18

Шпатель счищал лак и чешуйки краски, словно под июньским солнцем дом сбрасывал старую шкуру. Джарвис Джефферсон распрямился и как следует потянулся. Чувствуя себя не в лучшей форме, он тем не менее почти закончил очищать перила балкона, опоясывавшего дом. Его младший сын Майкл обещал приехать летом вместе с Дженнет и дочками и провести у них неделю, чтобы помочь старому отцу заново покрасить террасу. Рози будет довольна. Она снова почувствует себя матерью семейства, такой нужной и заботливой. К тому же, фасад ее любимого дома заметно посвежеет! «Жаль, что нельзя и нас подновить», – усмехнувшись, подумал Джарвис. Он задержал взгляд на шпателе и представил себе, как отскабливает собственную кожу, а потом наносит на нее свежий слой краски из банки, которую они так долго выбирали в Моффет Тулс по цветовому кругу на крышке, сравнивая цвет с собственным кожным покровом. Крякнув, он покачал головой. Джарвис работал шерифом слишком долго, и иногда это настолько его беспокоило, что в голову лезли странные мысли.

Услышав через открытое окно, как на первом этаже закашлялась Рози, Джарвис положил на кресло-качалку шпатель и пошел за бокалом чая со льдом, чтобы отнести его жене.

– Ты доставишь мне большое удовольствие, если сходишь к доктору Паркеру, – произнес он, протягивая напиток, пока жена восстанавливала дыхание.

– В этом году пыльцы летит больше, чем обычно, вот я и кашляю.

– Так уж и летит! Рози, нам уже не двадцать лет, сходи к врачу, он скажет тебе, что делать.

Она кивнула и залпом выпила полстакана.

– Ты закончил?

– Да, почти. Теперь не хватает только рук, чтобы помочь с покраской, один я не рискну, мои суставы больше не позволяют.

– Они приедут через две недели. Я приготовила комнаты, девочки хотят спать вместе. Мне кажется, они уже слишком большие для этого, но Дженнет не намерен их разубеждать.

– Ты же знаешь, как они живут в больших городах: у них там места нет, и дети вынуждены делить одну комнату на двоих, отсюда и привычки. Меня не удивляет, что горожане превращаются в робких домоседов.

Джарвис сел на подоконник и стал смотреть вниз на улицу. Он заметил соседскую девочку, Сэнди Дженкинс, выгуливавшую свою собаку, или, скорее, лабрадора, который вывел погулять свою хозяйку и теперь тащил ее в конец аллеи, на поляну, обсаженную кукурузой, – и ощутил укол в самое сердце. И так каждый раз, когда он видел собаку. До смешного нелепо.

– Откуда такой грустный взгляд? – спросила Рози. Сидя за рабочим столом, она подшивала платье для внучки.

– Я вспомнил Раффи.

– Дорогой, его уже тридцать лет как нет с нами! Не кажется ли тебе, что пора перевернуть страницу?

– Ты же знаешь, какая это была собака!

– Бог ты мой, заведи еще одну, сейчас самое время!

– О, мы слишком стары для этого.

– Берт завел собаку, а он старше нас на два года! И Вернон тоже!

Джарвис пожал плечами. Он действительно не готов. В его памяти останется только Раффи. Объяснять глупо, да шериф и не надеялся, что его поймут. Однако для него та дворняга была отличным товарищем, она олицетворяла лучшие годы жизни его и его семьи: в те времена, когда она бегала по дому, тот полнился криками и смехом, полнился той жизнью, что прошла быстрее, чем фильм, намотанный на большие бобины в кинотеатре на Мэйн-стрит. Раффи был не ребенком, не приятелем, просто собакой Джарвиса, с преданным взглядом, непоколебимой стойкостью в любых испытаниях и бесконечной собачьей преданностью.

– Нет, – ответил он, – думаю, что собака, как и Флорида, останется лишь замыслом, и мы никогда никуда не переедем.

– Когда я умру, ты выйдешь в отставку и будешь проводить время на солнышке.

– Не говори глупости, Рози, мы уйдем вместе, держась за руки, когда нам стукнет сто лет. Будем вместе до конца.

В этот миг в оконном стекле он увидел собственное отражение. Усы поседели и висели по обе стороны рта. Волосы, довольно длинные, казались припорошенными снегом, словно он целый час пробыл в самом центре снежной бури. Возможно, действительно пора заканчивать, уступить свое место другим. Дуглас давно готов взять на себя работу шерифа. Он вполне компетентен. Конечно, он не особенно инициативен, но это другое дело. Дуглас никогда не любил брать на себя ответственность. Он хорош, когда ему указывают, что надо делать, и даже не отказывается выходить на работу, когда Джарвис отдыхает. Беннет же по-прежнему «вкалывал» так, что его зарплату можно было бы с таким же успехом назвать социальным пособием по безработице. Он умел правильно регистрировать жалобы, а в субботние вечера успокаивать подвыпившую молодежь, но с тех пор как он женился на Диане, секретарше шерифа, ему стало невозможно сделать ни единого замечания – жена тут же начинала дуться на весь офис, и так продолжалось не меньше недели.

Глубоко вздохнув, Джарвис ощутил, как легкие его наполнились воздухом, и, насвистывая, направился на балкон.

«Мерседес» оливкового цвета с сияющей решеткой радиатора припарковался на другой стороне улицы прямо напротив его дома. Таких машин в Карсон Миллсе всего две, и Джарвис, держась за перила, наклонился посмотреть, зачем это Кормак Монро явился сюда. За рулем он увидел шофера Кормака, но фигуру на заднем сиденье разглядеть не смог. Когда же окно опустилось, Джарвис тотчас узнал Элейн Монро. Она смотрела прямо на него.

Что эти Монро от него хотели? Со времени изнасилования Эзры (или предполагаемого сексуального посягательства, ибо сама девочка никогда не желала признавать факт изнасилования), Джарвис не имел с ними дела. Эта загадка не давала ему покоя – одно из редких незавершенных расследований, которыми отмечена его карьера – поэтому каждая встреча с Элейн тяготила его. К счастью, сам Кормак, постоянно занятый работой, в Карсон Миллсе практически не появлялся: бизнесмен явно не таил обиды на шерифа за то, что тот не смог найти виновника, так как если бы Кормак захотел, он бы мог мгновенно выкинуть Джарвиса с работы и заменить его своим человеком. Верный своей легендарной репутации порядочного предпринимателя, Кормак Монро не вмешивался в расследование, а когда за три месяца дело так и не сдвинулось с мертвой точки, не стал требовать результатов. В те дни в Карсон Миллсе царили мрачные настроения, вспоминал Джарвис: изнасилования, исчезновения домашних животных и убийство Терезы Тернпайк – безрадостное время, невеселое также и для его карьеры, ибо он так и не сумел раскрыть ни одно из этих преступлений. Времена года неизменно следовали друг за другом, и за отсутствием виновного все задвинули воспоминания об этом тяжелом периоде в дальний уголок памяти. Однако стоило Эзре на глазах у шерифа перейти улицу, как образ ее снова разбередил старые воспоминания. Такие же ощущения охватывали его и при появлении Луизы Мэки, хотя с тех пор та обзавелась супругом в лице сантехника Чарльза Фрезера, и – судя по тому, как она, смеясь немного громче, чем принято, выходила на прогулку с четырьмя своими детьми, – похоже, она восстановилась. С Эзрой дело обстояло иначе, Джарвис всегда это знал. Она редко показывалась на улице, а когда выходила, старалась сделаться как можно незаметнее и, по последним сведениям, уехала учиться в Вичиту, чтобы больше сюда не возвращаться. Шериф надеялся, что там она обзавелась прекрасной семьей и жила на широкую ногу.

Убедившись, что Элейн все еще сидит в автомобиле, Джарвис решил спуститься поговорить с ней. Прежде чем выйти, он, как делал на протяжении уже сорока пяти лет, поцеловал в щечку жену и взял шляпу. Без своего стетсона он всегда ощущал некую неполноценность, особенно перед лицом дамы такой закалки, как Элейн Монро, что, как он сам признавал, конечно, чистый инфантилизм, особенно если принять во внимание его возраст.

Похоже, его появление приободрило Элейн: ее шофер придержал дверцу, чтобы она вышла из «мерседеса». Она уже не так разительно как раньше, напоминала Ким Новак, часть ее апломба, ее холодной красоты зачахли и сменились усталостью, взгляд потух, а сама она раздалась в бедрах. Она по-прежнему собирала свои светлые волосы в тяжелый узел, но, чувствуя необходимость компенсировать исчезновение своей элегантной красоты, стала носить эффектные крупные драгоценности, в частности, перламутровые серьги, раскачивавшиеся, словно маятники старых часов.

– Шериф, извините, что беспокою вас дома, – сказала она, в то время как Джарвис снял шляпу и прижал ее к сердцу в знак приветствия. – Но мне снова нужна ваша помощь.

– Я никогда не имел возможности сказать вам, мадам Монро, что я глубоко опечален случившимся тогда с Эзрой, а еще больше тем, что так и не смог найти того, кто это сделал.

– Я родом из семьи, привыкшей добиваться своего, даже если иногда приходится проявить терпение. Однажды вы его поймаете, шериф, сдержите свое обещание и бросите его к моим ногам.

Джарвис сжал кулаки. Он считал, что Элейн Монро уже давно смирилась, но с ужасом обнаружил, что она все еще цепляется за призрак истины, ускользнувшей от них тогда.

– Сегодня я приехала к вам по другому поводу, речь снова пойдет о моей дочери, но на этот раз…

По лицу ее пробежало темное облачко, пробежало быстро, не задержавшись. Она справилась с собой и посмотрела прямо в глаза Джарвису своим полупрозрачным взглядом.

– Помните, когда вы в последний раз видели Эзру в Карсон Миллсе, шериф?

– Припоминаю… пять или шесть лет назад. Она ведь не часто наезжает сюда?

– Она не была здесь уже семь лет.

– Так долго? Как быстро бежит время…

Элейн смущенно выкручивала пальцы.

– У Эзры неприятности, Джарвис.

Когда Элейн Монро назвала старого шерифа по имени, он настолько удивился, что замер, словно пригвожденный к столбу, женщина же, воспользовавшись его замешательством, продолжала:

– Когда она поступила в университет в Вичите, все пошло наперекосяк. Она… связалась с дурной компанией… Она изменилась. Избегала нас… После того нападения она стала другой, всего боялась, отказывалась без особых причин покидать свою комнату, и я подумала, что университет пойдет ей на пользу. Она согласилась, без всякого принуждения, сама захотела поступить, жить в кампусе вместе с остальными и…

Элейн сдержала набежавшую слезу раньше, чем та заблестела в лучах стоявшего в зените солнца.

– Может, зайдете к нам, Элейн? – осмелился предложить Джарвис. – Эмма приготовила холодный чай.

Неуловимым, но решительным движением головы она дала понять, что ей это не подходит.

– Целых три года я пыталась вытащить ее из тамошнего осиного гнезда, три года я следовала за ней, подслушивала, подсматривала, даже сняла комнатку неподалеку от кампуса. Потом она совсем исчезла. Я тотчас отправила в Вичиту двух частных детективов, чтобы найти ее, но они дважды ее упустили. Боже мой, если бы вы ее видели…

Ее челюсти заскрипели так сильно, что наверняка смогли бы размолоть любой автомобиль гораздо лучше, чем гидравлический пресс в ангаре Боба Фергюса на выезде из города. Но даже горе не осмелилось наложить свою печать на ее фарфоровое лицо, отягощенное макияжем. Едва лишь печаль отошла на второй план, Элейн продолжила:

– Вот уже два года, как я ничего от нее не получаю, два года не знаю, жива ли она. Но я хочу знать. Хочу, чтобы вы нашли ее, шериф.

– Почему вы считаете, что мне удастся сделать то, с чем не справились двое частников из Вичиты? Мои полномочия ограничены пределами нашего округа, Элейн, и вы это знаете.

– Потому что я доверяю вам. Вы знаете ее, знаете, откуда она приехала, для вас Эзра не просто рабочее досье, вам знакомо ее лицо, она девушка из вашего города. Я знаю, как вы работаете, вы не дадите ей скатиться в пропасть. У вас повсюду связи, и я всего лишь прошу вас потянуть за ниточки и проследить, что из этого получится.

Джарвис усмехнулся:

– А что скажет мистер Монро?

Она устало вздохнула, без всякой надежды.

– О… Кормак считал, что может руководить дочерью так же, как руководит своим бизнесом. Когда он понял, что она от него ускользнула, он поступил так, как поступает со своими контрактами: повернулся к ней спиной и занялся другими делами. Он одержим работой, дома появляется не часто, и я почти не вижу его. Он не переносит саму мысль о том, что его семья, в отличие от его подчиненных, не находится под его влиянием. Когда он не может что-то контролировать, он делает вид, что этого не существует.

Джарвис нервно провел рукой по усам. Он не знал, что ответить этой женщине, стоявшей на краю пропасти. То, чего она от него требовала, находилось за пределами его возможностей, он не строил по этому поводу иллюзий: там, где частные детективы из Вичиты ничего не добились, у него нет ни единого шанса. Но Элейн Монро он не мог сказать нет, не мог бросить ее в беде. К тому же, в чем-то она права, Эзра – девушка из его города, а, следовательно, в определенной степени находится под его ответственностью. Думать, что она потерялась где-то в Вичите или ином месте, ему явно удовольствия не доставляло. Не только она, любая живая душа из Карсон Миллса находилась под его охраной.

Он бросил взгляд на «мерседес». Сидя за рулем, шофер ждал, бесстрастно внимая их разговору и читая газету, но при этом краем глаза улавливая малейшее движение, чтобы в любую секунду вскочить и открыть дверцу своей хозяйке. «Какая же грустная жизнь у Элейн Монро, – подумал Джарвис. – Вокруг одни призраки».

– Я подумаю, что можно сделать, – произнес он. – Но не ждите, что я совершу чудо.

В глазах Элейн промелькнула радостная искра, и она поджала губы, чтобы не улыбнуться. Буквально из ниоткуда у нее в руках появился маленький конверт из веленевой бумаги, и она протянула его шерифу.

– Я написала названия тех мест, которые она посещала до исчезновения, имена людей, с которыми она встречалась, и кое-какие ее привычки.

Джарвис взял конверт, но она не выпустила его из рук. Вместо этого она так близко наклонилась к старому шерифу, что он ощутил горячее ментоловое дыхание. Ее радужки грозили расплавиться и синими сливками растечься по щекам от несметного количества злых горьких слез, скопившихся у порога ее глаз. Дрожащим голосом она произнесла:

– Предупреждаю вас: то, чем стала Эзра в последние годы, может разбить сердце многим родителям.

Ошеломленный, Джарвис смотрел, как она садится в машину и удаляется, до последнего сохраняя присущее ей достоинство, ибо все свое отчаяние она вложила в конверт из веленевой бумаги, оставленный в его скрюченных пальцах.