Вернувшись к себе в отель, я улеглась на кровать, свернулась калачиком и тут же уснула. Когда я проснулась, то первая мысль моя была о Беатрис. Я лежала на постели, вспоминала все то, что она рассказывала мне, пытаясь прочувствовать и понять собственную эмоциональную реакцию на новые сведения. К своему удивлению, я обнаружила, что вся эта, в общем-то, страшная, по обычным человеческим меркам, история, рассказанная бабушкой, почти совсем не тронула меня, не вызвав никакой сердечной боли.

Потом я стала думать о тех ребятишках, которых видела вчера в фавеле. Их самозабвенный танец потряс меня. Они действительно танцевали, чтобы жить. Наверное, столь острая моя реакция на увиденное и есть следствие каких-то глубинных связей, которые существуют между мной и этими детьми. Но вчера я не увидела эти связи и даже не подозревала об их существовании. Зато сегодня я была почти уверена в том, что тоже появилась на свет в фавеле. Поступок моей матери, какими бы мотивами она ни руководствовалась, отдавая меня в приют, так или иначе, спас мне жизнь, уберег от весьма неопределенного будущего. И потом, кем бы ни были мои родные отец и мать, благодаря своим поискам я обрела родную бабушку, которой, судя по всему, я совсем не безразлична.

Потом я стала размышлять о том, стоит ли мне продолжать поиски матери. И решила, что не стану этого делать. Из того, что рассказывала мне Беатрис, сам собой напрашивался вывод: я в ее жизни стала таким побочным биологическим продуктом, то есть с самого начала была нежеланным и ненужным ребенком. Хотя подобные мысли неизбежно заставляли вспомнить, что и сама я поступила точно так же, но уже по отношению к своему собственному ребенку. Так имею ли я право осуждать свою мать? Обвинять ее в том, что она никогда не любила меня, не зная всех тогдашних ее жизненных обстоятельств?

Однако после всего, что я пережила за сегодняшний день, я наконец в полной мере осознала, что именно так страстно хотела сделать для своего сына. Оставить ему что-то такое, что бы объяснило ему причины того, почему я поступила так, а не иначе. Но, к сожалению, в его случае нет ни цепочки с лунным камнем, ни бабушки с дедушкой, которые бы озаботились его поисками. Никаких зацепок, которые могли бы пролить свет на то, кто он такой и откуда родом. К тому же, как правильно заметил Флориано, велика вероятность того, что приемные родители не стали посвящать мальчика в историю его рождения. А вдруг рассказали? А вдруг когда-нибудь в будущем он тоже захочет заняться поисками настоящих родителей? Надо же дать ему какой-то след, хотя бы указать направление поисков.

Как это сделал Па Солт для всех своих шести дочерей.

Сейчас я поняла, почему координаты, указанные отцом, привели меня не в сиротский приют, а на виллу Каса дас Оркуидеас. Хотя я родилась в другом месте, не на вилле, он понимал, что этот след выведет меня на Беатрис, что я познакомлюсь со своей родной бабушкой, единственным человеком, родным мне по крови, который в свое время озаботился моими поисками.

Да, но что делал Па Солт в Рио в то самое время, когда я появилась на свет? И почему из всех младенцев, имевшихся на тот момент в приюте, он выбрал именно меня? Беатрис ни словом не обмолвилась о мыльном камешке. Значит, когда Кристина отдавала меня в приют, его при мне не было. Тогда как, каким образом этот камень попал к отцу?

Вот еще одна головоломка, которую, судя по всему, мне никогда не разрешить. А может, хватит этих «почему» и «как»? Пора перестать изводить себя вопросами и принять как данность то, что у меня есть. Ведь мне несказанно повезло: иметь такого любящего отца и такого мудрого наставника, человека, который всегда был рядом. Пора наконец начать доверять людям и видеть все то хорошее, что есть в другом человеке. Последнее соображение сразу же заставило меня вспомнить о Флориано.

Я машинально глянула в окно, потом перевела взгляд на небо. В этот момент он уже наверняка летит где-нибудь над Атлантикой. Как странно, размышляла я, целых четырнадцать лет я просуществовала словно в вакууме. Никаких желаний, никаких эмоций. А тут сразу свалилось все, и всего так много. Мои чувства к Флориано возникли спонтанно и даже неожиданно. Так бывает, когда упругий бутон розы вдруг за одну ночь превращается в роскошный благоухающий цветок. Сегодня чувства к Флориано переполняют меня и одновременно кажутся мне такими естественными, как нечто само собой разумеющееся.

Едва проводив Флориано, я уже скучаю без него, и вовсе не потому, что снедаема какой-то временной страстью. Отнюдь. Мое чувство к нему не страстное увлечение, а спокойное признание того, что отныне Флориано стал частью меня и моей жизни. В глубине души я догадывалась, что и он воспринимает меня как часть себя. Между нами возникло действительно что-то очень серьезное, не похожее на минутное помутнение разума. Впрочем, чувства все равно нужно подпитывать, чтобы они не увяли и постепенно не сошли на нет.

Я схватила свой ноутбук, открыла его и тут же настрочила пространное письмо Флориано. В сжатой форме изложила все, что рассказала мне Беатрис. Сообщила, что завтра я снова собираюсь наведаться в монастырь, чтобы встретиться с ней еще раз.

Обычно у меня всегда возникают проблемы с заключительными строками письма, но тут я не стала предаваться излишним размышлениям, а написала то, что подсказывало мне сердце, после чего сразу же нажала на клавишу отправки корреспонденции, даже не перечитав письмо. После чего вышла из номера, спустилась вниз и направилась на пляж, чтобы окунуться в бодрящие волны океана, набегающие на прибрежную полосу Ипанемы.

На следующее утро Яра снова встретила меня у входа в монастырь, как и вчера. Она приветствовала меня жизнерадостной улыбкой и даже стеснительно протянула руку для рукопожатия.

– Большое вам спасибо, сеньорита.

– За что? – поинтересовалась я.

– За то, что вернули свет в глаза сеньоры Беатрис. Пусть и на очень короткое время. А как вы? С вами все в порядке после того, что она вам рассказала?

– Если честно, Яра, то я не ожидала услышать такое. Но я как-то справляюсь.

– Да, она не заслужила иметь такую дочь. Да и вы не заслужили иметь такую мать, – тихо пробормотала Яра.

– Так часто бывает в жизни. Мы не всегда получаем то, чего заслуживаем. Но будем надеяться, что будущее окажется ко всем нам более приветливым, – негромко откликнулась я, скорее размышляя вслух, чем отвечая на реплику Яры, пока она вела меня уже знакомым коридором к комнате Беатрис.

– Сеньора Беатрис лежит, но все равно настаивает на встрече с вами. Так мы идем? – спросила у меня Яра уже у самых дверей.

– Да.

Сегодня мы с Ярой впервые вошли в комнату вместе. Яре уже не нужно было подготавливать свою хозяйку ко встрече со мной. Беатрис лежала на постели, вид у нее был очень слабый, но все равно, увидев меня, она заулыбалась.

– Майя! – Она велела Яре поставить стул возле кровати. – Проходи же, садись. Как самочувствие, милая? Я вчера за тебя волновалась. Ведь мой рассказ стал для тебя самым настоящим шоком.

– Все в порядке, Беатрис. В полном порядке, честное слово, – ответила я, присаживаясь на стул. После чего осторожно погладила ее руку.

– Я рада. Ты – сильный человек, и я восхищаюсь тобой. А сейчас хватит о прошлом. Давай лучше поговорим о тебе. Расскажи мне о своей жизни, Майя. Где ты живешь? Ты замужем? Дети есть? Кто ты по профессии?

Следующие полчаса я подробно живописала бабушке всю свою жизнь. Все, что смогла вспомнить. Рассказала ей об отце, о своих сестрах. Описала наш красивый дом на берегу Женевского озера. Потом стала рассказывать о своей переводческой работе. И уже почти приготовилась исповедаться перед ней и о романе с Зедом, и о своей беременности, и о том, что после родов я тоже отказалась от своего ребенка и его усыновили другие люди. Но инстинктивно почувствовала, что бабушке важно лишь то, что подтверждает ее ожидания: я счастлива, и у меня все в порядке. А потому я не стала касаться этой запретной темы.

– А что в будущем? Расскажи мне поподробнее об этом весьма привлекательном мужчине, вместе с которым ты приходила ко мне на виллу. Здесь, в Рио, он довольно известная личность. Он тебе кто? Только друг? – Она бросила на меня застенчивый взгляд и добавила: – Что-то подсказывает мне, что не только.

– Да, он мне нравится, – призналась я.

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, Майя. Так ты вернешься к себе в Женеву? Или останешься вместе с ним в Рио?

– На данный момент его здесь нет. Вчера утром он улетел в Париж.

– Ах, Париж! – с чувством всплеснула руками Беатрис. – Один из самых счастливых периодов в моей жизни. Ты ведь знаешь, что твоя прабабушка тоже бывала в Париже, еще до своего замужества. Надеюсь, ты видела ту скульптуру у нас в саду. Это ее изображение. Мой отец специально организовал доставку скульптуры из Парижа в качестве свадебного подарка своей жене.

– Да, видела, – живо откликнулась я, с некоторым напряжением ожидая того, куда может вырулить наш дальнейший разговор.

– В Париже я какое-то время занималась в Школе изящных искусств. Так вот, одним из моих профессоров был тот самый скульптор, который изваял маму. После одной из лекций я сама подошла к нему, представилась и сказала, что я дочь той самой Изабеллы, которую он когда-то лепил. К моему удивлению, профессор Бройли ответил, что прекрасно помнит мою маму. А когда я сообщила ему о ее смерти, то он был просто потрясен этим известием. После нашего с ним разговора у меня сложилось впечатление, что он как бы взял меня под свое крыло. Или, уж во всяком случае, стал проявлять ко мне повышенный интерес. Даже пригласил в свой красивый дом на Монпарнасе, а потом сводил пообедать в кафе «Клозери де Лила». Сказал мне, что когда-то в этом кафе у него случилась незабываемая встреча с моей мамой. Он даже свозил меня в мастерскую профессора Поля Ландовски и познакомил с этим выдающимся скульптором. Разумеется, в те годы профессор Ландовски был уже очень стар и не занимался скульптурой. Но он показал мне фотографии, относящиеся к тому периоду, когда он работал над отливками для статуи Христа. Все формы лепились прямо в его мастерской. Очевидно, мама как раз именно тогда и посещала мастерскую профессора Ландовски, когда он со своим учеником Лореном Бройли занимался всеми этими работами. Ландовски даже отыскал в одном из шкафов слепки, которые были сделаны когда-то с рук моей матери. Он хотел потом воспользоваться ими для лепки рук Христа. – Беатрис невольно улыбнулась, вспоминая все эти приятные и дорогие ее сердцу мгновения. – Воистину, профессор Бройли не жалел для меня ни своего времени, ни внимания. Потом мы долгие годы состояли с ним в переписке, вплоть до самой его смерти, последовавшей в 1965 году. Такую доброту проявили ко мне все эти иностранцы, – задумчиво заключила Беатрис и добавила: – Словом, дорогая Майя, ты собираешься последовать примеру своей бабки и прабабки и тоже совершить путешествие из Рио в Париж? Что ж, сегодня туда добраться значительно проще, чем в былые времена. Нам с твоей прабабушкой потребовалось целых шесть недель, чтобы попасть во Францию, а уже потом в Париж. В наши дни все иначе. Уже завтра ты можешь сидеть в «Клозери де Лила» и потягивать абсент. Майя, дорогая, ты меня слышишь?

Я растерянно молчала. Из того, что я только что услышала из уст Беатрис, сам собой напрашивался вывод: моя бабушка и понятия не имеет о том, кто был ее настоящий отец. Недаром Яра так неохотно согласилась на то, чтобы рассказать о прошлом моей семьи.

– Да, скорее всего, я тоже отправлюсь в Париж, – ответила я наконец, очнувшись от своих мыслей.

– Вот и хорошо! – Кажется, мой ответ вполне удовлетворил бабушку. – У меня к тебе, Майя, еще несколько серьезных дел. Сегодня днем ко мне должен приехать нотариус. Я собираюсь переписать свое завещание и оставить большую часть того, чем я владею, тебе как своей внучке. К сожалению, мое состояние не так уж велико. Только дом, который разрушается буквально на глазах. Чтобы его отреставрировать и привести в порядок, потребуются сотни тысяч реалов. А таких денег у тебя наверняка нет. Если ты захочешь продать виллу, знай, я ни в коей мере не возражаю против такого решения. Разве что ставлю одно условие. Хочу, чтобы ты позволила Яре дожить в этом доме до самой ее смерти. Я знаю, как она страшится будущего. Хочу быть уверенной в том, что на улицу ее никто не вышвырнет. Ведь вилла Каса дас Оркуидеас – это в такой же мере ее дом, как и мой. Ей будет завещана определенная сумма денег, которых должно хватить на весь остаток ее жизни. Ты же понимаешь, она моя ближайшая подруга. Мы росли вместе, как родные сестры.

– Конечно, я сделаю все как положено, – ответила я, с трудом сдерживая слезы.

– У меня еще есть кое-какие драгоценности, мои и те, что достались мне от мамы. А еще фазенда Святой Терезы, где прошли детские годы твоей прабабушки. В свое время я учредила скромный благотворительный фонд помощи женщинам из фавел. Так вот, сегодня на фазенде, согласно уставу этого фонда, находят себе приют многие из тех несчастных, кто нуждается в убежище. Если ты сможешь продолжить эту работу, буду только счастлива.

– Обязательно продолжу, Беатрис, – заверила я шепотом, потому что у меня перехватило горло от ее слов. – Но, мне кажется, я не заслуживаю всех этих щедрот. Ведь у вас же наверняка есть друзья, родня…

– Как ты можешь говорить такое, Майя! – возмутилась Беатрис. В ее голосе зазвучало откровенное негодование. – Твоя мать отдала тебя в сиротский приют, лишила семьи. А ведь твое происхождение, смею тебя заверить, когда-то чего-то да стоило здесь, в Рио. Не забывай, ты же представительница старинного рода Айрис Кабрал. Конечно, не все, что тебе пришлось пережить, можно компенсировать деньгами. Но это – то немногое, что я могу для тебя сейчас сделать. И обязательно сделаю! – безапелляционно подчеркнула она.

– Спасибо, Беатрис, – коротко поблагодарила я, заметив, как она беспокойно заерзала по постели. Видно, боли опять сделались нестерпимыми. А я не хотела лишний раз расстраивать ее.

– Мне позвать сестру?

– Да, но только через пару минут. Опережая тебя, Майя, скажу вот что. Если ты сейчас собираешься сообщить мне, что хочешь остаться со мной до конца, то я со всей твердостью заявляю: больше ко мне не приходи. Я знаю, что мне уготовано, и не хочу, чтобы ты стала свидетелем моих последних минут. Тем более что ты еще не вполне оправилась от предыдущей потери, ухода из жизни твоего приемного отца. Со мной останется Яра, а больше мне никто не нужен.

– Но, Беатрис…

– Никаких «но», Майя. Боли и сейчас уже стали невыносимыми, хотя я сопротивлялась им из последних сил. Но сегодня попрошу сестру увеличить мне дозу морфия. А там вскоре последует и развязка. Итак… – Беатрис с трудом улыбнулась. – Повторю еще раз: я счастлива, что последние мгновения моей жизни, когда я еще пребывала в здравом уме и светлой памяти, я провела в обществе моей красавицы внучки. Ты действительно очень красива, моя дорогая Майя. Желаю тебе всего самого доброго в будущем. Но главное – желаю тебе обрести любовь. Потому что любовь, пожалуй, единственное, что позволяет нам вынести любую боль, пока мы живы. Пожалуйста, запомни это. А сейчас позови сестру.

Спустя пару минут я обняла Беатрис, и мы попрощались с ней навсегда. Покидая комнату, я увидела, как мгновенно отяжелели ее веки и глаза закрылись сами собой. Когда я была уже у дверей, она лишь слабо взмахнула рукой. Я вышла в коридор, опустилась на скамью, стоящую возле стены, обхватила голову руками и горько расплакалась. Чья-то рука обняла меня за плечи. Я подняла глаза и увидела Яру, которая присела рядом со мной.

– Выходит, она не знала, что Лорен Бройли ее родной отец?

– Нет, сеньорита Майя, не знала.

Яра взяла меня за руку, и какое-то время мы сидели молча, каждая по-своему переживая весь трагизм ситуации.

Потом я написала на листке бумаги, который дала мне Яра, свой домашний адрес, номер телефона, адрес электронной почты. Затем она проводила меня до поджидавшего такси.

– Всего доброго, сеньорита. Я рада, что между вами и сеньорой Беатрис все разрешилось, и как раз вовремя, еще до того, как…

– Это все благодаря вам, Яра. Беатрис очень повезло, что рядом с ней была такая помощница.

– А мне повезло с ней, – коротко бросила в ответ Яра.

– Пожалуйста, дайте мне знать, когда… – Я так и не смогла заставить себя произнести вслух оставшиеся слова.

– Обязательно. А вы уезжайте и живите своей жизнью, сеньорита Майя. Возможно, узнав историю своей семьи, вы стали лучше понимать, что каждое мгновение на этой земле бесценно и им надо дорожить.

Вернувшись к себе в отель, я тут же стала проверять электронную почту. Сейчас у меня были весомые причины для нетерпения. Яра права: каждое мгновение бесценно. Увидев ответное письмо Флориано, я не смогла сдержать радостной улыбки. Париж великолепен, сообщал он мне в своем послании, но ему позарез нужен переводчик, чтобы справиться с его никудышным французским.

Я невольно рассмеялась, прочитав эти строки. Ведь он не спрашивал меня, приеду ли я. Вопрос ставился однозначно: когда приеду. Я позвонила на ресепшен и попросила узнать, есть ли билеты на завтрашний рейс из Рио в Париж. Они перезвонили мне минут через десять и сообщили, что осталось только одно место в первом классе. Я не удержалась от короткого восклицания, когда мне сообщили стоимость, но все же попросила их зарезервировать билет. И почувствовала в этот момент, что и отец, и Изабелла, и Беатрис, все они рады, что я поступила именно так.

Потом я прогулялась по Ипанеме. Снова вернулась в супермаркет и купила себе несколько платьев, совершенно «не подходящих» для меня, прежней. Раньше бы Майя просто пришла в ужас при виде этих нарядов. Но новая Майя, верящая в глубине души, что она любима, захотела порадовать своего мужчину. Пусть он увидит ее в наилучшем виде.

Больше я не стану прятаться от жизни, твердо пообещала я себе и прикупила две пары туфель на высоких каблуках. Потом зашла в отдел парфюмерии, чтобы подобрать соответствующие духи, которыми не пользовалась уже сто лет. А заодно купила и новую ярко-алую помаду.

Вечером я поднялась в ресторан под крышей отеля и, устроившись на террасе, в последний раз глянула на статую Христа, купающуюся в сиянии заходящего солнца. Потягивая охлажденное белое вино, я вознесла мысленную молитву небесам, поблагодарила Христа за то, что Он помог мне вернуться к себе самой.

Рано утром Педро повез меня в аэропорт, и я опять оглянулась на статую, возвышающуюся на горе Корковадо. И у меня вдруг возникло странное чувство, почти уверенность, что очень скоро я снова вернусь сюда и Он снова заключит меня в свои объятия.