Глава 13

Дима вернулся в палату к Аннет и Суслику и нашел последнего в крайнем смятении чувств. Суслик маячил перед зеркалом и безостановочно стонал и охал. Между тем нанесенные его лицу травмы никакой опасности для жизни не несли. Врачи сразу же заявили, что хоть порезы глубокие, на какое-то время останутся шрамы, а нос так и вовсе укоротился на целый сантиметр, это для жизни вещи несущественные.

Куда больше врачей озаботила травма на голове Аннет. Девушку осмотрел сначала один врач, потом ей сделали снимок головы, потом провели консилиум и пришли к заключению, что, если в ближайшее время внутричерепная гематома не рассосется, придется делать трепанацию черепа и что-то решать с теми сгустками, которые образовались на месте удара. Пока что Аннет уложили в кровать, запретили двигаться и велели наблюдать за своим самочувствием.

– При малейшем ухудшении мы вас переведем в реанимацию.

Аннет в реанимацию и уж тем более на трепанацию совсем не хотелось, поэтому она послушно лежала в кровати и старалась не дергаться, хотя в присутствии раненного в нос Суслика это было сделать не так-то просто.

Он метался по палате взад и вперед и всякий раз, пробегая перед зеркалом, смотрел на свое отражение и восклицал:

– О, какой ужас! О, какой кошмар! Как я выгляжу?! Это же какой-то монстр! Монстр без носа!

Дима присел возле Аннет и по возможности спокойно спросил у нее:

– Что это с ним?

– Переживает, как пойдет сегодня с визитом к мамочке, – шепотом ответила ему девушка. – Оказывается, он бывает у нее в больнице с ежевечерним отчетом. Алка мне про такую фишку рассказывала, но я ей не очень-то поверила. Ну, не может взрослый дядька каждый день бегать к мамочке, чтобы рассказать ей, как у него прошел день.

– А чего переживает? Раны несерьезные. На ногах Суслик держится прилично. Вполне сможет до мамули своей доехать.

– Он боится, как она отреагирует на то, как он выглядит.

– М-м-м… Но ведь самое главное, что живой. А шрамы, ну объяснит он их как-нибудь.

– У нее сердце и много всего другого. И вообще, Алка говорила, что мамаша у Суслика при смерти. Малейшее волнение или напряжение может вызвать у нее коллапс сосудов, и привет! Вот Суслик и боится, что такой коллапс с мамулей и случится, когда она его увидит всего в бинтах и ссадинах да еще без солидной части носа!

– Пусть повязку на лицо нацепит. Отсутствия кончика носа под повязкой будет совсем незаметно.

– Тогда мамуля начнет переживать, что сыночек подцепил какой-то опасный вирус. Накрутит себя. Разволнуется. И снова привет!

Дима призадумался. Очень уж трепетная женщина эта мамочка Суслика. И как она при таком нежном и трепетном восприятии жизни умудрилась дотянуть до…

– А сколько ей лет?

– Не знаю. Алла рассказывала, если судить по болячкам, которые у нее есть, бабе будет лет сто с солидным хвостиком.

– Но Суслику лет сорок.

– Сорок пять.

Все равно Суслик не мог иметь такую старую маму.

– Эй! Уважаемый! – окликнул его Дима. – А сколько лет вашей маме, что вы так за нее волнуетесь?

Суслик притормозил. Кажется, упоминание о матери включило в его мозгу какой-то механизм, потому что он начал говорить о ней без умолку. Говорил, говорил и говорил. Рассказывал, какая она несчастная, как настрадалась в этой жизни от человеческой несправедливости, черствости и грубости. Создавалось впечатление, что все злые силы мира ополчились на эту благороднейшую, честнейшую и добрейшую женщину, какой являлась мать Суслика.

То, что Суслик свою мамулю обожает, это Дима понял. Он пока не понимал, какое это может иметь отношение к его расследованию. Но почему-то ему очень хотелось повидаться с этой дамой. И в голове у Димы стал созревать некий план, как ему это осуществить.

– Выглядишь ты, приятель, не ахти. Прямо скажем, в таком виде матери на глаза показываться нельзя.

Суслик даже подпрыгнул на месте от волнения.

– Вот и я говорю, что нельзя. А она говорит, что можно. Жестокая! Не понимает, что один мой вид может убить маму.

– Нет, нет, я мам знаю. Моя хотя и здорова, но покажись я перед ней с такой физиономией, вызова врачей было бы не избежать.

Суслик схватился за голову и заметался по палате дальше.

– Но что же делать? Что делать?

Дима какое-то время понаблюдал за этими гримасами отчаяния, которые корчил несчастный Суслик, а потом проронил:

– Могу оказать тебе поддержку, коли уж ты отчасти по моей вине очутился в такой ситуации.

– А что ты можешь?

– Твоей маме ведь главное, чтобы ты был в порядке?

– И еще я должен ей передать медикаменты.

– Они у тебя с собой?

– Конечно. Я сразу после визита к Алле собирался ехать к мамуле. А вы вон что учудили. Подставили меня! По полной программе подставили! Ах, до чего же я несчастный человек! Не везет мне в любви! Верно говорит моя мама, нету на мою долю хороших девушек, невезучие мы все.

И Суслик принялся жаловаться на свою личную жизнь, которая никак не желала у него складываться. Сколько бы девушек ни появлялось в его жизни, исчезали они все одинаково быстро и трагически.

– Никак не удается мне построить свое счастье! Глаша исчезла, ни слова, ни вздоха, даже словечка мне с тех пор не написала. Натка изменила с другим, укатила, одно письмо от нее и пришло, не жди меня, люблю другого. Сима погибла в автокатастрофе, а мы с ней уже и фату, и платье свадебное заказали. А теперь вот Алла! В тюрьме! По обвинению в покушении на жизнь другой девушки.

Пользуясь тем, что Суслик в этот момент отбежал в дальний от Аннет угол палаты, Дима его там затиснул и, заговорщицки подмигнув ему, спросил:

– А к этой другой девушке ты ведь тоже неровно дышал?

– С чего ты взял?

– Передо мной можешь не таиться. Я ведь тоже мужик, я тебя пойму. Было дело?

От того, насколько правдивым будет ответ Суслика, зависело очень многое. Но Суслик не подвел. Скосил глаза, потом виновато стрельнул ими в Диму.

И наконец выдал:

– Ничего такого… Я только присматривался к этой девочке. Прикидывал, достойна ли она того, чтобы стать моей невестой.

– А как же Алла?

– Так я сам к Алле всей душой, – горячо забубнил Суслик. – Но моей маме Алла категорически не понравилась. Она даже в больницу попала после того, как я сказал ей, что хочу на Алле жениться.

– Почему же?

– Мама считает, что Алле от меня нужны только деньги.

Вот оно, материнское сердце! Вещун!

Но Суслик продолжал делиться своими трудностями на личном фронте.

– Мама и других моих девушек в корысти подозревала. Всегда говорила, что им, проходимкам и голодранкам, от меня только одно и нужно – деньги. И еще немножко хотят примазаться к нашей старинной фамилии. И я решил, что сначала присмотрюсь к Люсеньке, пойму, что она за человечек. Специально актеришку одного нанял, мне его знакомые присоветовали, мастер перевоплощений. Я-то его сам знать не знаю, но друзья сказали, он гений. Он перед Люсенькой изображал богатенького идиотика пенсионера, жить которому осталось от силы пару лет. Одинокого. Без памяти и без мозгов, но с шикарной квартирой и деньгами.

– И машиной.

– А ты откуда знаешь?

– Догадался.

– Ну да, машину я ему тоже купил. То есть не купил, а в долг дал.

Дима даже подпрыгнул:

– Это как?

– Долговую расписку от его имени соорудил. Якобы должен он мне эти деньги. Так что теперь он мне либо машину вернет, либо деньги я с него потребую вернуть.

Вот гад! Дима посмотрел на Суслика с ненавистью. Но тот ничего не замечал.

– Такого я Люсеньке для проверки богатенького жениха подсунул. Просто идеальный вариант для жадной до денег хапуги. А она ни-ни! А уж когда я узнал, что у Люсеньки по материнской линии сплошные князья, чуть ли не древнее самого Рюрика, я окончательно понял, надо остановить свой выбор на ней.

– Почему?

– Так моя мама тоже говорила, что согласится принять только девушку благородных кровей. Сами-то мы дворяне. Вот мама и хотела, чтобы наш дворянский род принял в себя такую же голубую кровь.

Дима слушал и удивлялся. Сколько их нынче, ценителей голубой крови, развелось.

– Моя мама всегда говорила, что не отдаст меня никому, чьи предки были ниже графов.

– И ты решил осчастливить ее Люсенькой.

– Я не говорил тебе, как ее зовут.

– Аннет сказала.

– А она-то как прознала?

– Ей Алла сказала.

– Вот уж кому-кому, а Алле я точно ничего не говорил.

– Ты недооцениваешь женщин. Их проницательность. Твоя Алла заметила у Люсеньки в руках веер из твоей коллекции. Вот и решила, что ты ей изменяешь с другой. Эту другую любишь больше, чем ее, коли уж дал сопернице более ценный веер. Неужели ты думал, что Алла не опознает жемчужину твоей коллекции?

– Вот это уж сущая глупость! – воскликнул Суслик. – Веер не мой!

– Как не твой?

– Ну, то есть у меня в коллекции есть похожий веер, даже просто его копия. Но тот веер, который оказался у Люсеньки – это был не он. Я, как у нее в руках его увидел, тоже оторопел вначале. Даже дышать не мог. Стою, думаю, как такое могло случиться? Потом Алла драку с Люсенькой затеяла, свой веер уронила, я его подхватил и бежать.

– Куда?

– Домой помчался. Хотел убедиться, что из коллекции ничего не пропало.

– И как?

– Веер был там, где и должен был находиться. В витрине под стеклом. Да и как оно могло быть иначе? Ведь у меня к каждой витрине подключена сигнализация. Код от нее не знает никто, кроме меня самого. Веер просто не мог исчезнуть.

– Но его могли подделать? Сделали более или менее точную его копию и прислали Люсеньке. А?

– Я этого не делал, – отказался Суслик. – Со своей стороны я Люсеньке к этому балу сделал презент. Но это была диадема. Очень красивая из хрусталя и кристаллов Сваровски. Эту диадему должен был вручить Люсеньке ее придурковатый кавалер – Юрий Степанович, ну то есть тот актер, которого я нанял, чтобы проверить Люсеньку.

– И что же?

– Что-то пошло не так.

– На каком этапе?

– Сам не могу понять. Актер этот посылку получил, Люсеньке он ее тоже передал, но девочка почему-то не надела, а потом еще заявилась на бал с этим дурацким веером.

– А платье? Тоже твой подарок?

– Платье ей полагалось от компании, занимающейся маскарадом на балу у дяди. Я договорился, они приняли Люсеньку в состав своей труппы.

– Прости, – перебил Дима разговорившегося Суслика. – Я тут ослышался или ты и впрямь сказал «на балу у дяди»?

– Да, у дяди.

– У какого дяди?

– У моего дяди.

– Господин Соколов – это твой дядя?

– Да. А ты не знал? Он мой дядя по материнской линии. Дядя Юра родной брат моей мамы. Своих детей у него нет, относится ко мне очень по-доброму. Но от поспешной женитьбы тоже всегда предостерегает. И мама предостерегает. И он предостерегает. Такое впечатление, что они оба про меня что-то такое знают, что их заставляет так делать.

Теперь и сам Дима думал точно так же. То обстоятельство, что господин Соколов является родным дядей Суслика, меняло очень многое, если не все. Если в деле появляются большие или даже очень большие деньги, то все становится совсем иначе. Господин Соколов богат, из родни у него лишь сестра и племянник, и что это значит? А значит, что он активно помогает сестре и племяннику. И теперь ясно, откуда у Суслика такие деньжищи, которыми он сорит направо и налево.

Любящему дядюшке не жалко для любимого племянничка несколько лишних миллиончиков. Состояние господина Соколова оценивается сотнями миллионов не рублей, а долларов. И это лишь видимая часть айсберга. Как у всякого уважающего себя российского олигарха, у него должно быть наготовлено кубышек и заначек по всему белому свету. Никогда ведь неизвестно, куда и в какую часть мира закинет тебя нелегкая жизнь мецената и покровителя прекрасного.

Но Дима уже вернулся к своему расследованию.

– И откуда же взялся второй веер?

– Сам думал об этом, чуть голову не сломал. Но мой веер на месте. Я его осмотрел, убедился, что это именно он, с ним все в полном порядке.

– Но кто-то подсунул Люсеньке этот поддельный веер. И этот кто-то знал или догадывался, какой эффект на Аллу произведет веер в руках соперницы. Алла ведь понимала, если ты дал столь ценный экземпляр из своей коллекции, значит, Люсенька для тебя многое значит. И в Алле взыграла ревность. И обиженное самолюбие. И злость.

– Да видел я все это! – отмахнулся Суслик. – Когда Аллу разозлишь, она всегда так себя ведет. Пролетарское воспитание и плебейская кровь. Права мама, нужно искать жену среди ровни. Если мы дворяне, то и жену нужно брать тоже из дворянского сословия. Вот у Люсеньки с происхождением полный порядок. Она никогда не стала бы себя вести, как Алла.

– Насчет происхождения Люсеньки она сама тебе сказала?

– И я тоже справки навел. В деревню ездил, где Люсенька у родных отца воспитывалась. Там все в один голос подтвердили, что мать Люси была голубых кровей. И ее собственная мать прокляла и с глаз долой прогнала, когда та вышла замуж за отца Люси. Тот-то был из простых, трудяга, крестьянин. Мезальянс, конечно. Но где в наше время найдешь стопроцентно чистую голубую кровь? Тут хоть и с примесью, но все-таки.

– А твоя мама знала, что ты нашел себе новую невесту? Не Аллу, а уже другую?

– Конечно! Я сказал ей. Это же такая хорошая новость. Мама всегда мне твердила, что все девушки вокруг меня мечтают лишь о деньгах и титулах, а тут, пожалуйста. Титул Люсеньке не нужен, она сама знатного рода, но ничуточки этим не кичится. А деньги предпочитает зарабатывать сама. Сколько у нее было шансов обмануть Юрия Степановича, который перед ней корчил полного дурачка, а она ни разу не воспользовалась возможностью обобрать или охмурить его. Значит, ей не так уж важно, есть у человека деньги или их нету. Может, она и меня бы полюбила без всяких денег. Но если уж они у нас в семье есть, не отказываться же от них?

Но Диму интересовало другое.

– И какова была реакция твоей мамы на известие о Люсеньке?

– Ей снова стало плохо. Прибежали врачи. Стали суетиться. Мне пришлось уйти. Я так и не понял, отчего такая реакция. Если честно, мою маму иногда бывает очень трудно понять. Она совсем не обрадовалась, что для меня нашлась невеста – хорошая честная девушка из знатного рода. Все, как мама и хотела. Но мама все равно была недовольна.

– Может, у нее приступ от радости случился?

– Я тоже себя вначале так тешил. Но когда сунулся к маме, она выглядела такой бледной и несчастной, что я сразу понял, мои слова ее ничуточки не порадовали. После известия, что вместо Аллы я женюсь на Люсеньке, у мамы парализовало и вторую половину тела. Теперь она полностью неподвижна. Весь уход за ней осуществляет медицинский персонал. Дядя оплачивает пребывание мамы в лучшей частной клинике города. Он мог бы отправить ее хоть в Швейцарию, хоть в Штаты, но таково желание мамы, она хочет оставаться в Питере, чтобы иметь возможность каждый день лично наблюдать своего сына. Теперь Диме еще сильней хотелось пообщаться с этой дамой.

И он решительно сказал:

– Я поеду к ней вместо тебя.

– Ты? Нет, это невозможно.

– Ты поехать не можешь, – втолковывал ему Дима. – Поэтому поеду вместо тебя я.

– Если вместо меня приедет кто-то другой, мама вообразит себе невесть какие ужасы. Это просто убьет ее!

– А ты перед этим позвони ей, придумай какую-нибудь отговорку, почему ты лично сегодня не можешь появиться.

– Нет, я не могу.

– Что ты как маленький! Неужели ты никогда не врал своей матери раньше?

Суслик замотал головой:

– Никогда!

Да он еще больший придурок, чем можно было себе вообразить. Диме даже смешно стало. Как он мог когда-то всерьез воспринимать Суслика? Как можно было опасаться такого безобидного большого и недалекого ребенка? Глупый Суслик живет за спиной своего дядюшки, как за каменной стеной. Ему давно стукнуло сорок пять лет, а мамочка до сих пор его опекает, водит на помочах и говорит ему, что и как нужно делать. Но самое главное не это. В конце концов, все мамы пытаются руководить своими взрослыми детьми. Другое дело, что сам Суслик этому руководству совсем не противится, не пытается бунтовать или хотя бы бежать из-под материнской властной руки.

Кажется, Дима уже понял, как нужно вести себя с Сусликом. Побольше твердости, но под маской заботы.

– Я поеду к твоей матери, – сказал Дима. – Сейчас. Один. А ты ей позвонишь и скажешь, что приедет твой помощник. А сам ты занят, дядя пригласил тебя возглавить очередной конкурс солисток бального театра. И ты сейчас находишься в жюри, потому что сам дядя не может этого сделать, так как улетел в Алжир на встречу с президентом общества любителей цирковых собачек.

Суслик оторопело смотрел на Диму.

– Столько вранья за один раз я еще ни от кого не слышал. И мама никогда в эту галиматью не поверит. Она сразу же позвонит дяде Юре, чтобы узнать, что происходит. А дядя Юра сейчас в Париже, и при чем тут какие-то собачки?

– Вот и попроси дядю тебя поддержать. Пусть скажет твоей матери, что ты сегодня занят, выполняешь его поручение. Неужели он тебе в этом откажет? В крайнем случае, покажи ему свое лицо. Пусть лично убедится, сегодня тебе к матери лучше не появляться.

Суслик тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на свою унылую физиономию в зеркало, убедился, что кончик носа и не думает прирастать обратно, никакого чуда не произошло, и позвонил дяде. К счастью, дядя Юра оказался человеком понимающим и любящим. Вид племянника с отсутствующей частью физиономии привел его в ужас.

– Ты в таком виде даже не думай появляться перед матерью. Она и так на ладан дышит. Увидит тебя в таком виде, будет плохо. Сиди на месте ровно, я все решу.

Дима показал Суслику кулак. И Суслик поспешно начал ныть дяде про лекарства, которые нужно срочно передать маме.

– У меня есть помощник, который может их отвезти. Но нужно, чтобы ты подтвердил маме, что я занят твоими делами.

– Хоть что-то толковое сумел придумать, – похвалил дядя Суслика. – Растешь! Ладно, маме твоей я позвоню. Подготовлю ее, так сказать. Как ты там сказал? Симпозиум цирковых собачек? Тоже сам придумал? Ха-ха! Посылай к матери своего помощника.

Так Дима и оказался в частной клинике доктора Изумрудова, где находилась на лечении мать Суслика. В клинике, которую господин Изумрудов открыл специально для привилегированной прослойки общества, способной оплатить свое пребывание в стационаре из собственного кармана и не желающей добиваться помощи от обычной российской медицины.