На самом верху тропинки я поставил Чарли на ноги и вытер ему лицо. Руки у меня были грязные, так что на щеках остались разводы.

– Нельзя чтобы остальные тебя таким увидели, – сказал я.

– Мальчишкам плакать не положено, – согласился Чарли. – Мой брат Колин так говорил. Говорил, что плачут только младенцы и девчонки, так что мне надо прекращать. Поэтому он меня и отправил на улицу.

– На улицу? – переспросил я.

До этого я слушал его вполуха, наклонив голову и пытаясь уловить голос Питера в том шуме, который доносился из пещеры. Мне отчаянно хотелось опередить Питера и Щипка, доказать, что Чарли способен на большее, чем решил Питер, продемонстрировать, что Чарли не будет ему обузой. Я не слышал нашего бесстрашного предводителя, который обычно старался быть самым громким.

Чарли продолжил свой рассказ:

– Да, он выставил меня на улицу, потому что он меня испугал и я заплакал. Мама велела ему за мной присматривать, а он не стал. Он спрятался в шкафу и постучал изнутри в дверцу и притворился привидением, а потом выпрыгнул и напугал меня. Он меня напугал, я заплакал, а он сказал: «Заткнись, не желаю слушать твои вопли, так плачут только малыши», – а когда я не перестал, он выставил меня на улицу и закрыл дверь. Я стучал в дверь, плакал и просил меня впустить, а он только скорчил мне рожу через окно и ушел. Тогда я перестал плакать, а он все равно меня не впускал, а мне захотелось пить. Я решил попить из колонки – она на площади, – только заблудился и не смог ее найти, и я плакал и очень хотел пить. А потом я устал и перестал плакать, но дом найти так и не смог. А потом вы с Питером меня нашли и сказали, что у нас будет приключение, а я не мог найти дорогу домой и пошел с вами.

Я изумленно посмотрел на него. Чарли еще ни разу так много не говорил – и его слова подтвердили мои подозрения: мы очень сильно ошиблись. Мы не спасли Чарли из дурной семьи или из сиротского приюта. Мы украли его у мамы, которая, наверное, теперь каждый день о нем плачет – как мама-утка из истории, которую рассказал нам Питер.

Не знаю, что бы я в эту минуту сказал или сделал – моим первым желанием было подхватить его и унести прямо домой, и к черту Питера и его налет на пиратов.

Но в этот момент я уловил звук – чиркающий щелкающий звук – звук, которого не должно было быть так близко от Медвежьей берлоги, вообще не должно было быть в этой части острова.

– Что это? – спросил Чарли.

– Ш-ш! – прошептал я. – Будь рядом и делай, что я скажу.

Он больше не задавал вопросов. Может, дело было в том, как я это сказал – а может, в том, что он помнил, как я оставил его в начале подъема, но он меня послушался. Чарли прижался к моим ногам, а я настороженно прислушивался, пытаясь понять, откуда идет этот звук.

Он шел не от леса, и не от тропы, по которой мы только что поднялись – в этом я был уверен. Многоглаз каким-то образом нас обошел.

И вообще это была какая-то чушь. Они не должны были приходить с той стороны, со стороны леса. Они пришли бы с другой стороны пещеры. Там была дорога вниз, которая шла через предгорья, окаймлявшие прерию. Многоглазы жили в прерии – и обычно оставались в прерии.

В последнее время мы натыкались на одного-двух одиночек, забиравшихся в лес, словно разведчики. Мы прогоняли их, когда обнаруживали: обстреливали камнями из рогаток, вспугивали. В лесу их легко было испугать: мы ведь могли забираться на деревья и оставаться в безопасности.

Я не раз говорил, что когда они заходят на нашу территорию, их надо просто убивать, что тогда они поймут, что надо прекращать соваться в эту часть острова. Но Питер считал, что они сочтут убийство объявлением войны, и тогда к нам вторгнутся разозлившиеся Многоглазы. Питер лучше нас знал остров, так что мы слушались и не убивали их.

И вот сейчас один из них был рядом – далеко от своего дома в прерии. Многоглазы гнездились в центральной части прерии, так что обычно было легко избежать встречи с большинством из них. Ни один никогда не добирался до Медвежьей берлоги – в основном потому, что им не нравилось карабкаться по скалам. По крайней мере, так мы думали, потому что горы были единственной частью острова, где их никогда и следа не видно было.

Чирканье и щелканье приближалось, и теперь я был уверен, что оно доносится от дороги – той дороги, по которой нам завтра утром предстояло идти к пиратскому лагерю. Я надеялся, что Многоглаз только один – может, из молодняка и просто заблудился, и его надо будет заставить вернуться к себе домой, уйти подальше от нас.

Мальчишки в пещере кричали, верещали и, похоже, даже не догадывались о том, что происходит. Я потащил Чарли к пещере. Мне нужно было спрятать его внутри, потому что для Многоглаза он станет просто маленькой конфеткой.

Мы быстро и молча пересекли плоский скальный козырек, который вел к пещере. У меня колотилось сердце. Я не боялся за себя: я боялся за Чарли и других мальчишек. Особенно за новеньких. Они ни разу не видели Многоглаза и могут запаниковать, а это может помешать мне их уберечь.

Если бы здесь был Питер, он сказал бы, что им надо учиться на ходу. Я на такое возражал, говоря, что в результате мы получаем много мертвых мальчишек, а это расточительно, даже если ему на них наплевать. Но Питера здесь не было. А я был.

Мы с Чарли дошли до входа в пещеру, и я сразу понял, почему они не замечают ни шума, ни чего-то еще.

Кто-то убил оленя – судя по всему, Кивок, потому что у него на плечи был наброшен кусок шкуры с головой. Они быстро разделали тушу, и уже жарили на огне оленьи ноги.

В какой-то момент они все разделись догола и расписали себя кровью. Они плясали, прыгали и улюлюкали вокруг костра.

Я подумал: «Питеру будет обидно, что он такое пропустил». Питер обожал, когда мальчишки бесились. Это крепче привязывало их к нему, помогало забыть Другое Место, прижиться у Питера и на острове.

А потом я подумал: «Эта кровь привлечет Многоглаза прямо к нашим дверям. Уже привлекла».

Я сунул пальцы в рот и свистнул. Звук гулко отразился от дальней стены, так что Чарли зажал уши.

Все мальчишки замерли, уставившись на нас с Чарли, стоящих у входа.

– Многоглаз приближается, – сказал я.

Мгновение они не шевелились, и я подумал, какими беззащитными они кажутся без одежды и оружия, и как свежая кровь похожа на краску – на маскарад, и они совсем не похожи на могучих воинов, которыми себя считают.

Тут Кивок сбросил шкуру и метнулся к своим штанам и рогатке с ножом, и Туман тоже. Те мальчишки, которые уже какое-то время пробыли на острове, последовали их примеру: в их глазах отражались страх, мрачная решимость или паника. Новенькие – Билли, Терри, Сэм и Джек – сбились в кучу, в основном недоумевая.

– А что такое Многоглаз? – спросил Терри.

– Чудовище, – ответил я, затаскивая Чарли в пещеру.

Я подвел его к Делу: на его благоразумие можно было рассчитывать. И потом, мне не хотелось, чтобы Делу становилось еще хуже. Если он выкашляет кровь, это приманит Многоглаза прямо к нему.

– Останешься здесь с новенькими, – сказал я Делу.

Я вложил руку Чарли в свободную руку Дела, который как раз выпрямился, держа маленький металлический меч. Он дьявольски гордился этим мечом – и правильно делал: он вытащил его прямо из ножен у какого-то пирата, когда этот дурень заснул на часах.

Дел нахмурился: я прочел на его лице вопрос, который ему хотелось задать: «Почему это я должен оставаться здесь и нянчиться?».

– Надо, чтобы ты за ними присмотрел, – объяснил я, – на случай, если Многоглаз прорвется мимо меня.

Дел бросил на меня взгляд, говоривший, что он считает это маловероятным, и понял, чего я добиваюсь – однако он все-таки собрал новичков и оттеснил к задней стене пещеры. Чарли явно испугался расставания со мной, но пошел со всеми без возражений.

– И вы, – сказал я, указывая на Кита, Джонатана и Эда. – Помогите Делу приглядывать за остальными.

Эти трое явно почувствовали облегчение. Остались Кивок, Туман, Гарри и я.

Хотелось бы мне, чтобы Питер был здесь! Мы с Питером смогли бы взять одного Многоглаза на себя, и тогда мне не надо было тревожиться за остальных.

Гарри был не слишком сообразительный, но зато он был сильный и выполнял приказы без возражений – именно поэтому я оставил его при себе. Кивок и Туман ужасно боялись Многоглазов, но смелости им было не занимать. Они не убегут с поля боя.

Я дал им знак выходить со мной из пещеры. Мы прокрались к выходу: я впереди, а за мной Гарри, Кивок и Туман. В левой руке у меня был кинжал, хоть я и не мог вспомнить, когда именно снял его с пояса.

Теперь, когда мальчишки затихли, щелчки клыков Многоглаза стали невероятно громкими. Они заполняли пустоту, забирались нам в уши, спускались по горлу прямо в сердце. Эти звуки издавал голодный охотник.

Из-за эха не получалось понять, где находится эта тварь: то ли еще на дороге, идущей вниз, то ли у самой пещеры, готовясь на нас наброситься. Я шагнул вперед – и моя нога поехала по чему-то скользкому.

В отличие от Питера, который предпочитал ходить босиком, я носил высокие мокасины из лосиной шкуры. Сейчас подошва левого была запачкана оленьей требухой, на которую я наступил, не заметив. Это навело меня на мысль.

– Туман, – прошептал я парню, который стоял на ней. – Передай-ка мне немного вот этого.

Туман с готовностью подхватил две горсти кишок и принес мне. Я взял у него эту неопределимую гадость и выглянул из пещеры.

Многоглаз как раз забирался на скалистый карниз. Его туловище еще не вышло из-за края целиком. Одна из его волосатых лап прощупывала поверхность, проверяя, хватит ли ему на ней места.

На мгновение мне захотелось кинуться на этого зверя с остальными мальчишками, схватить эту лапу и скинуть его со скалы. Его раздутое тело лопнет на острых камнях – и Многоглазы не узнают, от чего погиб один из них.

Но вот Питер узнает. Пусть его здесь нет, но это не значит, что он не выяснит, что именно случилось – а он не желал войны с Многоглазами. Он это ясно сказал. Он готов воевать с пиратами и не против… нет, даже поощряет… наши внутренние войны в форме Битвы.

Но нам не велено было устраивать проблемы с Многоглазами, пусть они – чудовищное и неестественное бедствие, которое явно (по моему мнению) с каждым днем заползало все глубже в лес. Я считал, что очень скоро мы начнем с ними воевать, хотим мы этого или нет.

В Многоглазах было что-то такое, что будило во мне первобытное ощущение неправильности, хотя для Питера они были просто частью острова. Их толстые круглые туловища, густо покрытые волосами и раздутые от поглощенной ими крови, их лапы – целых восемь, слишком много – и их странные кривые движения, одновременно плавные и неуклюжие. Они были чужеродностью, всем тем, чего не было в мальчишках.

– Гарри, зажги от огня факел, – приказал я.

Я стиснул в руке оленьи внутренности. Влажная плоть скользила по моим пальцам.

Гарри быстро встал у меня за спиной, держа длинную толстую палку с пылающим концом.

– Так, – сказал я. – Я брошу эту дрянь ему и посмотрю, возьмет ли он ее. Гарри, используй огонь, если он подберется слишком близко. Кивок, Туман – распределитесь за мной с рогатками. Если он пробьется мимо меня или Гарри, выбивайте ему глаза камнями.

Я рассудил, что даже Питер не сможет протестовать, если Многоглаз сорвется со скалы и погибнет из-за того, что ослеп. Вернее, протестовать-то он сможет (и обычно делает это очень громко, когда что-то идет не так, как ему хочется), но мы сами эту тварь не убьем и потому буквально исполним созданный Питером закон.

А мое собственное желание уничтожить Многоглазов на острове хотя бы отчасти исполнится.

С ножом в левой руке и влажными оленьими кишками в другой я кивком указал на вход в пещеру. Остальные двинулись за мной. Я слышал, как часто и отрывисто дышит Гарри. Факел, который он держал, сыпал мне на шею искры, но мне нельзя было вскрикивать.

Многоглаз уже преодолел склон и полностью вылез на карниз. Между ним и нами расстояние было совсем маленьким, и он показался мне крупнее тех Многоглазов, которых я видел в прерии под высоким голубым куполом неба.

Здесь на нас давила темнота, а из-за скал и пещеры казалось, что мы оказались в закрытой комнате с этой тварью. Кишки у меня в руке так воняли, что глаза заслезились.

Увидев нас, Многоглаз протяжно зашипел и постучал о землю всеми восьмью лапами, словно волной, начиная с задней с каждого бока и заканчивая передней. Я уже видел, как Многоглазы так делали, когда были испуганы или встревожены.

Я не льстил себе мыслью, будто он увидел в четырех мальчишках угрозу, но все Многоглазы боятся огня, а факел у Гарри был достаточно большим, чтобы им угрожать. Гарри встал справа от меня, а Кивок и Туман остались сзади.

Если мне покажется, что тварь намерена прорваться мимо нас с Гарри, я не стану ждать, чтобы Кивок и Туман выбили ему глаза. Я схвачу факел и сгоню его со скалы – и к черту правило Питера. Громадное чудовище не сожрет всех мальчишек, хоть Питер и считает, что их всех можно спокойно заменить на новых.

Многоглаз неуверенно шагнул к нам, продолжая шипеть сквозь свои длинные клыки. Я решил, что он молодой, еще не кончил расти – хоть он и казался таким большим на этом карнизе. В лунном свете было хорошо видно, что он еще не оброс серебристо-серым мехом, который появлялся у взрослых, и не покрыт шрамами, остающимися от безжалостных боев за еду. Многоглазам всегда не хватало пищи, потому что из их яйцевых камер появлялось на удивление много малышей.

Я сказал себе, что только совсем молодой мог уйти так далеко от остальной стаи – и имел глупость карабкаться на скалу. Он ведь и правда мог сорваться и погибнуть, не добравшись до нас. Интересно, что подтолкнуло его к такой попытке.

А молодняк должен отвлечься на оленину и испугаться огня. По крайней мере, так я говорил самому себе.

Я бросил внутренности в сторону Многоглаза – со всей силы. Как я и надеялся, кишки пролетели мимо его лап и остановились у края обрыва.

Он щелкнул клыками, и с одного из них соскользнула капелька яда, зашипев на камнях. Не надо, чтобы этот яд на вас попал. Он прожигает до самой кости. У меня осталось несколько круглых шрамиков на левой руке, где много лет назад меня обрызгал Многоглаз.

Многоглаз посмотрел на кучу кровавых кишок. Я ждал, надеясь, что он примет внутренности как дар и уйдет. Взрослый сделал бы именно так.

Десятки глаз без зрачка вращались у него над клыками, словно он задумался. Гарри угрожающе поднял факел, и тварь отступила на пару шагов, снова зашипев.

У этих созданий мы не видели носов, но, похоже, они все равно как-то чуяли. Многоглаз развернул свое раздутое тело к внутренностям. Я вздохнул, только теперь заметив, что затаил дыхание.

Когда я был один, страха не было – только твердая уверенность в том, что именно надо сделать. А вот когда рядом были другие мальчишки – особенно новички…

(особенно Чарли)

…я начинал за них тревожиться, и часть моих мыслей всегда была занята их безопасностью. Именно в этом, наверное, была одна из причин, по которым Питер велел мне прекратить с ними нянчиться. Он никогда о мальчишках не беспокоился, ни минутки. Да и обо мне тоже, если на то пошло.

Внезапно Многоглаз снова повернулся к нам, проигнорировав наше подношение – и издал пронзительный звук, похожий на визг.

У меня за спиной коротко охнул Туман – и сразу же заткнулся, а я понял, что ему тоже хотелось завизжать.

Я шагнул с левой ноги и наставил руку с ножом на Многоглаза. Я пока не пытался ему навредить, только четко обозначил свое намерение. Он встал на дыбы, подняв передние лапы в воздух, и снова завизжал.

Откуда-то издалека, с прерии, донесся ответный вопль, такой слабый, что мне даже показалось, что мне почудилось.

«Он зовет на помощь», – подумал я.

И тут я представил себе, как десятки Многоглазов приходят из прерии, взбираются на скалу, окружают мальчишек и, замотав в шелк, уволакивают в свою колонию, чтобы кормить своих малышей.

– Нет! – сказал я и напал.

Я не предупредил остальных, что стану делать, и Кивок (или Туман: порой их трудно было различить) закричал мне вслед, останавливая.

Его голос был едва слышан за приливным грохотом крови у меня в ушах. Я знал, что брюхо у него – это самая уязвимая часть, и мне надо было не попасть под укус его клыков.

Из-за своей формы Многоглазы могли выглядеть неуклюжими: толстое туловище на множестве лап – но они были чертовски быстрыми и поворачивались в мгновение ока. А вот изгибаться они не могли, так что если я окажусь сзади, то смогу подлезть под него, прежде чем он сообразит, что происходит. По крайней мере, так я планировал.

– Гарри, поднеси огонь как можно ближе к нему! – крикнул я.

И едва я успел это сказать, как Многоглаз кинулся на Гарри, прямо на огонь – не переставая визжать.

На мгновение мы все застыли: никто из нас еще не видел, чтобы Многоглаз бежал на огонь.

Я подумал: «Этот какой-то неправильный. Он бежит на огонь, а не от него. Он взбирается на скалы».

Мне нужно было, чтобы он оказался неправильным, не таким как все, потому что если это было не так, то тогда у Многоглазов появляются новые пугающие привычки, которые нам, мальчишкам, ничего хорошего не обещают.

И тут он лапой отбил факел и вцепился Гарри в плечо, запустив клыки ему в грудь. Гарри орал не переставая – и от его крика мои мозги наконец включились.

Кровь брызгала, яд лился, прожигая ему кожу и попадая на мышцы и кости.

«Брюхо, брюхо!» – подумал я, понимая, что второго шанса у меня не будет. Тварь отвлеклась на Гарри, но это ненадолго. Может быть, все-таки я еще успею его спасти, несмотря на эту кровь и этот яд… и на то, что его вопли стихали, словно он махал на прощанье.

Я забежал ему за спину, затормозив у жала, и бросился вперед, выставив руки перед собой, упав на живот и проскользнув ему под брюхо.

Там воняло гадкой смертью, так резко, что я чуть не задохнулся. Я перевернулся на спину, чтобы видеть над собой раздутую тварь, которая убивала Гарри.

Я воткнул кинжал в брюхо Многоглаза, дернув лезвие параллельно лапам, чтобы сделать длинный разрез на толстой шкуре, точно так, будто скользил по парусу пиратов, держась за рукоятку ножа.

Многоглаз взвился на дыбы, с жутким рвущимся звуком извлекая клыки из тела Гарри. Я выкатился из-под него, как только горячая жидкость хлынула из проделанного мной разреза. Она ошпарила меня там, где попала на пальцы, на руку и плечо: мне не хватило скорости, чтобы избежать ожога.

Тварь снова завизжала, издавая все такой же пронзительный нечеловеческий вопль. Я решил, что ее прикончил, но она еще не сдалась.

Я вскочил на ноги, выставив перед собой нож, смутно отметив, что один из двойняшек подбежал к Гарри и потащил его к пещере.

Многоглаз уже повернулся ко мне: красные глаза бешено вращаются, истекающие ядом клыки покрыты кровью Гарри, его собственная кровь едкими ручьями бежит по карнизу.

Если я брошусь на него, мои мокасины поедут на всей этой гадости. Я могу даже проскользнуть прямо под эти острые-острые клыки.

Тварь снова застучала лапами по камням – и я понял, что она собирается атаковать. Под ней я случайно развернулся, так что теперь оказался в углу, который образовали стена пещеры и скальный обрыв.

Прямо передо мной оказался небольшой каменный выступ, доходивший мне до пояса и послуживший временным щитом, но Многоглаза он не остановит: он слишком мал, чтобы можно было туда заползти и спрятаться.

И потом я ни за что не стану прятаться, пока он будет нападать на других мальчишек.

Многоглаз бросился на меня, хоть я и не понимал, как это ему удалось с вот так вывалившимися кишками. Места у меня было немного, но я все-таки сумел разбежаться и запрыгнуть на выступ. Выступ больше меня не защищал, и я оказался там на виду, но не стал задерживаться и сделал новый прыжок.

Он двигался так быстро, что не мог остановиться, да и вообще, по-моему, не понял, что происходит. Я оказался у него на спине еще до того, как он понял, что я не перед ним, а над ним.

Я повторил то же движение, которое проделал с его брюхом, но на этот раз с силой вонзил острие в центр его туловища, и заскользил вниз, как будто на этот раз и правда был на пиратском парусе.

Кровь и яд брызнули вверх фонтанами. Я рухнул на землю позади Многоглаза, едва увернувшись от жала, и поспешно отскочил, пока он не решил на меня усесться.

Вереща, Многоглаз задергал лапами – и все его внутренности вывалились наружу. Я прижался к стене пещеры, зажимая уши от его предсмертного вопля.

«На этот шум придут все Многоглазы острова», – подумал я с отчаянием.

Надо увести парней отсюда, обратно к дереву. И, может, мне удастся проложить кровью мертвого Многоглаза ложный след к пиратскому лагерю, так что если его товарищи отправятся его искать, то нападут на пиратов, а не на нас.

Меня немного затошнило при мысли о том, что пираты заплатят за мой поступок, превратившись в корм для детишек Многоглазов. Но, честно: лучше пусть это будут пираты, которые остаются на острове, чтобы нас мучить или попытаться похитить кого-то из нас, чтобы вызнать секрет нашей юности. Пусть лучше пираты, чем один из моих парней.

Я думал обо всем этом, пока Многоглаз вытряхивал из себя последние капли крови, а потом затихал. Можно отправить Кивка и Тумана обратно к дереву с остальными, а я тем временем проложу след к пиратскому лагерю. А еще можно сначала сжечь труп и устроить тут вонь, чтобы Многоглазы не поняли, кто именно тут был и сколько именно.

И тут по карнизу разнесся голос – резкий, ясный и злой:

– Ты что наделал?