В январе 1997 г. Кристин Друри стала ведущей ночного эфира на 13-м канале новостей (Channel 13 News), телестанции — филиала NBC в Индианаполисе. Это первый шаг в карьере сотрудников телевизионных новостных программ и ток-шоу (Дэвид Леттерман начал свой путь с прогноза погоды на той же станции.) Друри работала с 21:00 до 5:00, делая информационные сюжеты и после полуночи читая 30-секундные и 2,5-минутные сводки новостей. Если ей везло и среди ночи появлялись экстренные новости, она получала больше эфирного времени, освещая их из студии или с места событий. При особой «удаче» — например, сходе поезда с рельсов в Гринкасле — она оставалась еще и на утреннюю программу.

Друри было 26 лет, когда она получила эту работу. С самого детства в Кокомо (штат Индиана) Кристин мечтала попасть на телевидение (а особенно — стать ведущей) и вырабатывала уверенность и выдержку, которыми отличались женщины в студии. Однажды, еще старшеклассницей, она встретила в торговом центре Индианаполиса Ким Худ, в то время ведущую 13-го телеканала новостей в прайм-тайм. «Я мечтала стать такой, как она», — вспоминает Друри. Каким-то образом благодаря этой случайной встрече цель стала казаться ей достижимой. Учась в Университете Пердью, она специализировалась в области телекоммуникаций и однажды проходила летнюю практику на 13-м новостном телеканале. Через полтора года после завершения образования Друри пришла на эту телестудию на стартовую должность ассистента телережиссера — отвечала за телесуфлер, расставляла камеры, выполняла всевозможные поручения. В следующие два года Кристин доросла сначала до подготовки текстов новостей и наконец — до ночного эфира. Начальство считало ее перспективным сотрудником. Друри писала прекрасные новостные сводки, имела готовый «телевизионный» голос и, что немаловажно, «смотрелась», то есть была привлекательной в универсальном, всеамериканском стиле, напоминая Мег Райан: прекрасные белые зубы, голубые глаза, светлые волосы, естественная улыбка.

Оказалось, однако, что в эфире она краснеет и ничего не может с этим поделать. Ей было достаточно любой мелочи, чтобы залиться краской. Стоило, читая новости, запнуться или понять, что говорит слишком быстро, как девушка тут же становилась пунцовой. В груди возникало жжение, как от электронагревателя, распространявшееся на шею, уши и голову. С точки зрения физиологии это было всего лишь перенаправление потока крови. На лице и шее под кожей находится необычайно много сосудов, способных переносить больше крови, чем сосуды аналогичного диаметра в любой другой части тела. Под влиянием определенных неврологических сигналов они расширяются, когда другие периферийные сосуды сжимаются: руки становятся белыми и холодными, даже если лицо пылает. Для Друри хуже физической реакции был сопровождающий ее стресс: все мысли улетучивались, она начинала спотыкаться на словах. Ее охватывало непреодолимое желание закрыть лицо руками, отвернуться от камеры, спрятаться.

Сколько Друри себя помнила, она легко краснела, и румянец ярко выделялся на ее белой коже ирландки. Кристин была из тех детей, которые неминуемо заливаются краской смущения, когда приходится выходить к доске или искать свободное место в школьной столовой. Став взрослой, она вспыхивала, если кассир в магазине задерживал обслуживание очереди, чтобы проверить цену взятых ею хлопьев, или когда другие водители сигналили ей на дороге. Казалось бы, странно, что такой человек захотел оказаться перед телекамерой, но Друри всегда боролась с привычкой смущаться. В старших классах она была чирлидером, входила в команду по теннису и была избрана в свиту королевы выпускного бала, в Пердью играла в теннис, занималась командной греблей и к выпускному курсу вошла в студенческое общество «Фи Бета Каппа». Друри работала официанткой и младшим менеджером в супермаркете Walmart и даже руководила персоналом в процедуре ежеутреннего приветствия. Благодаря общительности и социальным навыкам у нее всегда было много друзей.

Однако перед камерой ей никак не удавалось справиться с румянцем. При просмотре записей ее первых эфиров, где она рассказывает о росте штрафов за превышение скорости, отравлении едой в отеле или 12-летнем выпускнике колледжа с IQ 325, краснота бросается в глаза. Затем Друри начала надевать водолазки и накладывать на лицо толстый слой консилера Merle Norman Cover Up Green, а поверх него — тональную основу MAC Studiofix. Лицо становилось темноватым, но румянец практически не был заметен.

Тем не менее зрители могли увидеть: что-то не в порядке. Теперь, краснея, что со временем стало происходить практически в каждом выпуске новостей, Кристин цепенела, взгляд останавливался, движения становились механическими. Друри начинала говорить быстрее и более высоким голосом. «Ошарашенная, как олень в свете фар», — охарактеризовал ее один из продюсеров телеканала.

Девушка отказалась от кофеина. Освоила методы контроля дыхания. Купила книгу по самосовершенствованию для работников телеэфира и представляла, что камера — это ее собака, подруга или мама. Какое-то время она пыталась, находясь в эфире, держать голову определенным образом, совершенно неподвижно. Ничто не помогало.

Из-за времени выхода в эфир и чрезвычайно маленькой аудитории ведущий ночных программ не самая желанная работа. Обычно ее выполняют около года, совершенствуют навыки и переходят на лучшую должность, но с Друри этого не произошло. «Она, безусловно, не была готова работать перед камерой в дневные часы», — сказал продюсер. В октябре 1998 г., почти два года проработав в этой должности, Кристин записала в дневнике: «Я по-прежнему буксую. Проплакала целый день. Еду на работу и вижу, что мне не хватит бумажных платочков. Не представляю, почему Господь подарил мне работу, которую я не могу выполнять. Мне придется узнать, как это делать. Я сдамся не раньше, чем испробую все».

Что представляет собой это любопытное явление — краска смущения? Кожную реакцию? Выражение эмоций? Сосудистое проявление? Ученые не могут дать точного ответа. Румянец имеет одновременно физиологическую и психологическую природу. С одной стороны, он является столь же непреднамеренным, неконтролируемым и внешним, что и сыпь, с другой стороны, требует мыслить и чувствовать на высочайшем уровне мозговой деятельности. «Человек — единственное животное, наделенное способностью — или потребностью — краснеть», — писал Марк Твен.

Наблюдатели часто считают румянец всего лишь внешним проявлением стыда. Например, на этой позиции стояли последователи Фрейда, утверждавшие, что это замена эрекции вследствие подавления сексуального желания. Однако, отметил с удивлением Дарвин в эссе 1872 г., не стыд заставляет нас краснеть, а возможность разоблачения и унижения. «Человек может чувствовать ужасный стыд из-за сказанной им маленькой лжи, нисколько не покраснев, — писал он, — но при одном подозрении, что уличен, он моментально краснеет, особенно если его поймал на лжи тот, кого он уважает».

Если нас тревожит унижение, почему мы краснеем, когда нас хвалят? Или поют нам «С днем рожденья тебя»? Майкл Льюис, профессор психиатрии Университета медицины и стоматологии в Нью-Джерси, любит демонстрировать этот эффект на занятиях. Он объявляет, что случайным образом выберет студента, что этот выбор ничего не значит и не отражает никакого мнения об этом человеке, затем закрывает глаза и указывает. Все оглядываются посмотреть, на кого именно, и жертву неизбежно охватывает огромное смущение. Года два назад социальные психологи Дженис Темплтон и Марк Лири провели необычный эксперимент, подключив к лицу испытуемых датчики температуры и поставив их перед односторонним зеркалом. Затем зеркало убрали, и за ним обнаружилась толпа наблюдателей. В половине случаев на зрителях были темные очки. Как ни странно, испытуемые краснели, только когда видели глаза зрителей.

Пожалуй, самыми неприятными в склонности краснеть являются ее вторичные эффекты. Она сама по себе смущает и может вызвать сильную неловкость, стеснение и дезориентацию. (Дарвин, пытаясь объяснить причины этого явления, предположил, что прилив крови к лицу заставляет ее отливать от мозга.)

Зачем нам этот рефлекс, непонятно. Согласно одной теории, способность краснеть нужна для демонстрации смущения, как улыбка — для проявления счастья. Это объяснило бы, почему такая реакция наблюдается только на видимых частях тела (на лице, шее и верхней части груди). Но почему в таком случае краснеют чернокожие? В ходе исследований обнаружено, что краснеют практически все, независимо от цвета кожи и несмотря на то, что у многих людей этот эффект практически не заметен. Да и незачем становиться красным, чтобы окружающие поняли, как вы растерянны. Судя по результатам исследований, наше смущение замечают до того, как мы покраснеем. Чтобы залиться румянцем, нужно 15−20 секунд, а большинству людей требуется меньше пяти секунд, чтобы понять, что другой смутился: мы понимаем это по почти мгновенному движению глаз, обычно вниз и влево, или по глуповатой робкой улыбке, появляющейся через секунду. Таким образом, сомнительно, что мы краснеем исключительно с целью выражения эмоций.

Все больше ученых придерживаются альтернативного взгляда. Возможно, эффект усиления смущения не случаен и мы краснеем именно ради него. Идея не так нелепа, как кажется. Люди ненавидят чувство неловкости и всеми силами избегают его демонстрировать, но оно служит важной цели. В отличие от горя, гнева и даже любви, это, по сути, нравственная эмоция. Проистекающее из чувствительности к тому, что о нас думают другие, смущение служит болезненным напоминанием, что мы преступили границу, а для окружающих — своего рода просьбой о прощении. Это заставляет нас вести себя достойно. Если румянец способствует обострению этой чувствительности, он в конечном счете идет нам на пользу.

Но как перестать краснеть? Смущение вызывает румянец, румянец порождает смущение — как разорвать замкнутый круг? Непонятно, каким образом, но у некоторых людей этот механизм выходит из-под контроля. На удивление большое число людей часто неконтролируемо краснеют, причем довольно сильно. Они описывают эту реакцию как «интенсивную», «непредсказуемую» и «унизительную». Один мужчина, с которым я это обсуждал, краснел, даже когда дома в одиночестве видел по телевизору, как кто-то оказывался в неловком положении. Он потерял работу консультанта по вопросам управления, потому что начальству показалось, что он неуверенно вел себя с клиентами. Другой мужчина, нейробиолог, променял карьеру в клинической медицине на замкнутый образ жизни ученого-исследователя почти исключительно из-за привычки краснеть, но даже тогда не смог от нее избавиться. Его исследование наследственной болезни мозга оказалось таким успешным, что на него посыпались приглашения прочесть доклад и выступить на телевидении, от которых ему пришлось отбиваться. Однажды он спрятался от съемочной группы CNN в туалете. Как-то ему предложили рассказать о своей работе 50 ведущим ученым мира, в том числе пяти нобелевским лауреатам. Обычно он справлялся с выступлением, выключив свет и демонстрируя слайды, но на сей раз кто-то из слушателей сразу остановил его, задав вопрос, и ученый стал пунцовым. Промямлив что-то, он спрятался за кафедрой, тайком включил пейджер и, посмотрев на экран, объявил, что его срочно вызывают и, к сожалению, он вынужден уйти. Остаток дня он провел дома. И это человек, зарабатывающий на жизнь изучением мозговых и нервных нарушений! Справиться с собственным состоянием ему не удалось.

Этот синдром не имеет официального наименования, но часто называется «тяжелым» или «патологическим» блашинг-синдромом. Сколько людей страдает им, неизвестно: по самым примерным оценкам, от 1 до 7 % населения. В отличие от большинства людей, у которых тенденция краснеть уменьшается, когда они выходят из подросткового возраста, лица с хроническим блашинг-синдромом жалуются, что с возрастом его проявления усиливаются. Сначала проблемой считалась интенсивность румянца, но оказалось, дело не в этом. Например, в одном исследовании ученые использовали датчики для контроля цвета лица и температуры испытуемых, затем поставили их петь перед зрителями гимн или танцевать. Люди с хроническим блашинг-синдромом становились не пунцовее остальных, но краснели гораздо легче. Кристин Друри так описала этот порочный круг: боишься покраснеть, краснеешь, а затем краснеешь от стыда, что покраснел. Она не знала, с чего все начиналось, с красноты или со смущения, просто хотела избавиться от этого.

Осенью 1998 г. Друри обратилась к терапевту. «Это пройдет само», — уверял тот, но под нажимом пациентки согласился попробовать медикаментозное лечение. Что именно выписывать, было неясно. В учебниках медицины ничего не сказано о патологическом румянце. Некоторые врачи назначают успокоительные, например валиум, предполагая, что первопричиной является тревожность, другие — бета-блокаторы, снижающие реакцию организма на стресс, третьи — прозак или другие антидепрессанты. Однако некоторые успехи продемонстрировало не медикаментозное лечение, а метод поведенческой коррекции, так называемая парадоксальная интенция, активно заставляющая пациентов краснеть вместо того, чтобы пытаться не покраснеть. Сначала Друри принимала бета-блокаторы, затем антидепрессанты и, наконец, прошла курс психотерапии. Улучшений не было.

К декабрю 1998 г. ее краснота стала невыносимой, выходы в эфир превратились в сплошное унижение, и карьера практически была загублена. Она записала в своем дневнике, что готова уволиться. Однажды, ища в интернете информацию о блашинг-синдроме, Друри узнала о шведской больнице, врачи которой избавляли от него хирургическим путем. В ходе операции перерезались определенные нервы в грудной клетке в том месте, где они выходят из позвоночника и направляются в голову. «Я читала о людях, имевших ту же проблему, и не могла этому поверить, — рассказывала она. — По лицу текли слезы». На следующий день Кристин сказала отцу, что решилась на операцию. Мистер Друри редко подвергал сомнению решения дочери, но это стало исключением. «Если честно, меня это шокировало, — вспоминает он. — Когда об этом узнала ее мать, то была еще больше потрясена. У нее в голове не укладывалось, что дочь может отправиться в Швецию и лечь на операционный стол».

Друри согласилась не торопиться и больше узнать об операции. Она прочитала несколько статей в медицинских журналах, поговорила с хирургами и их бывшими пациентами. За две недели ее решимость лишь укрепилась. Кристин сказала родителям, что едет в Швецию, и, когда стало ясно, что она не отступится, отец решил ее сопровождать.

Операция называется «эндоскопическая торакальная симпатэктомия» (endoscopic thoracic sympathectomy — ETS). В ходе нее перерезаются волокна симпатической нервной системы, являющейся частью вегетативной, или «автономной», нервной системы, контролирующей дыхание, сердцебиение, пищеварение, потоотделение и, наряду со многими другими базовыми функциями, покраснение. В задней части грудной клетки по обеим сторонам позвоночника тянутся две гладкие белые «струны» — симпатические стволы, путепроводы, по которым проходят симпатические сигналы, прежде чем достичь отдельных органов. В начале XX в. хирурги пытались удалять ветви этих стволов — выполняли торакальную симпатэктомию — по самым разным показаниям: эпилепсия, глаукома, некоторые случаи слепоты. По большей части, эксперименты приносили больше вреда, чем пользы, но оказалось, что в двух случаях симпатэктомия помогает: она устраняет некупируемую боль в груди у пациентов с тяжелой неоперабельной болезнью сердца, а также потливость ладоней и лица при гипергидрозе — усиленном потоотделении.

Поскольку изначально операция проводилась на открытой грудной клетке, она была редкой, но в последние годы некоторые хирурги, особенно в Европе, начали осуществлять ее с использованием эндоскопов, которые вводятся через маленькие разрезы. Среди них были три врача из шведского Гётеборга, заметившие, что многие пациенты с гипергидрозом после операции перестают заливаться не только пóтом, но и румянцем. В 1992 г. группа из Гётеборга прооперировала нескольких пациентов с жалобами на блашинг-синдром, повлекший недееспособность. Когда о результатах было сообщено в прессе, на врачей обрушился вал обращений больных. С 1998 г. хирурги провели операцию более чем 3000 пациентов с тяжелым блашинг-синдромом.

В настоящее время эта операция проводится по всему миру, но хирурги из Гётеборга относятся к числу немногих, публикующих свои результаты: 94 % пациентов сообщили о существенном ослаблении симптомов, в большинстве случаев они совершенно исчезли. В исследованиях, охвативших послеоперационный период около восьми месяцев, 2 % пациентов жалели о решении из-за побочных эффектов и 15 % были разочарованы результатом. Побочные эффекты не несут угрозы жизни, но и незначительными их не назовешь. Самым серьезным осложнением, наблюдающимся в 1 % случаев, является синдром Хорнера, при котором неустранимое повреждение симпатических нервов глаза вызывает сужение зрачка, опущение верхнего века и снижение тонуса глазного яблока. Менее серьезной является невозможность потеть от сосков и выше, причем у большинства в качестве компенсации усиливается потоотделение в нижней части тела. (Согласно долгосрочному исследованию, изучавшему пациентов с жалобами на потливость ладоней в течение десятилетия после ETS, доля удовлетворенных результатом снижается до 67 %, главным образом из-за компенсаторного потоотделения.) Около трети пациентов также заметили необычную реакцию, так называемый аурикулотемпоральный синдром — потоотделение при ощущении определенных вкусов или запахов. Наконец, поскольку удаляются ветви симпатической системы, ведущие к сердцу, пациенты испытывают примерно 10 %-ное уменьшение частоты сердечного ритма; некоторые жалуются на физическую утомляемость. По всем этим причинам данная операция является крайней мерой, прибегать к которой, по мнению хирургов, следует лишь после того, как все консервативные методы лечения оказались неэффективными. К моменту обращения в Гётеборг люди зачастую уже отчаялись. Как сказал мне один пациент после операции: «Я бы решился на нее, даже если бы мне сказали, что имеется 50 %-ный риск погибнуть».

14 января 1999 г. Кристин Друри с отцом прибыла в Гётеборг — портовый город с 400-летней историей на юго-западном побережье Швеции. Было холодно, снежно и очень красиво. Медицинский центр Карландерска (Carlanderska) располагался в старом небольшом здании со стенами, увитыми плющом, и высокой аркой входа с двустворчатыми деревянными дверями. Внутри было темновато и тихо, как в подземелье. Лишь теперь Друри в полной мере осознала происходящее. Что она здесь делает, за 14 400 км от дома, в больнице, о которой почти ничего не знает? Тем не менее Кристин зарегистрировалась, медсестра взяла у нее кровь для обычного лабораторного анализа, проверила историю болезни и попросила оплатить $6000. Друри расплатилась кредитной карточкой.

Больничная палата с белоснежными простынями и синими покрывалами приятно контрастировала с холлом чистотой и современным обликом. Кристер Дротт, хирург, навестил пациентку на следующий день рано утром. Он говорил на безупречном британском английском и произвел на нее успокаивающее впечатление: «Он держал меня за руки, буквально излучая сострадание. Эти врачи повидали тысячи таких случаев. Я просто влюбилась в него».

Тем же утром в 9:30 санитарка пришла подготовить ее к операции. «Мы совсем недавно делали сюжет о ребенке, умершем из-за того, что анестезиолог заснул во время операции, — рассказывает Друри. — Поэтому я попросила анестезиолога не засыпать и не позволить мне умереть. „О’кей“, — ответил он со смешком».

Когда Друри была под наркозом, Дротт, в стерильном хирургическом костюме, протер ее грудную клетку и подмышечные впадины антисептиком и обложил стерильными простынями, оставив открытыми только подмышки. Нащупав нужную точку между ребрами в левой подмышечной впадине, он сделал концом скальпеля 7-миллиметровый прокол и через него ввел в грудную клетку ширококанальную иглу. Через иглу было закачано 2 литра углекислого газа, чтобы сдвинуть левое легкое книзу. Затем Дротт ввел резектоскоп, длинную металлическую трубку с окуляром, оптоволоконным освещением и электродом для прижигания на конце. В принципе, это инструмент для урологических операций, настолько тонкий, что проходит через уретру (хотя, разумеется, пациентам с урологическими заболеваниями он все-таки кажется недостаточно тонким). С помощью окуляра хирург стал искать левый симпатический ствол пациентки, следя за тем, чтобы не повредить крупные кровеносные сосуды, отходящие от сердца, и обнаружил гладкую, похожую на веревку структуру, тянущуюся вдоль головок ребер в месте их присоединения к позвоночнику. Он прижег ствол в двух точках, у второго и третьего ребер, уничтожив лицевые ветви, кроме тех, что ведут к глазу. Затем, убедившись в отсутствии кровотечения, извлек инструмент, вставил катетер для отсасывания углекислого газа, чтобы легкое вновь расправилось, и зашил разрез в полсантиметра длиной. Обойдя операционный стол, хирург повторил процедуру с правой стороны грудной клетки пациентки. Все прошло идеально. Операция заняла всего 20 минут.

Что происходит, если лишить человека способности краснеть? Получаем ли мы хирургическую версию консилера-цветокорректора, удаляющего румянец смущения, но не способность смущаться или несколько разрезов периферических нервов влияют на саму личность? Помню, как однажды подростком купил солнцезащитные очки с зеркальными стеклами. Через несколько недель я их потерял, но, пока носил, заметил, что беззастенчиво разглядываю людей и чуть более дерзко себя веду. Спрятавшись за этими стеклами, я чувствовал себя менее уязвимым, как бы более свободным. Не оказывает ли операция подобный эффект?

Почти через два года после того, как Друри была прооперирована, я завтракал с ней в спортбаре в Индианаполисе. Я гадал, как выглядит ее лицо без нервов, которые должны были управлять его цветом. Не стало ли оно мертвенно-бледным, пятнистым, неестественным? Оказалось, что цвет лица у нее ровный и розоватый, по ее словам, точно такой же, что и прежде. Действительно, после операции она не краснеет. Иногда, практически случайно, она испытывает фантомный румянец — полное ощущение, что заливается краской, но это лишь иллюзия. Я спросил, краснеет ли у нее лицо, когда она бегает, и она ответила «нет», если только постоять на голове. Другие физические изменения кажутся ей несущественными. Самое заметное, по ее словам, то, что ни лицо, ни ладони больше не потеют, а живот, спина и ноги потеют заметно сильнее, чем раньше, но не настолько, чтобы доставлять беспокойство. Шрамы, изначально крохотные, полностью исчезли.

С первого же утра после операции, говорит Друри, она почувствовала себя другой. Симпатичный медбрат пришел измерить ей давление. Прежде она бы залилась краской при его появлении, но теперь ничего подобного не произошло. Казалось, с нее сняли маску.

В тот день после выписки Кристин подвергла себя испытанию, спрашивая дорогу у незнакомцев на улице (в этой ситуации она неизбежно краснела раньше): румянца не было, что подтвердил ее отец. Более того, она стала общаться легко и непринужденно, без тени прежнего смущения. В аэропорту, когда они стояли в длинной очереди на регистрацию, Друри не могла найти свой паспорт: «Я просто вывалила содержимое сумочки на пол и стала рыться в нем, и до меня вдруг дошло, что я делаю это и не умираю от стыда. Я подняла взгляд на папу и просто расплакалась».

По возвращении домой началась новая жизнь. Внимание других уже не доставляло неудобства и не пугало. Привычный внутренний монолог при разговоре с людьми («пожалуйста, не красней, пожалуйста, не красней, о господи, я краснею!») прекратился, и она стала лучше слышать других людей. Теперь Кристин могла дольше на них смотреть без настоятельной потребности отвести взгляд (ей даже пришлось учиться не смотреть слишком пристально).

Через пять дней после операции Друри вернулась в телестудию за стол ведущей. Той ночью она обошлась практически без макияжа. На ней был шерстяной блейзер темно-синего цвета — никогда прежде она не надевала теплых вещей такого рода. «Я чувствовала себя дебютанткой, — сказала Кристин. — Все прошло прекрасно».

Впоследствии я просмотрел записи некоторых ее выходов в эфир в первые недели после операции. Я увидел, как Друри рассказывает об убийстве пастора пьяным водителем и о том, как 16-летний подросток застрелил 19-летнего парня. Она держалась естественно как никогда. Особенно меня поразила одна передача. Это был не обычный ночной выпуск новостей, а социальная реклама под названием «Читай, Индиана, читай!». Февральским утром Друри шесть минут читала в прямом эфире рассказ толпе непоседливых восьмилетних детей, а на экране демонстрировались призывы к родителям читать своим детям. Несмотря на царящий вокруг хаос — дети носились, бросали вещи, пытались заглянуть в камеру, — она упрямо читала, не теряя самообладания.

Друри никому не рассказала об операции, но сослуживцы сразу заметили, как она изменилась. В разговоре со мной продюсер телеканала сказал: «Друри сообщила только, что совершила поездку с отцом, но, когда она вернулась и я снова увидел ее на телеэкране, то воскликнул: „Кристин, это невероятно!“ Она потрясающе свободно держалась перед камерой. Ее уверенность можно было почувствовать через экран, ничего общего с тем, что было раньше». Через несколько месяцев Друри получила работу репортера в прямом эфире в прайм-тайм на другой станции.

Несколько перерезанных нервных волокон — и она стала другим человеком. Странно об этом думать, поскольку мы привыкли считать свое сущностное «я» отдельным от телесных особенностей. Кто, глядя на свою фотографию или слыша запись своего голоса, не думал: «Это не я!» Если взять крайний пример, то ожоговым больным, впервые видящим себя в зеркале, собственный облик обычно кажется чужим. Дело не только в том, что они не вполне «привыкли» к нему; новая кожа меняет их. Она меняет то, как больные общаются с людьми, чего ждут от других, как воспринимают себя глазами окружающих. Медсестра ожогового отделения однажды сказала мне, что уверенный в себе человек может стать пугливым и раздражительным, слабый — превратиться в стойкого бойца. Аналогично Друри воспринимала свой предательский румянец как нечто внешнее, почти как ожог: она называла это «красной маской». Эта маска так прочно приросла к Кристин, что, по ее убеждению, мешала ей стать собой. Когда маска исчезла, Друри почувствовала себя новой, смелой, «совершенно не такой, как прежде». Но что случилось с женщиной, которая всю жизнь смущалась и стеснялась, стоило лишь кому-то обратить на нее внимание? Со временем Друри обнаружила, что эта женщина никуда не делась.

Однажды, ужиная с другом, она решила рассказать ему об операции. Это был первый человек не из ее семьи, с которым она поделилась свои секретом, и он пришел в ужас. Она сделала операцию, чтобы лишиться способности краснеть? Это кажется противоестественным, сказал он, хуже того, суетным. Его слова врезались ей в память: «Вы, телевизионщики, пойдете на все ради карьеры».

Кристин вернулась домой в слезах, рассерженная и в то же время раздавленная, с мыслью, не совершила ли она действительно чего-то извращенного и дурного. В последующие недели и месяцы Друри все более убеждала себя, что хирургическое решение проблемы превратило ее в мошенницу. «Операция открыла мне путь в журналистику, которой я обучалась, — говорит она, — но я все больше стыдилась того, что мне пришлось справляться со своими трудностями искусственным путем».

Друри все сильнее боялась, что окружающие узнают об операции. Когда сослуживец, пытаясь понять, что в ней изменилось, спросил, не похудела ли она, Кристин с натянутой улыбкой ответила отрицательно и ничего больше не сказала. «На пикнике, устроенном телестанцией в субботу накануне гонок „500 миль Индианаполиса“, я только и молилась, чтобы выбраться оттуда, лишь бы не услышать: „Эй, куда делась твоя привычка краснеть?“». Это был тот же стыд, что и прежде, только не из-за румянца, а из-за его отсутствия.

На телевидении чувство неловкости снова стало ее отвлекать. В июне 1999 г. Друри вышла на новую работу, но два месяца не получала эфира. Во время этой паузы она все сильнее сомневалась в своем решении вернуться на телевидение. Когда Кристин выехала со съемочной группой освещать разрушения из-за бури в соседнем городе, где ветер с корнем вырвал деревья, то получила возможность провести репортаж перед камерой. Она была уверена, что выглядит прекрасно, но этого нельзя было сказать о ее самоощущении. «Мне казалось, я не на своем месте, не имею права быть здесь», — вспоминает Друри. Через несколько дней она уволилась.

С тех пор прошло больше года, и Кристин пришлось посвятить это время восстановлению своей жизни. Безработная, умирающая от стыда, она спряталась в своей раковине, ни с кем не виделась и целыми днями просиживала на диване перед телевизором, все глубже погружаясь в депрессию. Ситуация менялась медленно и постепенно. Друри начала, ломая саму себя, признаваться в случившемся друзьям, а затем и бывшим сослуживцам. К ее удивлению и облегчению, практически все ее поддержали. В сентябре 1999 г. она организовала фонд «Красная маска» для распространения информации о хроническом блашинг-синдроме и поддержки тех, кто им страдает. Раскрыв свой секрет, Друри сумела преодолеть кризис.

Зимой того же года Кристин нашла работу на радио, что оказалось идеальным выбором. Она стала помощницей шефа корпункта Metro Networks в Индианаполисе. Каждое утро в будние дни Друри вела новостные программы на двух радиостанциях, затем во второй половине дня сообщала информацию о дорожной ситуации на этих и нескольких других станциях. Прошлой весной, восстановив уверенность в себе, она стала налаживать контакты с телеканалами. Местная станция сети Fox согласилась взять ее диктором-дублером. В начале июля ее в последнюю минуту вызвали в эфир рассказать о ситуации на дорогах в программе, выходившей в три часа утра.

Я посмотрел запись этой программы — одного из утренних новостных шоу для собирающихся на работу с двумя жизнерадостными ведущими, мужчиной и женщиной, расположившимися в мягких креслах с огромными кофейными чашками в руках. Каждые полчаса они обращаются к Друри за двухминутным анализом дорожной ситуации. Она стоит перед экраном, где меняются карты города, и рассказывает о дорожно-транспортных происшествиях и ремонтных работах. Соведущие то и дело отпускают шуточки по поводу «не той девушки» в их программе, и Кристин без малейшего напряжения смеется и отшучивается. По ее словам, это было восхитительно, хотя и непросто. Друри не могла совершенно избавиться от неловкости из-за мыслей о том, что подумают зрители о ее возвращении после долгого отсутствия, но переживания не взяли над ней верх. По ее словам, она начала чувствовать себя комфортно в собственной коже.

Хотелось бы знать, были ли ее проблемы физическими или психологическими. Однако ответить на этот вопрос невозможно, как и на вопрос о том, имеет ли физическую или ментальную природу румянец — да и сам человек. В каждом есть и та и другая сторона, и разделить их не способен даже нож хирурга. Я спросил Друри, сожалеет ли она об операции. «Нисколько», — ответила Кристин и даже назвала ее своим «исцелением». В то же время, добавила она, «люди должны знать, что с операцией проблемы не заканчиваются». Теперь Друри достигла гармонии — освободилась от давящей стеснительности, которую провоцировала ее привычка краснеть, но приняла тот факт, что не избавилась от смущения полностью. В октябре она стала подрабатывать репортером-фрилансером в эфире «Канала-6», филиала АВС в Индианаполисе, и надеется со временем перейти на полную ставку.