Это был Питер: его слова выморозили воздух. Я и забыл, что он сюда шел – наверное, задержался из-за Щипка с его травмами. Зеленые-презеленые глаза Питера горели в лунном свете.

Большинство мальчишек молча стояли позади него с растерянными лицами. Судя по их лицам, они радовались, что Многоглаз мертв, но Питер явно этому не радовался, так что они не знали, как к этому относиться.

– Он напал на Гарри, – сказал я, злой и немного пристыженный, а потом еще более злой, потому что я считал, что мне не надо жалеть Многоглаза. – Мне показалось, он его убьет.

– А он и убил, – подтвердил Питер.

Его тон показывал, что это его нисколько не волнует. Я на секунду закрыл глаза, чтобы не наорать на него при всех.

– Тебе надо было уйти и забрать всех мальчишек, пока он его жрет, – добавил Питер.

– Зачем это? Чтобы он смог пойти за нами, поняв, какие мы вкусные? Питер, он звал к себе остальных. Они бы сюда всем скопом явились.

– Вот теперь всем скопом и явятся, – сказал Питер. – Из-за того, что ты сделал, они пойдут за нами в лес и будут на нас охотиться, пока мы все не умрем, и Питеру и его мальчишкам придет конец.

С каждым его словом я чувствовал себя все более глупым и виноватым. Многоглаза мы убили впервые, хотя и раньше с ними бились – и эти чудовища сожрали за эти годы немало мальчишек. Я никогда не мог понять, почему Питер разрешал нам только их ранить и почему ничего не объяснял.

– Почему? – крикнул я, все-таки вспылив перед всеми мальчишками. Я все еще слышал, как затихают крики Гарри, как он испускает последний вздох. – Почему им можно убивать нас, сколько им вздумается, а нам то же самое делать нельзя? Их уже давно следовало выжечь. Надо было сжечь прерию и оттеснить оставшихся в море. Нельзя было позволять этим чудовищам оставаться на этом острове.

– Они живут здесь столько же, сколько и я, – прошипел Питер. – У нас был договор! А ты, дурак, его нарушил, и теперь они придут за всеми нами.

Я замер.

– Какой договор, Питер?

Питер отвел глаза.

– Как это у нас договор с чудовищами, Питер? Как это ты мог заключить какой-то чертов договор, о котором никто из нас не слышал, когда мы даже не умеем с ними разговаривать?

Я увидел по его лицу: он сказал нечто такое, чего говорить не собирался. Плохо уже то, что я это узнал – но гораздо хуже, что это было сказано при других.

Как я мог этого не понять? Как я мог прожить на этом острове много десятков лет – и не знать, что Питер способен разговаривать с Многоглазами?

Что еще хуже: как он мог относиться к ним так, словно они нам ровня? Они же нас ели! Они не сражались с нами честно и лицом к лицу, как пираты. Они обращались с нами, как с тупыми животными, просто как с мешками крови, которые им нужны для их выживания. За эти годы они сожрали столько мальчишек, что мне и не сосчитать!

И все же, все же… Питер ни разу не позволил мне убить одного из них. Ни единого, сколько бы моих мальчишек они ни утаскивали под их крики в прерию.

Остальные уже начали тихо переговариваться: самые сообразительные уже сложили кусочки головоломки.

– А я и не говорил, будто могу с ними разговаривать! – заявил Питер в своей беспечной манере.

Порой мне удавалось это игнорировать, но сейчас я вышел из себя.

Я двинулся к нему, забрызганный едкой кровью Многоглаза, продолжая сжимать нож, который спас меня и остальных от съедения живьем. И я впервые попытался понять, почему пошел за ним через ту дверь в Другом Месте – много-много лет назад.

Когда он улыбнулся мне и пообещал приключения, я решил, что мы навсегда останемся друзьями, что мы будем только вдвоем с Питером, как братья. И вот теперь я понял – и до чего же странно, что спустя все это время я все-таки понял, – что меня ему мало, всегда было мало.

Я ничего для него не значил и даже не был особенным, раз он мог иметь от меня такую тайну. И из-за этого я стал любить его немного меньше, а воспоминание о его улыбке саднило где-то глубоко – в том месте, где я хранил все свои тайны и печали.

Наверное, Питер прочел что-то по моему лицу – или догадался по моему молчанию. Я увидел короткую вспышку паники в его прохладном взгляде – где, как он думал, никто ее не сможет увидеть. Если он не остережется, то лишится мальчишек. Остальные последовали бы за мной, и он это понимал: ведь это я о них заботился, за ними присматривал. Я, а не Питер.

В итоге его приключения ничего не будут значить. Мальчишкам не понравится умирать от голода просто потому, что Питеру не захочется возиться с заготовкой еды.

– Ну ладно, – сказал он так, словно я не стоял с ним нос к носу, весь в крови и ярости. – Дело сделано, так что, наверное, придется тебя простить. В конце концов ты ведь не знал про договор, и, думаю, я смогу убедить их предводителя в том, что тебя спровоцировали. И вообще мне надо поговорить с ним насчет того, что его солдаты заходят в лес.

– Ты вроде сказал, что не можешь с ними разговаривать, – процедил я сквозь зубы.

Я точно никогда раньше вот так не разговаривал.

Мальчишки тоже это заметили, потому что замолчали и застыли, словно внезапно заметили присутствие медведя или еще чего-то большого, зубастого и голодного.

Я почувствовал что-то, исходящее от Питера – не гнев, вроде бы, но что-то сильное и мощное, что он раньше никогда против меня не обращал. Эта сила скатывалась с него, толкалась в алое марево, окружившее меня, искрило об него.

Кое-кто из мальчишек охнул и попятился. В воздухе сгущался запах – тот запах почти горелого, который предвещает грозу.

Капелька крови скатилась у Питера с уголка губ, но повредило ли ему усилие моей воли или его давление на меня, я не знал. Я знал только, что во мне нечто потайное и дикое воет – воет, требуя еще крови, говорит, что ее всегда будет мало.

– Тебе прощается – на этот раз, – проговорил Питер – и мне показалось, что теперь слышу его только я один. – Но только на этот раз, потому что ты – Джейми, и я вижу, что ты расстроен. Но никогда больше. Если попытаешься их у меня забрать, я отрежу тебе руку.

– Никогда мне не ври, – сказал я. – Никогда.

Я ему не угрожал, потому что хоть эта скрытая часть меня продолжала требовать его крови, оставалась и та часть меня, которой было больно, когда я вспоминал, как мы были только вдвоем, и как мы были счастливы.

Питер почувствовал перемену, мой усмиренный гнев и, криво улыбнувшись, отвернулся, нисколько не боясь, что я всажу ему в шею свой нож.

– Я сожгу Многоглаза, – сообщил я его спине, – и проложу дорожку из крови к пиратскому лагерю, подальше от леса. Это хотя бы на время собьет Многоглазов с толку, особенно раз они думают, что у нас договор.

Питер повернулся ко мне, не обращая внимания на издевку: его лицо преобразилось. В глазах горело предвкушение приключения.

– Должно получиться очень весело! Гораздо лучше тупого налета. Лопну от смеха, если громадный старина Многоглаз завалится в пиратский лагерь и сожрет толстяка-капитана. Этот пират так разжирел, что биться с ним стало не интересно. Что скажете, парни? Проложим дорожку для Многоглазов?

Ответом стало какое-то неохотное бормотание, а не восторженные крики, которых явно ожидал Питер. Большинство новеньких (и немало стареньких) бросали взгляды то на труп Многоглаза, то на меня. Было совершенно ясно, что у них не было желания повторить такую стычку, особенно если в результате они повторят судьбу Гарри: сгорят изнутри от яда и истекут кровью.

– Это не сработает, если мы все прошествуем по прерии и берегу, оставив за собой след, – сказал я. – На самом деле это работа для одного или двоих.

– Тогда мы станем этими двумя, – объявил Питер, забрасывая руку мне на плечи, как будто между нами ничего не произошло.

Я вывернулся из-под его руки и согласно кивнул, потому что все еще не доверял своему голосу – не до конца. Его поведение не отличалось от того, как он себя вел обычно, но это все равно мне не нравилось.

Питер сделал вид, будто не заметил моего недружелюбия, но я-то знал, что он заметил.

– Кивок, Туман, уводите остальных к дереву.

Он махнул рукой, отпуская их. Было видно, что все они рады идти домой, а не с нами. Появление Многоглаза испортило им настрой на приключение.

Это снова заставило меня забеспокоиться о походе в пиратский лагерь с новенькими. То, что мы не пошли сегодня, не значило, что мы не пойдем в ближайшие дни, когда Питеру снова втемяшится в голову, что сразиться было бы весело. Пираты, как и Многоглазы, не были настроены проявлять к мальчишкам милосердие.

Единственным разочарованным оказался Щипок, чьи ушибы сегодня выглядели хуже, чем прошлым днем. Сломанная скула опухла и поднялась к глазу, так что этот глаз стал казаться еще меньше и подлее. «Надо бы кому-то этим заняться, – подумал я. – Свести кости обратно, чтобы они срослись правильно». Вот только делать это умел только я, а мне не слишком-то хотелось.

Здоровым глазом Щипок следил за мной, и я прочел в нем ожидание. Он будет ждать, когда выпадет шанс мне навредить – и воспользуется им.

Меня это не волновало, покуда он не станет трогать Чарли и остальных. То, что Щипок может со мной сделать – или, вернее, попробует сделать, – меня нисколько не тревожило.

Я зашел в пещеру проверить, нельзя ли воспользоваться горящими дровами от костра. Мальчишки зашли со мной забрать мешки с провизией и оружие, которые они там оставили.

Кивок указал подбородком на оленью тушу, насаженную на вертел. Она обуглилась с одной стороны и высохла с другой, став совершенно не съедобной.

– Пропало хорошее мясо, – сказал он уныло. – А я ведь завалил его одним выстрелом.

– Угу, – согласился я, хоть и не особо вслушивался.

Тело Гарри оттащили к дальней стене пещеры. Он походил на какие-то отбросы, которые сдвинули в сторону, чтобы убрать с глаз подальше.

Теперь, когда Гарри не стало и его круглое глупое лицо стало глупым и пустым, именно так к нему на самом деле и относился Питер – как к пустому месту, а мне хотелось плакать, но нельзя было, пока рядом остальные мальчишки. Так что я спрятал это плачущее чувство внутри, рядом с тем местом, где вранье Питера про Многоглазов вгрызлось мне в сердце и затаилось, свернувшись.

Я отнес охапку сухого топлива к трупу Многоглаза, из которого сочилась жидкость, па́рившая в ночном воздухе. Казалось почти невероятным, что сейчас еще ночь, что солнце еще не встало, чтобы покончить с этим кажущимся бесконечным мраком. Я так давно проснулся ночью от плача Чарли – а ведь даже полный день еще не прошел.

Я вернулся обратно, чтобы взять горящие палки, которые можно использовать как факелы. Чарли стоял у входа в пещеру, поглядывая то на меня, то на остальных мальчишек, и переминаясь с ноги на ногу.

Не успел я спросить, что случилось, как он выпалил:

– А мне можно с тобой?

Я очень ясно себе представил, что Питер может сделать с Чарли, если мы захватим его с собой: свяжет и оставит перед шатром капитана, пока я не вижу, или «случайно» столкнет с обрыва, или сотворит еще что-то ужасное, что я даже вообразить не могу. Нет, о таком даже подумать было нельзя.

И потом, Чарли будет полезно побыть без меня, с другими мальчишками. Это поможет ему найти свое место – а ему нужно его найти, если он останется на острове.

– Я уйду ненадолго, – ответил я. – Держись ближе к Делу. Тебе ведь Дел нравится, да?

– Меньше, чем ты, – сказал Чарли, а потом поманил меня к себе.

Я встал на одно колено, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, а он прикрыл рот ладонью и прошептал:

– И я боюсь его.

Он быстро покосился на Щипка, который привалился к стене пещеры и наблюдал за нами. Вокруг глаз у него были следы ожогов, щека опухла, и мне не понравилось, как он смотрит на Чарли – очень не понравилось. Мы его обидели, по его мнению, и он хотел расплатиться. В мое отсутствие он выместит все зло на Чарли.

Я вспомнил, что и Дел тоже его обидел, и изменил свое решение в мое отсутствие поручить присмотр за Чарли одному только Делу. Но и оставить Чарли только на двойняшек я не мог, потому что двойняшки слишком любили носиться, драться и играть: не им приглядывать за малышом.

– Я не могу взять тебя с собой, Чарли, – объяснил я. – Нам надо будет двигаться очень быстро – и там могут быть еще Многоглазы.

– Я… я могу драться и быстро бегать! – сказал он.

Он не умел ни того, ни другого, и мы оба прекрасно это знали, но он так старался быть храбрым, что у меня не хватило духа его унизить.

– Нет ничего стыдного в том, чтобы вернуться с остальными, – сказал я. – Они тоже могут бегать и драться, но это дело только для двоих.

Для одного, на самом-то деле: Питеру незачем было идти со мной – только разве что притвориться, будто он знал, что надо делать, когда на самом деле он не знал.

– Мне надо им заняться, – отрезал я, чтобы он понял: больше обсуждений не будет.

Меня беспокоила мысль о том, что Многоглазы почуют мертвого раньше, чем я успею проложить ложный след. К тому же я надеялся, что если сжечь труп, остальные не придут.

Они все боялись огня, так что запах дыма должен был их отпугнуть, а не пробудить любопытство. Хотя этот молодой Многоглаз бросился прямо на огонь… но он был тупой или больной. Наверняка.

– Ладно, Джейми, – сказал Чарли еле слышно. – Я буду слушаться. Я буду хорошим.

Я улыбнулся ему и взъерошил волосенки, похожие на утиный пух, а он улыбнулся мне в ответ.

– Оставайся с Делом, – посоветовал я. – Не броди один.

– Не буду, – пообещал он, и по его лицу пробежала тень того хитрого затаившегося крокодила.

Я отошел перекинуться словечком с Делом.

– Держи Чарли под присмотром.

Он был единственным из оставшихся мальчишек, про кого я мог уверенно сказать, что он полностью выполнит поручение, а не отвлечется на что-то, как сорока.

Дел закашлялся. Кашель зародился глубоко и закончился тем, что он выплюнул на пол пещеры большую каплю крови. Скулы у него заострились, словно лезвия, которые могли вас вспороть, но взгляд остался твердым.

– Хорошо.

– У Щипка зуб на вас с Чарли, – добавил я. – Я постараюсь вернуться побыстрее, но без меня будь настороже.

– Я Щипка не боюсь, – ответил Дел, крепко сжав пальцы на рукояти пиратской сабли, – но все равно возвращайся быстрее, Джейми.

Дел отошел к Чарли, который стоял там, где я его оставил, и смотрел на меня. Дел взял Чарли за руку и, позвав с собой остальных мальчишек, повел их вниз по тропе.

Кивок и Туман, которые по распоряжению Питера должны были бы вести отряд, о чем-то ругались в глубине пещеры.

Уводимый Делом Чарли оглянулся на меня – и я почувствовал укол страха. Он был такой маленький, такой беззащитный… а в мое отсутствие чего только ни могло случиться. Я был единственным, кто мог по-настоящему о нем позаботиться.

И нам вообще не следовало его забирать. На самом деле именно это и не давало мне покоя. Чарли не был одним из наших. Он не потерялся – не так, как предпочитал Питер. У него была семья.

Это я изменить не мог. Если ты попал на остров, то уйти нельзя: это было одним из самых твердых правил Питера. Если тебе тут не нравилось, ты мог уйти к пиратам, или скормиться Многоглазам, или броситься в русалочью лагуну и потонуть – но вернуться в Другое Место ты не мог.

Так что я пошел к Кивку и Туману, потому что мне надо было, чтобы они уберегли Дела, и Чарли и остальных от этого выражения глаз Щипка – которое говорило, что он только ждет своего шанса.

Двойняшки не заметили ухода остальных. Они ссорились (меня совершенно не интересовало, из-за чего), и хотя еще не дошли до того, чтобы покатиться по земле, мутузя друг друга, я по опыту знал, что до этого недалеко. Пока они еще не начали, я дал обоим по затылку. Они посмотрели на меня с невинным вином.

– Мы ничего не делали, – заявил Кивок.

– Нет, делали. Он взял… – начал было Туман, но я его оборвал.

– Слушайте меня, – сказал я, понижая голос, хотя рядом никого не было. Питер снаружи мог затаиться, подслушивать. – Что вы скажете про этого новенького, Щипка?

– Он мне не нравится, – тут же ответил Туман.

– Он задира, – поддержал его Кивок. – И хочет подраться с тобой, Джейми. Мы все это видим. Хочешь, я засуну ему за шиворот кусачих жуков? Я могу. Он с ума сойдет от чесотки.

– Забудь, – сказал я. – Обо мне не беспокойся. Я тревожусь за Дела и Чарли.

– Чарли ему ничего не сделал, – возразил Кивок. – А вот Дел этому Щипку хорошо наподдал.

– Когда Дел бросил ему в глаза огонь, он ревел, как большущий медведь, – подхватил Туман.

Он вскочил и довольно похоже изобразил, как шатался Щипок, получивший по глазам углями.

Именно поэтому я и не мог оставить Чарли одного с этой парочкой. Они отправлялись за своими собственными приключениями и забывали обо всем вокруг.

– Хватит, – сказал я.

Туман прекратил свои кривляния, а Кивок перестал хихикать и сел прямее.

– Я хочу, чтобы вы проследили за Щипком.

Это было лучше, чем просить их присмотреть за Чарли, что они вряд ли могли сделать хорошо. Они моментально о нем забыли бы. А вот если они решат, что у них будет возможность подразнить Щипка, досадить ему или подраться с ним, об этом они не забудут.

– Если он полезет к Делу или Чарли, остановите его.

– А как именно нам его останавливать, Джейми? – уточнил Кивок.

Я знал, о чем он спрашивает. Хочу я, чтобы они как следует наподдали Щипку, или чтобы они его убили? Если бы они убили Щипка не на Битве, Питер на них обрушился бы – попытался бы даже их изгнать, несмотря на то, что они на острове уже очень давно. Конечно, я бы не допустил, чтобы дошло до этого. Я не допустил бы, чтобы их наказали вместо меня.

И потом, если Щипка и придется убивать, то я хочу сделать это сам. Я чувствовал, что Щипок принес на остров какую-то гниль. Он был червяком внутри сладкого плода – а когда находишь червяка, то бросаешь на землю и давишь ногой.

– Не навсегда, – ответил я. – Но я не возражаю, чтобы вы избили его до крови, если так сложится.

Они обменялись ухмылками, уже планируя развлечение.

– А теперь двигайте, – сказал я. – Остальные парни уже ушли.

– Мы догоним их быстрее, чем русалка хвостом плеснет, – заявил Туман.

– Не дайте Щипку обидеть Чарли, – предупредил я. – А то ведь будет Битва.

Двойняшки никогда не выходили против меня на Битву. Никогда. Наверное, это помогло им так долго прожить на острове.

В двух одинаковых парах глаз вспыхнул одинаковый страх. Я убедился, что они послушают меня и будут внимательно следить за Щипком. Они собрали свои вещи и побежали за остальными.

От костра остались только жаркие угли, но несколько палок на краю кострища только обгорели с одного конца. Их мне хватит.

Когда я вышел из пещеры, первые неуверенные пальцы рассвета уже протянулись над прерией. Питер сидел на небольшом выступе и строгал кусок дерева.

Форма его изделия только начала обозначаться: круглый шар на подставке, которая расширялась вроде колокола. Получалось похоже на детскую игрушку – может, на куклу.

У нас на острове не было игрушек, хоть мы и были ватагой мальчишек. Несмотря на свою боязнь повзрослеть, Питер презирал и детские игрушки: они были из страны младенцев. Нашими игрушками были нож и сабля, палка и камень – все, что кусалось.

Я остановился и подозрительно прищурился. Уж не задумал ли он какую-то шутку над Чарли?

– Это что? – спросил я.

Питер убрал деревяшку в карман и вернул ножик в чехол, так что я не успел ничего рассмотреть.

– Да ничего особенного, – ответил он безмятежно, и его нарочитое безразличие заставило меня насторожиться. Но не успел я еще что-то сказать, как он снова заговорил: – Ты ведь, кажется, хотел сжечь всю эту гадость и проложить ложный след? Хочешь здесь ждать, пока все племя Многоглазов не полезет на скалу его искать?

Конечно, он был прав, и к тому же я хотел поскорее вернуться к остальным. Вот только он что-то скрывал. Такой у него был вид.

Солнце прошло половину пути до зенита, когда я, наконец, добился, чтобы Многоглаз хорошо горел. Не так-то просто сжечь мертвое существо. Плоть и шкура хотят запекаться, жариться и обугливаться, а не загораться. Если вы хотите, чтобы тело загорелось, надо окружить его жарким пламенем, а потом все время следить, чтобы оно продолжало гореть. А вот когда огонь станет достаточно жарким, труп сгорит дотла.

Питер, конечно, наблюдал, как я ношусь туда и обратно, а сам продолжал строгать свою деревяшку. Каждый раз, когда я пробегал мимо него, я пытался ее рассмотреть, но он или прикрывал ее рукой или убирал, так что у меня ничего не получалось.

Как только я понял, что эта игра его забавляет, я прекратил попытки подсмотреть. После этого мы с ним оба изображали равнодушие, когда я пробегал мимо, хоть Питер и надулся, когда я перестал играть.

Громадный столб черного дыма поднялся в небо. Я даже подумал, не увидят ли его пираты – и не придут ли узнать, в чем дело.

Они никогда не отходили далеко от лагеря – по крайней мере, так мы считали – и определенно никогда не приближались к горам. Но, возможно, дым их привлечет. Если так получится – тем лучше. Они сами проложат свой след и сделают за меня половину дела.

– Питер! – позвал я, вытирая лоб о руку.

Я уже давно снял свою красную куртку и отложил в сторону: работа была жаркая, а на карнизе тени не было.

Он не отозвался, вроде как увлекшись своим вырезанием, но я-то Питера знал. Руки у него были заняты, но он пристально наблюдал за мной сквозь ресницы.

– Питер! – повторил я резко, чтобы он понял: я его раскусил.

– М-м?

Его нож сверкал на солнце, мигал серебром.

– А что если ты пойдешь вперед к пиратскому лагерю и выманишь кого-то из них на тропу?

Тут Питер поднял голову и нахмурился.

– Они не выходят из своего лагеря, потому что этот капитан – трусливая селедка. И вообще, даже если бы я мог их выманить, я не хочу, чтобы они оказались так близко от леса. Они могут догадаться, где наше дерево.

– Вряд ли, – возразил я. – Ты же сам сказал, что эта команда – самая тупая из всех, какие только бывали в лагере. И потом, нам не надо, чтобы они дошли до пещеры. Я просто хочу, чтобы они шли за тобой, чтобы оставить след из запаха для Многоглазов.

У Питера загорелись глаза: он понял.

– А потом их след из запаха встретится с твоим кровавым следом, и когда они вернутся в лагерь, то утащат с собой часть крови.

Я кивнул.

– Весело! – бросил он, пряча нож и свое вырезание в кошель, который носил на поясе, а потом хмуро посмотрел на меня. – Но ты мог бы подумать об этом раньше, чтобы я так не скучал, глядя, как ты сжигаешь эту тварь.

Порой я боялся, что искусаю себе язык до крови, не говоря все то, что Питеру следовало бы услышать. Следовало бы – но он не пожелает слушать, так что я не стал трудиться и напоминать, что он мог бы мне помочь.

– Я выведу их к камню-отметине, – заявил Питер.

Он уже соскочил с выступа и побежал к дороге, которая вела вниз по другой стороне скал – по той стороне, где поднимался тот Многоглаз.

Камнем-отметиной мы называли валун, который был выше нас с Питером, поставленных друг на друга. Он лежал на тропе, которая шла вдоль прерий Многоглазов, и находился довольно близко от пиратского лагеря, так что у Питера был шанс выманить к нему пиратов.

– А как ты заставишь их уйти из лагеря? – крикнул я ему вслед.

Его голос принесся с тропы, отражаясь от скал, полный озорства:

– О, я придумаю!

А потом я остался один – и был рад его уходу. Я еще никогда не радовался отсутствию Питера – и что-то внутри у меня словно сдвинулось. Минуту мои ноги словно огнем жгло, а потом все прошло… и я ясно ощутил, что стал выше, чем был только что.