2. Скорбь и запустение
Воскресенье, 27 июля – среда, 30 июля 2014 года
Джесси Розенберг
Воскресенье, 27 июля 2014 года
На следующий день после открытия фестиваля
Семь часов утра. Над Орфеа вставало солнце. Город не спал всю ночь.
В центре царило уныние. Мейн-стрит по-прежнему была оцеплена и забита машинами оперативных служб. По ней сновали полицейские, спотыкаясь о кучи всяких предметов, потерянных толпой зрителей среди грандиозной паники, которая последовала за выстрелами в Большом театре.
Поначалу было время действий. До глубокой ночи спецподразделения полиции прочесывали оцепленную зону в поисках того, кто стрелял. Безуспешно. Одновременно надо было обеспечивать безопасность в городе, не допустить, чтобы в суматохе начали грабить магазины. По периметру заграждений были развернуты палатки первой помощи, туда обращались легко раненные, по большей части пострадавшие в толкучке, и люди в шоковом состоянии. Умирающую Дакоту Райс отправили вертолетом в клинику в Манхэттене.
Новый, только рождавшийся день обещал покой. Надо было понять, что произошло в Большом театре. Кто стрелял? И как он сумел пронести оружие, несмотря на все принятые меры безопасности?
В полиции Орфеа возбуждение и брожение еще не улеглось. Мы с Анной и Дереком готовились допрашивать всех актеров труппы – непосредственных свидетелей происшедшего. Поддавшись панике, они разбежались по всему городу, найти их и собрать вместе было непростой задачей. Наконец их всех разместили в конференц-зале; кто-то спал прямо на полу, кто-то в ожидании вызова валялся на столе президиума. Не хватало только Джерри Райса, улетевшего на вертолете с Дакотой, и Элис Филмор, которую до сих пор не могли найти.
Первым мы допросили Кирка Харви. Разговор наш принял совершенно неожиданный оборот. Защищать Кирка больше было некому, и мы поначалу обращались с ним без всяких церемоний.
– Что вам известно, сучий вы потрох! – орал Дерек, тряся Харви как грушу. – Имя, немедленно, иначе все зубы выбью! Имя убийцы! Живо!
– Но я понятия не имею, – хныкал Кирк. – Клянусь!
Дерек в припадке ярости отшвырнул его к стене. Харви рухнул на землю. Я поднял его и усадил на стул.
– А теперь говорите, Кирк, – приказал я. – Вы должны рассказать нам все. Дело зашло слишком далеко.
Кирк скривился, на глазах у него выступили слезы.
– Как Дакота? – спросил он сдавленным голосом.
– Плохо! – крикнул Дерек. – И все из-за вас!
Харви обхватил голову руками.
– Вы должны рассказать нам все, – повторил я жестко, но без агрессии. – Зачем эта пьеса? Что вам известно?
– Моя пьеса – просто жульничество, – прошептал он. – Я понятия не имею, кто убил тех четырех человек.
– Но вы знали, что в тот вечер, 30 июля 1994 года, убийца метил в Меган Пейделин, а не в Гордона?
Он кивнул:
– В октябре девяносто четвертого, когда полиция штата пришла к выводу, что убийцей был Тед Тенненбаум, у меня все-таки оставались сомнения. Ведь Островски мне сказал, что видел за рулем фургона Тенненбаума Шарлотту, и для меня это было необъяснимо. Но я бы не стал копать дальше, если бы через несколько дней мне не позвонили соседи Гордонов. Они обнаружили на створке двери своего гаража два следа от пуль. Следы были неочевидные, они их заметили только потому, что решили покрасить дверь. Я выехал на место, извлек из стены две пули и обратился напрямую к криминалистам полиции штата с просьбой сравнить их с пулями, извлеченными из жертв. Пули оказались из одного оружия. Судя по траектории, стреляли из парка. В тот момент я все и понял: целили в Меган. Убийца стрелял в нее в парке, промахнулся, она побежала по направлению к дому мэра, видимо за помощью, но он ее догнал и пристрелил. А потом убил Гордонов, потому что они были свидетелями преступления.
Я поразился, насколько прозорливым полицейским был Харви.
– Почему нам об этом не было известно? – спросил Дерек.
– Я пытался тогда с вами связаться, но безуспешно, – оправдывался Харви. – Я звонил и тебе, и Розенбергу в отделение полиции штата, но мне сказали, что у вас несчастный случай и вы пока на больничном. Когда я сказал, что это касается четверного убийства, мне объяснили, что дело закрыто. Тогда я поехал к вам домой. У тебя, Дерек, меня выставила вон какая-то молодая женщина, просила больше не приезжать и оставить тебя в покое, особенно с разговорами об этом деле. Потом я ходил к Джесси, звонил в дверь, но мне никто не открыл!
Мы с Дереком переглянулись. Как же мы в свое время прокололись с этим делом!
– Что вы делали потом? – спросил Дерек.
– Пффф! Это было хрен знает что. В двух словах: Шарлотту Браун видели за рулем фургона Теда Тенненбаума в момент убийства, но полиция штата официально считала убийцей Тенненбаума, а я был убежден, что вышла ошибка с главной жертвой. В довершение всего я ни с кем не мог об этом поговорить: коллеги из полиции Орфеа меня в упор не видели с тех пор, как я выдумал, что у моего отца рак, и взял отпуск, а двое из полиции штата, которые вели расследование – то есть вы, – были недоступны. Вот уж непруха так непруха. Тогда я попытался распутать дело в одиночку. Поинтересовался, не случалось ли в последнее время в округе других убийств. Убийств не было. Единственная подозрительная смерть – какой-то тип на ровном месте разбился на мотоцикле в Риджспорте. С этим стоило разобраться поподробнее. Я связался с дорожной полицией, расспросил полицейского, занимавшегося ДТП, и узнал, что к нему приходил с вопросами агент из АТО. Тогда я связался с этим агентом АТО, и тот сказал, что погибший мотоциклист – неуловимый криминальный авторитет, и ему кажется, что убился тот не без посторонней помощи. Тут я испугался, что влезу в какие-то грязные мафиозные разборки, и решил поговорить с коллегой, Льюисом Эрбаном. Назначил ему встречу, но Льюис так и не пришел. Я остался совершенно один с делом, с которым не мог справиться. И тогда я решил исчезнуть.
– Потому что вы испугались того, что вам открылось?
– Нет, потому что я был совсем один! Вообще один, понимаете? И меня уже достало это одиночество. Я сказал себе, что, если я пропаду, люди забеспокоятся. Или захотят выяснить, почему я вдруг ушел из полиции. Знаете, где я был первые две недели после своего “исчезновения”? Дома! В своем собственном доме. Но никто не пришел. Даже соседи. Ни-кто. Я торчал в четырех стенах, никуда не выходил, даже в магазин. Ни одного звонка. Единственным, кто ко мне зашел, был отец, он мне принес что-то из еды. Мы с ним несколько часов сидели на диване в гостиной. Молча. Потом он спросил: “И чего мы ждем?” Я ответил: “Кого-нибудь, только не знаю кого”. В конце концов я решил уехать на другой конец страны и начать жизнь заново. Сказал себе, что это возможность целиком посвятить себя новой пьесе. А что может быть лучше, чем детективный сюжет о деле, которое, на мой взгляд, осталось нераскрытым? Однажды ночью, перед тем как окончательно уехать, я тайком пробрался к себе на службу – ключи у меня остались – и забрал досье с расследованием убийства.
– Но почему вы оставили вместо досье записку: “Здесь начинается Черная ночь”? – спросила Анна.
– Потому что я уезжал с мыслью, что однажды, когда распутаю это дело, вернусь в Орфеа и открою людям правду. Расскажу все в форме пьесы, которая будет иметь шумный успех. Орфеа я покидал униженным и отверженным и твердо решил вернуться сюда героем, поставить “Черную ночь”.
– Почему вы взяли то же название? – спросила Анна.
– Потому что так я собирался натянуть нос всем, кто меня унижал. “Черной ночи” в изначальном варианте больше не существовало: коллеги-полицейские уничтожили все черновики, все рукописи, которые я бережно хранил в кабинете, – наказали меня за вранье про рак отца. А единственный уцелевший экземпляр, который я отдал в книжный магазин, оказался в руках Гордона.
– Откуда вы об этом узнали? – спросил я.
– Мне сказала как раз Меган Пейделин, она работала в книжном. Она же мне и предложила оставить экземпляр пьесы в отделе местных авторов. Туда иногда заходили голливудские звезды, мало ли, вдруг кто известный прочтет и ему понравится. Но в середине июля, после того как коллеги подложили мне свинью, я хотел забрать текст из магазина, а Меган сказала, что его недавно купил Гордон. Я пошел к нему и попросил вернуть, но он утверждал, что моей пьесы у него нет. Думаю, он хотел мне насолить, ведь он читал пьесу, она ему страшно не понравилась, он ее даже порвал у меня на глазах! Зачем покупать ее в магазине, если не для того, чтобы мне нагадить? В общем, покидая Орфеа, я хотел доказать, что для искусства нет никаких преград. Можете его жечь, охаивать, запрещать, подвергать цензуре – оно все равно воскреснет! Думаете, вы меня уничтожили? Хрен вам, я силен, как никогда. Вот как я себе все представлял. Поручил отцу продать дом и переселился в Калифорнию. На деньги от продажи я мог какое-то время продержаться. Снова погрузился в досье, но все время ходил по кругу. И чем меньше понимал в этом деле, тем больше оно меня занимало.
– То есть вы все это обдумываете целых двадцать лет? – спросил Дерек.
– Да.
– И к чему вы пришли?
– Ни к чему. С одной стороны, разбившийся мотоциклист, с другой – Меган. Вот и все, что у меня есть.
– Думаете, Меган расследовала аварию с Джеремайей Фолдом и за это ее убили?
– Не имею представления. Это я придумал для пьесы. Говорил себе, что выйдет отличная первая сцена. А что, действительно есть какая-то связь между Меган и аварией?
– В том-то и вопрос, – ответил я. – Мы, так же как и вы, уверены, что смерть Меган и смерть Джеремайи Фолда связаны, но между Меган и Джеремайей, похоже, никакой связи нет.
– Вот видите, – вздохнул Кирк, – в самом деле что-то странное.
Теперешний Кирк Харви совершенно не походил на полоумного несносного режиссера, каким он был последние две недели. Зачем было играть эту роль? Зачем эта пьеса без начала и конца? Зачем эти дикие выходки? Когда я задал ему этот вопрос, он удивился, словно речь шла о чем-то самоочевидном:
– Да чтобы жить, Розенберг! Существовать! Чтобы на меня, наконец, посмотрели! Обратили на меня внимание! Я понял, что никогда не раскрою это дело. Я был на дне. Жил в трейлере, без семьи, без друзей. Разве что манил отчаявшихся актеров отблесками недосягаемой славы. Что бы со мной сталось дальше? Когда Стефани Мейлер приехала ко мне в Лос-Анджелес, у меня забрезжила надежда закончить пьесу. Я ей рассказал все, что знал, думал, и она поступит так же.
– Значит, Стефани Мейлер знала, что главной жертвой была Меган Пейделин?
– Да. Я же ей об этом и рассказал.
– И что ей было известно?
– Не знаю. Она поняла, что я не знаю, кто убийца, и тут же собралась уходить. Сказала: “Не могу терять время”. Я требовал, чтобы она хотя бы поделилась со мной своими сведениями, но она отказалась. Мы слегка повздорили в “Белуге”. Я пытался ее удержать, схватился за сумку, и из нее все вылетело на пол. Бумаги, связанные с расследованием, зажигалка, брелок с таким смешным большим желтым шариком. Я помог ей собрать вещи, попытался при этом заглянуть в ее заметки. Но безуспешно. А потом появился ты, любезный Розенберг. Сперва я не собирался ничего тебе рассказывать, меня уже один раз обвели вокруг пальца. А потом подумал, что, быть может, это мой последний шанс вернуться в Орфеа и сыграть на открытии фестиваля.
– Без готовой пьесы?
– Мне просто нужна была минута славы. Все остальное не важно. И я ее получил. Обо мне говорили целых две недели. Я был в центре внимания, обо мне писали в газетах, я командовал актерами и делал с ними все, что хотел. Выпустил на сцену великого критика Островски в трусах, заставил его вопить на латыни – ведь он столько гадостей наговорил в 1994 году про мое представление. И с этим гадом Гулливером, так унижавшим меня в девяносто четвертом, проделал то же самое. Его тоже надо было видеть – почти голый, с чучелом росомахи в обнимку. Я отомстил, меня уважали. Я жил полной жизнью.
– Но объясните, Кирк, что вы задумали в конце спектакля? Там же одни пустые страницы.
– За конец я не волновался. Я думал, вы найдете убийцу до открытия фестиваля. Я на вас рассчитывал. Я бы тогда просто объявил его имя, и так уже известное, и пожаловался, что вы все испортили.
– Но мы его не нашли.
– На этот случай я собирался оставить Дакоту на сцене и повторил бы “Пляску смерти”. Унижал бы Островски и Гулливера часами. Мог затягивать пьесу до бесконечности, хоть до середины ночи. Я был готов на все.
– Но вас бы сочли кретином, – заметила Анна.
– Не большим, чем Браун. Его фестиваль пошел бы ко дну, люди бы потребовали вернуть деньги за билеты. Он бы потерял лицо, и его бы не выбрали на новый срок.
– То есть все это было для того, чтобы ему напакостить?
– Все это было для того, чтобы не быть одному. Ведь, по сути, “Черная ночь” – это мое бездонное одиночество. Но все, что у меня получилось, – это нагадить людям. А теперь еще и эта чудная девочка Дакота между жизнью и смертью, и все из-за меня.
Мы помолчали. Потом я сказал:
– Кирк, вы были правы от начала до конца. Мы нашли вашу пьесу. Гордон хранил ее в банковском сейфе. А внутри закодировано имя Джеремайи Фолда, погибшего мотоциклиста. Значит, должна быть какая-то связь между Джеремайей, Гордоном и Меган Пейделин. Вы все поняли, Кирк. Все кусочки пазла были у вас в руках. Теперь надо просто собрать их вместе.
– Позвольте мне вам помочь, – попросил Кирк. – Я так хочу все поправить.
Я кивнул:
– При одном условии: вы ведете себя прилично.
– Обещаю, Джесси.
Для начала нам надо было понять, что же произошло накануне вечером в Большом театре.
– Я стоял сбоку от сцены, смотрел на Дакоту, – сказал Кирк. – Рядом были Элис Филмор и Джерри Райс. Вдруг раздались выстрелы, Дакота упала. Мы с Джерри бросились к ней, потом подбежала Шарлотта.
– Вы видели, откуда стреляли? – спросил Дерек. – Из первого ряда? От края сцены?
– Понятия не имею. Свет в зале был выключен, а на нас светили прожекторы. Так или иначе, стреляли со стороны публики, это точно, потому что Дакоту ранили в грудь, а она стояла лицом к залу. Вот чего я не могу понять, это как при таких драконовских мерах безопасности в зал сумели пронести оружие.
В попытке ответить на этот вопрос мы, прежде чем допрашивать других членов труппы, собрались с майором Маккенной, Монтейном и Брауном в конференц-зале, подвести первые итоги.
Пока у нас не имелось никаких примет стрелка. Совсем никаких. Камер в Большом театре не было, опрошенные зрители ничего не видели. Все повторяли одно и то же: в момент выстрелов в зале стояла полная темнота.
– Там была черная ночь, потом раздались два выстрела, девушка рухнула, а потом началась общая паника. Как себя чувствует бедная актриса?
Ничего нового мы не узнали.
Маккенна сообщил, что ни в зале, ни на окрестных улицах оружия не нашли.
– Стрелявший воспользовался паникой, удрал из театра и где-то избавился от оружия.
– Перекрыть выходы было невозможно, – добавил Монтейн, словно оправдываясь. – Люди бы передавили друг друга, могли быть жертвы. Никому в голову не приходило, что опасность кроется внутри, зал был надежно защищен.
Но именно в этом пункте, несмотря на отсутствие фактов, мы довольно серьезно продвинулись вперед.
– Как мог вооруженный человек проникнуть в Большой театр? – спросил я.
– Сам не понимаю, – ответил Маккенна. – Парни на рамках имеют большой опыт весьма важных мероприятий. Они обеспечивают безопасность на международных конференциях, парадах, во время визитов в Нью-Йорк главы государства. Процедура очень строгая: зал предварительно обыскивают с собаками, натасканными на взрывчатку и огнестрельное оружие, потом ставят под наблюдение. Ночью туда никто не мог пробраться. А потом и публику, и труппу на входе в зал пропускали через металлодетекторы.
Что-то мы явно упускали. Нам надо было понять, как оружие оказалось в зале. Чтобы разобраться, Маккенна позвал офицера полиции штата, ответственного за безопасность зала. Тот слово в слово повторил процедуру, описанную майором.
– Зал обыскали и поставили под наблюдение, – сказал офицер. – Я бы туда президента Соединенных Штатов пропустил.
– А потом все проходили досмотр? – спросил Дерек.
– Все без исключения, – заверил офицер.
– А нас не досматривали, – заметила Анна.
– Полицейских по предъявлении жетона не обыскивали, – согласился офицер.
– И много их было в зале? – поинтересовался я.
– Нет, капитан, горстка копов в штатском, наши парни. Просто перемещались между залом и улицей, проверяли, все ли в порядке.
– Джесси, ты еще скажи, что теперь подозреваешь полицейского, – заволновался Маккенна.
– Я просто хочу понять, вот и все, – ответил я и попросил полицейского самым подробным образом описать процедуру обыска.
Он ради максимальной точности пригласил шефа кинологов, и тот рассказал, как они действовали:
– Мы работали по трем зонам: фойе, зал и кулисы, включая гримерки. Зоны мы всегда осматриваем по очереди, чтобы не путаться друг у друга под ногами. В зале репетировали актеры, поэтому мы начали с кулис и гримерок. Это самый большой кусок, там довольно большое подвальное помещение. Покончив с ним, мы попросили актеров прервать репетицию, пока будем обыскивать зал, чтобы собаки не отвлекались.
– Где были в этот момент актеры? – спросил я.
– За кулисами. Потом их пропустили в зал, но через металлодетектор, чтобы зона оставалась безопасной. То есть они могли без проблем перемещаться между зонами.
Дерек хлопнул себя по лбу:
– Актеров обыскивали в день спектакля, когда они приехали в Большой театр?
– Нет. Но все их сумки в гримерке обнюхали собаки, а потом они проходили через металлодетектор.
– Но если кто-то из актеров прибыл в Большой театр с оружием, – сказал Дерек, – и держал его при себе во время репетиции, пока вы обыскивали гримерки, он мог, пока вы обыскивали зал, зайти в уже обысканную гримерку и оставить оружие там, ведь гримерка уже считалась безопасной зоной. А потом мог вернуться в зал и без проблем пройти через металлодетектор.
– Да, в таком случае собаки ничего бы не заметили. Обнюхивать актеров мы их не заставляли.
– Значит, вот как пронесли оружие, – сказал я. – Все произошло накануне. О мерах безопасности было объявлено в прессе, у стрелка было время все предусмотреть. Оружие уже было в Большом театре. Стрелку вчера оставалось только забрать его в своей гримерке, перед началом спектакля.
– Значит, стрелял кто-то из актеров? – испуганно спросил Браун.
– Вне всякого сомнения, – кивнул Дерек.
Стрелок был здесь, в соседнем помещении. Прямо у нас перед глазами.
Для начала мы проверили всех актеров на следы пороха, но не обнаружили их ни у кого ни на руках, ни на одежде. Обследовали сценические костюмы, отправили полицейских обыскать их гримерки, номера в гостинице и жилье. Снова напрасно. Впрочем, если человек в момент выстрела был в перчатках или даже в пальто, мы и не могли ничего найти. К тому же у стрелка было время и избавиться от оружия, и переодеться, и принять душ.
Кирк говорил, что в момент выстрелов с ним были Элис и Джерри. С Джерри мы смогли связаться по телефону. Дакота уже несколько часов находилась в операционной, новостей о ней не было. Но он подтвердил, что Элис и Кирк были с ним в тот момент, когда в его дочь стреляли. На свидетельство Джерри Райса мы могли положиться полностью: он никак не был связан с событиями 1994 года, и вряд ли можно было вообразить, что он вздумает напасть на дочь. Это позволяло сразу вычеркнуть из списка подозреваемых Кирка и Элис Филмор.
Затем мы целый день допрашивали остальных актеров. Безуспешно. Никто ничего не видел. На вопрос, где они находились в момент выстрелов, каждый утверждал, что где-то за кулисами, поблизости от Кирка Харви. Но при этом никто не помнил, видел ли кого-то другого. Настоящая головоломка.
Время близилось к вечеру, а мы по-прежнему топтались на месте.
– Как это у вас ничего нет? – рассердился Маккенна, когда мы доложили ему о ситуации.
– Следов пороха ни на ком нет. И никто ничего не видел, – ответил я.
– Но мы же знаем, что, скорее всего, стрелял кто-то из них!
– Понимаю, майор. Но фактов никаких. Ни малейшей зацепки. Они словно покрывают друг друга.
– Вы всех допросили?
– Всех, кроме Элис Филмор.
– А эта где?
– Ее пока не нашли, – ответил Дерек. – Телефон у нее выключен. Стивен Бергдорф говорит, что из театра они вышли вместе и что она была в полнейшей панике. Вроде бы говорила, что возвращается в Нью-Йорк. Но Джерри Райс утверждает, что она вне подозрений. Они с ней и с Харви были вместе в момент выстрелов. Хотите, все-таки свяжемся с департаментом полиции Нью-Йорка?
– Нет, – ответил майор, – если она ни при чем, то не надо. У вас хватает дел с теми, кто при чем.
– Что будем делать с остальной труппой? – спросил я. – Мы их здесь уже двенадцать часов держим.
– Если против них ничего нет, отпускайте. Другого выхода нет. Но скажите им, чтобы не покидали штат Нью-Йорк.
– Про Дакоту что-нибудь известно, майор? – спросила Анна.
– Операция закончилась. Хирурги извлекли две пули и постарались зашить поврежденные органы. Но она потеряла много крови, пришлось ввести ее в искусственную кому. Врачи боятся, что она не доживет до утра.
– Вы не могли бы попросить, чтобы пули отправили на анализ? – спросил я.
– Попрошу, если хочешь. Зачем?
– Выяснить, не из полицейского ли они револьвера.
Повисла долгая пауза. Потом майор поднялся со стула и распустил нас:
– Ступайте отдохните. У вас вид как у мертвецов.
Вернувшись домой, Анна обнаружила неприятный сюрприз. На крыльце сидел Марк, ее бывший муж.
– Марк? Что тебе здесь нужно?
– Мы все смертельно переволновались, Анна. По телевизору только и говорят, что о стрельбе в Большом театре. Ты не отвечала ни на звонки, ни на сообщения.
– Только тебя мне не хватало, Марк. Спасибо, со мной все хорошо. Можешь возвращаться обратно.
– Когда я узнал, что тут произошло, мне вспомнился ювелирный магазин Сабара.
– Ой, только не начинай, пожалуйста!
– Твоя мать говорит то же, что и я!
– Ну так тебе надо было жениться на ней, вы прямо-таки созданы друг для друга.
Марк по-прежнему сидел, давая понять, что уходить не собирается. Измученная Анна рухнула рядом.
– Я думал, ты переехала в Орфеа, чтобы наслаждаться жизнью в городе, где ничего не происходит, – сказал он.
– Так и есть, – ответила Анна.
Он горько усмехнулся:
– Можно подумать, ты тогда поступила в Нью-Йорке в это спецподразделение, только чтобы меня изводить.
– Прекрати строить из себя жертву, Марк. Когда мы познакомились, я уже работала в полиции, ты это прекрасно знал.
– Это правда, – согласился Марк. – И должен сказать, что мне в тебе нравилось и это. Но тебе никогда не приходило в голову хоть на секунду представить себя на моем месте? В один прекрасный день я встречаю невероятную женщину – блистательную, красивую как не знаю что, веселую. И мне даже выпадает счастье стать ее мужем. Но эта великолепная женщина каждый день отправляется на работу в бронежилете. И когда она выходит за порог квартиры со своим полуавтоматическим пистолетом на поясе, я всякий раз спрашиваю себя, увижу ли ее живой. При каждом сигнале сирены, каждой тревоге, каждый раз, когда по телевизору говорят, что где-то стреляют или случилось какое-то ЧП, я спрашиваю себя, не там ли она. А когда раздается звонок в дверь, то кто это? Сосед пришел попросить соли? Или это она забыла ключи? Или, может, это офицер в форме явился мне сказать, что жена погибла при исполнении служебных обязанностей? А какая берет тоска, когда она вечером задерживается! И какая гложет тревога, когда она не перезванивает, хотя я оставил ей уже несколько сообщений! А эти дежурства, из-за которых она ложится спать, когда я встаю, вся жизнь вверх ногами! А ночные вызовы, уходы посреди ночи! И сверхурочные! И работа в выходные! Вот чем была моя жизнь с тобой, Анна.
– Довольно, Марк!
Но он явно не собирался останавливаться:
– Хочу спросить тебя, Анна. Когда ты от меня уходила, ты хоть на миг поставила себя на мое место? Попыталась понять, что я пережил? Когда мы должны были встретиться после работы и поужинать в ресторане, у мадам в последнюю минуту стряслось что-то срочное, я прождал несколько часов и вернулся домой голодным. А сколько раз ты говорила “Еду”, но так и не появлялась, потому что дело затягивалось. Ну неужели так трудно было хоть раз, в виде исключения, передать дело кому-нибудь из тысяч полицейских, входящих в этот долбаный департамент полиции, и поужинать со мной? Потому что пока мадам Анна спасала всех на свете, все восемь миллионов обитателей Нью-Йорка, я себя чувствовал пятой спицей в колеснице, мной занимались в последнюю очередь! Полиция украла у меня жену!
– Нет, Марк, – возразила Анна, – это ты меня потерял. Это ты не сумел меня удержать!
– Дай мне еще один шанс, умоляю.
Анна долго колебалась, прежде чем ответить:
– Я встретила другого человека. Очень хорошего человека. По-моему, я влюблена. Прости.
Повисло ледяное молчание. Вид у Марка был раздавленный. Он долго смотрел на нее, потом с горечью произнес:
– Наверно, ты права, Анна. Но не забывай, ты очень изменилась после того, что произошло в ювелирном магазине. И этого могло не быть! В тот вечер я не хотел, чтобы ты туда ехала! Я тебя просил не отвечать на этот чертов звонок, помнишь?
– Помню.
– Если бы ты не поехала в этот магазин, если бы раз в жизни послушала меня, мы бы до сих пор были вместе.
Анна Каннер
Это случилось вечером 21 сентября 2012 года.
Вечер, когда рухнуло все.
Вечер, когда вооруженный налетчик напал на ювелирный магазин Сабара.
Я неслась сломя голову по Манхэттену на своей немаркированной машине. Магазин находился на 57-й улице. Квартал был полностью оцеплен.
Шеф сидел в грузовике, служившем командным пунктом.
– Налетчик один, – пояснил он, когда я подъехала, – и как с цепи сорвался.
– Один? – удивилась я. – Редкий случай.
– Да. Он, похоже, нервничает. Кажется, захватил владельца магазина и двух его дочек десяти и двенадцати лет, прямо дома, они живут в том же здании. Приволок их в магазин. Видимо, надеялся, что найдут их только завтра. Но мимо проходил пеший патруль, они удивились, увидев внутри свет, и подняли тревогу. Чутье их не подвело.
– Значит, один налетчик и трое заложников?
– Да, – кивнул шеф. – Кто налетчик, непонятно. Знаем только, что мужчина.
– И сколько это продолжается? – спросила я.
– Уже три часа. Ситуация близка к критической. Налетчик требует, чтобы мы не подходили близко, визуального наблюдения нет, штатный переговорщик ничего не может добиться. Даже телефонного разговора. Поэтому я и попросил тебя приехать. Подумал, может, у тебя что-нибудь получится. Прости, что выдернул тебя в выходной.
– Не берите в голову, шеф, это моя работа.
– Твой муж меня скоро возненавидит.
– Обойдется. Как вы хотите действовать?
Особого выбора у нас не было: в отсутствие телефонной связи я должна была установить личный контакт, то есть подойти к магазину. Раньше я такого не делала.
– Я знаю, что у тебя это первый раз, Анна, – сказал шеф. – Если ты не в состоянии, скажи, я более чем пойму.
– Я это сделаю, – заверила я.
– Ты будешь нашими глазами, Анна. К твоему каналу подключены все. В здании напротив сидят снайперы. Если что-то увидишь, скажи. Они сменят позиции, если нужно.
– Отлично, – сказала я, поправляя бронежилет.
Шеф хотел, чтобы я надела пуленепробиваемый шлем, но я отказалась. В шлеме контакт не установишь. Я ощущала, как приливает адреналин, как колотится сердце. Мне было страшно. Хотелось позвонить Марку, но я удержалась. Мне хотелось просто услышать его голос, а не обидные комментарии.
Я миновала оцепление и двинулась одна по пустынной улице, с мегафоном в руках. Вокруг стояла полная тишина. Я остановилась метрах в десяти от магазина и через рупор объявила о себе.
Через несколько секунд в дверном проеме показался мужчина в черной кожаной куртке, с балаклавой на голове. В руках у него был револьвер, он держал на мушке одну из девочек – с завязанными глазами и залепленным скотчем ртом.
Он потребовал, чтобы все разошлись и дали ему уйти. Заложницу он держал перед собой и все время двигался, затрудняя работу снайперам. В наушнике я слышала, как шеф дает разрешение открыть огонь, но снайперам не удавалось как следует прицелиться. Налетчик быстро оглядел улицу и окрестности, видимо оценивая варианты бегства, затем скрылся в магазине.
Что-то было не так, но я не сразу это поняла. Почему он показался? Он был один. Зачем подвергать себя риску получить пулю, вместо того чтобы выдвинуть требования по телефону?
Прошло еще минут двадцать, и вдруг дверь ювелирного магазина с шумом распахнулась. Снова появилась девочка с завязанными глазами и кляпом во рту. Она двигалась вслепую, нащупывая ногой землю, до меня доносились ее стоны. Я хотела подойти к ней, но внезапно в дверях показался налетчик в кожаной куртке и балаклаве, с оружием в обеих руках.
Я отшвырнула мегафон и выхватила револьвер.
– Бросай оружие! – приказала я.
Снайперы его пока не видели, его скрывало углубление витрины.
– Анна, что происходит? – спросил шеф по радио.
– Он выходит, – ответила я. – Открывайте огонь, если он в поле видимости.
Снайперы утверждали, что пока его не видят. Я по-преж нему целила в него, направив револьвер ему в голову. Девочка была впереди, в нескольких метрах. Я не понимала, что он задумал. Внезапно он начал размахивать револьверами и сделал резкое движение в мою сторону. Я нажала на курок. Пуля попала ему в голову, он рухнул.
Звук выстрела громом отозвался у меня в ушах. Поле зрения сузилось. Радио стало потрескивать. За моей спиной немедленно появились спецподразделения. Я пришла в себя. Девочку сразу отвели в безопасное место, а я бросилась в магазин следом за цепью вооруженных до зубов полицейских в шлемах. На полу мы обнаружили вторую девочку, связанную, с завязанными глазами и кляпом во рту, но живую и невредимую. Вынесли ее и стали обыскивать помещение в поисках владельца магазина. Его мы обнаружили в кабинете, когда вышибли дверь. Он лежал на полу: руки связаны кабельной стяжкой, рот и глаза заклеены липкой лентой. Я освободила его, он стал корчиться, держась за левую руку. Сначала я решила, что он ранен, но поняла, что у него сердечный приступ. Немедленно вызвала скорую, и в следующие минуты ювелира повезли в больницу. Девочками занялись врачи.
Перед магазином полицейские суетились вокруг распростертого на асфальте тела. Я подошла к ним. И вдруг услышала удивленный голос коллеги:
– Я что, сплю? У него револьверы прикручены к рукам скотчем.
– Но… это бутафорское оружие, – добавил другой.
Мы стянули балаклаву, скрывавшую лицо: рот его был заклеен толстым слоем скотча.
– Что это значит? – вскрикнула я.
У меня возникло страшное подозрение; я схватила телефон и вбила в поисковик имя ювелира. На дисплее появилось фото, и я еле устояла на ногах.
– Блин, он как две капли воды похож на ювелира, – произнес кто-то из коллег, взглянув на дисплей.
– Это и есть ювелир! – заорала я.
– Если это ювелир, то где налетчик? – спросил кто-то из полицейских.
Вот почему он рискнул выйти и показаться. Чтобы я видела его кожаную куртку и балаклаву. Затем он заставил Сабара их надеть, примотал ему скотчем револьверы к рукам и вынудил вый ти, угрожая заняться второй девочкой. Затем бросился в кабинет, заперся там, заклеил себе глаза и рот клейкой лентой, просунул руки в стяжку, чтобы его приняли за ювелира, и с полными карманами драгоценностей отправился в больницу.
Его план увенчался полным успехом: когда мы с крупными силами полиции прибыли в клинику, куда его доставили якобы с сердечным приступом, он загадочным образом исчез из приемного покоя. Двое полицейских, сопровождавших его в машине, рассеянно болтали в коридоре и не имели ни малейшего понятия, куда он делся.
Налетчика так и не опознали и не нашли. Я убила невинного человека. Совершила худшее, что может случиться с офицером спецподразделения, – убила заложника.
Все уверяли меня, что я ни в чем не ошиблась, что они бы действовали точно так же. Но все равно эта сцена раз за разом прокручивалась у меня в голове.
– Он не мог говорить, – твердил мне шеф, – не мог сделать ни единого жеста так, чтобы не угрожать оружием. Он ничего не мог. Он был обречен.
– По-моему, когда он дернулся, он собирался лечь на землю, показывая, что сдается. Если б я выждала еще секунду, он бы успел. И был бы сейчас жив.
– Анна, если бы перед тобой был настоящий налетчик, то за эту секунду ты бы точно получила пулю в голову.
Больше всего меня задевало, что Марк никак не мог ни понять, ни посочувствовать. Не зная, как одолеть мою тоску, он только и делал, что вспоминал тот вечер и твердил:
– Господи, Анна, если бы ты тогда не поехала… У тебя же был выходной! Нечего было отвечать на этот звонок! Но тебе же вечно больше всех надо…
По-моему, он не мог себе простить, что не сумел тогда меня удержать. Он видел, что я расстроена и подавлена, и злился. Меня отправили в отпуск, но я не знала, чем себя занять. Сидела дома, погрузившись в свои черные мысли. У меня ни на что не было сил. Марк пытался меня отвлечь, предлагал пойти гулять, или побегать, или отправиться в музей. Но ему не удавалось подавить снедавший его гнев. Когда мы пили капучино в кафетерии музея Метрополитен, я сказала:
– Каждый раз, когда я закрываю глаза, передо мной встает этот человек с двумя револьверами. Я не вижу, что руки у него замотаны скотчем, вижу только его глаза. И в них страх. Но он не подчиняется. Перед ним девочка с завязанными глазами…
– Анна, давай не здесь, мы все-таки пришли отвлечься. Как ты переключишься, если только про это и говоришь?
– Блин, Марк! – закричала я. – Я в этом живу!
Я не только повысила голос, но и в придачу резко дернулась, опрокинув чашку. За соседними столиками все смотрели на нас. Я устала.
– Сейчас схожу принесу тебе еще, – примирительно сказал Марк.
– Да нет, не стоит… По-моему, мне надо пройтись. Немножко побыть одной. Пойду в парк, увидимся дома.
Задним числом я понимаю: главная проблема Марка была в том, что он не хотел об этом говорить. Но мне не нужно было его мнение, его одобрение; мне просто хотелось, чтобы кто-нибудь меня выслушал, а он пытался делать вид, что ничего не случилось – или что все забыто.
Мне нужно было говорить, говорить свободно. По совету психолога я стала разговаривать с коллегами. Они все отнеслись ко мне очень внимательно: с кем-то я ходила в бар поболтать и выпить, кто-то звал меня к себе домой на ужин. От такого общения мне становилось легче, но, к несчастью, Марк вбил себе в голову, что у меня роман с кем-то из нашего подразделения.
– Забавно, – заявил он, – ты со своих вечеринок всегда приходишь в хорошем настроении. Тебя прямо не узнать, не то что со мной.
– Марк, ты шутишь, я просто ходила с коллегой выпить кофе. Он женат, у него двое детей.
– Ах, он женат, ну, тогда я спокоен! Ведь женатые мужчины никогда не изменяют женам!
– Марк, ты что, ревнуешь?
– Анна, со мной ты целыми днями дуешься. И начинаешь улыбаться, только когда куда-то ходишь одна. Уж не говоря о том, когда мы спали в последний раз!
Я не смогла объяснить Марку, что он все напридумывал. А может, я мало ему говорила, что люблю его? Так или иначе, я виновата, что не заботилась о нем, слишком много думала о том, что занимало все мои мысли, и совсем его забросила. В итоге он обрел внимание, которого ему так не хватало, у одной своей коллеги, а она только того и ждала. Об этом стало известно всему адвокатскому бюро, а значит, и мне. В день, когда я об этом узнала, я переехала жить к Лорен.
Потом был период раскаяния Марка, его оправданий, просьб и заклинаний. Он честно покаялся перед моими родителями, вывалил у них в гостиной всю нашу жизнь, и они встали на его сторону.
– Ну знаешь, Анна, четыре месяца без секса – это слишком, – сказала мне мать.
– Это Марк тебе сказал? – ужаснулась я.
– Да, и он плакал.
Думаю, труднее всего мне было пережить не измену Марка. А то, что обаятельный мужчина, заступник, спасающий людям жизнь в ресторане и очаровывающий всех и вся, отныне превратился для меня в жалкого нытика, который плачется моей матери на то, что мы редко спим вместе. Я знала: что-то сломалось. Наконец в июне 2013 года он согласился дать мне развод.
Я устала от Нью-Йорка, устала от большого города с его жарой, его расстояниями, неумолчным шумом, никогда не гаснущим светом. Мне хотелось поселиться где-то еще, хотелось перемен. Случаю было угодно, чтобы в “Нью-Йорк литерари ревью”, на который я была подписана, мне попалась на глаза статья про Орфеа:
ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ МАЛЕНЬКИХ ТЕАТРАЛЬНЫХ ФЕСТИВАЛЕЙ
Знаете ли вы жемчужину под названием Орфеа, скрытую в Хэмптонах? Райский городок, где воздух кажется чище, а жизнь – слаще, чем где бы то ни было? И где каждый год проходит театральный фестиваль, главный спектакль которого всегда отменного качества и с изюминкой? […]
Город сам по себе заслуживает того, чтобы его увидеть. Его главная улица – истинная сокровищница тишины и покоя. Его кафе и рестораны прекрасны и уютны, магазины так и манят зайти. Все здесь дышит динамикой и удовольствием. […] Поселитесь по возможности в “Палас дю Лак”, великолепнейшей гостинице чуть в стороне от города, на берегу роскошного озера и чарующего леса. Вы почувствуете себя словно в кино. Услужливый персонал, просторные, со вкусом отделанные номера, изысканный ресторан. Единожды оказавшись в этом месте, невозможно его покинуть.
Я взяла несколько дней отпуска на время фестиваля, забронировала номер в “Палас дю Лак” и поехала в Орфеа. В статье все оказалось правдой: я обнаружила рядом с Нью-Йорком волшебный, защищенный мир, где мне бы хотелось жить. Я поддалась чарам его узеньких улочек, его кинотеатра, его книжного магазина. Орфеа показался мне городом мечты, где можно изменить не только обстановку, но и жизнь.
Однажды утром я сидела на скамейке на набережной, любовалась океаном и вдруг увидела вдалеке нечто похожее на взметнувшийся над водой фонтан кита. Мне захотелось поделиться с кем-нибудь этим открытием, и я призвала в свидетели мужчину, совершавшего пробежку.
– Что случилось? – спросил он.
– Кит, там кит!
Красивый мужчина лет пятидесяти. Его явно позабавил мой восторг:
– Их тут часто видят.
– Я здесь раньше никогда не была, – объяснила я.
– Откуда вы приехали?
– Из Нью-Йорка.
– Не то чтобы издалека, – заметил он.
– Да, это близко, и все же так далеко, – ответила я.
Он улыбнулся, и мы немного поболтали. Его звали Алан Браун, он был мэром города. Я в двух словах рассказала ему, что переживаю непростой момент в жизни и хотела бы начать все сначала.
– Анна, – сказал мне Алан, – я хочу вас о чем-то попросить. Не подумайте чего дурного, я женат и не собираюсь к вам приставать. Но вы не хотите сегодня прийти к нам на ужин? Мне бы хотелось с вами кое о чем поговорить.
В тот вечер я ужинала с мэром Брауном и его женой Шарлоттой. Дом у них был очень симпатичный. Красивая пара, она, должно быть, чуть младше его. Она была ветеринаром, открыла маленькую лечебницу, дела в которой шли очень хорошо. Детей у них не было, я не стала задавать лишних вопросов.
Истинную причину приглашения мэр раскрыл только за десертом:
– Анна, мой шеф полиции через год выходит в отставку. Помощником у него довольно глупый парень, он мне не очень нравится. У меня большие планы на этот город, и я хочу, чтобы этот пост занял человек, на которого я могу положиться. Мне кажется, что вы – идеальный кандидат.
Я на минуту задумалась, и мэр добавил:
– Только должен вас предупредить, у нас очень спокойный город. Это не Нью-Йорк…
– Тем лучше, – ответила я. – Мне как раз не хватает покоя.
Назавтра я приняла предложение Брауна. Вот так в один прекрасный сентябрьский день 2013 года я и переехала в Орфеа. В надежде начать жизнь заново. А главное, снова обрести себя.
Джесси Розенберг
Понедельник, 28 июля 2014 года
Спустя два дня после открытия фестиваля
По прошествии полутора суток после фиаско премьерного спектакля театральный фестиваль в Орфеа был официально отменен. СМИ по всей стране бушевали. Особенно жестокие обвинения сыпались на полицию, не сумевшую защитить жителей. После убийства Стефани Мейлер и Коди Иллинойса драма со стрельбой в Большом театре переполнила чашу терпения: какой-то убийца терроризировал Хэмптоны, население волновалось. Отели во всей округе пустели, клиенты один за другим отменяли бронь, отдыхающие отказывались сюда ехать. Повсюду царила паника.
Губернатор штата Нью-Йорк был в бешенстве и изъявил свое неудовольствие публично. Браун лишился поддержки населения, а майор Маккенна и прокурор получили разнос от начальства. Они решили встретить огонь критики с открытым забралом и дать прямо сегодня утром пресс-конференцию в мэрии. Я считал, что ничего хуже придумать нельзя: на данный момент нам нечего было сказать журналистам, зачем лишний раз подставляться?
В коридорах мэрии мы с Анной и Дереком до последней минуты пытались их убедить отказаться на время от публичных заявлений, но тщетно.
– Проблема в том, что пока вы журналистам ничего конкретного объявить не можете, – объяснял я.
– Потому что вы не удосужились найти что бы то ни было! – гремел помощник прокурора. – С самого начала этого расследования!
– Нам нужно еще немного времени, – защищался я.
– Времени у вас было более чем достаточно! – возразил помощник прокурора. – А в результате я вижу катастрофу, трупы и обезумевшее население. Вы импотенты, вот что мы заявим прессе!
Я повернулся к майору Маккенне в надежде найти поддержку:
– Майор, вы не можете взваливать всю ответственность на нас. Безопасность театра и города обеспечивали вы и Монтейн.
Майор на это неловкое замечание взвился как ужаленный.
– Это что за наглость, Джесси! – заорал он. – Кто, как не я, покрывал тебя с самого начала этого дела. Мне вчера вечером звонил губернатор, у меня уши в трубочку свернулись от его крика! Он хочет пресс-конференцию, он ее получит.
– Извините, майор.
– Мне плевать на твои извинения, Джесси. Вы с Дереком открыли этот ящик Пандоры, так извольте закрыть его обратно.
– Майор, вы что, предпочли бы замять это все и не искать правду?
– По-моему, до тебя до сих пор не дошло, какую бурю ты поднял, снова взявшись за это дело, – вздохнул майор. – Скоро полетят головы, и не моя! Почему ты не ушел в отставку, как собирался, а? Почему не занялся своей жизнью, получив все причитающиеся почести?
– Потому что я по жизни коп, майор.
– Или по жизни остолоп. Даю вам с Дереком время до конца недели, закрывайте дело. Если в понедельник с утра убийца не будет сидеть у меня в кабинете, я тебя уволю из полиции без пенсии, Джесси. И тебя тоже, Дерек. А теперь делайте свое дело и дайте нам делать наше. Нас ждут журналисты.
Майор с помощником прокурора направились в конференц-зал. Браун, прежде чем последовать за ними, повернулся к Анне и произнес:
– Хочу, чтобы ты знала заранее, Анна: я сейчас официально объявлю, что новым шефом полиции Орфеа будет Монтейн.
Анна побледнела.
– Как? – задохнулась она. – Вы же сказали, что он только врио, пока я не закончу расследование.
– Учитывая то возбуждение, какое царит в Орфеа, я должен найти официальную замену Гулливеру. И мой выбор пал на Монтейна.
– Вы не можете со мной так поступить, Алан! – У Анны на глазах стояли слезы.
– Разумеется, могу, и именно так и сделаю.
– Вы же обещали, что Гулливера сменю я. Я только поэтому и приехала в Орфеа.
– С тех пор много чего случилось. Извини, Анна.
Я решил вступиться за Анну:
– Господин мэр, вы совершаете большую ошибку. Помощник шефа Каннер – один из лучших полицейских, каких я встречал за долгое время.
– И вы туда же, Розенберг! – сухо ответил Браун. – Займитесь лучше расследованием и не лезьте, куда вас не просят.
Мэр развернулся на каблуках и направился в конференц-зал.
* * *
В “Палас дю Лак”, как и во всех окрестных гостиницах, царил хаос. Постояльцы в панике разбегались, директор, готовый на все, чтобы остановить исход, умолял их остаться, обещая неслыханные скидки. Но оставаться в Орфеа не хотел никто, кроме Кирка Харви, твердо решившего взять на себя ответственность и помочь распутать это дело: он воспользовался случаем и оставил за собой по сходной цене номер люкс, который мэрия больше не оплачивала. Островски поступил так же и даже вы играл втрое, перебравшись в царский номер за копейки.
Шарлотта Браун, Сэмюел Пейделин и Рон Гулливер еще накануне разошлись по домам.
В 312-м номере Стивен Бергдорф закрывал чемодан на глазах у своей жены Трейси. Она приехала вчера. Попросила подругу посидеть с детьми и примчалась на автобусе в Хэмптоны, чтобы поддержать мужа. Она готова была простить ему измену, лишь бы все вернулось на круги своя.
– Ты уверен, что можешь уехать? – спросила она.
– Да-да. Полиция говорит, что мне просто нельзя выезжать из штата Нью-Йорк. А город Нью-Йорк находится в штате Нью-Йорк, верно?
– В самом деле, – кивнула Трейси.
– Значит, все хорошо. Поехали. Ужасно хочется домой.
Стивен подхватил чемодан и поволок за собой.
– Какой тяжелый у тебя чемодан, – сказала Трейси. – Сейчас позову носильщика, пусть отнесет его прямо в машину.
– Не надо!
– Почему?
– Я сам отнесу.
– Ну, как хочешь.
Они вышли из номера. В коридоре Трейси Бергдорф внезапно обняла мужа.
– Мне было так страшно, – прошептала она. – Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, Трейси, милая моя. Мне тебя ужасно не хватало.
– Я тебе все прощаю! – сказала Трейси.
– Ты о чем? – спросил Стивен.
– Об этой девице, что была с тобой. Про нее написали в “Нью-Йорк таймс”.
– О господи, ты что, в самом деле поверила? Трейси, ну не было никакой девицы, это все выдумки.
– Правда?
– Ну конечно! Ты же знаешь, мне пришлось уволить Островски. Он решил отомстить и наплел с три короба для “Нью-Йорк таймс”.
– Какой негодяй! – рассердилась Трейси.
– Кому ты это говоришь… Бывают же на свете мелочные люди, просто ужас.
Трейси еще раз обняла мужа. Какое облегчение – узнать, что все это неправда!
– Может, задержимся здесь на одну ночь? – предложила она. – Номера так дешево стоят. Побыли бы немножко вдвоем.
– Я хочу домой, – сказал Стивен, – к детям, к моим дорогим зайчикам.
– Ты прав. Не хочешь пообедать?
– Нет, лучше поедем прямо сейчас.
Они погрузились в лифт и пересекли лобби отеля, где суетились отъезжающие. Стивен решительно направился к выходу, стараясь не встречаться глазами с администраторами на ресепшне. Он уезжал не заплатив. Надо было бежать, скорей, пока никто не стал спрашивать его про Элис. Особенно при жене.
Машина ждала его на парковке. Стивен отказался дать парковщику ключи.
– Вам помочь? – спросил кто-то из служащих, протягивая руку к чемодану.
– Нет, не надо, – отказался Стивен, ускоряя шаг. Жена шла за ним.
Он открыл машину и забросил чемодан на заднее сиденье.
– Положи его лучше в багажник, – предложила жена.
– Не желаете ли, чтобы я положил ваш чемодан в багажник? – спросил служащий, сопровождавший их к машине.
– Нет, не надо, – повторил Стивен, усаживаясь за руль. – До свидания и спасибо за все.
Жена села на переднее сиденье, он завел мотор, и они уеха ли. Выехав за пределы города, Стивен облегченно вздохнул. Пока никто ничего не заметил. И труп Элис в чемодане еще не начал пахнуть. Он тщательно завернул его в пищевую пленку и теперь радовался этой идее.
Трейси включила радио. Она была спокойна и счастлива. Вскоре она уснула.
На улице стояла жуткая жара. Только бы она там не протухла, думал Стивен, крепко вцепившись в руль. Все случилось так быстро, у него не было времени на размышления. Убив Элис и спрятав труп в кустах, он добежал до “Палас дю Лак”, взял свою машину и вернулся на место преступления. С трудом поднял тело Элис, бросил его в багажник. Рубашка была вся в крови. Не важно, его никто не видел. Люди толпами бежали из Орфеа, вся полиция была занята в центре города. Он доехал до круглосуточного супермаркета, закупил пищевую пленку в товарном количестве, потом нашел укромное место на опушке леса и тщательно обернул все тело, уже закоченевшее и холодное. Он знал, что в Орфеа избавиться от него невозможно. Его надо было вывезти в другое место, причем так, чтобы запах его не выдал. Он надеялся, что эта уловка позволит ему выгадать время.
Вернувшись в “Палас дю Лак” с Элис в багажнике, он натянул забытый в машине старый пуловер, чтобы скрыть рубашку и попасть в номер, не вызвав подозрений. Долго отмывался в душе, потом переоделся в чистое, так чтобы одежда была похожа на ту, в которой он был вечером. Ему даже удалось немного поспать. Внезапно он подскочил в постели. Надо было избавиться от вещей Элис. Он взял ее чемодан, сложил туда все ее вещи и снова вышел из отеля, надеясь, что никто не заметит его метаний. Но в отеле царил такой переполох, что на него никто не обращал внимания. Он снова сел в машину и разбросал вещи Элис, включая одежду, по мусорным бакам соседних городков; наконец ее пустой чемодан был выброшен на обочину. Сердце у него выпрыгивало из груди, желудок сводило: стоило какому-нибудь полицейскому заметить его странное поведение, остановить машину, потребовать открыть багажник – и все пропало!
Наконец в пять часов утра он вернулся в свой номер в “Палас дю Лак”, где не осталось никаких следов Элис. Он вздремнул, но через полчаса его разбудил стук в дверь. Полиция. Ему захотелось выпрыгнуть в окно. Попался! Он открыл, дрожа всем телом, в трусах. Перед ним стояли двое полицейских в форме.
– Мистер Стивен Бергдорф? – спросил один.
– Он самый.
– Простите, что беспокоим вас в такой час, но капитан Розенберг послал нас за всеми актерами труппы. Он хочет задать вам несколько вопросов в связи со вчерашним происшествием в Большом театре.
– Хорошо, с удовольствием, – ответил Стивен, стараясь сохранять спокойствие.
Когда полиция спросила его, видел ли он Элис, он сказал, что потерял ее из виду на выходе из театра. Больше никаких вопросов ему не задавали.
Всю дорогу до Нью-Йорка он думал, что делать с Элис. Когда на горизонте показались очертания небоскребов Манхэттена, его план был готов. Все будет хорошо. Элис не найдет никто и никогда. Оставалось лишь попасть в Йеллоустонский национальный парк.
В нескольких милях оттуда, в клинике Маунт-Синай напротив Центрального парка, Джерри и Синтия Райс сидели у изголовья дочери в палате интенсивной терапии. К ним зашел врач и попытался их ободрить:
– Мистер и миссис Райс, вам надо пойти немного отдохнуть. Пока мы будем держать ее в искусственной коме.
– Но как она? – убитым голосом спросила Синтия.
– Сейчас мы не можем ничего сказать. Операцию она перенесла, это обнадеживает. Но мы пока не знаем, не будет ли физических или неврологических осложнений. Повреждения тканей очень серьезные. Пуля пробила легкое, задета селезенка.
– Доктор, наша дочь проснется? – в тревоге спросил Джерри.
– Не знаю. Мне очень жаль, но не исключено, что она не выживет.
* * *
Мы с Анной и Дереком ехали на машине по Мейн-стрит, по-прежнему закрытой для публики. Вокруг не было ни души, несмотря на ослепительное солнце. Пустые тротуары, безлюдная набережная. Город казался до странного зыбким, призрачным.
У Большого театра стояли на посту несколько полицейских, уборщики собирали остатки мусора, и среди них – сувениры со стендов торговцев, последние свидетельства случившегося здесь столпотворения.
Анна подобрала футболку с надписью “Я был в Орфеа 26 июля 2014 года”.
– Лучше бы меня здесь не было, – сказала она.
– Меня тоже, – вздохнул Дерек.
Мы вошли в здание и направились в безлюдный, тихий зал. На сцене оставалось огромное пятно засохшей крови, медицинские повязки и обертки от стерильных бинтов, брошенные врачами скорой. В голове у меня крутились всего два слова: скорбь и запустение.
Согласно заключению врача, оперировавшего Дакоту, пули вошли в тело сверху вниз, под углом 60 градусов. Эти сведения должны были позволить нам установить, где в зале находился стрелок. Мы попытались восстановить ход событий.
– Итак, Дакота стоит в центре сцены, – напомнил Дерек. – Слева от нее Кирк с Джерри и Элис.
Я встал посреди сцены, на место Дакоты. Анна сказала:
– Не понимаю, как можно из зала, даже из самых высоких последних рядов, выпустить пули сверху вниз под углом шестьдесят градусов.
Она задумчиво ходила вдоль рядов. Я поднял глаза и увидел над головой технические мостки, ведущие к платформе с прожекторами.
– Стреляли оттуда, сверху! – воскликнул я.
Дерек с Анной стали искать, как попасть на мостки, и обнаружили маленькую лесенку, начинавшуюся в глубине кулис, возле гримерок. Мостки тянулись вдоль всей сцены, подходили к каждому осветительному прибору. Оказавшись прямо надо мной, Дерек прицелился в меня, сложив из пальцев револьвер. Угол стрельбы полностью совпадал. И расстояние было небольшое: чтобы поразить мишень, не обязательно было быть снайпером.
– Зал был погружен в темноту, а Дакоте прямо в лицо светили прожекторы. Она не видела ничего, а стрелок видел все. Там не было ни одного волонтера или рабочего сцены, только осветитель. Значит, стрелок мог свободно подняться туда незамеченным, дождаться удобного момента, выстрелить в Дакоту, а затем сбежать через служебный выход.
– Но чтобы попасть на мостки, нужно пройти через кулисы, – заметила Анна. – А за кулисы могли попасть только те, у кого был допуск. На входе была охрана.
– То есть кто-то из актеров, – сказал Дерек. – И это означает, что у нас пятеро подозреваемых: Стивен Бергдорф, Мита Островски, Рон Гулливер, Сэмюел Пейделин и Шарлотта Браун.
– Шарлотта после выстрелов была возле Дакоты, – возразил я.
– Это не исключает ее из списка подозреваемых, – рассудил Дерек. – Она стреляет с мостков, спускается и помогает Дакоте – отличный план!
В эту минуту у меня зазвонил телефон.
– Черт, – вздохнул я, – что еще ему от меня надо?
Я принял вызов:
– Добрый день, майор. Мы в Большом театре. Нашли место, где стоял стрелок. Это мостки, куда можно попасть только из-за кулис, а значит…
– Джесси, – перебил меня майор, – я тебе затем и звоню. Пришли результаты баллистической экспертизы. Оружие, из которого стреляли в Дакоту Райс, – пистолет “беретта”.
– “Беретта”? Но именно из “беретты” были убиты Меган Пейделин и Гордоны! – воскликнул я.
– Мне это тоже пришло в голову, – сказал майор, – и я запросил сравнение. Ты там стоишь, Джесси? Держись крепче: позавчера вечером и в 1994 году стреляли из одного и того же ствола.
Дерек, увидев, что я побледнел, спросил, что случилось.
– Он здесь, среди нас, – ответил я. – В Дакоту стрелял убийца Гордонов и Меган. Убийца двадцать лет разгуливает на свободе.
Теперь краска сошла с лица Дерека.
– Какое-то проклятие, честное слово, – прошептал он.
Дерек Скотт
Двенадцатое ноября 1994 года. Через месяц после нашей ужасающей автокатастрофы мне вручали медаль за храбрость. В спортзале окружного отделения полиции, на глазах у набившихся туда полицейских, официальных лиц, журналистов и приглашенных, медаль мне вручал лично глава полиции штата, выехавший на место ради такого случая.
Я стоял на эстраде с рукой на перевязи и не поднимал головы. Мне не нужна была ни эта медаль, ни эта церемония, но майор Маккенна сказал, что, если я откажусь, начальство будет страшно недовольно.
Джесси сидел в глубине зала. На отшибе. Ему отвели место в первом ряду, но он не захотел его занять. На нем не было лица. Я боялся даже смотреть в его сторону.
Шеф полиции произнес длинную речь, потом подошел ко мне и торжественно повесил мне на шею медаль со словами:
– Сержант Дерек Скотт, вручаю вам эту награду за храбрость, проявленную при исполнении должностных обязанностей, и за спасение жизни с риском для вашей собственной. Вы – образец для всех полицейских.
Вручив медаль, шеф полиции отдал мне честь. Фанфары сыграли торжественный марш.
Я стоял неподвижно, глядя в одну точку. Внезапно я увидел, что Джесси плачет, и сам не смог сдержать слезы. Я спустился с эстрады и бросился к потайной двери, ведущей в раздевалки. Сорвал с шеи медаль и в бешенстве швырнул ее на пол. Потом рухнул на скамейку и разрыдался.
Джесси Розенберг
Вторник, 29 июля 2014 года
Спустя три дня после открытия фестиваля
Это был последний резкий поворот в деле.
Орудие преступления 1994 года, не обнаруженное в свое время, вновь выплыло на свет. Пистолет, из которого расстреляли семью Гордонов и Меган Пейделин, был использован, чтобы заставить замолчать Дакоту. Это означало, что Стефани Мейлер с самого начала была права: Тед Тенненбаум не убивал ни Гордонов, ни Меган Пейделин.
В то утро у нас с Дереком в окружном отделении полиции штата состоялся разговор с майором в присутствии помощника прокурора.
– Я должен известить о ситуации Сильвию Тенненбаум, – сказал майор. – Прокуратура начнет процесс. Я хотел, чтобы вы об этом знали.
– Спасибо, майор, – ответил я. – Мы понимаем.
– Сильвия Тенненбаум может потребовать не только судебного преследования полиции, но и возбуждения дела против вас лично, – пояснил помощник прокурора.
– Виновен Тед Тенненбаум в убийстве или нет, но он затеял с полицией гонку с преследованием. Если бы он повиновался, ничего бы не случилось.
– Но Дерек намеренно врезался в его машину и вытолкнул ее с моста, – осуждающе произнес помощник прокурора.
– Мы пытались его перехватить! – возразил Дерек.
– Были другие способы, – заметил тот.
– Да неужели? – возмутился Дерек. – Какие же? Вы, кажется, эксперт по погоням?
– Мы не собираемся вас обвинять, – заверил майор. – Я пересмотрел дело: все следы вели к Теду Тенненбауму. Фургон Тенненбаума видели возле места преступления за несколько секунд до убийства, мотивом был шантаж со стороны мэра, подкрепленный банковскими транзакциями, Тенненбаум приобрел оружие того же типа, какое было использовано при убийстве, и к тому же тренировался в стрельбе. Это мог быть только он!
– Тем не менее все эти доказательства были с тех пор опровергнуты, – вздохнул я.
– Знаю, Джесси, – сочувственно произнес майор. – Но любой на вашем месте обмишурился бы точно так же. Вы ни в чем не виноваты. К несчастью, боюсь, что Сильвия Тенненбаум не удовлетворится этим объяснением и подаст все возможные иски о возмещении ущерба.
Зато для нашего расследования это означало, что кольцо смыкается. В 1994 году убийца Меган Пейделин устранил вместе с ней и Гордонов, несчастных свидетелей. Из-за того, что мы с Дереком пошли по ложному следу, считая основной жертвой Гордонов, и получили целый пучок улик против Теда Тенненбаума, настоящий убийца на протяжении двадцати лет спал спокойно. До тех пор, покуда Стефани не стала пересматривать дело по подсказке Островски с его сомнениями: тот видел, что за рулем фургона был не Тенненбаум. Теперь все следы вели к убийце, и он убирал всех, кто мог его разоблачить. Начав с Гордонов, он затем убрал Стефани, за ней Коди, наконец, хотел заткнуть рот Дакоте. Убийца был здесь, на наших глазах, на расстоянии вытянутой руки. Надо было действовать быстро и с умом.
После беседы с майором Маккенной мы, раз уж оказались в окружном отделении полиции штата, решили заодно сделать крюк и заехать к доктору Ранджиту Сингху: он был не только судмедэкспертом, но и экспертом по психологии личности преступника. Он проштудировал наше досье и попытался помочь нам лучше представить себе тип убийцы.
– Я тщательно изучил всю информацию, – начал доктор Сингх. – Прежде всего, полагаю, что вы имеете дело с лицом мужского пола. Во-первых, с точки зрения статистики: вероятность убийства женщины другой женщиной оценивается примерно в два процента. Но в нашем случае есть и более конкретные детали, например, импульсивность – выбитая дверь у Гордонов, расстрелянная единым духом семья. Потом утопленная в озере Стефани, Коди Иллинойс с раскроенным черепом. Тут скорее мужская форма насилия. К тому же, насколько я вижу в деле, в свое время мои коллеги тоже склонялись к версии мужчины.
– Значит, это не может быть женщина? – спросил я.
– Я ничего не могу исключать, капитан, – ответил доктор Сингх. – Бывали случаи, когда за мужским типом личности скрывался преступник женского пола. Но, на мой взгляд, досье скорее свидетельствует о мужчине. К тому же перед нами любопытный случай. Личность незаурядная. Как правило, так убивает либо психопат, либо закоренелый убийца. Но если бы он был психопатом, не было бы рациональных причин убийства. А в вашем деле убивают по совершенно понятным причинам: чтобы не дать правде выйти наружу. И это, безусловно, не закоренелый преступник, ведь, собираясь убить Меган Пейделин, он поначалу промахивается. Значит, нервничает. В итоге он всаживает в нее несколько пуль, да еще и добивает в голову. То есть он не владеет собой, теряет самоконтроль. А поняв, что Гордоны могли его видеть, расстреливает всю семью. Высаживает дверь, хотя она не заперта, и стреляет куда попало.
– Тем не менее он хороший стрелок, – уточнил Дерек.
– Да, стрелок, безусловно, тренированный. Я бы сказал, что это человек дотошный и, вероятно, тренировался в стрельбе ради такого случая. Но на этапе действий он теряется. Значит, это не хладнокровный убийца, он убивает поневоле.
– Поневоле? – удивился я.
– Да, этот кто-то никогда бы не замыслил убийство и даже осудил бы его с точки зрения общественного порядка, но ему пришлось на него решиться, возможно, ради защиты своей репутации, или статуса, или чтобы избежать тюрьмы.
– Но ведь нужно иметь оружие или обзавестись им, тренироваться в стрельбе, тут нужна целая подготовка.
– Я не говорю, что здесь не было предварительного умысла, – уточнил свою мысль Сингх. – Я говорю, что Меган ему надо было убрать любой ценой. Не ради какой-то корысти вроде ограбления. Быть может, она что-то про него знала и ему надо было заставить ее молчать. Что касается выбора пистолета, то это оружие как раз для тех, кто не знает, как убить жертву. Пистолет предполагает дистанцию, уверенность в том, что убийство пройдет успешно. Один выстрел – и все кончено. С ножом так не получится, разве что придется жертву потом задушить, но наш убийца на это вряд ли способен. Такое часто наблюдается при суицидах: многие считают, что использовать огнестрельное оружие легче, чем вскрыть себе вены, броситься с крыши и даже принять таблетки, ведь еще неизвестно, как они подействуют.
– Но если Гордонов, Меган Пейделин, Стефани и Коди убил тот же человек, что покушался на Дакоту Райс, тогда почему в случае со Стефани и Коди он прибегнул к другому способу? – спросил Дерек.
– Потому что до сих пор убийца пытался заметать следы, – весьма уверенно объяснил доктор Сингх. – Он просто хотел, чтобы это нельзя было связать с убийствами 1994 года. Особенно после того, как ему двадцать лет удавалось всех дурачить. Повторяю, на мой взгляд, вы имеете дело с человеком, который убивать не любит. Он убил уже шестерых, потому что попал в переделку, но это не хладнокровный убийца и не серийный убийца. Это человек, который пытается спасти свою шкуру ценой чужих. Убийца поневоле.
– Но если он убивает поневоле, почему он до сих пор не сбежал из Орфеа куда подальше?
– Он рассмотрит этот вариант, как только сможет. Он двадцать лет жил, полагая, что никто не раскроет его тайну. Он ослабил бдительность. Возможно, именно поэтому он до сих пор так рисковал, надеясь остаться неузнанным. Значит, прямо сейчас ему удирать нельзя: он себя выдаст. Он постарается выиграть время и найти предлог, чтобы окончательно покинуть наши края, не вызвав подозрений. Новое место работы, какой-нибудь больной родственник. Надо действовать быстро. Вы имеете дело с человеком умным и педантичным. Единственная возможность для вас выйти на него – это выяснить, у кого была веская причина убить Меган Пейделин.
У кого была веская причина убить Меган Пейделин? —
написал Дерек на магнитной доске, установленной в архиве “Орфеа кроникл”, единственном месте, где мы отныне могли относительно спокойно работать. К нам присоединилась Анна. Здесь же сидел Кирк Харви, чьи выводы 1994 года говорили о поразительном полицейском чутье, а также Майкл Берд: он помогал нам в поисках, не считаясь со временем, его поддержка была для нас очень ценной.
Мы вместе пересмотрели все факты, присутствующие в деле.
– Значит, Тед Тенненбаум никого не убивал, – сказала Анна. – Но по-моему, у вас были доказательства, что в 1994 году он обзавелся орудием убийства?
– Оружие было из ворованных армейских запасов, его продал из-под полы продажный вояка в одном баре в Риджспорте, – объяснил Дерек. – Теоретически можно предположить, что Тед Тенненбаум и убийца в один и тот же промежуток времени обзавелись оружием в одном и том же месте. Наверняка в свое время этот канал был известен любому, кто хотел купить себе пистолет.
– Все-таки какое-то невероятное совпадение, – сказала Анна. – Сперва фургон Тенненбаума на месте преступления, но за рулем не он. Потом орудие убийства, которое якобы куплено там же, где Тенненбаум приобрел себе “беретту”. Вам это не кажется странным?
– Простите за вопрос, – вмешался Майкл, – но зачем Теду Тенненбауму незаконно покупать оружие, если он не собирался им пользоваться?
– Тенненбаума шантажировал местный авторитет, Джеремайя Фолд, который поджег его ресторан. Ему могло понадобиться оружие для самообороны.
– Джеремайя Фолд, тот самый, чье имя было в тексте моей пьесы, которую вы нашли у Гордона? – спросил Харви.
– Точно, – ответил я. – И которого, как нам кажется, вполне целенаправленно задавили.
– Давайте сосредоточимся на Меган. – Дерек похлопал ладонью по написанной на доске фразе: “У кого была веская причина убить Меган Пейделин?”
– Вот именно, – сказал я, – мы можем себе представить, что Джеремайю Фолда сбила Меган? И что кто-то, связанный с Джеремайей, тот же Костико, решил отомстить?
– Но мы же установили, что Меган Пейделин и Джеремайя Фолд никак не связаны, – напомнил Дерек. – К тому же совсем не похоже, чтобы Меган была способна задавить крестного отца на мотоцикле.
– Кстати, – спросил я, – а где результаты анализа обломков машины, найденных бывшим спецагентом Грейсом?
– Не готовы пока, – с сожалением сказал Дерек. – Надеюсь, завтра будут новости.
Анна перелистывала досье и вынула оттуда протокол допроса:
– По-моему, я кое-что нашла. Когда мы на прошлой неделе допрашивали Брауна, он сказал, что в 1994 году ему поступил анонимный телефонный звонок. “В начале 1994 года я обнаружил, что Гордон берет взятки”. – “Как обнаружили?” – “Мне поступил анонимный звонок. Дело было в конце февраля. Говорила женщина”.
– Женщина, – повторил Дерек. – Может, это была Меган Пейделин?
– Почему нет, – сказал я. – Вполне правдоподобная версия.
– И что, Браун убил Меган и Гордонов? – спросил Майкл.
– Нет, – объяснил я, – в момент убийства в 1994 году Алан Браун пожимал руки гостям в фойе Большого театра. Он вне подозрений.
– Но из-за этого самого звонка Гордон решил уехать из Орфеа, – подхватила Анна. – Он начал переводить деньги в Монтану, ездил в Бозмен, искал там дом.
– Значит, у Гордона была весьма веская причина убить Меган Пейделин, да и его тип личности вполне совпадает с тем, о каком нам только что говорил эксперт: человек без наклонности к убийствам, но который поневоле становится убийцей, когда оказывается в тупике или вынужден защищать свою честь. Гордон довольно точно подходит под это описание.
– Ты только не забывай, что Гордон тоже жертва, – напомнил я Дереку. – И вот тут что-то не сходится.
– Помню, меня в свое время поразило, что убийца знал привычки Меган Пейделин, – заговорил Кирк. – Знал, что она в одно и то же время выходит на пробежку, что останавливается в маленьком парке на Пенфилд-кресент. Вы мне скажете, что он, наверно, долго за ней следил. Но есть одна деталь, которую убийца не мог выяснить одной только слежкой: то, что Меган не идет на торжества по случаю открытия театрального фестиваля. Кто-то знал, что в квартале будет безлюдно, а Меган окажется в парке одна. Без свидетелей. Это был для него уникальный шанс.
– Значит, кто-то из ее окружения? – спросил Майкл.
Двадцать лет назад мы прежде всего задались вопросом, кто мог знать, что Гордона не будет на открытии фестиваля. Теперь перед нами стоял такой же вопрос: кто мог знать, что Меган в тот день окажется в парке?
Перед нами на магнитной доске висел написанный фломастером список подозреваемых:
Мита Островски
Рон Гулливер
Стивен Бергдорф
Шарлотта Браун
Сэмюел Пейделин
– Пойдем методом исключения, – предложил Дерек. – Если считать, что это мужчина, вычеркиваем пока Шарлотту Браун. К тому же она в то время не жила в Орфеа, никак не была связана с Меган Пейделин и уж точно не имела возможности за ней следить, чтобы разузнать ее привычки.
– Исходя из заключений эксперта-психолога, – добавила Анна, – убийца никак не был заинтересован в возобновлении расследования по делу 1994 года. Значит, Островски мы тоже можем исключить. Зачем ему сначала просить Стефани пролить свет на это преступление, а потом ее убивать? К тому же он тоже не жил в Орфеа и никак не связан с Меган Пейделин.
– То есть остаются Рон Гулливер, Стивен Бергдорф и Сэмюел Пейделин, – подытожил я.
– Гулливер ушел в отставку за два месяца до выхода на пенсию, – напомнила Анна и объяснила Кирку и Майклу: – Эксперт предположил, что убийца сбежит под каким-нибудь благовидным предлогом. Может, завтра он нам заявит, что собирается наслаждаться жизнью на пенсии в какой-нибудь стране, откуда не экстрадируют преступников?
– А Стивен Бергдорф? – спросил Дерек. – В 1994 году, сразу после убийства, он переезжает в Нью-Йорк, потом внезапно появляется в Орфеа и жаждет получить роль в пьесе, где якобы раскроют имя преступника.
– А что мы знаем о Сэмюеле Пейделине? – продолжил я. – В ту пору он играл роль безутешного вдовца, мне и в голову не могло прийти, что он может убить жену. Но прежде чем вычеркивать его из списка, надо бы узнать побольше и о нем самом, и о причинах, побудивших его прийти на прослушивание и получить роль в пьесе. Потому что если и есть человек, хорошо знающий привычки Меган и то, что она не пойдет на фестиваль в день открытия, так это именно он.
Майкл Берд уже кое-что разыскал относительно Сэмюела Пейделина и теперь сообщил нам результаты:
– Они были очень симпатичной парой, за ними ничего не водилось, их любили и ценили. Я расспросил кое-кого из их тогдашних соседей, все в один голос говорят, что между ними никогда не было никаких криков, никаких ссор. Все их описывают как чудесных и явно счастливых людей. Судя по всему, на Сэмюела страшно подействовала смерть жены. Один сосед даже утверждает, что боялся, как бы тот в какой-то момент не покончил с собой. Потом он все же выкарабкался, женился снова.
– Да, – кивнул Кирк, – у меня тогда сложилось такое же впечатление.
– Так или иначе, – сказал я, – не похоже, чтобы у Рона Гулливера, Стивена Бергдорфа или Сэмюела Пейделина были причины желать смерти Меган. То есть мы возвращаемся к нашему первому вопросу. Зачем нужно было ее убивать? Ответить на этот вопрос значит найти убийцу.
Нам надо было узнать подробнее о Меган. И мы решили поехать домой к Сэмюелу Пейделину в надежде выяснить какие-нибудь подробности о его первой жене.
* * *
В Нью-Йорке, в своей квартире в Бруклине, Стивен Бергдорф пытался убедить жену, что им непременно нужно по ехать в Йеллоустон.
– Что значит ты не хочешь ехать? – злился он.
– Но, Стивен, ведь полиция запретила тебе покидать штат Нью-Йорк, – сказала Трейси. – Почему бы нам не поехать в дом моих родителей на озере Шамплейн?
– Потому что мы договорились отдохнуть там, и мы с тобой, и дети, слово надо держать.
– Мне что, напомнить, как три недели назад ты и слышать не хотел про Йеллоустон?
– Ну, мне просто хочется доставить удовольствие и детям, и тебе, Трейси. Прости, что прислушиваюсь к вашим пожеланиям.
– Давай съездим в Йеллоустон следующим летом, Стивен. Лучше не нарушать предписаний полиции и не выезжать за пределы штата.
– Да чего ты боишься, Трейси? Думаешь, я убийца, что ли?
– Нет, конечно.
– Тогда объясни, зачем я могу опять понадобиться полиции. Как же с тобой тяжело, честное слово. То ты хочешь, то ты не хочешь. Тогда поезжай к сестре, если тебе угодно, а я останусь дома, потому что от нашего семейного отдыха ты отказываешься.
После недолгих колебаний Трейси согласилась. Она чувствовала, что ей нужно пережить вместе с мужем что-то необычное, снова наладить с ним отношения.
– Хорошо, дорогой, – ласково сказала она, – давай поедем.
– Замечательно! – завопил Стивен. – Тогда складывай чемоданы. Я сейчас на минутку заскочу в редакцию, сдам статью и улажу пару мелочей, а потом заеду к твоей сестре за трейлером. Завтра прямо на рассвете выезжаем на Средний Запад!
Трейси нахмурилась:
– Зачем так сложно, Стивен? Просто завтра сложим все вещи в машину, заедем вместе к сестре и двинемся дальше.
– Не получится. Если заднее сиденье займут дети, чемоданы положить будет некуда.
– Чемоданы положим в багажник, Стивен. Мы же специально эту машину купили, потому что у нее большой багажник.
– Багажник заело. Не открывается.
– Ох ты, что с ним такое?
– Понятия не имею. Вдруг заело, и все.
– Пойду посмотрю.
– Мне некогда, – заторопился Стивен, – надо ехать в редакцию.
– На машине? С каких пор ты туда ездишь на машине?
– Хочу послушать, как она на ходу, мотор как-то странно стучит.
– Тем более оставь машину мне, Стивен. Отгоню ее в сервис, пусть проверят стук, а заодно и багажник починят.
– Никаких сервисов! – рявкнул Стивен. – Мы в любом случае берем машину с собой, прицепим к трейлеру.
– Стивен, не смеши людей, не поволочем же мы машину в Йеллоустон!
– Конечно, поволочем! Так гораздо практичнее. Оставим трейлер в кемпинге и будем ездить по парку и окрестностям на машине. Не таскаться же всюду на этом мастодонте.
– Но, Стивен…
– Никаких “но”. Там все так делают.
– Ладно, хорошо, – не стала спорить Трейси.
– Бегу в журнал. Сложи чемоданы и предупреди сестру, что завтра в семь тридцать я заеду. В девять будем уже в пути.
Стивен ушел. Машина была припаркована на улице. Ему показалось, что вонь от тела Элис уже просачивается из багажника. А может, он придумывает? Он отправился в редакцию. Его встретили как героя, но мысли его были заняты другим. С ним заговаривали, он никого не слышал. Все вокруг кружилось, к горлу подступила тошнота. В привычной обстановке редакции в нем внезапно проснулись эмоции. Он убил человека. И осознал это только сейчас.
Он долго умывался холодной водой в туалете, потом заперся у себя в кабинете со своим замом Скипом Нейланом.
– Ты в порядке, Стивен? – спросил Скип. – Что-то ты неважно выглядишь. Весь в поту и бледный как не знаю что.
– Устал совсем. По-моему, мне надо отдохнуть. Я тебе статью про фестиваль скину на почту, если будут замечания, скажи.
– Ты завтра не придешь? – спросил Скип.
– Нет, я завтра на несколько дней уезжаю с женой и детьми. После всего, что случилось, нам надо немножко побыть вместе.
– Прекрасно понимаю, – заверил его Скип. – А Элис сегодня придет?
Бергдорф с усилием сглотнул:
– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, Скип.
Вид у Стивена был очень серьезный.
– Что случилось? – забеспокоился Скип.
– Это Элис украла мою кредитку. Это все ее козни. Она во всем призналась и ударилась в бега.
– Ничего себе, спятить можно, – отозвался Скип. – Она в последнее время и вправду была какая-то странная. Я сам подам жалобу, и немедленно, не бери в голову еще и это.
Стивен поблагодарил Скипа, потом подписал какие-то накопившиеся бумаги и отослал по имейлу статью. Выйдя в интернет, он заодно наскоро поискал информацию о разложении человеческого тела. Он боялся, как бы его не выдал запах. Надо было продержаться три дня. По его расчетам, выехав завтра, в среду, к субботе они будут уже в Йеллоустоне. И он наконец сможет избавиться от тела так, чтобы его никто никогда не нашел. Он точно знал, что делать.
Он очистил историю браузера, выключил компьютер и ушел. На улице он вытащил из кармана телефон Элис, его он взял с собой. Включил и, зайдя в контакты, послал ее родным и нескольким друзьям, чьи имена он знал, сообщение:
Мне надо на время исчезнуть, уезжаю проветриться. Скоро позвоню. Элис
В ближайшее время никто ее не хватится. Он выбросил телефон в урну.
Оставалось уладить последнее дело. Он поехал к Элис домой – ключи от квартиры он у нее взял – и собрал подаренные им драгоценности и ценные вещи. Потом отправился в ломбард и все продал. Вот кто частично возместит его долг.
* * *
В Саутхэмптоне мы с Анной и Дереком сидели в гостиной у Сэмюела Пейделина. Он только что узнал от нас, что убийца в 1994 году охотился за Меган, а не за Гордонами.
– За Меган? – переспросил он, не веря своим ушам. – Что еще за сказки?
Мы внимательно следили за реакцией Сэмюела; пока он, судя по всему, был вполне искренне потрясен.
– Это не сказки, это правда, мистер Пейделин, – сказал Дерек. – Мы в свое время ошиблись насчет главной жертвы. Целью убийцы была именно ваша жена, Гордоны оказались побочными жертвами.
– Но почему Меган?
– Вот это мы и пытаемся понять, – сказал я.
– Бессмыслица какая-то. Меган была сама доброта и приветливость. Ее любили покупатели книжного магазина, с соседями она была всегда внимательна.
– И тем не менее, – отозвался я. – Кому-то она настолько мешала, что он решил ее убить.
Сэмюел не находил слов от изумления.
– Мистер Пейделин, – продолжал Дерек, – я вам задам очень важный вопрос: вам не поступали угрозы? Не приходилось ли вам иметь дело с опасными людьми? Людьми, у которых могло бы возникнуть желание расправиться с вашей женой?
– Да никогда в жизни! – оскорбился Сэмюел. – Плохо же вы нас знаете.
– Вам что-нибудь говорит имя Джеремайя Фолд?
– Нет, совсем ничего. Вы у меня уже вчера спрашивали.
– Может быть, Меган была чем-то озабочена незадолго до гибели? Она не делилась с вами своими тревогами?
– Нет-нет. Она любила читать, писать и заниматься бегом.
– Мистер Пейделин, – спросила Анна, – кто мог знать, что вы с Меган не пойдете на торжества по случаю открытия фестиваля? Убийца знал, что в тот вечер ваша жена, как обычно, отправится на пробежку, притом что большинство жителей находились на Мейн-стрит.
Сэмюел Пейделин задумался.
– Все только и говорили, что об этом фестивале, – в конце концов ответил он. – Соседи, люди в магазинах, покупатели в книжной лавке. Все разговоры сводились к одной теме: кто достал билеты на открытие, а кто будет просто в толпе на главной улице. Насколько я знаю, Меган на все вопросы отвечала, что билеты нам купить не удалось, а столпотворение в центре города ее не привлекает. Ну, как обычно говорят люди, которые не празднуют Новый год, а вместо этого пораньше ложатся спать: “Лучше почитаю на террасе, в кои-то веки проведу вечер в тишине и покое”. Такая вот ирония судьбы.
Сэмюел казался совершенно обескураженным.
– Вы упомянули, что Меган любила писать, – сказала Анна. – А о чем она писала?
– Так, обо всем и ни о чем. Ей всегда хотелось написать роман, но она говорила, что никак не может найти хороший сюжет. Зато она вела дневник, причем весьма прилежно.
– Вы его сохранили? – спросила Анна.
– Я их сохранил. Там томов пятнадцать по меньшей мере.
Сэмюел Пейделин на минуту вышел и вернулся с пыльной картонной коробкой, судя по всему, лежавшей в подвале. Добрых десятка два тетрадей, все одной и той же фирмы.
Анна взяла одну и открыла: вся тетрадь до последней страницы была исписана тонким убористым почерком. Чтения там было не на один час.
– Можно нам это взять? – спросила она Сэмюела.
– Берите, если хотите. Но не думаю, что вы там найдете что-нибудь интересное.
– Вы их читали?
– Не все, – ответил он. – Частично. После смерти жены мне казалось, что если я буду читать ее мысли, то как будто увижу ее снова. Но я быстро понял, что ей просто было скучно. Сами увидите, как она описывает свои дни, свою жизнь. Жене был скучен наш быт, скучно со мной. Она писала про свою жизнь в книжном магазине, про то, кто какие книги покупает. Стыдно сказать, но я там увидел какую-то манерность. Читать я бросил довольно быстро, не самое приятное было занятие.
Это объясняло, почему он сослал тетради в подвал.
Уходя с коробкой, мы заметили у входа чемоданы.
– Вы уезжаете? – спросил Дерек.
– Жена. Увозит детей к родителям в Коннектикут. Испугалась последних событий в Орфеа. Я к ним, наверно, попозже поеду. Ну, когда мне разрешат покидать Нью-Йорк.
Нам с Дереком надо было возвращаться в окружное отделение полиции штата к майору.
Маккенна хотел нас видеть с отчетом по ситуации. Анна предложила взять на себя чтение дневников Меган Пейделин.
– Может, поделим работу, не хочешь? – предложил я.
– Нет, я как раз рада, будет чем занять голову. Мне это нужно.
– Очень сочувствую насчет этого назначения.
– Что ж делать, раз так, – отозвалась Анна, всеми силами стараясь держаться в нашем присутствии.
Мы с Дереком уехали к майору.
Анна, вернувшись в Орфеа, заехала на работу. Все полицейские собрались в зале отдыха, где Монтейн произносил небольшую импровизированную речь по случаю вступления в должность.
Анне не хватило духу остаться. Она решила поехать домой и углубиться в дневники Меган. В дверях она столкнулась с Брауном.
Мгновение она молча смотрела на него, потом спросила:
– Почему вы так со мной поступили, Алан?
– Ты посмотри, Анна, в каком мы говне. Позволю себе напомнить, что отчасти виновата в этом ты. Тебе так хотелось заняться этим расследованием, ну так получай последствия.
– Вы меня наказываете за то, что я делала свою работу? Да, мне пришлось допросить и вас, и вашу жену, потому что это было нужно для расследования. Мы не делали вам поблажек, Алан, и это как раз доказывает, что я хороший коп. Что же до пьесы Харви, то если вы ее называете говном, то позвольте напомнить, что именно вы его сюда притащили. Вы не желаете признавать свои ошибки, Алан. Вы не лучше Гулливера и Монтейна. Видите себя эдаким царем-философом, а на самом деле вы мелкий узколобый самодур.
– Иди домой, Анна. Если тебе не нравится, можешь уходить из полиции.
Анна вернулась домой, кипя от ярости. Едва переступив порог, она рухнула прямо в прихожей и расплакалась. Долго рыдала, сидя прямо на полу, привалившись к комоду. Что делать? И кому позвонить? Лорен? Та скажет, что предупреждала, что жизнь в Орфеа ей не подойдет. Матери? Та в очередной раз начнет читать ей мораль.
Наконец она проплакалась и успокоилась, и тут ее взгляд упал на коробку с дневниками Меган Пейделин, которую она захватила с собой. Она решила заняться ими. Налила себе вина, устроилась в кресле и начала читать.
Начала она прямо с середины 1993 года и стала изучать последний год жизни Меган, до июля 1994-го.
Поначалу ее одолела страшная скука. Меган описывала свою жизнь подробно и нудно. Анна понимала, что должен был чувствовать муж, читая эти строки.
Однако в записи, датированной 1 января 1994 года, Меган, рассказывая про новогодний бал в отеле “Северная роза” в Бриджхэмптоне, вдруг упомянула, что встретила на нем “мужчину, не местного”, и тот ее совершенно покорил.
Потом Анна дошла до февраля 1994 года. И обнаружила нечто такое, что повергло ее в полное изумление.
Меган Пейделин
Выдержки из дневников
1 января 1994 г.
С Новым меня годом. Вчера мы ездили на новогодний бал в “Северную розу” в Бриджхэмптон. Я встретила мужчину. Он не местный. Я до него никогда ничего похожего не ощущала. Со вчерашнего дня у меня щекочет внизу живота.
25 февраля 1994 г.
Сегодня позвонила в мэрию. Анонимно. Говорила с заместителем мэра Аланом Брауном. Он, по-моему, честный парень. Рассказала ему все про Гордона. Посмотрим, что будет.
Потом сказала Фелисити про звонок. Она раскипятилась. Сказала, что это все обернется против нее. Вообще-то могла мне и не рассказывать, коли так. Гордон – свинья, и все должны это знать.
8 марта 1994 г.
Мы с ним снова виделись. Мы теперь встречаемся каждую неделю. Я с ним так счастлива.
1 апреля 1994 г.
Видела сегодня Гордона, он заходил в книжный магазин. Кроме нас, там никого не было. Я ему вывалила все: что я все знаю и что он преступник. У меня само вырвалось. Я уже два месяца только про это и думаю. Он, конечно, отнекивался. Он должен знать, что из-за него произошло. Я бы с радостью сообщила во все газеты, но Фелисити запретила.
2 апреля 1994 г.
Со вчерашнего дня мне получше. Фелисити накричала на меня по телефону. Я знаю, что я правильно сделала.
3 апреля 1994 г.
Вчера на пробежке добежала до Пенфилд-кресент. Столкнулась с мэром, он шел домой. Сказала ему: “Стыдитесь того, что вы сделали”. Я не боялась. Зато ему было явно очень не по себе. Чувствую себя как глаз, который преследовал Каина. Буду каждый день поджидать его после работы и напоминать о его вине.
7 апреля 1994 г.
Провела с ним изумительный день в Спрингсе. Он меня прямо завораживает. Я его люблю. Сэмюел совершенно ни о чем не подозревает. Все хорошо.
2 мая 1994 г.
Пили кофе с Кейт. Она одна про него знает. Говорит, что мне не стоит ставить под удар свой брак, если это просто увлечение. Или уж тогда решиться и уйти от Сэмюела. Не знаю, хватит ли мне храбрости решиться. Мне и так хорошо.
25 июня 1994 г.
Рассказывать особо нечего. Книжки неплохо продаются. На главной улице скоро откроется новый ресторан. Кафе “Афина”. Выглядит симпатично. Открывает его Тед Тенненбаум. Он наш постоянный покупатель. Мне он очень нравится.
1 июля 1994 г.
Гордон, который уже сто лет не показывался в книжном, сегодня вдруг зашел, и надолго. Устроил какой-то странный балаган. Хотел одну книжку местного писателя, долго торчал в помещении с авторскими книгами. Не очень понимаю, что он там делал. В магазине были покупатели, я не особо смотрела. В конце концов купил пьесу Кирка Харви “Черная ночь”. Когда он ушел, я заглянула в отдел местных авторов и заметила, что эта грязная свинья загнула уголок в книге Бергдорфа про фестиваль. Наверняка хочет проверить, продается ли запас, который он нам оставил, и проследить, чтобы ему заплатили его долю. Боится, что ли, что его обворуют? А вор на самом деле он сам.
18 июля 1994 г.
К нам в книжный заходил Кирк Харви, хотел забрать свою пьесу. Я сказала, что она продана. Думала, он будет доволен, а он жутко разозлился. Хотел знать, кто ее купил, я сказала, что Гордон. Он даже отказался от 10 долларов, которые ему причитались.
20 июля 1994 г.
Опять заходил Кирк Харви. Говорит, что Гордон утверждает, что пьесу купил не он. Но я же знаю, что он. Так и сказала Кирку еще раз. Я даже это записала. См. запись от 1 июля.
Джесси Розенберг
Среда, 30 июля 2014 года
Спустя четыре дня после открытия фестиваля
В то утро, явившись в архив “Орфеа кроникл”, мы с Дереком увидели, что Анна повесила на стену ксерокопии из дневника Меган Пейделин.
– Тот самый анонимный звонок Алану Брауну в 1994 году с сообщением, что Гордон – коррупционер, в самом деле сделала Меган, – пояснила она. – Насколько я поняла, сама она узнала об этом от некоей Фелисити. Не знаю, что та ей рассказала, но Меган была страшно зла на Гордона. Примерно через два месяца после анонимного звонка, 1 апреля 1994 года, она была в магазине одна, Гордон зашел купить книжку, а она на него набросилась. Сказала, что все знает, обозвала его преступником.
– Она имеет в виду все эти коррупционные дела или что-то другое? – спросил Дерек.
– Мне тоже пришел в голову этот вопрос, – ответила Анна и показала на следующую страницу. – Потому что спустя два дня Меган на пробежке случайно встречает Гордона у самого его дома и снова налетает на него с обвинениями. В дневнике она пишет: “Я как глаз, который преследовал Каина”.
– Каина глаз преследует, потому что он убийца, – заметил я. – Может, мэр кого-то убил?
– Вот и я подумала ровно то же самое, – сказала Анна. – В следующие месяцы, до самой своей смерти, Меган каждый день добегала под вечер до дома Гордона. Поджидала его в парке и, когда видела, бросалась к нему с упреками, напоминала о его проступке.
– То есть у мэра были вполне веские причины убить Меган, – сказал Дерек.
– Готовый обвиняемый, когда бы сам не погиб во время того расстрела, – кивнула Анна.
– А про эту Фелисити что-то известно? – спросил я.
– Фелисити Дэниелс, – ответила Анна, гордо улыбнувшись уголком рта. – Я всего лишь позвонила Сэмюелу Пейделину, и он меня на нее вывел. Живет она теперь в Кораме. Она нас ждет. В путь.
Шестидесятилетняя Фелисити Дэниелс работала в торговом центре Корама, в магазине электробытовых товаров. Там мы с ней и встретились. Она дожидалась нас, чтобы уйти на перерыв, и мы уселись в соседнем кафе.
– Вы не против, если я возьму сэндвич? – спросила она. – Иначе у меня не будет времени на ланч.
– Конечно, пожалуйста, – ответила Анна.
Фелисити сделала заказ. Мне она показалась грустной и усталой.
– Вы сказали, что хотите поговорить о Меган?
– Да, миссис Дэниелс, – отозвалась Анна. – Вы, наверно, знаете, что мы заново расследуем дело о ее убийстве и убийстве семьи Гордонов. Меган была вашей подругой, верно?
– Да. Мы познакомились в теннисном клубе и понравились друг другу. Она была младше меня лет на десять, но уровень игры у нас был одинаковый. Не могу сказать, что мы были очень близки, но после игры обычно заходили куда-нибудь выпить и довольно много друг про друга знали.
– Как бы вы ее описали?
– Она была женщина романтичная. Склонная к мечтательности, немножко наивная. Совершенная ромашка.
– Вы давно живете в Кораме?
– Больше двадцати лет. Переехала сюда с детьми почти сразу после смерти мужа. Он умер 16 ноября 1993 года, в свой день рождения.
– Вы встречались с Меган в период после вашего переезда до ее гибели?
– Да, она регулярно приезжала в Корам меня проведать. Иногда привозила мне блюда собственного изготовления или хорошую книжку. Честно говоря, я ее ни о чем не просила, она слегка навязывалась. Но это шло от доброты.
– Меган была счастлива?
– Да, все при ней. Очень нравилась мужчинам, они прямо в обморок падали от нее. Злые языки скажут, что книжный магазин в Орфеа тогда процветал только благодаря ей.
– То есть она часто изменяла мужу?
– Я не это имела в виду. К тому же она была не из тех, кто ищет приключений.
– Почему нет?
– Не знаю, – поморщилась Фелисити Дэниелс. – Может, потому, что ей не хватало храбрости. Опасная жизнь не для нее.
– Тем не менее, судя по дневнику Меган, в последние месяцы жизни у нее была связь.
– Неужели? – удивилась Фелисити.
– Да, с мужчиной, которого она встретила 31 декабря 1993 года в отеле “Северная роза” в Бриджхэмптоне. Меган упоминает регулярные свидания с ним до начала июня 1994 года. А потом – ничего. Она вам никогда об этом не говорила?
– Никогда, – твердо ответила Фелисити. – Кто это был?
– Не знаю, – ответила Анна. – Я надеялась, что вы сможете нам что-то о нем рассказать. Меган никогда вам не говорила, что ей угрожают?
– Угрожают? О боже, нет! Послушайте, наверняка есть люди, которые знали ее лучше, чем я. Почему вы меня про все это спрашиваете?
– Потому что в дневнике Меган написано, что в феврале 1994 года вы ей что-то рассказали про мэра Орфеа, Джозефа Гордона, и ее это изрядно взволновало.
– Господи, – прошептала Фелисити, зажав рот рукой.
– О чем вы рассказали? – спросила Анна.
– О Люке, моем муже, – еле слышно ответила Фелисити. – Не надо мне было ей ничего говорить.
– Что случилось с вашим мужем?
– Люк увяз в долгах. У него была фирма по производству кондиционеров, она прогорела. Ему пришлось уволить всех работников. Он оказался в полном тупике. И месяцами никому ничего не говорил. Я это все обнаружила накануне его смерти. Потом мне пришлось продать дом, чтобы расплатиться по его векселям. Я уехала с детьми из Орфеа и нашла место продавщицы.
– Миссис Дэниелс, как умер ваш муж?
– Покончил с собой. Повесился у себя в комнате в свой день рождения, вечером.
* * *
3 февраля 1994 года
Под вечер того дня Меган заехала к Фелисити в ее съемную меблированную квартиру в Кораме. Привезла ей лазанью и нашла ее в полнейшем отчаянии. Дети ссорились, не желали делать уроки, в гостиной был беспорядок, Фелисити лежала на диване и плакала, не в силах справиться с ситуацией.
Меган взяла дело в свои руки: призвала к порядку детей, помогла им с домашними заданиями, потом отослала в душ, накормила ужином и уложила спать. Затем открыла принесенную с собой бутылку вина и налила Фелисити полный бокал.
Фелисити не с кем было поделиться, и она раскрыла Меган душу:
– Я так больше не могу, Мег. Если бы ты знала, что говорят люди про Люка. Что он трус, повесился у себя в комнате, пока жена и дети готовили ему праздник на первом этаже. Я вижу, как на меня косятся родители других учеников. Не могу больше видеть это снисходительное осуждение, невыносимо.
– Очень сочувствую, – сказала Меган.
Фелисити пожала плечами, налила себе еще вина и залпом выпила. Алкоголь подействовал, и после долгой печальной паузы она наконец сказала:
– Люк всегда был слишком честным. И вот чем это кончилось.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Меган.
– Ничего.
– Ну нет, Фелисити. Сказала “а”, так уж договаривай!
– Меган, но ты должна мне обещать, что никому не скажешь.
– Конечно, можешь на меня положиться.
– Дела у фирмы Люка в последние годы шли очень хорошо. Вообще у нас все было хорошо. До того самого дня, когда Гордон назначил ему встречу у себя в кабинете. Как раз перед началом работ по ремонту муниципальных зданий. Гордон сказал Люку, что даст ему все заказы по вентиляционным системам в обмен на некоторую сумму денег.
– То есть за взятку? – спросила Меган.
– Да, – кивнула Фелисити. – А Люк отказался. Сказал, что бухгалтерия это заметит, что он рискует потерять все. Гордон угрожал его уничтожить, говорил, что так принято везде в городе. Но Люк не прогнулся. Ну и не получил от города никаких заказов. И следующих тоже не получил. А в наказание за непокорность Гордон его раздавил. Ставил ему палки в колеса, везде ославил, отговаривал людей с ним работать. И вскоре Люк потерял всех клиентов. Но мне ни словом не обмолвился, чтобы меня не волновать. Я обо всем узнала только накануне его смерти. Бухгалтер фирмы пришел ко мне поговорить о неминуемом банкротстве, о сотрудниках в неоплачиваемых отпусках, а я, как последняя дура, вообще была не в курсе. В тот вечер я расспросила Люка, он мне все рассказал. Я ему твердила, что мы будем бороться, а он ответил, что против мэра мы бессильны. Я сказала, что надо подать в суд. Он посмотрел на меня обреченно: “Ты не понимаешь, Фелисити. В этом деле со взятками замешан весь город. Все наши друзья. И твой брат тоже. Ты думаешь, как он получал контракты в последние два года? Если мы их выдадим, они потеряют все. И пойдут в тюрьму. Нельзя ничего говорить, все повязаны по рукам и ногам”. А назавтра вечером он повесился.
– О боже, Фелисити! – в ужасе воскликнула Меган. – И все из-за Гордона?
– Только никому не говори, Меган.
– Но все должны узнать, что Гордон – преступник.
– Поклянись, что никому не скажешь, Меган! Все фирмы закроются, руководство пойдет под суд, а служащие останутся без работы…
– Так что, мы позволим мэру безнаказанно продолжать?
– Гордон очень силен. Гораздо сильнее, чем кажется.
– Я его не боюсь!
– Меган, обещай мне, что никому ничего не скажешь. Мне и так тяжело.
* * *
– Но она сказала, – произнесла Анна.
– Да, позвонила анонимно заместителю мэра Брауну и предупредила его. Как же я на нее разозлилась!
– Почему?
– Людям, которых я любила, грозила большая опасность, если бы полиция начала расследование. А я видела, что значит все потерять. Злейшему врагу такого не пожелаю. Меган обещала больше не говорить об этом ни слова. Но прошло два месяца, и вот она мне звонит и говорит, что объяснялась с Гордоном в книжном магазине. Я на нее наорала так, как в жизни ни на кого не орала. Это был наш с Меган последний разговор. С тех пор я с ней ни словом не перемолвилась, слишком на нее злилась. Настоящие друзья чужих секретов не выдают.
– По-моему, она хотела вас защитить, – возразила Анна. – Хотела, чтобы хоть как-то была восстановлена справедливость. Она каждый день поджидала мэра и напоминала, что из-за него ваш муж покончил с собой. Она хотела справедливости для вашего мужа. Вы говорите, Меган была не слишком храбрая? А по-моему, наоборот, очень храбрая. Не побоялась восстать против Гордона. Никто не посмел, а она посмела. Она была храбрее, чем весь город, вместе взятый. И заплатила за это жизнью.
– Вы хотите сказать, что главной жертвой убийцы была Меган? – ошеломленно спросила Фелисити.
– Мы полагаем, что да, – ответил Дерек.
– Но кто мог это сделать? – недоумевала Фелисити. – Гордон? Так он погиб вместе с ней. Это какой-то абсурд.
– Вот это мы и пытаемся понять, – вздохнул Дерек.
– Миссис Дэниелс, – спросила Анна, – вам знакомо имя еще одной подруги Меган, которая могла бы нам о ней рассказать? В дневнике мне встретилось упоминание некоей Кейт.
– Да, Кейт Гранд. Она тоже ходила в наш теннисный клуб. По-моему, она была близкой подругой Меган.
Мы уже выходили из торгового центра Корама, когда Дереку позвонил эксперт дорожной полиции:
– Я сделал анализ тех обломков машины, что ты мне дал.
– И что скажешь?
– Ты угадал. Это кусок правого бампера. Вокруг синяя краска, значит, машина была синяя. А еще я на нем нашел осколки серой краски, то есть, судя по протоколу, который ты мне показывал, того же цвета, что мотоцикл, попавший в аварию 16 июля 1994 года.
– Значит, в мотоцикл кто-то врезался на полной скорости, тот вылетел с шоссе и разбился?
– Точно, – подтвердил эксперт. – И врезалась в него синяя машина.
* * *
В Нью-Йорке, в Бруклине, семейство Бергдорфов только что погрузилось в трейлер.
– Ура, едем! – завопил Стивен, трогая машину с места.
Его жена Трейси, сидевшая рядом с ним, застегнула ремень безопасности и обернулась к детям, сидевшим сзади:
– Все хорошо, мои милые?
– Да, мама, – ответила дочь.
– А почему у нас машина сзади?
– Потому что так удобнее! – ответил Стивен.
– Удобнее? – возразила Трейси. – Какое удобство, багажник-то не открывается.
– Чтобы осматривать самый прекрасный национальный парк в мире, багажник не нужен. Разве что ты надумаешь детей туда засунуть, – хихикнул он.
– Папа засунет нас в багажник? – забеспокоилась дочка.
– Никого в багажник засовывать не будут, – успокоила ее мать.
Трейлер покатил в сторону Манхэттенского моста.
– А мы когда приедем в Йеллоустон? – спросил сын.
– Очень-очень скоро, – заверил его Стивен.
– Надо все-таки и страну немножко посмотреть! – рассердилась Трейси. И добавила, обращаясь к сыну: – Ты еще много раз уснешь и проснешься, дорогой. Потерпи.
– Вы совершаете рейс трансамериканским экспрессом! – предупредил Стивен. – Еще никто так быстро не доезжал из Нью-Йорка в Йеллоустон!
– Ура, мы поедем быстро-быстро! – радостно воскликнул мальчик.
– Нет, мы не поедем быстро-быстро! – потеряв терпение, закричала Трейси.
Они проехали Манхэттен и, миновав тоннель Холланда, оказались в Нью-Джерси, а потом двинулись по 78-й автостраде на запад.
В клинике Маунт-Синай Синтия Райс пулей вылетела из палаты Дакоты и стала звать медсестру:
– Позовите врача! – кричала Синтия. – Она открыла глаза! Моя дочь открыла глаза!
* * *
Мы сидели в архиве и с помощью Кирка и Майкла рассматривали возможные сценарии аварии, в которую попал Джеремайя.
– По словам эксперта и судя по направлению удара, – объяснял Дерек, – машина, вероятнее всего, поравнялась с мотоциклом и вытолкнула его с дороги на обочину.
– Значит, Джеремайю Фолда в самом деле убили, – сказал Майкл.
– Можно сказать и так, – уточнила Анна. – Бросили на обочине, не посмотрев, жив он или мертв. Убийца – совершеннейший дилетант.
– Убийца поневоле! – воскликнул Дерек. – Тот же самый тип, к какому доктор Сингх отнес нашего убийцу. Не хочет убивать, но приходится.
– Наверняка многим хотелось убить Джеремайю Фолда, – заметил я.
– А если имя Джеремайи Фолда, зашифрованное в “Черной ночи”, было приказом его убить? – предположил Кирк.
Дерек ткнул пальцем в фотографию гаража Гордонов из полицейского досье. На ней была красная машина с открытым багажником и лежащими в нем чемоданами:
– У Гордона машина была красная.
– Странно, – сказал Кирк Харви, – а мне помнится, что он ездил как раз на синей машине с откидным верхом.
При этих словах меня вдруг поразило одно воспоминание. Я бросился к досье 1994 года.
– Мы же тогда это видели! – вскричал я. – Я же помню фото Гордона и его машины.
Я лихорадочно листал отчеты, снимки, протоколы допроса свидетелей, банковские выписки. И наконец нашел его. Фото, сделанное украдкой агентом по недвижимости в Монтане: Гордон выгружает коробки из багажника синего автомобиля с откидным верхом перед домом, который он снял в Бозмене.
– Агент по недвижимости в Монтане не доверял Гордону, – вспомнил Дерек. – И сфотографировал его у машины так, чтобы было видно номера и его лицо.
– Значит, мэр в самом деле ездил на синей машине, – произнес Майкл.
Кирк подошел к фото гаража Гордонов и стал внимательно рассматривать машину.
– Взгляните на заднее стекло, – сказал он, тыча в фотографию пальцем, – там имя дилера. Вдруг он до сих пор существует?
Мы проверили, он действительно существовал. Дилерский центр со станцией техобслуживания последние сорок лет находился на улице Монток. Мы немедленно отправились туда. Владелец принял нас в грязном, захламленном кабинете.
– Что от меня понадобилось полиции? – любезно спросил он.
– Мы ищем информацию об одной машине, купленной у вас, вероятно, в 1994 году.
– В девяносто четвертом году? – усмехнулся он. – Тут я вам вряд ли смогу помочь. Сами видите, какой тут беспорядок.
– Взгляните сначала на модель, – предложил Дерек и показал ему фото.
Владелец центра бросил быстрый взгляд на фотографию.
– Я таких целую кучу продал. А имени покупателя вы не знаете?
– Джозеф Гордон, мэр Орфеа.
Тот побледнел.
– Да уж, эту сделку я всю жизнь буду помнить, – произнес он враз посерьезневшим тоном. – Купил чувак машину, а через две недели его убили вместе со всей семьей.
– Значит, он ее купил в середине июля? – спросил я.
– Да, примерно тогда. Я приехал открывать станцию, а он уже ждал под дверью. Вид у парня был такой, словно он всю ночь не спал. От него разило алкоголем. Машина у него справа была совершенно разворочена. Он сказал, что сбил оленя и хочет ее поменять. Хотел новую, причем немедленно. У меня было три красных “доджа”, он взял один без разговоров. Заплатил наличными. Сказал, что сел за руль пьяный, повредил здание какого-то учреждения и из-за этого его могут не выбрать на новый срок в сентябре. Дал мне пять тысяч сверху, чтобы умаслить и чтобы я немедленно откатил его тачку в металлолом. Уехал на новой машине, и все были довольны.
– Вам это не показалось странным?
– И да и нет. Я с такими историями все время сталкиваюсь. Знаете, в чем секрет моих коммерческих успехов и долгожительства?
– Нет, в чем?
– Умею держать язык за зубами, и все в округе это знают.
У Гордона были все причины убить Меган, но убил он Джеремайю Фолда, с которым никак не был связан. Зачем?
Когда мы с Дереком в тот вечер уезжали из Орфеа, голова у нас гудела от вопросов. Весь обратный путь мы ехали молча, погрузившись в свои мысли. Когда я остановился у его дома, он не вышел из машины. Так и остался сидеть на своем месте.
– Что с тобой? – спросил я.
– С тех пор как я снова веду с тобой следствие, Джесси, для меня словно началась новая жизнь. Я давно не был так счастлив и не дышал полной грудью. Но от призраков прошлого так просто не уйти. Последние две недели стоит мне ночью закрыть глаза, как я снова оказываюсь в той машине с тобой и с Наташей.
– Машину с тем же успехом мог вести я. Ты не виноват ни в чем из того, что случилось.
– Ты или она, Джесси! Мне пришлось выбирать между тобой и ею.
– Ты спас мне жизнь, Дерек.
– И одновременно лишил жизни ее, Джесси. Посмотри на себя, двадцать лет прошло, а ты по-прежнему одинок и носишь траур.
– Дерек, ты здесь ни при чем.
– Что бы ты сделал на моем месте, Джесси? А? Я все время задаю себе этот вопрос.
Я промолчал. Мы молча выкурили еще по сигарете, потом братски обнялись, и Дерек пошел домой.
Мне не хотелось сразу возвращаться к себе. Мне хотелось еще раз встретиться с ней. Я поехал на кладбище. В этот час оно было уже закрыто. Я без труда перелез через невысокую ограду и медленно двинулся по мирным аллеям. Погулял среди могил, плотный газон скрадывал звук шагов. Вокруг было тихо и красиво. Я зашел к мирно спящим дедушке с бабушкой, потом подошел к ее могиле. Сел и долго сидел рядом. Вдруг за моей спиной послышались шаги. Это была Дарла.
– Как ты догадалась, что я буду здесь? – спросил я.
– Не ты один перелезаешь через ограду, чтобы повидаться с ней, – улыбнулась она.
Я тоже улыбнулся. Потом сказал:
– Прости за эту историю с рестораном, Дарла. Дурацкая была идея.
– Нет, Джесси, идея замечательная. Это ты прости, что я так отреагировала.
Она села рядом.
– Зачем, зачем я посадил ее к нам в машину в тот день, – с горечью сказал я. – Это все из-за меня.
– А я что, Джесси? Зачем я ее высадила из машины? Этой нашей дурацкой ссоры вообще не должно было быть.
– В общем, мы все чувствуем себя виноватыми, – прошептал я.
Дарла кивнула.
– Мне иногда кажется, что она здесь, со мной, – продолжал я. – Возвращаюсь вечером домой и ловлю себя на надежде, что она там.
– Ох, Джесси… ее нам всем не хватает. Каждый день. Но ты должен идти вперед. Хватит жить прошлым.
– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь заделать эту трещину во мне, Дарла.
– Жизнь сама ее заделает, Джесси.
Дарла положила голову мне на плечо. Мы долго сидели рядом, глядя на надгробный камень.
НАТАША ДАРРИНСКИ
02/04/1968–13/10/1994
Дерек Cкотт
Тринадцатое октября 1994 года.
Наша машина разносит в пыль ограждение моста и падает в реку. В момент удара все происходит очень быстро. Я рефлекторно отстегиваюсь и открываю окно со своей стороны, как учили в школе полиции. Наташа на заднем сиденье кричит от ужаса. Джесси, забывший пристегнуться, врезался головой в бардачок и лежит без сознания.
За несколько секунд машину заливает вода. Я ору Наташе, чтобы отстегивалась и вылезала в окно. Понимаю, что ремень безопасности заело. Перегибаюсь к ней, пытаюсь помочь. Перерезать ремень нечем, нужно выдрать его из крепления. Я тяну как ненормальный. Не поддается. Вода нам уже по плечи.
– Займись Джесси! – кричит Наташа. – Я сама!
Я колеблюсь, она снова кричит:
– Дерек! Тащи Джесси!
Вода доходит до подбородка. Я вылезаю через окно из кабины, подхватываю Джесси. Мне удается выволочь его наружу.
Теперь мы погружаемся, машина идет ко дну, я задерживаю дыхание, насколько могу, заглядываю в окно. Наташа под водой, отстегнуться ей так и не удалось. Машина взяла ее в плен. Мне не хватает воздуха. Тяжелое тело Джесси тянет меня на глубину. Мы с Наташей в последний раз смотрим друг на друга. Ее глаза за стеклом я не забуду никогда.
Отчаяние придает мне сил, я, захлебываясь, все же выныриваю с Джесси на поверхность. С трудом доплываю до берега. Подъезжают полицейские патрули, я вижу, как полицейские сбегают по берегу к реке. Добираюсь до них, оставляю им безжизненное тело Джесси. Хочу вернуться за Наташей, снова плыву на середину реки. Не могу толком определить, в каком точно месте затонула машина. Ничего не видно, вода грязная. Я растерян и подавлен. Вдали слышны сирены. Я снова и снова пытаюсь нырять. Вижу перед собой глаза Наташи, ее взгляд, который будет преследовать меня всю жизнь.
И еще этот неотступный вопрос: если бы я не занялся Джесси, как она просила, а еще раз попытался оторвать этот ремень от крепления, может, мне удалось бы ее спасти?
