она раньше работала в компании. Графическим дизайнером. Простите, но мне кажется, мы с вами раньше не встречались.

– А-а-а… Меня зовут Софи. Я здесь навещаю кое-кого, – я краснею. – Я – знакомая Марка. Директора.

– Понятно. – Теперь он насторожился.

– Итак… Эмма. Я хотела бы на нее взглянуть. Вы не знаете, где она сейчас?

– Нет. Простите. Она была фрилансером. Но Марк может знать. Они вместе работали над каким-то спортивным контрактом.

– А, ну тогда понятно – я спрошу у него.

– У нее малость не всё в порядке с головой. Когда вы ее знали, она тоже гадала на чаинках? – Мужчина улыбнулся. – А еще она гадала по рукам. И умела угадывать наши знаки Зодиака. Это производило впечатление – до тех пор пока мы не узнали, что она получает инфу от одного парня в отделе кадров. – Рассмеявшись, он переступил с ноги на ногу и посмотрел на часы. – Боюсь, что мне пора. Могу я еще что-то для вас сделать?

– Нет, нет. Я уже ухожу. Благодарю вас.

Я подношу чашку к губам и открываю глаза. Пытаюсь сообразить, как быстро растут волосы. Сейчас они у Эммы сильно ниже плеч, так что всё это произошло… когда? Не меньше года назад? Или больше?

Кофе слишком горячий – я снимаю крышку и дую на него. Руки у меня всё еще дрожат.

Больше года назад… Боже мой! Я пытаюсь успокоиться, представляю Бена сидящим за чистым столом и уплетающим пирожное. Он улыбается.

Эмма не знает, что я знаю. И у нее нет абсолютно никаких причин вымещать что-то на Бене. С ним это вообще никак не связано. Тут все дело в Марке.

Бен все не так понял. Правильно? То есть я хочу сказать, что у Эммы нет никаких причин срываться на Бене, да и Марк этого не допустит…

Марк. Боже! Теперь я вообще перестаю что-либо понимать. Какого черта он перетащил ее в Тэдбери? И почему Эмма, мать ее так, притворялась моей подружкой?

Чувствую, как голова наклоняется вперед, и испытываю физическую боль. Внутри у меня звучит канонада. Я ничего не могу с этим поделать. Вообще ничего.

И тут я поднимаю глаза. И вижу его. Прямо перед моим столиком. В коричневом вельветовом пиджаке, который я помогла ему выбрать всего пару месяцев назад в Эксетере. Это было еще до истории с ребенком. И до больницы… Я ясно помню, как смотрела тогда на его отражение в зеркале и думала, как классно он выглядит. И как мне повезло. Как я думала, что мне повезло, потому что не знала, что он спит… с другой… женщиной.

И тогда я наношу ему удар. Очень сильный. Высоко поднимаю руку и бью с такой силой, что, когда моя рука касается его щеки, раздается совершенно особенный звук. Сила удара увеличивается, потому что он… даже не пытается уклониться. Не пытается избежать этой пощечины. Он знает, что я знаю, поскольку Полли наверняка сказала ему, что я видела фото, – я же вылетела из офиса без всяких объяснений. И я продолжаю бить его снова и снова, по плечам и по рукам. А он все равно не двигается.

Люди начинают оборачиваться на нас; голова у меня кружится, и к горлу подступает тошнота. Я отталкиваю от себя стол, и визжащий скрип его ножек режет слух, пока я забрасываю ремень сумочки на плечо и бросаюсь по проходу. Вперед. Куда угодно. Но только подальше…

– Софи, нам надо поговорить. Пожалуйста…

«Нет».

Я произношу это слово про себя, а не вслух, и все быстрее и быстрее иду в сторону расписания. Я хочу оказаться где-то в другом месте, подальше от этих надоедливых глаз. Мне хочется превратиться в крохотный комочек на полу. Спрятаться в темноте, где мне не будет так плохо. Я хочу позвонить Марку.

«Милый, приезжай и забери меня. Случилось нечто ужасное».

Только сейчас, впервые в жизни, это невозможно. Потому что он и есть это «нечто ужасное». И звонить мне просто некому. Понимание этого делает всё только хуже. И с каждой секундой проблема становится всё больше и больше. Мрачнее и мрачнее.

– Софи, нам надо поговорить. Пожалуйста…

И вот я останавливаюсь как вкопанная и поворачиваюсь так резко, что он врезается в меня.

– Он в безопасности? Скажи, Бен с ней в безопасности?

– Ты что, оставила Бена с ней? – Видно, что Марк в шоке.

– Да. Я хотела сделать тебе сюрприз. И оставила Бена с ней, потому что ты позволил мне думать, что она – моя гребаная подруга.

– Софи, прошу тебя…

Теперь уже много людей останавливаются и смотрят на нас. Женщина в черном макинтоше с клетчатым шарфом. Мужчина в изысканном костюме в полосочку, который платит у ближайшего киоска за упаковку сэндвичей. Двое детей, поедающих бургеры, и их папа возле стенда с прессой.

– Давай пройдем на поезд, – Марк ведет меня за руку к средней платформе. – Его рано подают.

Я стряхиваю его руку и выставляю вперед плечо.

– Ты что, правда думаешь, что я поеду с тобой?

– Софи, это не то, что ты думаешь…

– Я тебя умоляю. И ты еще не ответил на мой вопрос. Бен в безопасности?

– Да. – Он вдруг опускает глаза на свои ботинки и делает паузу. – Да… Я так думаю.

– Ты так думаешь?

И я опять бью его, да так сильно, что на лице у него появляется гримаса. Я сама поражаюсь своей жестокости и тому, что мне хочется бить его снова и снова – потому что я не хочу иметь к этому никакого отношения, не хочу, чтобы он настолько унизил меня, – поэтому я как можно быстрее подхожу к барьеру, роясь в сумке в поисках билета. Усевшись наконец с гулко бьющимся сердцем, опускаю голову между колен, пытаясь справиться с тошнотой.

Пирожные. Они будут есть пирожные, и всё будет в порядке. Я пытаюсь избавиться еще от одного воспоминания. Вода. Бен в воде. Он зовет меня.

«Мамочка, мамочка…»

Нет. Он ошибся. Он просто не так понял. Никакого плавания. Эмма мне ясно сказала. Почему они должны плавать? Скорее всего, они сейчас в тематическом парке. Играют.

Я еще раз пытаюсь дозвониться до Эммы.

«Вызываемый вами абонент не отвечает. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после…»

Только теперь я понимаю, что слегка раскачиваюсь. Не могу усесться неподвижно. Я пытаюсь позвонить Хизер. Это новая мысль. Пусть Хизер посмотрит и выяснит, ушли ли они. Она что-нибудь придумает. Но Хизер не отвечает на звонок.

Я закрываю глаза и почему-то вновь вспоминаю о том, как мы купили этот пиджак. Коричневый, вельветовый, в который Марк одет сегодня. Он выглядел в нем таким красивым, что тогда я даже погладила его по щеке тыльной стороной ладони. Очень нежно. И от воспоминаний об этом моменте – от того, каким интимным он был, – и знания, что всё было не так, как я тогда думала, мне становится настолько невыносимо, что я чувствую, как по лицу текут потоки слез. Я сижу с закрытыми глазами, пока не ощущаю, как кто-то пристально смотрит на меня. Марк опять стоит прямо возле меня, на этот раз в проходе, с жутко посеревшим лицом и почему-то держит в руках два билета.

– Я купил два билета в первый класс. Там нам никто не помешает, – шепчет он.

– Убирайся, – я вновь закрываю глаза.

– Прошу тебя. Ради Бена. Пожалуйста, Софи. Пять минут.

Я с трудом открываю глаза и замечаю маленькую девочку, которая стоит на коленях в следующем ряду. Мать тянет ее за розовое пальто, пытаясь развернуть.

– Хорошо. Пять минут.

Он находит для нас пустое купе в вагоне первого класса в голове поезда и садится напротив меня с серым лицом.

– Так вот, это совсем не то, что ты думаешь.

– Прекрати.

Детектив-инспектор Сандерс стоит перед больничной палатой Джил Хартли. Джил уже два часа как пришла в сознание – Мел об этом уже и не мечтала.

В тот момент, когда в дверях палаты появляется врач и жестом приглашает ее зайти, оживает мобильный. Мэттью.

«Черт. Как не вовремя…»

Она заставляет телефон замолчать и шепотом задает врачу вопрос, который мучает ее всё это время:

– Она помнит?

– К сожалению для нее – да, помнит. Недолго, пожалуйста.

В палате мать Джил сжимает руку дочери.

– Она ни в чем не виновата. Она не хотела, просто ее вывели из себя. Вынудили…

Джил смотрит на Мелани, и на ее лице написаны горе и смирение. Заливаясь слезами, она рассказывает, как Эмма Хартли сказала ей в ярмарочной палатке, что у ее мужа – ребенок от молодой женщины. Что он лишил Джил «счастья материнства»… и ему на это наплевать.

То, что произошло потом, Джил помнит, как в кошмарном сне, но Энтони ничего не стал отрицать и даже не попросил прощения. Вместо этого он в бешенстве обрушился на Эмму.

«Эта сука пыталась меня шантажировать…»

– Когда я поняла, что произошло, я сама захотела умереть, – Джил прикрывает глаза. – Жаль, что у меня не получилось.

В кармане Мелани телефон вибрирует от бесконечных посланий. Она извиняется, просит Джил подождать и смотрит на экран. Четыре послания от Мэттью: «ОТВЕТЬ! ЭТО СРОЧНО!»

Лицо Марка – по-прежнему цвета пепла. В глазах – му́ка.

– Эмма была самой большой ошибкой в моей жизни, Софи, и мне нет оправдания. Но это произошло много лет назад. В то сумасшедшее, жуткое время, когда Бен был еще младенцем. Когда между нами все было так плохо… и я решил, что ты меня больше не любишь.

Теперь я чувствую нечто новое – передо мной встают жуткие образы. Переплетенные конечности и языки. Аккуратная эльфийская прическа Эммы. Губы Марка на ее шее. Он так это любил, и я думала, что это секрет…

Наш с ним секрет.

– Я не могу этого слышать. Прошу тебя, Марк. Мне надо домой. Забрать Бена. Мне надо, чтобы ты просто оставил меня в покое. Умоляю.

– Я просто хотел сказать тебе, Софи. В тот момент… Я больше всего… А когда мы узнали, что это депрессия, мне было очень стыдно, но я знал, что, если расскажу тебе об этом, ты бросишь меня. Что ты никогда меня не простишь.

– Я тебя ненавижу.

– Мне очень жаль, но ты должна выслушать меня до конца. Я спал с ней только два раза. Не больше. Это была безумная вре́менная вспышка, когда я думал, что ты меня разлюбила. До того, как мы узнали, что ты больна. Я не оправдываюсь. Я просто говорю о том, что было. Всю правду. И ты должна мне верить – я сам прекратил эти отношения. – Теперь он говорит очень-очень быстро, и его голос становится громче. – Она ушла из компании. Я клянусь тебе, что больше ни разу не видел ее… Пока она не появилась в Тэдбери.

– Я тебе не верю. – На периферии моего зрения появляются какие-то черные полоски.

– Это правда, Софи. Богом клянусь, это правда. Самое большое потрясение в жизни я испытал, когда ты пригласила ее на обед…

– И ты думаешь, что я в это поверю?

Выйдя из палаты Джил, Мелани проводит рукой по волосам. Затем отвечает на звонок:

– Мэттью?

– Послушай, Мел, тебе надо что-то сделать с ребенком. С сыном Эммы.

– Говори громче, Мэттью. Я тебя не слышу.

– У меня мало времени, Мел. Я должен попытаться вернуться на следующем пароме.

– О каком ребенке речь? Я тебя плохо слышу, Мэттью.

– Всё очень плохо, Мел. Я разыскал сиделку, которая ухаживала за матерью Эммы во время ее болезни. Она дошла до точки. Заливается слезами и корит себя за то, что не обратилась в полицию, поскольку думала, что ей никто не поверит.

– Не поверит во что?

– Смотри – она говорит, что мать ей во всём призналась. Она боялась Эммы, которая, вероятно с самого детства, была ходячим кошмаром. Маниакальная лживость. Кражи из магазинов. Наркотики. И дальше – по списку.

– Боже! Но в ее файле ничего этого нет. Думаешь, мне надо было лучше искать?

– Может быть. Но не забывай, что она очень умна. Она обвела меня вокруг пальца. Постоянно переезжала с места на место. Меняла имена. Да и мамаша внесла свою лепту – все надеялась, что Эмма образумится, и поэтому прикрывала ее… Но в конце концов ей надоели люди, которые появлялись в ее доме в поисках Эммы. Такое впечатление, что, когда Тео был совсем маленьким, там была какая-то непонятка с социальными службами, но Эмма успела связаться с каким-то состоятельным мужиком в Манчестере. Он нанял няню, чтобы та смотрела за малышом, но они с Эммой разбежались. Эмма разозлилась, какое-то время преследовала беднягу, а потом решила похитить документы его сестры. После этого просто исчезла. А у него были свои интересы – политические амбиции, – поэтому он по глупости никому об этом не сообщил.

– Боже мой!

– Так вот, когда у матери обнаружили рак, Эмма неожиданно появилась во Франции и стала волноваться о наследстве.

– Какого черта сиделка ничего не сказала об этом раньше? В полиции?

– Эмма вышвырнула ее и пригрозила обвинить в краже. Чтобы окончательно заткнуть ей рот. А для испуга сообщила в полицию о пропаже каких-то драгоценностей.

– Ничего себе… – Мелани хотела было рассказать Мэттью о признании, которое сделала Джил, но решила не делать этого. Время еще не наступило. Боже!

– Сиделка говорит, что Тео знает гораздо больше, чем ему положено, но бедняжка очень любит мать. А Эмма легко может выйти из себя. Иногда она бьет посуду и во всем обвиняет малыша… Боже, мне действительно пора, Мел. Нужно еще купить билет…

Звук его голоса почти исчезает, несмотря на то что Мелани крепко прижимает трубку к уху.

– Знаешь, я сейчас в больнице. Здесь плохая связь. Но тебе необходимо рассказать мне всё. Ты не можешь перейти в другое место? Или попробовать стационарную линию?

– Времени нет. Я сообщил в местную полицию, Мел. Сейчас сиделка делает официальное заявление. Вскрытие не делали, хотя считалось, что мать должна была прожить еще не меньше шести месяцев. А потом внезапно Эвелин увольняют, а мать умирает. И в тот момент Эмма находилась наедине с матерью. А на похоронах даже не появилась.

– Ты серьезно считаешь, что она могла убить собственную мать? – Мелани наблюдает сквозь стекло, как мать Джил гладит ее по волосам.

– И вот еще что, Мел. Сиделка считает, что мать изменила свое завещание и оставила все Тео.

– О, боже! Понятно… А Эмма об этом знает?

– Сейчас, наверное, уже да.

– Ей нужны деньги, Софи. – Марк запускает пальцы в свою шевелюру, он бледен, и его тело раскачивается в такт поезду, набирающему скорость.

И меня накрывает новая волна. Ледяного ужаса. Количество черных точек в глазах увеличивается.

– Деньги?

– Да. За несколько недель до того, как появиться в Девоне, она позвонила мне на работу. Это было как гром среди ясного неба. Сказала, что Тео – мой сын, что с наследством у нее какие-то проблемы и что ей необходимо начать всё с чистого листа. Насчет Тео я ей не поверил. А она требовала денег… очень много денег, Софи. И сказала, что, если я не заплачу, она всё расскажет тебе. Я сказал ей, чтобы отвалила, иначе я обращусь в полицию… А потом она неожиданно появилась в деревне.

– Тео – твой сын?

– Не знаю… Я не знаю. Это она так говорит. Но я не знал, что она беременна.

– Ты что, даже не предохранялся? Ты спал с ней без предохранения… – Я так сильно сжимаю кулаки, что ногти врезаются мне глубоко в ладони. – У тебя ребенок от нее.

Внезапно форма вагона меняется, как будто его вытянули в длину, а я, находясь в самой его середине, становлюсь все меньше и меньше.

«У Марка чужой ребенок?»

Я смотрю сначала налево, потом направо.

«У него есть второй ребенок?»

Какое-то время мы сидим в полном молчании, а черные точки продолжают появляться на периферии моего зрения, поэтому, вставая, мне приходится опереться о спинку сиденья, чтобы сохранить равновесие.

– Я хочу, чтобы ты оставил меня прямо сейчас. Я перейду в противоположный конец поезда и буду звонить в полицию.

– Послушай, Софи, я просто пытался выиграть время. Вытащить деньги из дела. Придумать что-то, что пойдет на пользу всем нам…

– На пользу? Отец Небесный, Марк! Она сейчас с… нашим… сыном.

– Мне нужно было время. Я сказал ей об этом. Эмма сказала, что у нее почти закончились деньги. Она уже начинала злиться, но большие деньги из бизнеса не вынуть по мановению волшебной палочки. И она никому не причинит вреда, Софи. Зачем ей это? – Теперь он говорит очень быстро, его рука заведена за голову, а лоб покрывают глубокие морщины. – Она ведь сама – мать. Думаешь, если б я хоть на секунду подумал, что она способна на… я бы не пошел в полицию и не стал что-то делать?

– Бен сказал мне, что она собиралась вести их плавать.

Выражение его лица мгновенно меняется. Он резко бледнеет и смотрит себе под ноги, как будто там можно что-то увидеть.

– Она юлила, запудрила мне мозги, сказала, что всё это недоразумение, но я не знаю теперь, можно ли ей верить. И на что она способна. Боже милостивый, Марк, мне кажется, меня сейчас стошнит…

Я зажимаю рот руками, чтобы сдержать первый позыв. Не отпуская рук, выбираюсь в коридор. Марк поддерживает меня за руку, а я лечу по проходу, сквозь автоматические двери, в туалет. И едва-едва успеваю.

В кабинке меня тошнит сначала в крохотный умывальник из нержавеющей стали. А потом уже в унитаз. На мгновение я замираю, хватая воздух ртом. Убедившись, что позывов больше нет, пытаюсь нажать ногой резиновую кнопку смывателя – но в этот момент поезд дергается, и меня размазывает по двери.

– У тебя там всё в порядке, Софи?

Я не отвечаю, просто стою какое-то время, раздвинув ноги пошире для лучшего упора, потом открываю воду в умывальнике и еще раз жму на слив унитаза, стараясь убрать весь этот кошмар. А потом слышу звонок мобильного Марка прямо за дверью – у него напряженный и озадаченный голос.

– Да. Я в поезде, Натан. Только что отъехали от Паддингтона. Софи со мной.

Потом повисает долгая пауза, во время которой я открываю дверь и натыкаюсь на Марка. Он стоит, облокотившись о стену вагона, опять заведя руку за голову и уткнувшись лбом в изгиб руки. Видно, что он – в панике.

– Когда?

Я чувствую, как моя голова непроизвольно двигается, дергается из стороны в сторону, как будто у меня развился тик. А в голове звучит только одно слово: «НЕТ».

«НЕТ!»

«Прошу тебя, Господи, нет».

– В больнице Дарндейла? Понял, Натан. Нам понадобится вечность, чтобы туда добраться. Боже правый… Не раньше, – тут он смотрит на часы, – семи вечера. Ты сможешь позвонить сразу же, как только доберешься туда? Ладно. Ради всего святого, постарайся выяснить, что происходит, и сразу же перезвони.

Марк разъединяется и смотрит в пол. Длинная пауза. Затем он поднимает глаза на меня – кожа посеревшая, а в глазах – ужас.

– Мальчики… Там произошел какой-то несчастный случай, Софи.

Сегодня, сейчас

Я действительно помню эту поездку лишь частично. Словно всё происходило в каком-то тумане. Словно я то теряла сознание, то приходила в себя, а теперь, когда туман рассеялся, перед глазами возникают отрывочные картины.

Все эти телефонные звонки… Натан. Больница. Полиция.

Сначала я отказалась сидеть вместе с Марком, так что позже, когда меня окончательно накрыло и я в панике слезла с поезда, мне пришлось согласиться с его историей прикрытия. Относительно того, почему мы оказались на поезде отдельно друг от друга.

А потом, когда врача попросили понаблюдать за мной, нам пришлось сидеть друг напротив друга. И притворяться. Марк приносил мне сладкий чай и воду, которые я не могла пить и просто сидела, не двигаясь, изучая возникающие перед глазами картинки. Бен с его косой челкой. Тот первый день, когда мы сняли дополнительные колеса с его велосипеда. Его крики: «Смотри, мамочка! Смотри!»

Миллион глупых картинок за многие часы, проведенные в поезде, пока дождь стучал в окна, а мы сидели друг напротив друга. Я и Марк. Неожиданно ставшие чужими. И не в состоянии успокоить друг друга.

А потом начались бесконечные звонки, из которых стало понятно, что же произошло на самом деле, и это были хорошие новости. А потом плохие. И снова хорошие. И опять плохие. В какой-то момент я сделала эту жуткую ошибку и набрала «тонуть» в «Гугле» на смартфоне Марка. Некоторые говорят, что это самый жуткий способ умереть, поэтому я сидела в поезде и представляла себе, как это может выглядеть. Задерживала дыхание и считала. Пыталась понять, сколько пройдет времени до того, как легкие будут готовы разорваться, а по щекам у меня текли слезы.

Пока не раздался звонок, в котором не было вообще никакого смысла.

О плавании речи не шло. Все случилось вообще без воды…

Это был еще один грузовик на том проклятом холме. Свидетель рассказал, что Эмма вела мальчиков к своей машине, припаркованной на площади. Они упирались – шалили. В руках у каждого было по полотенцу. Бен плакал, и Эмма, казалось, злилась и кричала на них, чтобы они поторопились. А потом раздался какой-то визг. Уже много-много позже мы узнаем, что у грузовика отказали тормоза.

Если верить свидетелю, все трое побежали, но им не хватило времени. Высокая стена, окружающая сад Хизер, рассыпалась, и вниз полетели громадные камни. Кто-то сказал, что это походило на лавину.

Основной удар пришелся на Эмму. Мальчики проскочили дальше вдоль стены, но их остановили и ранили падающие камни. А я всё представляла себе, как они тонут, как у одного из мальчиков ломаются ребра и рвется селезенка о каменный бордюр, когда его толкают в бассейн… Может быть, в Дартмуре? Но – нет. Теперь я думаю о жутких звуках скатывающихся камней. Шок. Боль…

Сначала Натану сказали, что с детьми всё в порядке. И снова была путаница. Просто с двух разных происшествий одновременно привезли нескольких детей. Уточненные новости говорили о внутренних повреждениях. Их прооперировали. Но всё еще не могли сказать, который из детей пострадал сильнее…

К тому времени, когда мы наконец добрались до больницы и Бен с Тео оба находились в «стабильном» состоянии, но под сильным воздействием седативов, их кровати уже стояли рядом, а над ними попискивали и мигали лампочками различные аппараты. Крохотные трогательные фигурки – они были слишком малы для таких кроватей, лица у них были все исцарапаны и залеплены пластырем, а по одеялам тянулись жуткие трубочки.

Я долго держала Бена за руку, поглаживая его пальцы и вновь и вновь шепча ему на ухо, что теперь всё будет в порядке. Это у него отказало легкое; во время операции его функцию восстановили, однако боль всё еще не проходила. А потом я посмотрела на маленького Тео, который время от времени открывал глаза и выглядел невероятно уязвимым. Они спасли ему селезенку, но в левую ногу вставили спицы. И ребра у него тоже были сломаны. Бедняжка, он выглядел таким испуганным, что я и ему прошептала на ухо: «Мамочка скоро придет к тебе, Тео. И всё будет хорошо. Обещаю».

А потом я увидела сумку, висевшую на кровати Тео. Сестра сказала, что ее принесли парамедики. Темно-синий детский рюкзак… с полным набором для плавания внутри. Двое плавок. Две пары очков.

И никаких нарукавников.

Как раз в этот момент я случайно перевожу взгляд на соседнюю палату, в которую вкатывают каталку с Эммой, и что-то во мне ломается. Я пролетаю через комнату, распахиваю дверь и оказываюсь рядом с ее кроватью на колесиках раньше, чем понимаю, что собираюсь делать.

– Не смей приближаться к моей семье!

Это не мой голос. Это какая-то другая Софи почти добирается до ее кровати, прежде чем кто-то хватает меня за руки и оттаскивает назад. Эмма на мгновение открывает глаза – санитар с силой сжимает меня.

– Не надо. Это всё равно не поможет.

– Держись подальше от моей семьи, или, Богом клянусь, я тебя убью. Ты слышишь меня, Эмма? Если ты еще раз приблизишься к Бену…

– Достаточно. Вызовите охрану! Да вызовет же кто-то охрану, в конце концов?!