К превеликому моему изумлению, несмотря на то что последние четырнадцать лет я ни с кем не делила свою кровать, спала я в эту ночь как убитая. Даже не пошевелилась, пока кто-то осторожно не тронул меня за плечо. Открыла глаза и увидела перед собой Флориано. Он уже стоял одетый.

– Я принес тебе кофе. – Он жестом показал на кружку, которую пристроил на прикроватной тумбочке рядом со мной.

– Спасибо, – отозвалась я сонным голосом. – А который сейчас час?

– Половина девятого, Майя. И мне пора в аэропорт. Через три часа мой рейс на Париж.

– А мне надо бежать в гостиницу, успеть переодеться. – Я кубарем скатилась с кровати. – Ровно в десять мне уже нужно быть в монастыре.

Флориано положил руку мне на плечо, приостановив на мгновенье.

– Послушай, Майя, я понятия не имею, каковы твои дальнейшие планы после встречи с сеньорой Беатрис, но хочу повторить еще раз все то, что говорил минувшей ночью. Прилетай в Париж, дорогая. Я буду счастлив. Обещаешь подумать над моим предложением?

– Да, обещаю, – клятвенно заверила я его.

– Хорошо. – Флориано слегка почесал переносицу. По его устам скользнула задумчивая улыбка. – Не хочу никаких преувеличений и ложных ассоциаций, но у меня такое чувство, что тени Изабеллы и Лорена сейчас незримо витают рядом с нами, словно участвуют в нашем с тобой разговоре. Остается лишь надеяться, что у нашего романа будет более счастливая развязка. – Он протянул руку к моему лицу и бережно отбросил со лба прядь волос, а потом наклонился и нежно поцеловал в это место. – До скорого, – проговорил он на французском. – Удачного тебе дня. А сейчас мне действительно пора.

– И тебе счастливого пути, – ответила я, наблюдая за тем, как он направляется к входным дверям.

– Спасибо. Когда будешь уходить, просто захлопни за собой дверь. Петра вернется через пару дней. До свидания, дорогая.

Несколько секунд спустя хлопнула входная дверь. Я тоже быстро оделась и почти бегом устремилась по улицам Ипанемы к себе в гостиницу. С высоко поднятой головой подошла к стойке администратора и затребовала ключ от своего номера, проигнорировав удивленное выражение на лице администраторши, которая, окинув меня взглядом, сразу же отметила мой расхристанный вид. Ну и плевать! Я попросила ее предупредить Педро, чтобы тот был наготове и через двадцать минут отвез меня в монастырь.

Оказавшись у себя в номере, я на скорую руку ополоснулась под душем, хотя какая-то часть моего «я» отчаянно сопротивлялась тому, чтобы окончательно уничтожать запах Флориано на своем теле. Потом торопливо напялила на себя одежки, более приличествующие случаю, и уже через пятнадцать минут снова спустилась вниз. Увидела через окно вестибюля, что Педро уже ждет меня. Я заторопилась к машине. Педро встретил меня улыбкой.

– Как поживаете, сеньорита Деплеси? Не видел вас несколько дней. Мы сейчас в монастырскую больницу, да?

– Да, – подтвердила я правильность маршрута. Машина тронулась с места, а я впервые наконец сосредоточилась на предстоящей встрече, приводя в порядок свои хаотичные мысли.

Яра, заметно нервничая, уже поджидала нас снаружи. Но вот машина остановилась. Я вышла из нее.

– Доброе утро, сеньорита Майя. Спасибо, что приехали.

– Спасибо вам, что устроили мне эту встречу.

– Если честно, моей заслуги в том нет. Сеньора Беатрис сама, безо всяких подсказок с моей стороны, попросила связаться с вами. Она прекрасно понимает, что время ее уже на исходе. Вы готовы? – Я заметила сочувствие в глазах Яры.

Я кивнула, и она повела меня широкими полутемными коридорами в то крыло здания, где располагалась больница. Широко распахнула двойные двери, и мы переступили порог. В нос ударила смесь дезинфицирующих средств с каким-то еще непонятным, но устойчивым запахом, который присутствует во всех лечебных учреждениях.

– Сеньора Беатрис находится здесь. – Яра указала на дверь в конце коридора. – Пойду, взгляну, готова ли она к встрече.

Я присела на скамью, стоявшую у стены. Что бы ни собиралась сейчас сообщить мне сеньора Беатрис, думала я, это меня не сильно заденет. И уж точно не сломит. Прошлое есть прошлое, а я со вчерашнего дня начала наконец задумываться и о собственном будущем.

Но вот отворилась дверь, ведущая в комнату Беатрис, и Яра жестом пригласила меня войти.

– Сеньора Беатрис очень возбуждена сегодня. Она попросила сестру не давать ей обезболивающих, пока она не поговорит с вами. Хочет, чтобы ум ее оставался ясным. В вашем распоряжении где-то час, потом боль может стать слишком нестерпимой.

Яра ввела меня в комнату, большую, светлую, наполненную чистым воздухом, с красивым видом на горы и на море. Кровать Беатрис была типичной койкой больничного образца. А вот все остальное убранство комнаты напоминало обычную спальню.

– Доброе утро, Майя.

Сеньора Беатрис сидела в кресле возле окна. Она приветствовала меня с неожиданной теплотой.

– Спасибо, что пришли. Пожалуйста, присаживайтесь. – Она знаком указала мне на деревянный стул напротив кресла. – Яра, оставь нас пока одних.

– Слушаюсь, сеньора. Если вам что-нибудь вдруг понадобится, нажмите на кнопку. – Яра вышла из комнаты.

Пока хозяйка и служанка обменивались короткими репликами, у меня появилась возможность разглядеть свою собеседницу получше. После всего того, что Яра рассказала мне о сеньоре Беатрис, я вдруг увидела ее в совершенно новом свете. Конечно, чисто внешне она мало походила на Изабеллу, свою мать. Более светлые, европейские черты лица, вне всякого сомнения, делали ее похожей на отца. Впервые я обратила внимание и на ее зеленые глаза, по-прежнему живые и кажущиеся такими огромными на изможденном, исхудалом лице.

– Во-первых, Майя, хочу попросить у вас прощения. Увидев вас впервые, похожую как две капли воды на мою мать, я испытала самый настоящий шок. Конечно, эта цепочка с кулоном, которая была у вас тогда на шее… Я, как и Яра, сразу же узнала ее. Это украшение мне оставила моя мать, а я, в свою очередь, подарила его дочери на восемнадцатилетие. – Внезапно глаза старой женщины затуманились, то ли от приступа боли, то ли от переизбытка чувств. Трудно было определить на глаз. – Прости меня, Майя, но мне потребовалось некоторое время, чтобы решить, как наилучшим образом отреагировать на твое неожиданное появление, так близко совпавшее по времени с моим… уходом.

– Сеньора Беатрис, я снова повторяю, я разыскивала вас не ради денег, или наследства, или…

Трясущейся рукой Беатрис велела мне замолчать.

– Во-первых, называй меня просто Беатрис. К сожалению, переходить на «бабушку» уже немного поздновато. Как думаешь? А во-вторых, несмотря на то что я продолжаю считать, что твой приезд сюда едва ли может быть обычным совпадением, меня все это совершенно не волнует. Сама знаешь, в наше время, в случае необходимости, можно провести кучу тестов, чтобы доказать свое родство с кем-то. Наша же с тобой родственная связь прослеживается в каждой черте твоего лица. Нет! – Она вздохнула. – Сомнения у меня вызвало другое.

– Что именно?

– Майя, каждый ребенок, которого усыновили или который слишком рано потерял своего отца или мать, может потом, с годами, с легкостью возвести своего родителя на этакий пьедестал божества. Помню, именно так и случилось с моим отношением к матери. В моем воображении Изабелла превратилась почти в Мадонну, такую совершенную женщину без единого изъяна. Хотя уверена, в реальной жизни, у нее были свои недостатки, как и у каждого из нас.

– Наверное, вы правы, – согласилась я с Беатрис.

Какое-то время старуха молчала, внимательно изучая мое лицо.

– И вот когда я увидела, с каким совершенно непонятным мне упорством ты пытаешься узнать информацию уже о своей матери, а заодно и те причины, по которым она отдала дочь в чужие руки, то поняла, что если соглашусь ответить на твои вопросы, то не смогу лгать. А если расскажу тебе правду, то, как ни печально, разрушу тот благостный образ, который ты, скорее всего, уже успела сотворить в своем воображении.

– Да, дилемма не простая. Я только-только начинаю понимать ее, – откликнулась я, желая как-то подбодрить Беатрис. – Но, наверное, вам будет интересно узнать, что вплоть до самой смерти моего приемного отца я редко задумывалась над тем, кем была моя настоящая мать. У меня было очень счастливое детство. Я обожала своего отца, обожала Марину, ту женщину, которая занималась нашим с сестрами воспитанием. Она была мне как мать. Трудно представить себе более заботливую и любящую женщину. Такой она остается и сегодня, – поспешила уточнить я.

– Что ж, это несколько упрощает мою задачу, – согласилась со мной Беатрис. – Потому что, боюсь, вся история, приведшая к тому, что тебя удочерил посторонний человек, очень неприглядная. Для любой матери ужасно признаться самой себе, что ей с большим трудом удается полюбить собственное дитя. Увы-увы! Но именно таким было мое отношение к Кристине, твоей матери. Прости, Майя. Меньше всего на свете я хочу доставить тебе еще какие-то дополнительные страдания и печали. Их и так в последнее время было у тебя с лихвой. Но ты производишь впечатление умной молодой женщины, а потому с моей стороны было бы недостойно лгать тебе или отмахиваться от твоих вопросов какими-то банальностями. Ты бы сразу же разобралась, что к чему, уверена в этом. Но ты должна помнить и другое. Как родители не выбирают себе детей, так и дети не могут выбрать родителей.

Я отлично поняла, что именно хотела донести до меня Беатрис. Какое-то время я колебалась в нерешительности. Что лучше? Быть может, действительно лучше остаться в неведении и ничего не знать. Но, с другой стороны, я проделала такой долгий путь сюда… И потом, ради блага самой Беатрис, надо дать ей шанс выговориться и все объяснить. Я сделала глубокий вдох и тихо сказала:

– Так расскажите мне о Кристине.

По выражению моего лица Беатрис поняла, что я сделала свой выбор.

– Хорошо, пусть будет так. Яра сказала, что она уже успела кое-что рассказать тебе о моей жизни. Мой муж… твой дедушка… мы с ним были очень счастливой парой. Ну а вишенкой на торте стала для нас новость о том, что я беременна. Наш первый ребенок, мальчик, умер спустя несколько недель после рождения. А потому, когда через несколько лет я родила Кристину, то счастью моему не было предела. Она стала для нас с мужем настоящим сокровищем.

Я снова сделала глубокий вдох. Мысли сами собой перекочевали уже на моего сына, которого я тоже потеряла.

– После всех тех сложностей, которыми полнилось мое собственное детство, – продолжила Беатрис, – я твердо вознамерилась сделать все от меня зависящее, чтобы моя дочь росла в атмосфере родительской любви и внимания. Но если откровенно, Майя, то Кристина была сложным ребенком, причем с первых же минут своего появления на свет. Ночами она почти не спала, а когда немного подросла, то стала постоянно закатывать нам скандалы. Эти вспышки раздражения могли длиться часами, и ее никак нельзя было унять. Когда она пошла в школу, то забот только прибавилось. Учителя постоянно присылали нам с мужем письма, в которых уведомляли о том, что наша дочь обижает других девочек, шпыняет их, доводит до слез. Страшно признать такое, – голос Беатрис дрогнул, видно, от тех давних болезненных воспоминаний, – но Кристине, судя по всему, было неведомо чувство жалости и сострадания. Она делала людям больно и ни капельки не раскаивалась в содеянном. – Беатрис подняла на меня глаза, полные смятения. – Майя, дорогая, скажи мне, может, ты уже хочешь закончить этот неприятный разговор?

– Нет, продолжайте, – ответила я, пребывая в некотором оцепенении от услышанного.

– А потом начался подростковый возраст. Это были самые трудные годы. Мы с мужем уже отчаялись увидеть, чтобы наша дочь стала наконец относиться с должным уважением к старшим, не важно, кто перед нею, ее родители или те люди, с которыми ей приходилось иметь дело. Но главная трагедия заключалась в том, что при всех своих изъянах она была очень незаурядной, способной девочкой, о чем твердили в один голос все ее учителя. Ее IQ был гораздо выше среднего еще в начальных классах школы. За последние несколько лет медицина серьезно продвинулась в том, что связано со всякими умственными и душевными отклонениями. Врачи и психиатры стали более тщательно анализировать все симптомы. Я и сама читала множество статей, в которых описывается синдром Аспергера. Слышала о таком?

– Да, слышала.

– Так вот, люди, страдающие этим синдромом, почти всегда имеют высокий интеллект, но у них возникают серьезные проблемы в том, что касается социального взаимодействия с другими людьми. Они не испытывают к людям ни жалости, ни сочувствия. И это еще самое лучшее из того, что я могу сказать про твою мать. Впрочем, мать Яры, Лоен, всегда говорила мне, что Кристина напоминает ей мою бабушку Луизу, которую я совсем не помню. Она умерла, когда мне не было еще и двух лет, почти одновременно с мамой.

– Да, Яра рассказывала мне.

– Трудно сказать, в чем причина. Генетического ли она свойства, есть ли тут элемент наследственности или это просто синдром… Или и то, и другое вместе взятое. Но как бы то ни было, а Кристина стала неуправляемой, с ней невозможно было сладить, найти общий язык. Никто из специалистов, к которым мы обращались, не мог посоветовать нам ничего дельного. – Беатрис сокрушенно покачала головой. – Когда дочери исполнилось шестнадцать лет, она стала постоянно отлучаться из дома, коротала время во всяких убогих забегаловках и барах, связалась с дурной компанией. А в Рио, как ты понимаешь, это крайне опасно, тем более полвека тому назад. Несколько раз домой ее доставляла полиция, пьяную и в самом непотребном виде. Ей даже угрожали судебным преследованием за распитие спиртного в несовершеннолетнем возрасте. Угрозы полиции возымели свое действие, и на какое-то время она немного успокоилась. Но потом нам сообщили, что Кристина перестала посещать школу. А вместо школы встречается со своими приятелями и подружками, многие из которых жили в фавеле. Вот и она торчала там вместе с ними целыми днями.

Беатрис замолчала на какое-то время, уставившись в окно на горы, возвышающиеся на горизонте. Потом снова повернулась ко мне:

– В конце концов из школы ее исключили. У них просто не было иного выхода. Ее поймали с бутылкой рома, которым она щедро угощала других девочек. И те все явились на занятия в пьяном виде. Какое-то время мы с мужем нанимали ей репетиторов, чтобы она, по крайней мере, хотя бы сдала выпускные экзамены. Да и присматривать за ней дома было проще. Порой мы даже были вынуждены запирать дочь на ключ, чтобы она не убежала на ночь глядя к своим дружкам. Можешь себе представить, сколь велика была ее ярость в этих случаях и какие скандалы она нам тут закатывала. К несчастью, ей всегда удавалось каким-то образом улизнуть из дома. Короче говоря, мы полностью утратили над ней контроль. Дорогая, подай мне воды, если можно. От столь долгого разговора у меня пересохло во рту.

– Сейчас, – метнулсь я к тумбочке, взяла стакан с водой и соломинку и подала ей. Я заметила, как сильно дрожат у нее руки, она с трудом ухватилась за стакан. Тогда я поднесла соломинку к ее рту и держала так, пока она пила воду.

– Спасибо, – поблагодарила она меня и снова бросила на меня вопросительный взгляд. Ее зеленые глаза были полны скорби. – Уверена, что хочешь слушать и дальше, Майя?

– Да, – коротко ответила я, забирая у нее кружку. Потом я снова уселась на свой стул.

– Что ж, слушай. В один прекрасный день я обнаружила, что драгоценности моей матери, изумрудные серьги и колье, которые родители подарили ей на восемнадцатилетие и которые стоили целое состояние, исчезли из шкатулки, где я хранила свои украшения. Поскольку больше в доме ничего не пропало, то едва ли можно было говорить о том, что на вилле побывали грабители. К тому времени Кристина уже днями пропадала в фавеле. Мы с мужем решили, что наверняка в этом деле замешан какой-то мужчина. К тому же я все чаще стала замечать, каким остекленевшим бывает ее взгляд и зрачки расширены… Я проконсультировалась с одним знакомым врачом, и тот заявил, что, скорее всего, Кристина уже подсела на какие-то наркотики. – При этих словах тщедушное тело Беатрис содрогнулось. – А когда он сказал мне, сколько стоят все эти снадобья, то стало понятным, куда и почему исчезли изумруды. Кристина попросту украла их, а потом продала, чтобы купить себе новые порции дурмана. К этому моменту мы с ее отцом были практически на грани развода. Эвандро уже устал бороться. Надо было предпринимать что-то кардинальное. Пару месяцев назад Кристине исполнилось восемнадцать. Помню так ясно и отчетливо, словно это было вчера. Я подарила ей мамину цепочку и кулон из лунного камня. И помню, какое разочарование мгновенно разлилось по лицу дочери. Потому что она сразу поняла, что цена этому украшению невелика. И это стало самым ужасным, – впервые на протяжении всего монолога на глазах Беатрис выступили слезы, – из того, что она сделала. Ведь речь шла о самом дорогом моему сердцу украшении. Когда-то мой отец подарил его моей матери, а после ее смерти передарил лунный камень мне. И вот я, в свою очередь, преподнесла его в качестве подарка уже своей дочери, которая тут же стала прикидывать, на сколько реалов потянет эта вещица в какой-нибудь второсортной скупке ювелирных изделий и хватит ли вырученных средств на новую порцию наркотиков. Прости меня, Майя. Прости, дорогая. – Беатрис стала лихорадочно шарить рукой в кармане своего халата в поисках носового платка.

– Пожалуйста, не надо извиняться, – попыталась я успокоить ее, стараясь говорить ласково. – Понимаю, как тяжело делиться подобными вещами. Но постарайтесь помнить, вы рассказываете о совершенно незнакомом мне человеке. Я не знаю, какой была эта женщина, хорошей или плохой. У меня нет к ней никаких чувств и уж тем более нет любви, потому что я ее никогда не знала.

– Тогда продолжаю. Посоветовавшись с мужем, мы решили, что единственный выход противостоять Кристине – это открыто предупредить ее о том, что, если она не перестанет воровать вещи из дома и употреблять наркотики, мы будем вынуждены выставить ее вон, потребуем, чтобы она покинула виллу. Но если она одумается и станет вести нормальный образ жизни, тогда мы приложим все усилия, чтобы помочь ей, и, если надо, поддержим материально. Но к тому времени она уже была завзятым наркоманом. Да и жизнь ее протекала совсем в другом месте, в фавеле, среди тамошних ее друзей и приятелей. Одним словом, мы упаковали ее чемодан и попросили покинуть дом.

– Беатрис, я вам глубоко сочувствую. Представляю, как вам было тогда невыносимо тяжело. – Я слегка придвинулась к ней и осторожно пожала ее руку, пытаясь утешить.

– Да, было тяжело, – со вздохом согласилась Беатрис. – Но мы еще раз подчеркнули на прощание, что, если она одумается, завяжет с наркотиками и захочет вернуться к нам, мы встретим ее с распростертыми объятиями. Помню, как она спускалась по лестнице с чемоданом в руках, а я стояла у входной двери. Она прошла мимо, даже не глянув в мою сторону. А потом отвернулась на какую-то долю секунды и посмотрела на меня с такой ненавистью и злобой… Этот ее взгляд преследует меня до сих пор. – Слезы текли по щекам Беатрис, и она больше не скрывала их. – Пожалуй, все. С того самого раза я дочери больше не видела.

Какое-то время мы сидели молча, каждая погруженная в свои мысли. Хотя я и заверяла Беатрис, что не стану расстраиваться из-за того, что она сообщит о моей матери, но история, которую она только что поведала, оказалась слишком тяжела. Ведь как ни верти, а в моих венах течет кровь Кристины. А что, если ее пороки передались по наследству и мне?

– Майя, знаю, о чем ты сейчас думаешь, – внезапно снова заговорила Беатрис. Она вытерла слезы с глаз и окинула меня взглядом. – Позволь заверить тебя, что из того, что я успела заметить, общаясь с тобой, да и по рассказам Яры, в тебе нет ни йоты того, что напомнило бы мне мою дочь. Говорят, гены имеют обыкновение перепрыгивать через поколение или через два. Вот и ты… живой образ Изабеллы, моей матери. А из того, что мне рассказывали о ней, вижу, и по характеру вы очень схожи.

Я понимала, что Беатрис, по мере сил, старается быть доброй по отношению ко мне. Но с другой стороны, я же с самого начала, с того момента, как услышала о своей прабабушке, увидела, как мы с ней похожи чисто внешне, испытывала какую-то непреодолимую тягу и симпатию к этой женщине. Впрочем, это никак не влияет на все остальное. Моя родная мать оказалась такой, какой оказалась.

– Но если вы больше никогда не видели Кристину, то как узнали, что у нее появилась я? – ухватилась я за последнюю соломинку в надежде пролить свет на дальнейшую судьбу матери. И на свою тоже. А вдруг произошла какая-то ошибка, и я не имею никакого отношения к этой семье? И моя мать – совсем другая женщина.

– Я бы и не узнала, дорогая Майя, если бы не одна моя приятельница. Она трудилась волонтером в одном из сиротских приютов, которых в те годы в Рио было великое множество. Огромное число младенцев привозили из фавел. И вот так получилось, что моя подруга оказалась в приюте в тот самый день, когда туда заявилась Кристина. Она не назвалась. Просто бросила ребенка и убежала. Так многие мамаши поступали. Моя приятельница не сразу узнала Кристину. Ей потребовалось пару дней, чтобы понять, что та беззубая, болезненно худая женщина, принесшая ребенка, была Кристина. – Голос Беатрис снова предательски дрогнул от охватившего ее волнения. – Но, как только подруга все поняла, она тут же примчалась ко мне. Она сказала, что младенца-девочку оставили с кулоном из лунного камня на шее. Она подробно описала украшение, и я поняла, что это именно тот самый кулон, что я подарила дочери. Вместе с Эвандро мы немедленно отправились в приют, чтобы забрать тебя на правах родственников. Это случилось где-то через неделю после того, как тебя туда привезли. Но когда мы приехали, оказалось, что тебя уже забрали. Помнится, подруга тогда очень удивлялась, потому что, по ее словам, в приюте было полно других младенцев. Ведь иногда проходит несколько недель, прежде чем находится приемная семья для ребенка. А некоторые детки так и вырастают круглыми сиротами. Но с тобой, как видишь, все случилось очень быстро. Наверное, потому что ты была очень красивым ребеночком, – с улыбкой добавила Беатрис.

– Значит ли это, – начала я дрожащим голосом, понимая, что мне обязательно нужно задать вопрос, который уже давно вертелся на кончике моего языка, – что ваша подруга видела моего приемного отца?

– Видела, – подтвердила Беатрис. – И ту женщину, которая приехала вместе с ним забирать тебя. По ее словам, они оба показались ей очень добрыми и сердечными людьми. Мы с Эвандро буквально умоляли ее сказать нам, куда тебя забрали. Но она ведь была всего лишь волонтером и не владела такой конфиденциальной информацией.

– Понятно.

– Но есть одна вещь, которую она нам отдала. Посмотри в том ящике, Майя. – Беатрис показала рукой, где именно надо смотреть. – Там лежит конверт. Дело в том, что в приюте фотографируют всех поступающих к ним младенцев, а потом эти фотографии подшивают в их личные дела. Но, поскольку тебя забрали и твое личное дело подлежало уничтожению, подруга попросила директора приюта разрешить ей забрать фотографию и отдать нам на память. Взгляни на себя малышкой.

Я извлекла из ящика конверт и достала из него фотографию. Размытое черно-белое изображение младенца с копной темных густых волос на головке и с огромными испуганными глазами. Дома в Атлантисе у нас куча фотографий, на которых я запечатлена младенцем, безмятежно покоящимся на руках Марины. Или когда меня убаюкивает Па Солт. А потому стоило мне лишь мельком взглянуть на снимок, и я тут же определила, что это моя фотография.

– Так вы никогда и не узнали, кто удочерил меня?

– Увы, нет. Хотя можешь поверить мне на слово, мы бросили все силы на твои поиски. Мы объяснили директору, что являемся твоими родными бабушкой и дедушкой, что намереваемся забрать тебя в семью и воспитывать как свою родную дочь. Тогда она спросила, имеются ли у нас какие-либо вещественные доказательства того, что девочка приходится нам внучкой. К сожалению, таких доказательств у нас не было. – Беатрис тяжело вздохнула. – Родная мать девочки отказалась назвать свое имя. И даже когда я показала директрисе фотографию, на которой я запечатлена с этим лунным камнем на шее, она сказала, что в глазах закона кулон едва ли сочтут весомым доказательством. Тогда я стала просить ее, даже умолять, дать мне координаты семьи, которая забрала тебя, чтобы связаться с ними напрямую. Но она отказалась наотрез. Сказала, что в прошлом было несколько случаев, когда родные семьи отыскивали приемных родителей, но ничем хорошим такие контакты, как правило, не заканчивались. И сейчас политика властей в этом вопросе тверда и однозначна: никаких контактов. Вот так, моя дорогая, – последовал еще один вздох. – Несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось найти тебя.

– Спасибо за то, что, хотя бы пытались, – прошептала я в ответ.

– Поверь мне, Майя, что если бы твой приемный отец не появился в приюте так скоро, наши жизни, и твоя, и моя, сложились бы совсем иначе.

Я сунула фотографию обратно в конверт, чтобы сконцентрировать свое внимание хоть на чем-то. Потом поднялась со своего места, чтобы положить конверт в ящик, и уже даже сделала шаг в ту сторону, но была остановлена.

– Нет, дорогая, оставь эту фотографию себе. Мне она более не нужна. Ведь сейчас передо мной стоит настоящая, живая, взрослая внучка.

Лицо Беатрис исказила гримаса боли, и я поняла, что пора заканчивать разговор.

– Так вы и не узнали, кто был моим настоящим отцом? – задала я свой предпоследний вопрос.

– Нет.

– А Кристина? Что стало с ней?

– Увы, не знаю. С тех самых пор, как мы выставили ее из дома, я ее больше не видела. Даже не знаю, жива она еще или ее уже нет в живых. После того как она сдала тебя в приют, она буквально растворилась в воздухе. Ну, в те дни множество людей в Рио пропадали бесследно. – Беатрис вздохнула. – Если захочешь продолжить свои поиски и дальше, может, тебе повезет. В наши дни, насколько мне известно, официальные представители власти более охотно идут на контакт с теми, кто ищет своих давно потерянных родителей. Но материнский инстинкт почему-то упорно подсказывает мне, что Кристины больше нет в живых. Те, кто вознамерился целенаправленно разрушить себя, обычно добиваются поставленной цели и уходят из жизни молодыми. Но все равно, у меня сердце разрывается от боли, когда я думаю о ней.

– И вас можно понять, – ответила я тихо. Мне ведь и самой хорошо знакома боль утраты собственного ребенка. – И все же, какое счастье, Беатрис, что, покидая родной дом, она взяла с собой эту цепочку с лунным камнем. А потом надела ее на шею мне. Должно быть, ей была очень важна эта вещь, как напоминание и о вас, и обо всем том, что было раньше. Вполне возможно, это косвенное подтверждение того, что Кристина продолжала любить вас, несмотря ни на что.

– Возможно, – слегка кивнула головой Беатрис, и легкая улыбка тронула ее губы. – А сейчас, дорогая Майя, прошу тебя, вызови ко мне медсестру. Боюсь, терпение мое уже на исходе. Нужно срочно принять эти гадкие пилюли, которые полностью вышибают меня из седла. Но зато хоть боль делается терпимее.

– Сию минуту. – Я нажала на кнопку вызова.

Беатрис протянула мне свою ослабевшую руку.

– Майя, дай мне слово, что история, которую я тебе рассказала, никак не скажется на твоем будущем. Пусть твои родители, и отец, и мать, оказались не такими, какими должны были быть. Но ты должна знать, что мы с твоим дедушкой постоянно думали о тебе и любили тебя. И то, что ты снова возникла в моей жизни, стало для меня большим облегчением. Ибо теперь я могу уйти в мир иной со спокойной душой.

Я подошла и обняла ее. Впервые в жизни я обнимала свою родную плоть и кровь. Оставалось лишь молиться о том, чтобы мы провели еще хоть чуточку времени вместе.

– Спасибо, что приняли меня. Пусть я не нашла свою мать, зато сейчас у меня есть вы. И мне этого достаточно, – взволнованно сказала я.

В комнату вошла медсестра.

– Майя, ты завтра еще будешь в Рио? – неожиданно спросила у меня Беатрис.

– Скорее всего, да.

– Тогда приезжай ко мне еще и завтра. Сегодня мы с тобой говорили главным образом о плохом. Но, если у тебя отыщется пара часов свободного времени, давай используем их на то, чтобы получше познакомиться друг с другом. Ты и представить себе не можешь, как мне хочется познакомиться с тобой поближе.

Я увидела, как Беатрис послушно открыла рот и проглотила таблетки, которые дала ей сестра.

– Хорошо, я приеду завтра в это же время, – пообещала я.

Беатрис сделала слабый взмах рукой, прощаясь со мной, и я вышла из комнаты.