Я мог понять, почему так много людей в Котти смогли освободиться от депрессии и тревоги, но их обстоятельства казались необычными. Меня не покидает интерес, можно ли повторить их переход от изоляции к взаимосвязям. Оказалось, что ответ или, по крайней мере, первые намеки на него на протяжении всех лет моей депрессии находились всего в нескольких милях от меня, в маленькой клинике в беднейшей части Лондона. Там считают, что у них есть модель, как распространить этот опыт.

Лиза Каннингем сидела в кабинете врача в Восточном Лондоне и доказывала, что у нее не может быть депрессии. Потом она расплакалась и поняла, что никак не может остановиться.

– О боже, – сказал врач, – у вас ведь депрессия?

Когда Лиза почувствовала, как распространяется боль, она подумала: «Такое не может произойти со мной. Я медсестра психиатрической клиники. Моя работа – решать такие проблемы, а не поддаваться им».

Ей было за тридцать, и она не могла больше этого выносить. В течение нескольких лет вплоть до того дня в 1990-х она была постовой медсестрой психиатрической палаты в ведущей лондонской больнице. То лето было одним из самых жарких в истории города. В ее палате не было кондиционеров, на этом явно старались сэкономить. И она, вся мокрая от пота, наблюдала, как ситуация становилась все хуже и хуже. В ее палате лечили людей с разными психическими заболеваниями, достаточно серьезными для госпитализации: шизофрения, биполярное расстройство, психозы. Она стала медсестрой, потому что ей хотелось помогать таким людям. Но ей становилось все яснее, что больница, в которой она работала, просто пичкала людей препаратами по самые уши.

Один молодой человек был госпитализирован с психозом. Его так сильно накачали препаратами, что у него все время тряслись ноги и он не мог ходить. Лиза наблюдала, как брат парня носил его на плечах, чтобы тот мог сесть и получить свой обед. Одна из коллег Лизы стала высмеивать его, ссылаясь на старый эскиз Монти Пайтона.

– Посмотрите, разве это не Министерство Веселых Прогулок здесь? – сказала она.

В другой раз пациентку с недержанием стала упрекать еще одна медсестра в присутствии всех других пациентов:

– Только посмотрите, она описалась. Господи, разве вы не можете вовремя пойти в туалет?

Когда Лиза пожаловалась, что они не относятся к пациентам как к людям, ей сказали, что она «сверхчувствительная». Вскоре другие медсестры стали к ней придираться. Лиза выросла в доме, где было много агрессии. Эти унижения и оскорбления казались ей и знакомыми, и невыносимыми.

– Однажды я пришла на работу и подумала, что не могу здесь оставаться, – рассказывала она мне. – Я сидела за столом и глядела на монитор. Я ничего не могла делать. Физически ничего не могла. Я сказала, что чувствую себя плохо и мне нужно пойти домой.

Когда Лиза пришла домой, она заперла дверь, забралась в кровать и разрыдалась. Фактически она оставалась там последующие семь лет.

Типичный день Лизы во время депрессии начинался с пробуждения в полдень с невыносимым чувством тревоги.

– С самым настоящим чувством тревоги, – говорит она.

Она постоянно думала: «Что люди подумают обо мне? Разве мне можно такой выходить?»

– Знаете, я жила в Ист-Энде Лондона. Вы не можете выйти через переднюю дверь, не будучи замеченной.

Изо дня в день она делала себе макияж и пыталась заставить себя выйти на улицу, а потом смывала все и падала снова в кровать. Если бы не кошки, которым был нужен корм, она просто бы оставалась дома и чахла. Вместо этого она быстро шла в магазин, расположенный в пяти подъездах от нее, запасалась кормом для кошек и огромным количеством шоколада и мороженого и торопилась домой. До того как ее записали в больные, она стала принимать прозак и набрала огромный вес. Ее раздуло до 102 килограммов. Лиза бесконтрольно ела шоколадные торты-мороженое, плитки шоколада и ничего больше в течение дня.

Когда она разговаривала со мной годы спустя, ей все еще было трудно описывать то время.

– Я была полностью разбита. Я разучилась делать все, что до этого момента делала очень умело. Раньше я любила танцевать. Когда я только переехала в Лондон, у меня была репутация человека, который первый начинает танцевать. Поэтому меня пропускали в клубы бесплатно. «О, это Лиза? Пусть проходит бесплатно. Она скоро начнет танцевать». Но с наступлением депрессии все ушло. Чувствую, что потеряла себя… Я полностью потеряла свою индивидуальность.

Однажды ее врач рассказал ей о новой идее, которая к кому-то пришла. А потом спросил, не захочет ли она принять участие.

Однажды в середине 1970-х на сером западном побережье Норвегии два семнадцатилетних парня работали на судостроительной верфи. Они были частью команды, строящей большое судно. В предыдущую ночь дул сильный ветер, и чтобы кран не опрокинулся, его прицепили крюком к огромной неподвижной скале. Но на следующее утро забыли, что кран прицеплен. Когда рабочий попытался его запустить, ребята услышали громкий скрежет, и кран неожиданно начал падать в их сторону. Одному из них, Сэму Эврингтону, удалось увернуться. Он наблюдал, как молодой человек, который был рядом с ним, исчез под краном.

– Есть ключевые моменты в жизни, когда ты думаешь: «Черт, я умираю», – рассказывал он мне.

После того момента, когда он наблюдал, как умирает друг, он дал себе обещание: он не будет ходить по жизни как лунатик. Сэм собирался жить полной жизнью. Это означало, что он отказывается следовать сценарию других людей, а попытается прорваться к тому, что действительно важно.

Сэм думал о том времени, когда он был молодым врачом в Восточном Лондоне. Он чувствовал себя некомфортно, потому что продолжал замечать то, что не должен был замечать. Многие пациенты приходили к нему с депрессией и тревогой, и он знал, как реагировать, благодаря полученному образованию.

– Когда мы учились в медицинском колледже, – объясняет он, – все считалось биомедицинским. Поэтому то, что вы описываете как депрессию, вызывалось нейротрансмиттерами, и это был химический дисбаланс.

Решение тогда заключалось в медикаментозном лечении. Но, казалось, оно не соответствовало той реальности, которую он наблюдал. Сэм беседовал с пациентами и действительно слушал их. Он понимал, что начальная проблема – идея об отклонениях в мозге – «очень редко в конечном счете реально становилась проблемой, имеющей для пациентов значение». Почти всегда было что-то более глубокое, о чем бы они рассказали, если бы их спросили.

Однажды к нему на прием пришел молодой житель Ист-Энда, который чувствовал себя реально подавленным. Сэм достал блокнот, чтобы выписать ему лекарство или отправить к социальному работнику. Молодой человек взглянул на него и сказал:

– Мне не нужен ваш долбаный социальный работник. Мне нужна зарплата социального работника.

Сэм посмотрел на него и подумал: «Он прав, а я нет». Он вернулся к своему образованию и понял: «Я что-то упускаю». Как он сказал мне позже, все, чему его учили, «упускало громадную часть решения». Его пациенты часто находились в депрессии, потому что были лишены того, что делает жизнь достойной жизни. Сэм понимал это. И вспомнил обещание, данное себе в юности. Поэтому он подумал: «Если мы собираемся честно реагировать на депрессию, что мне делать сейчас?»

Лиза впервые вошла во врачебный центр, где помогал Сэм. Центр «Bromley-by-Bow» находился в бетонной расщелине Ист-Энда, зажатый между уродливыми жилыми комплексами и въездом в транспортный тоннель. Она очень стеснялась. Ведь она почти не выходила из дома годами. Ее волосы отросли, стали кучерявыми и неряшливыми. Ей казалось, что она выглядит как Рональд Макдональд. Лиза не верила, что новая программа поможет, что она сможет находиться в окружении людей долгое время.

План Сэма, разработанный с группой единомышленников, был прост. Он верил, что у его пациентов с депрессией пошло что-то не так не в их голове или организме, а в жизни. И если он хочет помочь им стать счастливее, он должен помочь своим пациентам изменить жизнь. Им нужно было воссоединиться. Сэм был частью команды, которая помогла превратить многокомнатное врачебное помещение в центр деятельности для всех волонтерских отрядов в Восточном Лондоне в рамках беспрецедентного эксперимента. Когда пациент приходил к врачу, ему не просто выписывали лекарства, а прописывали один из ста способов воссоединения с людьми вокруг, с обществом и ценностями, которые имеют значение.

То, что прописали Лизе, казалось на первый взгляд до глупости скромным. За углом медицинского центра находилась полоса низкого кустарника и бетонная стена. Жители соседних домов окрестили это место «Аллеей собачьего дерьма». Там не было ничего, кроме сорняков, обломков эстрады и, как видно из названия, собачьего дерьма. Одной из программ, которые помогал запустить Сэм, было превратить эту уродливую пустошь в сад с цветами и овощами. У них был один сотрудник из штата больницы для координации действий, а остальные – группа из приблизительно двадцати пациентов-добровольцев, которые страдали депрессией и другими формами расстройства.

– Это ваше, – сказали им. – Помогите нам сделать место красивым.

В тот первый день Лиза посмотрела на кустарник, посмотрела на других волонтеров, и ее охватила тревога от одной только мысли, что они за это отвечают. Как за два дня в неделю они собираются сделать здесь что-нибудь приличное? Сердце начало глухо биться.

Лиза очень нервничала, когда прерывисто разговаривала с другими членами группы. Она познакомилась с белым парнем Филом, из рабочих, который рассказал ей, что бросил школу, будучи совсем юным. Позднее врачи рассказывали Лизе, что он консультировался у них несколько лет, угрожал, был агрессивным. Они подумали дважды, прежде чем допустили его до участия в программе. Лиза познакомилась с мистером Сингхом, пожилым азиатом, который сообщил, что путешествовал по миру, и начал рассказывать фантастические истории о местах, где побывал. В группе также было несколько представителей среднего класса, которые никак не могли избавиться от тоски. Лиза посмотрела на всех и подумала, что больше нигде в Лондоне они не стали бы общаться друг с другом. Но они согласились, что у них есть общая цель: сделать парк приятным для прогулок.

В первые месяцы они узнавали о семенах и растениях и обсуждали, каким хотят видеть парк. Все участники были городскими жителями и не имели понятия, как все должно быть. Они поняли, что им надо изучать природу. Процесс шел медленно. Как-то они посадили что-то и ждали результата – увы, ничего не выросло. И только когда они приложили руки к земле, то осознали, что в одной из частей парка они сажали растения в глину, это была их ошибка. Шли недели, и они начинали понимать, что должны узнать о смене времен года и почве под ногами.

Участники эксперимента решили посадить нарциссы, основной кустарник и сезонные цветы. Сначала все шло медленно и трудно. Они поняли, что все дело в природе.

– Вы не можете изменить ход природы, – говорила Лиза. – Это делает природа. И времена года. Поэтому вы можете сажать растения, и они либо вырастут, либо нет. Вам приходится учиться этому. Все быстро не получается. Создание сада требует времени, вложения сил и обязательств. Невозможно развести сад за один день. Но если вы занимаетесь этим каждую неделю в течение периода времени, вы заметите перемены.

Она собиралась узнать, что «все дело в преданности чему-либо, что может занимать много времени и требовать терпения».

Обычно, предлагая людям с депрессией или с чувством тревоги лечение помимо лекарств, их ставят в положение, где им приходится рассказывать о том, что они чувствуют. А это последнее, что им хочется делать. Их чувства невыносимы. Здесь было место, где все протекало медленно и постоянно и никто не заставлял говорить о чем-то еще, помимо их задачи. Когда они начинали доверять друг другу, то рассказывали о своих чувствах, но столько, сколько считали нужным. Лиза начала рассказывать о себе людям в группе, которые ей нравились. В ответ они стали рассказывать о себе.

Лиза поняла, что у любого находящегося здесь были веские причины чувствовать себя ужасно. Один мужчина из группы шепотом поведал Лизе, что ночует каждый раз в автобусе № 25. Водители были в курсе, что он бездомный, поэтому и не выгоняли его. Глядя на него, девушка подумала: «И как не впасть в депрессию в такой ситуации?» Как и врачи из Камбоджи, которые поняли, что фермеру нужна корова, Лиза поняла, что для каждого в группе садоводства нужно практическое решение. Поэтому она начала звонить и беспокоить городской совет, пока те не согласились найти жилье для мужчины. В последующие месяцы его депрессия заметно ослабла.

Со временем группа начала видеть, как распускаются посаженные ими цветы. Люди начали гулять по парку и благодарить их – тех, кто так долго избегал общества и чувствовал себя бесполезным, – за то, что они делали. Пожилая женщина европейского происхождения по дороге из магазина всегда останавливалась и давала кому-нибудь из группы денег на цветы, чтобы те посадили еще. Мистер Сингх, пожилой бенгалец, обычно рассказывал, как все эти растения связаны со всем во вселенной и что это является частью космического плана. В группе начали чувствовать, по-своему, скромно, что у них есть цель и они могут что-то сделать.

Однажды другой член их команды спросил Лизу, как у нее случилась депрессия, и она рассказала ему. Он сказал:

– Над тобой издевались на работе? Надо мной тоже издевались на работе.

Позже он сказал Лизе, что это был ключевой момент в его жизни.

– Я понял, что ты такая же, как я, – сказал он ей.

Рассказывая мне это, Лиза прослезилась:

– О боже, ведь это то, ради чего на самом деле был создан проект.

Для многих членов группы две формы глубокого разъединения были исцелены. Первая заключалась в избегании общества людей. В центре «Bromley-by-Bow» есть кафе, которым заправляет Сэм, где они собирались после работы над садом. Через несколько месяцев Лиза почувствовала, что она почти кричит, потому что это было такое облегчение спустя долгое время снова по-настоящему разговаривать с людьми. Она боялась покидать стены своего дома и очень стеснялась людей. Но теперь ей помогли преодолеть этот первый порог. Она поняла следующее: «Я по-настоящему, почти до отчаяния хотела воссоединения с людьми».

Она была втянута в проблемы и радости других людей, и это помогло ей самой.

– Я перестала чересчур зацикливаться на себе. Появились другие люди, о которых нужно было позаботиться.

Фил, злобный молодой человек, которого врачи немного боялись и опасались включать в программу, взял двух слабообучаемых людей под свою опеку. Он был первым, кто следил, чтобы их привлекали ко всем видам работ, и помогал им. Он предложил членам группы пойти учиться, чтобы получить сертификат по садоводству. И вся группа занялась этим.

Лиза считает, что исцелялась вторая форма разъединения – с природой.

– Есть что-то в связи с природой. Даже если это всего лишь небольшой участок в городском районе, покрытый кустарником, – говорит она. – Я просто восстанавливала связь с землей и замечала мелочи. Перестаешь слышать шум самолетов и машин и начинаешь понимать, насколько мы малы и малозначимы.

Позже она скажет, что, испачкав руки в буквальном смысле, она смогла открыть для себя ощущение пространства.

– Это не только я. Это небо. Это солнце… Ведь все это не обо мне? Не о моей борьбе за справедливость? Здесь более широкий план, и мне нужно снова стать его частью. Вот как я чувствовала себя, сидя на дорожном покрытии в саду с руками, погруженными в почву клумбы.

Благодаря этой скромной маленькой программе Лиза снова вернулась к собственной жизни и восстановила потерянную связь с людьми и природой.

Лиза чувствовала, что ожил сад и члены группы вернулись к жизни. Они впервые за долгие годы гордились тем, что сделали. Они создали нечто прекрасное. Когда я пошел прогуляться по саду, созданному ими, на меня снизошло чувство спокойствия. В этом маленьком зеленом оазисе с пузырящимся фонтаном в захламленном районе Восточного Лондона, где я так долго жил.

Через несколько лет участия в программе Лиза перестала принимать прозак, а еще через несколько лет похудела почти на тридцать килограммов. Она встретила садовника Яна, в которого влюбилась, а спустя еще несколько лет переехала в деревню в Уэльсе. На момент нашего знакомства она собиралась открыть собственный садовый центр. Лиза все еще поддерживает связь с некоторыми людьми из садоводческой группы. Она сказала мне, что они спасли друг друга. Они и земля.

У нас с Лизой был долгий завтрак в Ист-Энде, состоящий из сосисок и чипсов. Тогда она сказала мне, что некоторые люди могут неправильно понять урок садоводческой группы.

– Это не происходит просто так. Думаю, что если у вас депрессия, вы не можете просто пойти, найти маленький уголок сада, начать там ковыряться, а потом почувствуете себя лучше. Здесь нужны руководство и поддержка. Есть люди, которые говорят: «Просто посиди в парке, и тебе станет легче. Погуляй по лесу, и тебе будет лучше». Конечно, всё так, но кому-то приходится помогать вам в этом.

Лиза никогда бы не справилась в одиночку. Потребовался врач, чтобы прописать ей трудотерапию, убедить в медицинской ценности проекта и подтолкнуть к тому, чтобы все состоялось. Лиза считает, что, если б не проект, она бы до сих пор сидела дома, поедала шоколад, избегала людей и потихоньку угасала.

Когда я впервые пошел в центр «Bromley-by-Bow», у стойки регистратора увидел, что можно обратиться к врачу или выбрать одну из сотни программ, существующих здесь. Центр предлагает изготовление керамических предметов, занятия спортом или помощь людям в сообществах. Если пойти на консультацию к врачу, то увидишь не привычный кабинет. Он выглядит немного иначе, чем те, в которых я бывал. Врач не сидит за столом, и перед ним нет монитора. Вы садитесь рядом друг с другом. По словам Сэма, это одно маленькое выражение совсем иного образа мышления о здоровье.

Сэм получил образование врача. Его учили вести себя как человек, «который знает, что нужно делать». Пациент приходит, описывает симптомы, врач проводит анализы, потом сообщает, в чем дело и как надо лечиться. Есть примеры, где это правильный подход.

– У вас инфекция дыхательных путей, вам нужен антибиотик, бам, бам, и все ясно, – говорит Сэм. – Но в большинстве случаев все не так.

Очень много людей приходит к врачу, потому что они подавлены. Даже если человек испытывает физическую боль, например в колене, – ему будет намного хуже, если в его жизни нет больше ничего, нет взаимосвязей. По словам Сэма, почти все его консультации частично касаются эмоционального здоровья пациента. Слушать – вот самая большая часть работы врача.

Он говорит, что научился, особенно в случаях депрессии и тревоги, переходить от вопроса «Что с вами?» к вопросу «Что для вас важно?».

– Если вы хотите найти решение, вам нужно слушать, чего не хватает в жизни людей с депрессией и тревогой, и помочь им это обрести, – говорит Сэм.

Врачи в «Bromley-by-Bow» назначают антидепрессанты, отстаивают их использование и верят в них. Но они смотрят на них как на малую часть общей картины, а не как на долгосрочное решение. Сол Мармот, другой врач центра, сказал мне: «Нет смысла приклеивать пластырь на боль пациента. Нет. В первую очередь нужно устранить причину ее возникновения». Позже он добавил:

– Нет смысла применять антидепрессанты, если ничего не изменилось. Потому что, когда вы отмените антидепрессанты, пациенты будут все в том же состоянии, что и прежде… Что-то должно измениться, или вы обязательно вернетесь в исходную точку.

Часто приходят пациенты, которые, как и я, считают, что их депрессия вызвана физической дисфункцией мозга. Сэм начинает с двух объяснений, и оба поражают. «Во-первых, – говорит он, – существует много врачей, которые не понимают ничего в депрессии и тревоге». Это очень сложный вопрос, поэтому им приходится работать с пациентом, чтобы докопаться до сути.

– Это наша фундаментальная философия – иметь скромность, чтобы сознаться: «Я не знаю». Это в самом деле очень важно. Самое важное из того, что мы могли бы сказать. Кроме того, говоря это, мы усиливаем веру пациента в нас.

А во-вторых, он рассказывает им, как все время испытывал глубокую тревогу на протяжении нескольких лет после того, как развелся. Он говорит, что такое может случиться с каждым.

– Есть что-то в том, когда вы говорите: «Все хорошо», – считает Сэм. – Я как-то не могу произносить слово «нормально», но это нормально.

Представим, что Сэм сказал пациенту, что проблема у него внутри, в голове, и потом добавил, что «вы не контролируете ее, и ничего не сможете сделать с ней». Это явная чушь. «И как это может помочь ему в дальнейшем?» – спрашивает он.

– Человек в депрессии находится в очень темном месте. Если врач сможет передать ему вкус выздоровления, даже совсем немного, каплю надежды, это очень важно. И никогда не известно наперед, из чего зародится надежда.

Поэтому он предоставляет им большой выбор маленьких шажков, которые они могут предпринять на пути к воссоединению.

Сэм пытается смоделировать это воссоединение, когда беседует с пациентами. Он говорит, что часть его работы – «это быть другом». Он живет в нескольких ярдах от центра и всегда доступен. Он добавляет еще одну ключевую часть философии центра: «Любой повод для вечеринки». Центр всегда находит повод устроить праздник, куда приглашают всех пациентов.

Сэм называет такой подход «социальным предписанием», что вызывает настоящие споры. Потенциальные преимущества очевидны. Только один доверительный фонд Сэма тратит по миллиону фунтов в год (приблизительно 1,2 миллиона долларов), обеспечивая химическими антидепрессантами приблизительно 17 000 пациентов, добиваясь при этом крайне ограниченных результатов. Сэм подозревает, что социальное предписание может добиться тех же результатов, а то и выше при гораздо меньших денежных затратах. Поэтому вот уже годы центр «Bromley-by-Bow» и другие организации, осуществляющие социальное предписание, терпеливо собирают данные в надежде, что ученые придут изучать их опыт. Однако очень мало исследований было проведено до сих пор.

Почему? Да это все та же история, которую я слышал повсюду. Распространение среди людей препаратов от депрессии и тревоги – одна из самых крупных в мире индустрий. Поэтому вокруг полно фондов, желающих вложиться в ее исследования (которые, как я узнал, часто искажаются). Будучи успешным, социальное предписание не принесет много прибыли. Фактически оно пробьет брешь в этом многомиллиардном химическом рынке: у них упадет прибыль. Поэтому никто из лично заинтересованных в прибыли не хочет этого знать.

Все же была проведена серия научных исследований «терапевтического садоводства», в которое привлекают людей для работы на земле с целью улучшения их психического здоровья. Ни одно исследование не проводилось на больших группах и длительное время. Сами исследования были совершенно не конструктивны, поэтому нам следует относиться к ним скептически. Но результаты говорят о том, что здесь что-то есть, к чему следует внимательнее присмотреться. Одно исследование людей с депрессией, проводимое в Норвегии, показало, что программа, подобная нашей, двигала людей в среднем на 4,5 пункта на шкале депрессии. Это почти в два раза превышает эффект антидепрессантов. Еще одно исследование молодых женщин, страдающих тяжелой формой тревоги, обнаружило те же самые результаты. Это, по крайней мере, наталкивает на мысль, что здесь пора сажать семена исследований.

Я вернулся, чтобы повидаться с Майклом Мармотом, социологом, который первым обнаружил, что бессмысленная работа угнетает нас. Как вы, возможно, помните, он начал свою работу в Сиднее. Там он наблюдал, как люди с депрессией приходили в больницу за помощью, а получали только бутылки с микстурой белого цвета и совет возвращаться домой. Я знаю, что Майкл бывал в центре «Bromley-by-Bow» и неофициально рекомендовал его не один год. Мне хотелось послушать, что он скажет о нем. Он считает, что то, что они делают, очень просто. Когда люди приходят к ним с физическими проблемами, они лечат физические проблемы. Но гораздо чаще люди посещают врача по другим причинам.

– Когда к ним приходят с жизненными проблемами, – сказал Майкл, – они стараются обратить свое внимание на жизненные проблемы.

Сэм, врач, который помог преобразовать эту клинику, подозревает, что лет через сто люди вернутся к открытию о том, что для лечения депрессии и тревоги требуется удовлетворение эмоциональных потребностей людей как ключевого момента в истории болезни. До 1850-х никто не знал, что является причиной холеры, и она убивала огромное количество людей. А потом врач по имени Джон Сноу обнаружил (по чистой случайности в нескольких милях от клиники Сэма), что болезнь распространяется через воду, и мы начали строить правильные канализационные системы. В результате вспышки холеры на Западе прекратились.

Врачи центра узнали, что антидепрессанты – это не просто таблетки. Это все, что устраняет отчаяние. Доказательства того, что химические антидепрессанты не работают для большинства людей, не должны заставлять нас отказываться от идеи антидепрессантов. Но это должно заставить нас искать лучшие антидепрессанты. И они могут выглядеть совсем не так, как нас учит думать о них Big Pharma.

Сол Мармот, врач общей практики, сказал мне, что преимущества подхода, который они разработали в «Bromley-by-Bow», «настолько очевидны, что не знаю, почему я не мог разглядеть этого раньше, и не знаю, почему все общество не видит этого».

Сэм Эврингтон и я сидели в оживленном кафе центра, беседуя. Люди постоянно прерывали наш разговор, подходя к Сэму, чтобы перекинуться с ним парой слов или обнять. В один момент он указал мне на женщину, которая учит людей красить окна. Потом он показал мне бывшего полицейского, который приходил к ним по долгу службы и так влюбился в центр, что теперь работает здесь. «Так забавно, – говорит Сэм, – видеть, как к нему подходят подростки и спрашивают совета о том, что гипотетически нужно делать, чтобы избежать гипотетического преступления».

Сэм помахал еще одному человеку и сказал следующее: «Я узнал, что, когда человек может восстанавливать связи с людьми вокруг, происходит восстановление человеческой природы». Сидя в этой паутине пробудившихся связей, женщина за соседним столиком, которая прислушивалась к нашему разговору, улыбалась ему и себе.

Сэм посмотрел на нее и улыбнулся в ответ.