Вардис
Взгляды исподтишка преследовали, заставляли чувствовать себя измазанным в грязи. Опасливые шепотки за спиной, запах чужого страха, щекочущий ноздри. Лорд-зверь, такое прозвище дали ему свои же вассалы. Совсем, совсем не так он должен чувствовать себя в собственном замке!
Зубец после смерти отца стал другим. Злоба и ненависть Иши отравили его, кровь Эрея и Далаи опоганила. Вардис почувствовал облегчение, покидая родные стены.
Окованным в металл драконом армия медленно выползала из ворот. За день-два до этого закрытая карета увезла на север вдову Элисьера Кантора, бледную, заплаканную, но не сломленную. Вслед матери пустыми глазами поглядел сын – Вардис распорядился насадить голову брата на пику и выставить над надвратной башней. Первое, что видели теперь стекающиеся в замок вассалы – искаженное предсмертной мукой лицо неудавшегося лорда.
Далаю пришлось оставить в Зубце. Вардис не прочь был взять сестру с собой, но трезво смотрел на жизнь, понимая: благородной леди не место на войне. Тем более что многие не поймут причины, по которым лорд Кантор потащил за собой девчонку. Так что Вардис просто поручил заботу о Далле новому кастеляну, Эссему Боге, слишком старому, чтобы держать в руках оружие, но достаточно умному, чтобы управлять людьми с оружием в руках.
–Леди следует беречь, как зеницу ока, – объяснил Вардис перед отъездом. – Холить, лелеять, но из замка выпускать в сопровождении стражи и не надолго. Раз в месяц посылайте отчет о состоянии дел в моих землях, и заодно о самочувствии сестры. Пусть леди знает – брат о ней заботится.
Боге понятливо кивал, и Вардис остался доволен. Этот будет выполнять поручения дотошно и скурпулезно.
Далая еще больше возненавидела его.
–Ты делаешь меня пленницей в своем доме! – кричала она, размазывая по щекам слезы. – Видят боги, я убью себя!
Но Вардис приказал забрать у сестры все острые предметы и приставил двух служанок – следить, как бы она и впрямь чего не натворила. Гибель Даллы не входила в его планы. Как, впрочем, и предоставление ей полной свободы.
Приведение в порядок родового гнезда после кратковременного засилья Эрея, сбор армий, назначение нового кастелянина – все это заняло около двух недель – гораздо больше, чем рассчитывал Вардис. Моэраль к тому времени должен был дойти до Каллье… Промедление раздражало и заставляло волноваться – ну, как северному королю не хватит людей, что должен привести его лорд-главнокомандующий?!
Вардис с каждым днем становился все более нервным. Бесило сидение на месте, в то время как идет война, испуганные взгляды людей, наслышанных о судьбе Эрея и теперь считавших лорда Кантора монстром. Покой приносило лишь пребывание на могиле отца.
Как и всех Канторов, Элисьера похоронили в родовой усыпальнице, спуск в которую был у самых стен небольшого храма. Со дня смерти лорда прошло не так уж много времени, и камнетесы не успели изготовить резное изображение, поэтому над телом усопшего возвышалась одна надгробная плита. Сам Элисьер находился под ней в тяжелом гробу из мореного дерева. Почему-то думать об этом Вардису было неприятно. На ум приходила разлагающаяся голова Эрея, несмотря на стоящий мороз, наполненная червями. Представить, что такое происходит с телом любимого отца…
В день выступления армии он нашел время и спустился в усыпальницу. Медленно прошел меж рядов предков. Вот прапрадед, Эрьяр Кантор, Огненный Лис, славно побузивший в свое время и оттяпавший у соседей, достославных Орпу, приличный кус земли. На время правления этого лорда негласным девизом Канторов стал: «Огнем и мечом». На взгляд Вардиса, гораздо более достойный девиз, чем привычный: «Ум – наше знамя». Отец и Эрей – оба были на редкость умны… и где они теперь? Нет, только сталь и пламя способны возвеличить род, только пламя и сталь способны низвергнуть.
Следующим в ряду стоит статуя Фроя Кантора, Осторожного Старца. Фрой был старшим сыном Эрьяра, зачатым тем в возрасте шестнадцати лет и ставшим причиной вынужденной женитьбы на опороченной Илиссе Сольер. Учитывая, что Эрьяр ушел к праотцам в возрасте восьмидесяти четырех лет, до самой смерти оставаясь весьма самостоятельным и деятельным лордом, оставить сыну другое прозвище он просто не мог. Уставший ждать смерти отца, усевшийся в кресло лорда-наместника в шестьдесят восемь, Фрой не ставил перед собой высоких планок, стараясь лишь удержать награбленое… то есть, потом и кровью отнятое, в закромах рода. Фрой вел осторожную политику, ловко лавируя меж Орпу, несколько обнаглевшими после смерти Эрьяра, троном, деликатно намекавшим, что уж часть-то отвоеванного следовало вернуть, и Холдстейнами, неблагосклонно взиравшими на распри потенциальных союзников. В итоге, все результаты, которых добился лорд, были тут же угроблены после его смерти Бронном Кантором – младшим братом и последним из оставшихся в живых сыновей непоседливого Эрьяра.
Бронн был на сорок лет младше Фроя и годился в ровесники его сыновьям, став единственным наследником кресла лорда-наместника после их гибели в войне с Вольными Княжествами (увы, далеко не первой и не последней). Женившись на Кинии Орпу, Бронн замирился с соседями, вернув две трети захваченной предком земли и положив конец вражде, длившейся без малого век. По крайней мере, так было озвучено официально. На деле же, между Канторами и Орпу так и не родилось большой любви.
Вардис никогда не ценил заслуг прадеда, про себя считая его болваном и глупцом. Он сам скорее взялся бы за меч, чем отдал землю, политую кровью собственного отца…
Предпоследним в ряду стоял каменный Варик Кантор, дедушка, которого Вардис не видел, но которого хорошо знал по рассказам Элисьера. Варик Смелый, чемпион многих турниров, любимец короля и женщин. Свою жену, Элию Бриенн, он привез из Сильвхолла, где после очередного турнира, объявив ее королевой любви и красоты, просил ее руки у самого короля, Гидиора Первого, отца Таера и деда Линеля. Молодой король не стал отказывать, и брак свершился, несмотря на недовольство лорда Бриенна. Он этого брака родилось двое сыновей: Элисьер, ставший отцом Вардиса, и Зивьен, породнившийся со старшей дочерью тогдашнего лорда Кэшора и уехавший в ее небольшое поместье на юг. Рожая третьего ребенка – дочь, Элия умерла. После смерти жены Варик пустился во все тяжкие, и добился воссоединения с любимой, свернув шею на охоте. Элисьеру тогда было пятнадцать.
Направо и налево от статуи Варика вели другие коридоры. В правом лежали прапрапрадеды Вардиса, их деды и отцы. В эту часть усыпальницы Вардис редко заходил – древние статуи лордов не пощадило время, искрошив лики, вездесущая сырость заставила плесень поселиться в складках плащей статуй, некоторые могильные плиты потрескались и осели, образовав провалы, ведущие в пустоту могил к истлевшим костям. Липкий страх охватывал всякого, кто заходил в это царство тьмы и смерти.
В левом коридоре лежали Канторы, которым не посчастливилось стать лордами. Оба сына Фроя Кантора, братья Эрьяра, брат Варика, погибший в младенчестве. Пустые гробницы оставили для Зивьена и его сыновей, если решат вернуться на север. Одну точно займет Эрей – сегодня Вардис все же велит привести тело брата в порядок и похоронить как положено. Пусть, он изменник, но не простолюдин какой-то… Не след Кантору лежать непогребенным.
Женщин в этой усыпальнице не хоронили, местом их упокоения был холм за пределами замка. За все время правления Канторов правило было нарушено лишь раз – прямо за статуей Варика в небольшой нише покоился прах Элии Кантор, урожденной Бриенн. Дедушка не желал расставаться женой даже после смерти.
В подземелье было холодно – лица статуй покрывал иней. У каменных лордов, стоявших у входа, где влажность была выше, бороды обросли сосульками.
–Привет, папа! – сказал Вардис, и облачко пара вырвалось изо рта.
Могильная плита ответила молчанием, и на несколько мгновений сердце молодого лорда кольнуло сожаление. Он не видел, как опускалась эта плита, не видел укрытое ею родное лицо. Он не был рядом, когда дыхание в последний раз подняло эту грудь. Его отец умирал, а он был далеко.
А эта мерзавка Иша отказала ему в прощании!
И все равно, Элисьер не понял бы, не одобрил бы то, как Вардис с ней поступил. Он слишком любил свою жену, его отец.
А Эрей… А Далая…
Казалось, могильная плита взирает с осуждением.
Вардис выругался сквозь зубы, резко развернулся и пошел прочь.
В усыпальницу предков он вернулся лишь спустя несколько лет.
Он ненавидел людей.
По отдельности все они ничего, но вот вместе… Раздражающая, безмозглая масса.
И, похоже, большинство самых раздражающих и безмозглых в эти непростые недели собралось под кровом Орпу.
Вардис приехал в родовой замок лорда всего четыре дня назад, но так устал от фамильного гнезда соседа, словно жил в нем веками. Утомлял сам благородный лорд, разрывающийся между страхом к Вардису и ненавистью к нему же, коренящейся в предыдущих поколениях Орпу. Для лорда стало великим унижением появление у стен его замка заклятого… ну, не совсем врага, но вовсе и не друга, во главе насчитывающей тысячи армии, с недвусмысленным требованием: либо выступить в начинавшейся войне на стороне Холдстейна, либо готовиться сложить голову.
Положительным моментом в общении с Орпу стало лишь одно – несмотря на заносчивость, сосед умел учиться на чужих ошибках и повторять судьбу мятежного Эрея не стал.
Теперь Вардис шатался по чужому замку, ожидая сбора войск, томясь скукой и раздражаясь от чужой тупости.
Вот сейчас, например, едва не обдав его грязью, мимо проскакало пять или шесть всадников. Светлые плащи- маскировка на фоне снега, короткие охотничьи луки через плечо. «Идиоты» – презрительно подумал Вардис и сплюнул. Чем больше народу собиралось в замке Орпу, тем дальше звери уходили в чащу. На успешную охоту мог понадобиться не один день, уж никак не несколько часов – а, судя по виду, ровно столько собирался потратить покидавший замок отряд.
Впрочем, эта толпа придурков, быть может, просто решила найти благовидный предлог для прогулки…
Что ж, их можно понять. День стоял на удивление ясный, солнечный, легкий морозец только повышал настроение. Зима, самая настоящая северная красавица-зима.
Приняв решение, Вардис развернулся и направился к конюшне.
В просторном приятно пахнущем свежим сеном помещении было тепло – резкий контраст с температурой на улице. Мохнатые, обросшие к зиме шерстью лошади фыркали и тянули из денников длинные морды – ожидали угощения. Из ближайшего стойла вышел конюх – молодой парень с вилами наперевес.
–Чего желает милорд?
–Где мой конь, Вихрь?
–Я вывел в поля – лошадей много, душно в конюшне, коню для груди прохлада полезней. Привести?
–Давно увел – то? – лениво спросил Вардис, поглаживая по морде так и льнущую к нему гнедую кобылу. Красавица…
–Да с час уже.
–Пусть гуляет. Я вот эту возьму.
Кобыла, словно поняв, что речь идет о ней, согласно фыркнула. Но конюх, к удивлению Вардиса, осмелился возражать.
–Не стоило бы, мой лорд… Кобыла молодая, горячая, на ней только сын милорда ездит, а он на нее с неделю не садился. Застоялась она.
В другое время Кантор бы прислушался. Любой, имеющий дело с лошадьми знает: четвероногие твари способны на неприятные сюрпризы. Но в этот день Вардис был слишком раздражен. Чересчур раздражен – даже для мудрых советов. В словах конюха он услышал лишь упрек и сомнение.
–Я, по-твоему, с лошадью не справлюсь? – Кантор медленно выгнул бровь дугой, и конюх смешался, не в силах вынести тяжелый взгляд лорда. – Седлай давай.
Спустя десять минут оседланная гнедая стояла во дворе. Вардис остановился возле кобылы, с удовлетворением оглядывая длинную шею, стройные ноги, струящуюся гриву. Не лошадь – сказка. Он не торопясь вставил ногу в стремя, взялся за луку седла и спустя мгновение оказался верхом.
Стремена оказались коротковаты. Вардис подтянул по ноге правый ремень, потом повернулся к левому. Попробовал вытащить ногу из стремени и нахмурился – сапог плотно засел в нем, и пришлось приложить руки, чтобы освободить застрявшую ногу.
–Для кого это делалось? Для девчонки?
–Не могу знать, милорд, – конюх побледнел, напуганный сквозящей в голосе лорда злостью. – Я могу поменять…
–Не путайся под ногами, – Вардис уперся в стремена носками сапог и дал лошади шенкелей. Будет он торчать у конюшни как дурак… как же… он с четырех лет ездит верхом, неужели не разберется со сделанными для идиотов стременами?
Лошадь, похоже, и впрямь застоялась. Пока Вардис выезжал из ворот, пока проезжал мимо многочисленных крестьянских домиков, ютившихся под стенами замка Орпу, кобыла шла торопливым шагом, но едва лишь перед ней открылся простор поля с голубоватой дымкой леса за ним, без понуканий перешла на рысь.
Вардис ослабил поводья и откинулся в седле, задумавшись о своем.
Моэраль по всем расчетам должен подойти к Каллье. Хватит у Ансельма ума сдаться без боя? Вряд ли. Предатель должен понимать, что ни Моэраль, ни Ластар не простят захвата в плен обеих леди Артейн. Так или иначе, благородному лорду суждено потерять голову, и срок этот утраты зависит лишь от толщины стен замка.
И от верности союзников.
Впрочем, даже если Линель и имеет намерение помочь подданному, учитывая отдаленность королевской власти от этого берега Муора, он вряд ли успеет что-либо предпринять.
Как там Далая?
Вардис не сомневался – сестра ненавидит его со всей доступной яростью. Это печально, между ними никогда не было искренней любви, но и столь ослепляющей ненависти тоже. Ненавидеть его было привилегией Иши. Злобной суки, отправленной далеко на север.
–Надеюсь, по дороге тебя сожрут волки, – вслух пожелал Вардис названной матери.
Погруженный в неприятные мысли, мужчина не заметил, как выехал в лес. Кобыла широкой рысцой бежала по утоптанной дороге, вполне достаточной для проезда четырех-пяти человек в ряд. С начала прогулки прошло уже не меньше часа.
–Ну что, красавица, – поинтересовался Вардис у кобылы. – Давай поворачивать домой?
И потянул за правый повод, намереваясь развернуть лошадь. Но животное строптиво дернуло головой, поводья проскользнули в руке, причинив ощутимую боль в ладони даже через перчатку.
–О, а мы, оказывается, с гонором! – удивился Вардис. – А что ты скажешь на это?
Он повторил свою попытку, с силой надавив пяткой на бок лошади. Та начала разворот, но едва лишь приняв верное направление, рванула влево и, срываясь с места в галоп, ринулась глубже в лес.
Вардис взбесился. Он, не терпевший неповиновения от людей, не переносил и своеволия животных. Откинувшись назад, он рванул поводья, стремясь остановить несущуюся лошадь, готовясь, что при резкой остановке его бросит ей на шею… Не тут-то было! Кобыла, казалось, даже не чувствовала его усилий.
–У тебя что, рот каменный? – потрясенно пробормотал Вардис, и вновь попытался развернуть лошадь в сторону замка. Если уж галопировать, то в правильном направлении.
Но вместо этого лошадь просто свернула с утоптанной дороги и помчалась в лес.
Первое время внимание Вардиса было посвящено тому, чтобы не сверзиться. Ветви проносящихся деревьев хлестали по лицу, норовя попасть по глазам. Снег, падавший с них, залепил с ног до головы, попал под одежду. Потом этот кошмар кончился. Вардис огляделся.
Кобыла бежала по полю, но даже на первый взгляд было очевидно – на этом поле замка Орпу нет и в помине. Куда ни кинь взор, вокруг расстилалась нетронутая снежная целина. Лошадь неслась по ней, порой проваливаясь по бабки. Даже странно, с начала зимы прошло немало времени, а снега в этих краях выпало немного.
Но у Вардиса не было ни времени, ни желания любоваться природой. Все его существо готово было взорваться от гнева. Его воля, его желания, желания человека, неизмеримо выше стоящего над жалкой четвероногой скотиной, игнорировались! Он вновь и вновь с силой тянул повод, откидываясь назад, но лошадь не останавливалась. Более того – едва почуяв намерения всадника, делала резкий рывок головой, вырывая повод из рук Вардиса. Если он пытался ее развернуть, она начинала носиться кругами.
Руки стали болеть. От холодного ветра, бьющего в лицо, слезились глаза, кожа на лице, казалось, обратилась в потрескавшуюся корку.
–Ты что, вообще ничего не чувствуешь? – изумленно шептал он, снова и снова натягивая поводья, снова и снова пытаясь подчинить животное.
А потом он ощутил отчаянье, ни с чем не сравнимое отчаянье человека, сидящего на неуправляемом коне. Вардис понял – ему не побороть ее, его воля тверда, но одной волей не преодолеть физической силы лошади.
Покинутый десятки минут назад лес едва видимой полоской выступал вдалеке.
И Вардис решил – будь что будет. Пусть самовлюбленная скотина и дальше несется незнамо куда, с него хватит. Готовясь спрыгнуть, выбирая место помягче, он привычным движением скинул стремена… попытался скинуть. Сапоги, слишком широкие для узеньких металлических дуг, напрочь засели в них.
Вардис плотно прижался к шее лошади и попытался освободить ноги с помощью рук. Куда там! Сильные толчки задних ног кобылы почти выбрасывали из седла, любой накло грозило падением. А падение с застрявшими в стременах ногами влечет перелом. И если лошадь при этом не остановится…
Вардис содрогнулся – перед ним, как живая, встала картина несущейся гнедой и бессильное тело, волочащееся следом, с изломанной ногой в стремени, его голова, и камень на пути, готовый расколоть ее, бьющуюся о землю, как перезрелый фрукт… Забыв обо всем, мужчина прижался к кобыле, крепко обхватив ее шею руками, и отдался на волю богов.
Лошадь бежала долго. Несколько раз в Вардисе вспыхивал гнев, поднимала голову больно задетая чужим своеволием гордость, и он вновь и вновь предпринимал попытки остановить лошадь, понимая – если она повинуется ему, подчинится и в остальном. Тщетно. На ее шее, морде, крутых боках появилась пена, пышными хлопьями падающая в снег. Вдали снова показался лес.
Когда горе-наездник оказался под сенью раскидистых северных сосен, лошадь пала.
Вардис вовремя успел поджать ноги, и рухнувшая туша их не придавила. Освободившись, наконец, человек поднялся и с ненавистью посмотрел на бьющееся животное, думая, насколько же тупа эта жалкая скотина. Он никогда не понимал, как кони могут бежать, нестись стрелой навстречу смерти, и все ради чего – ради одного лишь чувства свободы? Он знал, как знает любой владелец лошади, что лошадь не чувствует усталости, что близость гибели от перенапряжения понимает слишком поздно, когда просто подламываются ноги. Он знал, но никак не мог понять. Это не укладывалось в голове.
–Жалкая, тупая скотина, – пробормотал он и с размаху пнул бешено вздымающийся бок, выливая ненависть, злобу человека, вынужденного довериться животному и горько об этом пожалевшего.
Лошадь взглянула налитым кровью глазом. Ее агония была страшной. Изящные подкованные копыта бессмысленно месили снег. Тут не о чем было жалеть, милосерднее было ее добить.
Вардис похлопал по карманам, скользнул руками по поясу и нащупал нож в ножнах. Какой же он идиот! Ему следовало вспомнить про нож раньше, тогда он мог бы перерезать ремни стремян …или убить эту скотину! Тогда он оказался бы несравнимо ближе к замку Орпу!
Холодно блеснувший клинок слева направо полоснул кобылу по горлу, на белый снег алым фонтаном хлынула кровь. Вардис отошел в сторону. По крайней мере, с одной проблемой он покончил.
Второй проблемой стало возвращение назад.
Вдаль, по девственной пелене снега, в необозримое пространство поля уходили четкие следы копыт. Если не начнется снегопад, он без проблем вернется по ним, беда только в расстоянии. Как далеко гнедая смогла унести его? Он не знал, но надеялся, что хватит дня покрыть путь, проделанный за несколько часов.
Другое дело, что дня не было.
Когда он покинул замок Орпу, солнце стояло высоко. Оно и сейчас было не низко, но ночи зимой на севере наступают быстро, и Вардис понимал – света осталось на час-полтора. А мысль ночевать посреди пустого поля пугала.
Вардис вырезал из бока лошади приличный кус конины и направился прочь. В трех сотнях шагов впереди сосны стояли чуть гуще. Вардис разглядел множество обломанных веток, подходящих для шалаша. Нижние ветки двух, не самых толстых деревьев, начинались на высоте человеческого роста. При желании – или опасности – по ним можно подняться наверх.
В кармане нашлись кремень и трут, и спустя некоторое время у подножия самой толстой сосны заплясал костерок. Вардис порезал мясо на тонкие полоски и подвесил коптиться над костром. Из множества сухих веток возникло тесное подобие шалаша. На все дела едва-едва хватило остававшихся полутора часов. На землю опустилась ночь.
Проснулся Вардис внезапно. Он даже не осознал, что его разбудило, но после прислушался и понял – невдалеке идет какая-то возня.
Костер погас, но света луны хватило, чтобы, осторожно выглянув из шалаша, рассмотреть нежданных гостей. У трупа лошади сновали волки, хорошо различимые на белом снегу.
Их было пять или семь, но внутренним чутьем Вардис понял – это не все. Зимы на севере суровые, и хищное зверье предпочитает собираться в стаи по десять-пятнадцать особей, чтобы было легче прокормиться. А такая роскошная находка как труп лошади может привлечь и не одну стаю.
Так и получилось.
Вардис видел, как из-за деревьев вышла вторая стая. Пирующие волки как один подняли морды и зарычали. Пришельцы отступили. Они проигрывали в численности, но были голодны.
Наглость и самоуверенность сбившихся в кучу голодных хищников возрастает в разы.
Ладонь сама скользнула к ножу, и в это время волк из второй стаи потянул носом. Вардис едва не застонал – ложась спать, он выбрал подветренную сторону, но за прошедшее время ветер изменился. Теперь его потоки доносили до волков аромат жареной конины. И человека.
Вардис, более не таясь, вскочил на ноги. Сосновые ветки посыпались в разные стороны.
И в этот момент огромная лобастая голова хищника повернулась к нему.
Вардис сразу понял – это вожак. Только у вожака может быть такой тяжелый изучающий взгляд, в котором сквозит животное понимание сущности человека. Он не боялся никого и нечего. И если бы человек остался мирно спать в своей норке, стая бы его не тронула. Они могли получить конину, так зачем им худосочное тельце, к тому же обладающее острыми, так глубоко жалящими зубами. Вожак прилично пожил на свете, знал страшную силу холодного железа. И у вылезшего из норки существа он видел острый ядовитый зуб. Волк ненавидел железо. И существ, использующих такие острые зубы, он тоже ненавидел.
К тому же пахнущий железом незнакомец вышел навстречу, готовясь заявить права на часть добычи.
Волк прыгнул вперед.
Вардис не стал ждать. Тренированое тело само взмыло вверх, ладонь схватилась за шероховатую ветку. Раздался сухой треск, и ошеломленный Вардис обнаружил себя сидящим на земле. Надежная с виду ветка торчала из кулака.
Волк приближался. Вардис, пытаясь не паниковать, устремил взор в хитросплетение ветвей над головой. Давай же, давай! Еще одного шанса не будет!
Вот она! Толстое черноватое ответвление отходило в сторону от ствола второй сосны. Волк был близко. Поворачиваться к нему спиной или незащищенным боком не хотелось.
Вардис, торопливо пятясь, сделал несколько шагов назад, ближе к стволу сосны, готовясь зацепиться за намеченную ветку. Не успел. Волк прыгнул, взвившись в воздух, как показалось Вардису, метра на два.
Человек заслонился левой рукой, правой замахнувшись ножом, и в этот самый миг тяжелая, воняющая псиной масса ударила, откидывая назад. Клыки сомкнулись на руке, пропарывая одежду, впиваясь в тело. Но человек, сумев сохранить хладнокровие, ударил в ответ.
Клинок вошел зверю под горло, и Вардис почувствовал, как из разверзшейся раны хлынула кровь. Не задумываясь, он рывком извлек нож и ударил второй раз, теперь в глаз. А потом, не глядя по сторонам, выдернул левую руку из ослабленной пасти и подпрыгнул вверх.
Острая боль пронзила предплечье, когда он зацепился за нависающую ветку и подтянулся. Здоровая рука едва не выронила нож. Вовремя подогнув ноги, человек услышал под собой оскорбленный вой – мстящий за вожака зверь прыгнул на жертву и промахнулся. Вардис лез и лез, все выше и выше, пока хватало сил. Лишь оказавшись в центре хвойной кроны, посмотрел вниз.
Стая сидела вокруг трупа вожака, подняв вверх остроносые морды.
Впереди у лорда Кантора была долгая ночь.
Волки просидели под деревом до утра. Раненый, усталый Вардис боялся задремать, понимая, сколь велика вероятность падения с дерева. От недвижного сидения на месте он замерз, прокушенной рукой было больно двигать.
Волки терпеливо ждали. Тонкая алая полоска зари, появившаяся на горизонте и вселившая решимость в их врага, не произвела на них впечатления. Они не ушли из-под дерева, даже когда рассвело.
К этому времени Вардис окончательно продрог. Желудок бурчал от голода, но копченая конина осталась в шалаше. По нужде он сходил прямо с дерева, мстительно целясь в сидевших внизу волков. Те не поняли оскорбления. И Вардис почти упал духом.
Это его названную мамашу должны сожрать волки, а не его!
Наступил день. Самый длинный день в его жизни.
День закончился.
Волки никуда не ушли.
Ищут ли его? Интересует ли хоть кого-то, что он пропал?
Этими вопросами Вардису предстояло задаваться всю ночь.
Он не верил, что лорд Орпу сильно скучает, но надеялся на кого-нибудь из своих вассалов. Толстяк Оулли, хитрец Дьенуолд, юный Ренлиф… он же пощадил их, не казнил, как предателей. И после смерти Эрея у них нет иного лорда, кроме него. Кроме того, все знают, как Моэраль ценит Вардиса. Неужели кто-то осмелится вызвать гнев короля?
Но если они надеются, что Холдстейн удовлетворится известиями о несчастном случае?
Вардис с трудом удерживался от паники. Его воля, несгибаемая воля, только она одна могла стать спасением.
Не поддаваться. Главное – не поддаваться. Не поддаваться волкам, морозу, сну. Боли, острой иглой впивающейся в плоть, в то самое место, куда день назад вонзились волчьи клыки.
Опасаясь заразы, Вардис обнажил укушенное место и, скрежеща зубами, принялся выдавливать из подсохшей раны кровь. Кровь шла чистая, хоть место укуса и было воспалено. Но на ум все равно шли истории об охотниках, вот так потерявших руку.
О том, что он может потерять жизнь, Вардис старался не думать.
На рассвете среди волков началась грызня. Тело вожака покрылось пленкой инея и не могло служить символом сплоченности стаи, стая нуждалась в вожаке.
Вардис с безразличием смотрел, как серые огрызались друг на друга, как то и дело вспыхивала потасовка. Мысли путались, ему было плевать на волков, лишь одно интересовало – дерево, холодное шершавое дерево, с которого никак нельзя упасть.
Только бы не упасть, только бы не упасть…
Почему ему так плохо, ведь прошло всего два дня?
Он очнулся в пустой серой тишине. Начинался вечер. Волки ушли, оставив после себя тело старого вожака и начисто обглоданный костяк лошади.
Он все –таки уснул. Уснул, но не упал!
С этой мыслью Вардис сидел на дереве еще долго. Потом другое, более важное знание, заполнило все его существо. Он свободен! Чужая воля больше не довлеет над ним, и он свободен, свободен спуститься с дерева!
Медленно двигая замерзшими конечностями, Вардис начал слезать.
Оказавшись у самой земли он огляделся, вдруг хитрые звери отошли недалеко, надеясь на глупость жертвы. Но нет – волки ушли окончательно.
Спустившись, он первым делом подошел к шалашу. Ветки были раскиданы, заготовленная конина сожрана. Назло ему, человеку, сожрана!
Но ему было плевать. От руки, которой он боялся шевелить последние несколько часов до забытья, накатывали волны мучительной боли. Боль, только она одна осталась верна ему.
Помутневшим взглядом Вардис нашел лошадиные следы, причудливой цепочкой уводящие вдаль, и пошел по ним. Ему казалось глупым идти в обратном направлении, ведь лошадь же бежала в другую сторону, но он помнил, что несколько дней назад зачем-то решил, что надо идти именно так. И шел, бездумно переставляя ноги, волочась вперед, повесив голову. Если бы стая волков вышла из леса и пошла за ним, он бы не обернулся.
А света становилось все меньше и меньше…
