18

Сашкина очередь дежурить в подъезде подошла третьего ноября. Он оделся потеплее, взял у Волка обрез и устроился на мешках. Был обычный для местной осени сырой пасмурный день, ребята грелись по квартирам и мимо него не бегали. От нечего делать он достал из кармана одну из свечек, зажёг. Огонёк казался маленьким и весёлым. Сашка долго смотрел на него и наконец с удивлением отметил, что ему действительно становится хорошо. Так, как не было уже давным-давно. Если прищуриться, пламя как будто заполняло собой пространство и отсекало всё, что вокруг. Только Сашка и тёплый огонёк у него в руке…

– Колдуешь?

Он вздрогнул.

– Я думал, у вас в бригаде один профессиональный шаман, – к Сашке подошёл Пёс без обычной каски. В руках у него была грязная книжонка в газетной обёртке. – Не помешаю?

– Нет, садись, – Сашка задул свечу и сунул обратно в карман. – К университету готовишься? Учебники читаешь?

– Не совсем. Это, Санёк, криминальное чтение. Запрещённая литература.

– Разве в нашем городе есть запрещённые книги?

– Конечно, в городе нет, – усмехнулся Пёс. – А на развалинах есть. У нас тут полиция не шарит, поэтому подлинная демократия и свобода мысли. Правда, здесь книги читать некому. Народ сам понимаешь какой. Так что властные структуры в относительной безопасности.

– А откуда она, книга?

– Буквально от верблюда. Мужик продавал, горбатый. Горб метр на метр, смешно. И просил всего двадцать грошей. Я и взял для самокруток сразу пять экземпляров. Четыре скурил, эта последняя. Хотел тоже скурить, а потом оставил. Написана душевно. Правда, она на языке пустынников. Ты знаешь этот язык?

– Знаю, – сказал Сашка. – Только, Максим, это, наверное, неправильная книга, вредная.

– Да брось, – Максим почти насильно вручил книгу Сашке. – Вредных книг не бывает, только если очень мелкий шрифт, то для глаз вредно. А так – набор букв, и всё. Тут главное – как книгу понимать, какая у тебя точка зрения. Если ты дурак дураком, то одного «Кодекса штурмовика» на всю жизнь хватит, а остальные будут вредными казаться. А если в голове мозги, то читать можно всё. Понял?

– А там про Бога есть? – поинтересовался Сашка, открывая первую страницу.

– Если принять идеал за Бога, то да. Почитай, и узнаешь. Всё равно тут без дела сидишь. Только к вечеру верни в таком же состоянии.

Пёс ушёл, а Сашка подумал, что испортить эту книгу сильнее никак нельзя. Имя автора на обложке кто-то зачеркал чёрным карандашом, страницы казались совсем ветхими. Сашка вздохнул и стал читать. Это была странная и нелепая повесть о пятнадцатилетнем подростке, который родился в прифронтовом городе на глухой окраине и никогда не видел ничего, кроме крови и смерти. Правил городом царь, который хотел воевать. На первых страницах были так красочно описаны бомбёжки, от которых пытался спрятаться главный герой, что Сашку передёрнуло. Мальчик из книжки забыл своё имя, почти ничего не слышал и, наверное, умер бы, если бы на улице не познакомился со стариком. Старик рассказал ему, что далеко к югу, за Энском, есть город, где никто никогда не воюет, где нет голода, страха и болезней. Мальчик бежал туда из их военного города с этим стариком. Они долго шли через степь, без еды и воды, прячась от армий. Старик умер, а мальчик дошёл. Город этот был красив. Он описывался так, будто автор побывал во сне Сашки. В том сне, где он видел белые дома, ровный асфальт, зелёную сочную траву, голубое небо… Люди в городе жили в достатке и были счастливы. Никакой войны они не знали уже сотни лет. Мальчик тоже стал горожанином и выучился на архитектора, чтобы строить красивые белые дома.

Сашка читал книжку взахлёб. Его пугало и завораживало сходство воюющего города и города, где сейчас жил он. «От нас к югу находится Энск, – вспомнил он занятия по общей географии. – А что там дальше, знает только Контора. Нам это знать не нужно. Да, где-то ещё южнее степь переходит в пустыню, а потом должно быть море. Те, кто рос до войны, ещё хранят старые карты мира, хотя Глава приказал сжечь их как не отражающие действительность. Конечно, он прав, многие города за время войны были сметены с лица земли, кое-где поселения пустынников выросли в города. За полвека непрерывных боёв мир изменился, но море-то никуда не делось! Никуда не исчезли степь и пустыня».

Неужели где-то есть невоюющий город, нормальная мирная жизнь? А что такое мирная жизнь? Сашка не мог себе этого представить. Конечно, в центре не было боёв, но Сашка рос среди офицеров и сам готовился стать военным. Да и все знакомые пацаны только и мечтали попасть в гвардию. «А этот их книжный царь так похож на нашего Главу – тоже толстый и в очках». Сашка улёгся на мешки. Он пытался отогнать от себя другую мысль: как этот мальчик из повести похож на него самого. Или на Илью? Может, Илья не в Энск бежал? Зачем ему было бежать в Энск? Это тоже военный город. Какая разница, где воевать? Сашку даже пот пробил от неожиданной догадки. Илья что-то знал, он всегда был недоволен Корпусом и Главой. Может, он хотел бежать туда, гораздо южнее Энска? «Но почему он мне ничего не сказал? Мы ведь дружили! Я бы понял». Сашка повертелся на мешках. «Нет, ничего бы я не понял, начал бы отговаривать. Илья – сирота, а у меня была мама. Я бы никуда не пошёл, а если бы стали допрашивать – всё выдал бы. В Конторе умеют допрашивать…» Сашка то вставал, то опять ложился на мешки; от непонятных и неожиданных мыслей кружилась голова. Когда начало темнеть, пришёл Пёс.

– Ну что, не очень сложно?

– Пёс, а ты считаешь, есть такой город? Где совсем не стреляют?

– Не знаю, – Пёс вынул из Сашкиных рук книгу. – Литературное творчество – явление загадочное: или придуманное так опишут, что поверишь, или настоящее извратят… Что с них возьмёшь, с сочинителей…

Ночью дежурному на мешках спать было нельзя, и раньше Сашка крепился, как мог, но всё равно дремал под утро, а в эту ночь сон не приходил. Сашка смотрел в чёрное небо, и в голову лезли мысли про город без войны, про Катю, про Илью и Кешу… Под утро Сашка услышал снаружи осторожные шаги. Он поднял обрез и лёг за мешки. Было ясно: нормальные люди в такую пору не ходят.

– Дежуйный, не стьеяй! – услышал Сашка через мгновение и расслабился: так картавить мог только Эдик Кролик.

– Заходи смело, я стьеять не собияюсь, – усмехнулся Сашка.

– Дьязнишься, заяза! – догадался Кролик. – Тащусь в вашу дыю сьеди ночи, а он ещё пьикаивается.

– Не надо ночью по дыям таскаться!

– Ядно, я же по дею! Война начаясь, пьиятей! Дейжи! Ечь Гьявы, новенькая.

В руках у Сашки оказался листок с заголовком «Боевая газета». Кролик подсветил фонариком, и Сашка прочёл: «Жители нашего славного города! Беда уже на пороге. Военный режим Энска начал агрессивные действия против наших сил. Значительные стычки произошли недалеко от Южного форпоста. Наши доблестные силы адекватно ответили бандам из Энска и их наймитам-пустынникам. Настала пора начать активную контратакующую операцию, направленную на уничтожение враждебных нам банд агрессора. Весь народ как один выражает негодование, растёт наше единение. Армейские части приведены в полную боевую готовность. Наши победоносные бронетанковые силы при поддержке вертолётов начали наступление. Готовится выступить военизированная служба обороны „Штурм“. Сотни жителей записываются в добровольческие батальоны. Я верю, мы победим. Да здравствует победа!»

У Сашки похолодело в груди – вот оно и началось!

– У нас на юге потейи бойшие, наш майой сказай, чтобы все быи в степи, – продолжил Кролик. – Давай Войка буди: надо скоее, а то до сойнца не успеем!

Сашка схватил обрез и побежал на четвёртый этаж – будить Волка. Кролик всю дорогу шёл следом и ворчал, что никто на лестнице не убирается. Тем временем Сашка постучал в дверь. Её долго не открывали, прислушивались. Потом раздался испуганный голос Шакала:

– Кто там?

– Откьивай, свои, – громко сказал Кролик.

Дверь отворилась. На пороге, освещённый Кроликовым фонариком, стоял Шакал в штанах с начёсом и тёплом свитере.

– Все спят, – шепнул он.

– А мне без язницы! – заорал на него Кролик. – Буди Войка.

Шакал шмыгнул в комнату, а Сашка тем временем осмотрелся. Коридор почти ничем не отличался от их коридора, только в углу, в полутьме, стоял шкаф, в котором лежали книги, наверное, принадлежавшие Псу. Из комнаты, освещая себе путь керосиновой лампой, вышел Волк, а за ним – хнычущий Шакал.

– Я, блин, думал, Шакал офигел совсем, шарах его по башке, а оказывается, зазря, – улыбаясь, пояснил Волк.

– Ну что, готов кьёвь пьоивать?

– Да пошёл ты со своей кьёвью, – Волк широко зевнул. – Что, на войну поедем?

– Непьеменно, будет штуйм Южного фойпоста, – сообщил Кролик. – Нужны все, даже самые тоймознутые.

– На что намекаешь? – грозно спросил Волк.

– Ядно, забудь, коёче, чеез пять часов быть в фойме и пойной выкьядке на пьяцу дья выезда на место дисьокации. Хойошо взять жьятвы побойше, может затянуться. Поня´й?

– Поня´й, поня´й – иди и не воняй, – заржал Волк.

– Ну-ну, – неодобрительно сказал Кролик. – Пойду Войонцова пьедупьежу. Пока, не кашьяй.

Кролик пошёл с четвёртого этажа на пятый, а Сашка спустился на своё место. «Нас выводят из запаса, – думал он, ложась на холодные мешки. – Скоро бой. В сущности, это моя работа». «Штурмовик должен быть всегда готов к войне», – таковы были слова в «Кодексе штурмовика». «И ещё что-то про честь, храбрость», – думал Сашка. Странно, но он больше не смог вспомнить ни единого слова из кодекса. «Почему так? Наверное, я сильно болел. Говорят, иногда это влияет на память. Вот и повлияло».

Вскоре вышел Кролик, а за ним – Витька в форме. Командор присел рядом.

– Пока, пьиятейи! – на прощание крикнул посыльный майора.

– Слушай, Витька, почему ты стал командором? – спросил Сашка, когда Кролик скрылся за развалинами.

– Это не имеет никакого значения, – безмятежно глядя на звёздное небо, ответил Витька.

– Ты вообще воевать умеешь? – поинтересовался Сашка.

Витька покивал.

– Я умею также петь песни при жертвоприношениях, но не хочу больше петь их. Я знаю и волшебные заклинания, но не хочу больше произносить их. Я читал священные книги.

– Библию? – уточнил Сашка.

– Не только. Я потом дам тебе «Сиддхартху», и ты поймёшь меня.

– Я начал читать Библию, только мне она не понравилась, – сказал Сашка. – Не верю я ей. А ты веришь?

Витька не ответил. Уставился на звёзды. Сашка попробовал тоже на них смотреть, но ему вдруг захотелось спать. Он вышел на улицу, обтёр лицо снегом и, устроившись на мешках, снова задумался о Кате. Когда начало светать, из подъезда вышел Кеша. Позёвывая, сообщил:

– Сейчас уже будем уходить, заканчивай дежурство. Я твои шмотки собрал.

В квартире были жуткий беспорядок и толкотня. По большой комнате гордо расхаживал Хнык, прикрутивший к воротнику формы истёртый значок в виде пятиконечной звезды с малышом в центре.

– Крутой знак, – с ухмылкой пояснил Кеша. – Ему как нагрузку дали к полкило махорки. Цена пять грошей, а он свистит, будто это древняя медаль за отвагу. Фуфлогон.

Олег в штурмовой куртке и ватных штанах, дожёвывая бутерброд, объяснял Женьке, куда примерно их повезут. Только Сашка успел надеть форму, как зашёл Волк в сопровождении Шакала.

– Вперёд, братва. Поторопимся. Грузовики могут прийти раньше.

На площади, где когда-то патрон штурмовиков призывал их уничтожать хиппи, сейчас торчало несколько отрядов. Парни мрачно курили и сплёвывали. Оружие им уже выдали, поэтому на каждом висели автомат, граната, фляжка и несколько рожков с патронами. Некоторые, помоложе, пригибались к земле под тяжестью толстенных рюкзаков и тюков с палатками.

– Вовремя мы пришли, – сказал Кеша. – Сейчас стволы получим и поедем.

Отряду Волка палатки выдали двухместные, но с расчётом, что в каждую влезет ещё и третий. Кеша взялся нести палатку сам. Сашка тащил только одеяло, котелок, пяток банок с консервами и браунинг. Ещё летом он нёс бы эту поклажу сколько угодно, но теперь, после болезни, ему было тяжело, и он быстро взмок. Кроме палаток им выдали стандартное оружие и зимнюю форму: чёрные телогрейки с нашивками «Штурм» на рукавах, шапки-ушанки и даже рукавицы с брезентовым покрытием, которые пахли плесенью. Вскоре подкатили грузовики. Они были очень старые, скрипящие бортами, но с отличным пологом сверху. Сашка забрался в самый дальний угол, сел на скамью и, привалившись к холодному пологу, почти сразу заснул.

Проснулся он оттого, что его толкал в бок Кеша.

– Вставай, приехали. Тут перевалочный пункт будет, сейчас наверху поразмыслят, кого куда везти, а мы пока в палатках подрыхнем. Этим, кстати, войнушка может и закончиться. Правда, говорят, энские близко совсем. Подвижной корпус прорвался к нам в тыл, а теперь бежит обратно, но ничего, поди, всё обойдётся.

Возле грузовиков со штурмовиками стоял танковый корпус. Это были старые уже машины, среди которых – и танки, сделанные из упакованных в броню тракторов, и разведывательные броневики с лёгкими пулемётами.

– Привет, карлики! – приветствовали штурмовиков высунувшиеся из люков танкисты.

– Привет, пылесосы! – отвечали им штурмовики.

– Я тоже мог быть пылесосом, – гордо сказал Кеша. – Мы когда выезжали за город, то в танках катались, вон в тех, что из тракторов. В них летом пылищи – не продохнуть.

К лагерю штурмовиков тем временем подъехали джипы. Из одного вылез майор, худощавый мужчина с крючковатым носом, и несколько парней в новёхонькой униформе со значками отличия. Был среди них и Кролик. Он помахал отряду рукой.

– Тьфу, пейхоть майойова, – зло сплюнул Олег.

Бригада Шиза расположилась у небольшого оврага. Палатки разбили у самого края, где сквозь снег пробивалась жухлая трава. В палатку к Кеше с Сашкой третьим попросился Хнык.

– Не хочу я с Олегом, – пожаловался он. – Олег Витьку пустил, а тот на меня смотрит, я боюсь его. Вдруг он ночью меня задушит. У меня вон ноги болят. А он говорит, это к смерти.

Когда закончили устанавливать палатку, Кеша предложил Сашке с Хныком пойти к танкистам.

– Там свистнуть чего-нибудь можно, а потом своим загнать, – пояснил он.

До обеда было ещё время, поэтому Сашка согласился при условии, что воровать Кеша не будет. Кеша дал слово, и они пошли. Оказалось, что многие танкисты, особенно помоложе, Кешу прекрасно помнят. Он тотчас же настрелял сигарет и, довольный, беседовал о починке двигателей с долговязым парнем в таком же шлеме, как у него самого. «Сколько ходим, – ворчал долговязый, – воздухоочистители не меняли. Ты бы видел, какие они засорённые». Что Кеша ответил, Сашка уже не расслышал – рядом взревел мотор танка. Сашка ещё немного постоял и направился к своей палатке.

И тут услышал, как его окликают по имени и фамилии. Кричал какой-то знакомый и в то же время забытый голос. Сашка повернулся и увидел на броневике Вовку Бауэра и Макара Стеценко. Они показывали на него пальцами и смеялись. Нерешительно потоптавшись на месте, Сашка пошёл к бывшим друзьям по Корпусу.

– Я смотрю – опа, кто-то знакомый идёт в чёрной форме, – пояснял Вовка. – Говорю Макару, смотри, типа это наш Ерхов, а он мне не верит.

– Как ты здесь оказался? – спросил Макар.

– Война ведь, – сказал Сашка, смутившись. Ему совсем не нравилось, что его увидели в форме штурмовика.

– Так чё, из Корпуса всё-таки попёрли? А мы тебе завидовали, думали, повезло: получил по башке и в гвардии остался. – Вовка достал из кармана зажигалку и сигарету. – Мы сегодня в первый раз по-нормальному в степь попали, раньше броневики у стен обкатывали, а сегодня – на войну. Куришь?

Сашка отрицательно покачал головой, потом опять посмотрел на ребят:

– А Василь вроде с вами в бронечасти был.

– Был, да сплыл, – ответил Вовка. – Нервишки подкачали.

– Он пить стал, – пояснил Макар, – его и выгнали. Теперь никуда не устроится, разве что грузчиком. А тебе, Сашка, кроме штурмовой бригады ничего не предлагали?

– Нет.

– Зря ты, Сань, с этим Ветровым водился. Он всегда какой-то подозрительный был, – заметил Вовка.

«Илья – подозрительный, – грустно подумал Сашка. – Весёлый синеглазый Илья, лучший мой друг…»

– Ладно, ребята, я к своим пойду.

– Ну, давай, пешеход, не печалься, – сказал Вовка, а Макар вытянул вперёд руку на манер приветствия штурмовиков.

Не печалься… Кто им сказал, что ему плохо? Может, ему повезло больше, чем им. Ездят в этих пыльных жестянках, степь полируют…

Кеша уже наговорился со своими знакомыми. Точнее, знакомые устали от его болтовни и попрятались в танках.

– Пошли отсюда, Санёк. И куда этот Хнык, задрыга, подевался!

Хнык сидел за одним из броневичков и курил. Увидев Сашку с Кешей, спрятал самокрутку.

– Олегу не говорите. Он совсем озверел: увидит у меня махорку – и по морде! Самому-то можно!

– Он потом по полу не валяется, и лекарства ему не нужны, – проворчал Кеша. – Но мне-то пофигу, дыми. Ты же сдохнешь, не я.

Вернувшись, они распаковали рюкзаки, уселись у входа в палатку, и Кеша деловито открыл банку консервов.

– Говорят, в тушёнку крыс кладут, – сообщил он, с аппетитом уписывая жирное мясо. – А баранину сами жрут. Представляете, у моего папаши на ферме были овцы. Вот это класс! Я барашков сколько угодно есть готов, особенно с картошкой.

Тушёнка быстро закончилась, Кеша бросил банку на снег и полез в рюкзак за ломтём кукурузной лепёшки. Сашка, поглядев, как Кеша уплетает свой паёк, тоже вытащил лепёшку. Неподалёку показалась нелепая фигура Пса.

– Приколитесь, пацаны, – сказал он, усевшись и бесцеремонно отломив кусок Сашкиной лепёшки. – Наш Шакалина как-то проник на грузовик и приполз в палатку к Волку. Чуть ли не в трусах. Вот шибанутый! Моя б воля, я бы никогда сюда не полез. Но что поделаешь, олигофрения даёт о себе знать. Кеша, угости сигареткой, у тебя есть, я видел.

– Тридцать грошей, – ответил Кеша.

– Костян, дай хоть ты махры, – повернулся к Хныку Пёс. – Оставим в покое этого жадного субъекта.

Хнык насыпал из кисета немного махорки.

– Гумаги у меня нет, – сообщил он.

– Бумаги, мой недалёкий, это называется бумага, а впрочем… – Пёс вытащил из-за пазухи какую-то книжицу и выдрал листок. Разорвав его пополам, протянул часть Хныку.

Скрутив самокрутки, они долго пускали дым. Большую часть дыма относило в сторону Сашки, и он, бросив недоеденную лепёшку в вещмешок, поднялся и отошёл. Повсюду суетились штурмовики. Возле палаток развели костры, вырвав почти весь кустарник и сухую траву, проглядывающую сквозь тонкий слой снега. Вокруг одного из костров что-то праздновали, пели песни и смеялись.

– Мы тут недалеко расположились, – сообщил Пёс. – Там у нас кустарник погуще, не так продувает, а у вас тут голо, как на лысине. Я вообще степь не люблю. Глазу остановиться негде. Нет радующих взгляд развалин.

Из танковой части донёсся рёв. Пёс поднялся, отряхнул снег и усмехнулся, глядя вдаль.

– А броники, кажись, уезжают. Теперь мы тут оборону держать будем. Между прочим, известно, что штурмовики – самый дешёвый боевой материал. Вот трактора с пукалками, так называемая бронетехника, стоят денег, порядка пяти тысяч марок каждый. А мы каждый стоим тридцать марок премии и ни гроша компенсации родным и близким в случае преждевременной кончины.

– Преждевременной чего? – ошалело спросил Хнык.

– Короче, задёшево сдохнем! Лучше махорки отсыпь, я к своим пойду, да не жмоться. – Пёс, покуривая, ушёл.

– Чмошный Псина, – сказал Кеша, обиженный на «жадного субъекта», – да каждый трактор такой можно загнать за шесть тысяч как минимум. Когда я танк угонять собирался, у меня покупатель был. Он мне трёшку сразу обещал и ещё трёшку потом. Не люблю я Пса. Не давай ему, Хнык, больше махорки.

Сашка не понял: как можно не любить степь и любить развалины? «Странно, – думал он. – Но в одном Пёс прав: жизнь наша дешёвая. Майору проще сюда сто пацанов согнать, чем пару танков. Перевалочный пункт называется, ни окопов, ничего. Только в овраг и можно спрятаться». Сашка повернулся, оценивая глубину оврага, и заметил Волка с Шакалом. Шакал смотрелся очень жалко: без шапки, в перевязанных верёвочкой ботинках, в огромном ватнике, из которого смешно торчала тоненькая шея. Нечёсаные, выгоревшие добела волосы свисали сосульками. Он прятал посиневшие руки в рукава и никак не поспевал за Волком.

– Устроились? – спросил Волк у Кеши с Сашкой.

– Ничего, жить можно, – кивнул Кеша. – Долго нам тут загорать?

– Сколько скажут.

Шакал уселся около Хныка и самодельной деревянной ложкой полез в его банку с тушёнкой.

– Ну что, нервный, – Волк подмигнул Сашке, – давай, гаси чужих, как своих. Не слабó?

Сашка молча смотрел себе под ноги, но Волк, похоже, и не ждал от него ответа. Он рывком поднял Шакала, тряхнул за шиворот.

– Пошли! Врезать бы тебе как следует…

– Не надо, – попросил Шакал. – Я тоже воевать хочу. Против энских.

– Заметят они такую вшу… – пробурчал Волк, отходя. – Ну, удачи, парни!

– Удачи, – ответил Сашка.

Хнык с Кешей ещё поболтали и отправились по бригадам продавать набранные Кешей у танкистов сигареты. Сашка сел чистить автомат – оружие штурмовикам выдавали в жутком состоянии. «А Кеша точно разбогатеет, – думалось лениво. – Мастерскую откроет, женится, детишек нарожает. Если, конечно, нас сегодня-завтра тут не перебьют. А я, наверное, жениться не стану. Зачем? Ну, родится у меня сын, и что? Вырастет и будет, как я, мучиться, или грохнут его». Сашка поймал себя на том, что думает о семье, – никогда с ним такого не было. Потом мысли переключились на Катю. Стало интересно, где её отец. Ведь наверняка его часть уже выехала в степь. А может, он уже участвовал в ночном бою. А Катина мама сидит дома, на том самом диване, где Сашка спал несколько ночей, и читает книжку, а строк толком не видит, потому что ждёт мужа… Сашка знал, как это бывает. Помнил, как всегда волновалась за отца мама. А Катя? Она волнуется за своего отца? А может, она и за Сашку волнуется? Хотелось, чтобы это было так. Чтобы хоть кто-то думал о нём, ждал его.

Кеша с Хныком вернулись уже в сумерках. Кеша пересчитывал марки, Хнык жевал что-то.

– Зря Максим тут гнал, что Кеша жадный, – сказал он Сашке, – вон он мне семечек у ребят обменял. На сигарету – аж кулёк, если с кожурой жрать, надолго хватит.

– Щедрее Кеши зверя нет, – вздохнул Сашка. – Может, спать устроимся?

Ребята легли, завернулись в одеяла, закрыли полог палатки. На степь наваливалась холодная ночь.