Глава 36

В недалеком прошлом

Почему Девон?

Именно этот вопрос висел в воздухе, смешиваясь со сладким ароматом ломоноса, проникавшим сквозь закрытые ставни в те последние дни, когда мадам Белл то погружалась в беспамятство, то выходила из него.

– Почему Девон? – Мать Эммы вцепилась в рукав Эвелин, медицинской сестры, а слабость голоса не позволяла распознать панику, охватившую ее. – Я слышала, как она о чем-то договаривалась по телефону. Но я не понимаю. Она ведь ненавидит сельскую местность. Кроме шуток. Так почему она везет Тео в Девон?

Сиделка старалась успокоить ее – после химиотерапии всегда наступало ухудшение, но женщина продолжала беспокойно вертеться под грузом воспоминаний, ароматы и секреты которых были теперь глубоко упрятаны в запертом ящике на чердаке, вместе с бумагами, касающимися прошлого Эммы.

Клэр Белл, она же Сабина, рожденная для совершенно другой, кочевой жизни, никогда особо не верила в Бога, но была уверена в некоем подобии вселенской справедливости. В балансе. В том, что тяжелая работа и благие намерения рано или поздно будут вознаграждены.

Давным-давно она поверила, что, если будет хорошо учиться, сможет избавиться от язвительных насмешек и косых взглядов gorgios, нецыганских детей, издевавшихся над ней в те дни, когда жизнь вне табора и кибиток была для нее закрыта. В те дни, когда она не умела читать.

– Может быть, это мое наказание? Как вы думаете? – шептала она Эвелин, которая промокала ей лоб прохладным полотенцем, принимая волнение своей хозяйки, блуждавшей глазами по комнате, за приступ лихорадки. – Наказание за то, что я отвернулась от собственной матери? Может быть, Эмма и есть мое наказание?

– Помолчите, пожалуйста, – умоляла ее Эвелин, – вам надо отбросить эти мысли. Это не доведет вас до добра. Вы просто вконец измучаетесь, мадам Белл. Ничего хорошего из этого не получится. Тео и Эмма отправились на рынок за блинами. А вам надо отдохнуть.

– А ведь я ее люблю.

– Конечно, любите.

– Понимаете, я всё надеюсь, что… – В своих мыслях Клэр пробиралась среди давних событий и запахов. Антисептик…

Да. Вот опять. Все эти акушерки в изящной синей униформе, взволнованные, с покрасневшими лицами, которые толкаются локтями, чтобы взглянуть на новорожденную Эмму.

«Боже правый, вы только взгляните на эту красавицу. Вы когда-нибудь видели такой идеальный череп? И так много волос?»

И это было правдой. У остальных рожениц в палате, которые мучились, тужились и переживали различного рода кошмарные вмешательства, рождались дети со сплющенными, плоскими головками – все они были противными, натуженными и странными. Но Эмма, появившаяся на свет посредством кесарева сечения, начала свою жизнь так, как и собиралась ее прожить. Очаровав всех вокруг себя.

– Она слишком красива…

И вот сейчас старая леди закрывала глаза и медленно хлопала в ладоши. Хлоп. Хлоп. Слезы текли у нее по щекам, как будто она наблюдала из-за кулис за каким-то спектаклем.

– Тш-ш-ш. Прошу вас, мадам Белл… Может быть, сделать вам чая? А? – Эвелин мягко разводила руки своей пациентки в стороны. – «Эрл Грей» с лимоном. Слабый и очень горячий, как вы любите в Англии.

– Когда она была еще совсем крошкой, я знала…

– Знали что?

У самой Эвелин дрожали руки, когда она полоскала полотенце в тазике возле кровати.

– Мне, право, кажется, что вы не должны сейчас разговаривать со мной об этом.

– Я все оставляю Тео. Деньги. Я подумала, что так будет сохранней. Поменяла свое завещание. А теперь она везет его в Девон, и я не знаю, правильно ли поступила… – Клэр опять крепко-крепко сжала руку сиделки. – А вы как думаете, Эвелин? Я сделала ошибку?

– Тш-ш-ш.

Клэр прикрыла глаза. И неожиданно почувствовала запах выпечки…

Мука все еще была повсюду, на всех рабочих поверхностях. Вторник. Да, одиннадцатый день рождения Эммы.

День начался хорошо. Клэр чувствовала облегчение: Эмме понравился ее подарок – пара джодпуров и сапоги для уроков верховой езды, которые были последней прихотью девочки. Но долго она не продлится, Клэр это хорошо известно. Прихоти ее дочери никогда не длились долго, и совсем скоро они опять начнут ссориться.

– Ты накормишь Шоколадку перед школой, Эмма. Слышишь меня?

– Сегодня мой день рождения.

– Морские свинки бывают голодны и в дни рождения. Да и у него сегодня тоже день рождения…

Это было правдой. Совершенно непрактичный подарок, докучавший Эмме в течение всего последнего года, – длинношерстный комок проблем шоколадно-коричневого цвета, который, по мнению Клэр, не делал вообще ничего, кроме как постоянно трясся от презренных страхов.

– Я не буду его кормить. И ты меня не заставишь. Я иду в школу.

– Вы сделаете это прямо сейчас, юная леди, или никакого чая с подружками не будет. Ну же. Давай, пока я проверяю торт.

Из окна кухни Клэр следит, как ее дочь, надувшаяся и всё еще злая, тащится в своих мохнатых тапках по мокрой траве в сторону клетки возле изгороди.

Она чувствует себя немного неловко из-за того, что давит на дочь в ее день рождения, но потом вспоминает разговор в школе и выражение глаз учительницы…

«Эмме необходимо учиться взаимодействию, миссис Белл».

Девочка открывает дверь клетки и бросает взгляд через плечо, словно проверяет, не смотрит ли кто за ней. Потом достает из кармана ярко-розовый носовой платок, продолжая украдкой оглядываться вокруг.

Клэр инстинктивно делает шаг назад, чтобы спрятаться за занавеской, и смотрит, как Эмма низко наклоняется над клеткой с платком в руке, а потом, кажется…

«…Что? Что она сейчас делает?»

Клэр ощущает тугой узел у себя в животе. Ей плохо видно. Она что, взяла животное платком и вытаскивает его из клетки? Чистит его? Или как?

Клэр вбегает в подсобную комнату, откуда обзор лучше, но в этот момент девочка замирает – все ее тело напряжено, и она стоит с вытянутыми руками. А потом, практически мгновенно, ее поза меняется, и она уже закрывает клетку, пока Клэр стучит по стеклу.

– С тобой всё в порядке, Эмма?

Дочь резко поворачивается к окну: у нее странное, полностью отстраненное выражение – эти холодные глаза… У Клэр еще будет возможность за долгие годы выучить это выражение; оно вызывает в ней ужас.

– Всё хорошо, мамочка.

И Эмма проскальзывает назад в дом, где сворачивает ярко-розовый платок в комок и бросает его в мусорное ведро. Без всяких объяснений.

Клэр ставит на холод торт королевы Виктории и выводит на нем шоколадной пастой имя Эммы. Дважды за день ей приходит в голову проверить клетку, но она гонит от себя эту мысль.

А потом, после школы, расставляет на столе всяческие вкусности, и Эмма, на этот раз без всяких подсказок, выходит во двор, чтобы напоить Шоколадку.

Поэтому, когда начинаются крики, они сами по себе не очень удивляют, поскольку лишь подтверждают тот немой крик, который уже давно звучит в голове Клэр. Крик, обозначающий конец ее мира; крик, который она уже давно боялась услышать. Наступает момент, когда она уже больше не может притворяться, что ничего не знает.

– Мама, мамочка, сюда, скорей! Случилось что-то ужасное. Шоколадка совсем холодный. Ой, мамочка! Ты только посмотри! И это в мой день рождения! Я не могу в это поверить!

А потом были частные врачи, всегда очень тактичные. И устрашающие отчеты, касающиеся «сложностей с эмпатией и моралью». И жуткие ссоры между Клэр и ее мужем, который не хотел верить в то, что с его «маленькой принцессой» что-то не так. И уже потом, после их развода, Эмму впервые выгнали из школы за то, что она обвинила учителя, поставившего ей низкую оценку за тест, в сексуальных домогательствах. Но Клэр всегда в конце концов покрывала ее делишки. Извинялась. Отказывалась сдаваться.

Все документы заперты в ящике вместе с письмами. Записи обо всех тайных выплатах, которые начались много позже, когда перед их дверью выстроилась очередь из потерявших голову и разозленных мужчин, жаждущих разыскать беглянку. Они обвиняли ее во всех смертных грехах – в мошенничестве, краже денег, обмане…

В тот кошмарный день рождения Клэр похоронила Шоколадку в саду, а Эмма, переодевшись в черные футболку и брюки, казалось, наслаждалась этим горем, пока ее подруги собирались на чай. Всем им она сообщала, что потеря Шоколадки сделала этот день рождения самым худшим в ее жизни, и распространялась на эту тему до тех пор, пока девочки не начинали всхлипывать, обнимать и утешать ее. И глаза Эммы сияли, впитывая это сострадание и их простодушие, как некое лекарство.

– Моя дочь не похожа на других людей, сестра Эвелин. Вот так. Наконец-то я произнесла это вслух. Она совсем не похожа на нас. Я хотела сама воспитать Тео, но она и слышать об этом не хочет. Мы должны быть уверены, что ему ничего не угрожает. Вы должны обещать: вы поможете мне убедиться, что с ним всё в порядке. Договорились?

– Вам нужно успокоиться, мадам Белл.

– Бедняжка. Он так ее любит… – Слезы потоком текут по щекам старой женщины – морщины на лбу собраны в плотные, злые складки, а голос звучит как испуганный, тревожный шепот. – Но почему Девон, сестра Эвелин? Почему, ради всего святого, она везет его в Девон?

Она всё еще задает этот вопрос, когда сиделка выходит из комнаты и помещение с задернутыми шторами погружается в темноту. Клэр голодна и очень хочет пить. В тот страшный день Эмма осталась возле кровати матери…

– Почему ты везешь Тео в Девон? Где Эвелин?

Но Эмма не отвечает ей. На лице у нее то самое отстраненное и пустое выражение, которого Клэр так боится. Дочь встает и подходит к кровати; в руках у нее большая пухлая подушка…