Глава семнадцатая. Цена жизни

Слева появилась желтая туша бронепоезда, медленно двигаясь навстречу. Будто огромная змея, он вполз на переезд, перекрыв путь вблизи пивоваренного завода и отрезав от беглецов. Водитель резко нажал на тормоз, вывернув руль вправо, и включил задний ход. «Кобра» попятилась назад, но вдруг дернулась и замерла.

Тысячей осколков разлетелось стекло лобовой амбразуры, и голова водителя лопнула кровавыми ошметками. Тело пулеметчика, вывалившись из верхнего люка, рухнуло в отсек, и сразу запахло кровью, наполняя внутреннее пространство бронетранспортера кисловатым ароматом оксида железа, противно сводившим скулы. Через открытые бойницы доносилась стрельба пулеметов и чего-то еще непонятного, но невероятно скорострельного.

Иргаш не успел дотянуться до фляги с водой, резко упав влево, на блок трансмиссии. Оттолкнул заваливающееся на него безголовое тело Адыла и поскользнулся на залитом кровью полу. Гребаные конструкторы! Не могли сделать кресло откатывающимся назад, мучайся теперь. И насчет бронестойкости обманули. Судя по отверстиям в корпусе, вскрытом, словно консервная банка, брони тут и не было. Из чего они там палят, суки?

Извозившись в крови пулеметчика, Иргаш отпихнул труп к стене и прополз к задней двери. Осторожно приоткрыв, выглянул, осматривая застывшую технику. Обездвиженные «Уралы» замерли на обочине дороги рядом с «Коброй». Из-под продырявленных капотов валил черный дым. «Хамви» чуть дальше, лобовуха отсутствовала, как и стекло в амбразурах его бронетранспортера. Вторая «Кобра» и еще пара грузовиков отсюда не видны. Мотоциклы с вывернутыми колесами и лежащие рядом тела. Живых не заметил. Или попрятались, или убиты, «молотилка» у Каганата оказалась убойной.

Он вернулся к своему месту и потянулся к рации. Была надежда, что уцелела, так как находилась намного ниже лобовых амбразур, и по сути ее защищал заглохший двигатель. Иргаш не знал, где тут находился аккумулятор, но что у рации имеется свой источник питания, был осведомлен. Дотянувшись до манипулятора, щелкнул тангентой.

– Регуляторы! Доложить обстановку! – Но в эфире стоял «белый шум», что вполне имело объяснение. Если по кабинам остального автотранспорта прошелся подобный огневой смерч, то некому там отвечать сейчас. Все в крови, как и тут.

Стрельба снаружи стихла. Судя по тонким лучикам солнца, проникавшим в отверстия от пуль и пронзающим дым, клубившийся в отсеке, корпус «Кобры» стал похож на решето. Штатная защита у турецкой машины от калибра «семь шестьдесят два». «Утесовская двенашка» и «четырка Владимирова» наделать таких дырок не могли, следовательно, тут било что-то помощней. Иргаш потянулся к корпусу и сунул в отверстие палец. Тот со свистом, как говорится, оказался снаружи. Н-да… не меньше «двадцатки» или чего крупнее. Вот суки, думаете, переиграли? А вот хрен вам!

– Танкист, прием, – проговорил тихо Иргаш в микрофон, – Танкиииист.

В горле пересохло. Он поискал флягу и нашел ее завалившейся между корпусом трансмиссии и креслом водителя. Отхлебнув теплой воды, снова нажал тангенту.

– Танкист, прием.

В динамике сквозь шум послышался далекий знакомый голос.

– Слышу тебя, Иргаш! Приближаемся к Шамалгану, скоро догоним.

– Танкист. За Шамалганом нас встретил бронепоезд. Половина нашей техники в хлам. Как пройдешь станцию, подойди поближе и сразу долби по их коробке. Жалеть не надо. Хрен на него, обойдемся.

– О! Понял тебя, Иргаш! Сделаем!

Иргаш приподнялся с пола и осторожно выглянул в амбразуру. Между бронепоездом и местом бойни метров сто, откуда в их сторону начали медленно двигаться черные фигуры. Спецназ Каганата. Ну-ну. Думают, спрятали поезд, и избавившись сейчас от него, спокойно отвезут все добытое добро в Шымкент? Бараны! Ну ничего, сейчас поиграем. Как в том анекдоте. «Медленно спустимся с горы и перетопчем все стадо». Только вот Танкиста дождемся. С ним и перетопчем.

Иргаш презрительно усмехнулся и окинул отсек взглядом. Где-то тут должен быть автомат. Нашел. Пригнувшись, чтобы его движений не заметили снаружи, добрался до оружия и тихонько передернул затвор. Снова послышалась стрельба, но уже автоматная. Где-то ответили. По звуку длинной очереди узнал своих, несколько человек у него предпочитали автомат Никонова. Уже хорошо, значит, кроме него кто-то еще остался жив и сдаваться не собирался.

Занимал еще один вопрос. Куда девался младший брат. Где-то за Копой мимо пронесся советский кабриолет, которому там делать было нечего. Не для погонь он его держал, для души. Но кипишной братишка, узрев в гарнизоне переполох, помчался следом за снявшимся с места транспортом, промелькнул, как метеор, и скрылся в облаке пыли. И что-то его больше не видно. Шизоид, блин. Если хоть царапину оставит на лимузине, получит по башке. Знал же, что не для войны эта машина. Но Ахмед сначала делает, потом думает. За что и получает по ногам выстрелы из автомата.

Сквозь редкие очереди послышался приглушенный лязг. Иргаш перебрался к задней двери, приоткрыл ее и прислушался. Нет, не показалось. Звенящий шум траков и катков медленно приближался. Изумительная мелодика. Одухотворяющая танковая рапсодия в стиле степной блюз.

Снаружи раздался вопль.

– Тааанкиии!!!!

Сначала послышался свист летящего снаряда, а раскатистый звук выстрела донесся позже. Иргаш резко повернул голову, всматриваясь через весь отсек в лобовые амбразуры. По туше бронепоезда прошла крупная дрожь, когда одну из башен с КПВТ вместе с кусками брони вырвало из тела принайтованного к платформе бронетранспортера, подбросив ее высоко в воздух. Следом послышался второй взрыв, но место повреждения он не увидел.

С силой оттолкнув от себя дверь, заметил приближающиеся «коробочки» и довольно улыбнулся. Молодец Танкист, хорошо работает. Не забыл военную науку. Окутанные дымом, медленно двигались «семьдесят вторые», и снова раздался знакомый свист летящих снарядов, закончившийся сдвоенным взрывом прямого попадания. Иргаш с довольной улыбкой махнул рукой, завершив жест громким щелчком пальцев.

– А как вам двойное проникновение?

За ближайшим грузовиком заметил движение. Кто-то из его регуляторов выкатился из-за колеса, стрельнул короткой очередью и откатился обратно. Тотчас послышалась активная стрельба с другой стороны, а с бронепоезда раздался истеричный визг скорострельной турели. Прошитый градом пуль автомобиль закачался, ткнувшись дисками колес в землю, а разрываемая в клочья резина слезала с них, словно гнилая кожа. Послышался раскат выстрела, и после громкого взрыва визг прекратился. Танки приблизились, выстрелы стали чаще и канонада усилилась.

Иргаш выпрыгнул из «Кобры» и присел на колено. Выглянул из-за бронетранспортера в сторону бронепоезда, подняв автомат. Вовремя, чтобы увидеть, как очередное попадание срывает с рельс тяжелую платформу и, приподняв в воздухе, сбрасывает ее. Объятый огнем стоящий рядом тепловоз потащило следом. Окинув быстрым взглядом окутанное дымом поле боя, бросился к грузовику.

Поднял своих регуляторов, тех, кто успел в самом начале боя покинуть расстрелянную технику и залечь в траве. Нечего разлеживаться, когда победа близка и сама просит насладиться ее плодами.

– Бол тез, джигиттер! Алга!

Из раненных бойцов Каганата информацию добывал сам.

– Кто главный?

Молчание.

– Где поезд?

Молчание.

Выстрел в голову.

Интересовали два вопроса. Два коротких вопроса. Услышав ответ, оставил бы в живых. Но чужие люди почему-то молчали.

– Кто главный?

Молчание. В глазах только ненависть.

– Где поезд?

Молчание.

Выстрел в голову.

– Кто главный?

– Генерал Ашимов!

– Где он?

– В Караганде! И поезд там, и ты, сука, туда иди!..

Не смешная шутка, однако. Дробящий удар каблуком по вцепившимся в землю пальцам и выстрел в открывшийся от боли рот. Нельзя так разговаривать.

Иргаш окинул взглядом потерявший всякую мощь чадящий бронепоезд и вытер попавшую на лицо кровь. Откуда-то из покореженных модернизированных отсеков доносились крики горящих людей. Против танка не попрешь, коль другого не найдешь. Ну а если кто попрет, тот, наверно, идиот. Да, такой вот парадокс.

Прищурившись, Иргаш посмотрел на город у подножия Заилийского Алатау и отвернулся. Развалины не вызывали каких-либо чувств. Камни и бетон, такая картина сейчас в большинстве населенных пунктов. Интересовало другое. Где состав и наемник с его «Камазом». Тот же явно направлялся в эту сторону.

Он прошелся вдоль покореженных платформ и вышел к основной ветке перегона, исчезающей в восточном направлении. Долго и задумчиво смотрел вдоль путей, потом махнул рукой, привлекая внимание регуляторов. Если и должен быть где-то этот гребанный поезд, то только там.

Танки сдвинулись с места и выползли на пути. Подъехала вторая «Кобра», успевшая затормозить за расстрелянными грузовиками и поэтому уцелевшая. Выживших регуляторов осталось человек десять, и собрав оружие с поля боя, они забрались на броню. Расположившись на башне, Иргаш хлопнул ладонью по стволу орудия и громко сказал в распахнутый люк.

– Двигай, Танкист. Держитесь вдоль железки. – Подчиняясь приказу, танк рывком сдвинулся с места и, окутанный обильным облаком дыма, звеня траками, пополз вперед.

Перед Бурундаем пришлось сползать с насыпи и объезжать разрушенные здания. Виадук под железной дорогой доверия не внушал. В бинокль уже виднелся состав Каганата, выделявшийся на фоне старых вагонов, и перепутать его с другим не получилось бы. Все, как описывал Чингиз. Товарные вагоны и платформы с грузовиками. Бронепоезда только нет теперь. Поэтому люди, что там периодически мелькают, особым препятствием не являются. Патронов на них хватит.

Каганатские пока не замечали приближения угрозы с запада. Люди бегали и суетились возле вагонов, и через мгновение стало ясно, почему. Они видели что-то невидимое Иргашу и пытались организовать оборону, поднимаясь на платформы. Из-за деревьев и зданий на станцию вдруг хлынула волна животных. Серо-черные стремительно мелькающие звери, чем-то похожие на волков, набросились на людей, и их внимание полностью поглотила одна цель – спасение собственных жизней.

Отдав приказ остановиться, Иргаш равнодушно рассматривал в оптику, как они гибнут. По их хаотичным и бессмысленным движениям, умению держать оружие, да и просто по одежде понял, что это не бойцы. Обычные люди, техники, водители, железнодорожники. Заметил даже несколько женских фигур. Медики, наверное, или повара.

Он наклонился к люку и прокричал.

– Снаряды остались? Ну-ка, пальни чуть левее состава! Вагоны не зацепи.

Соскочив с танка, отбежал в сторону, присел и открыл рот.

После громкого выстрела посмотрел в бинокль. Одного взрыва оказалось достаточно, чтобы разметать образовавшуюся кучу живых существ. Зверье бросилось врассыпную, в испуге сбегая со станции и оставляя после себя неподвижные тела людей и раненых сородичей. Вот теперь «каштан» можно спокойно брать в руки. Должен остыть, да и желающих препятствовать быть не должно. Только проверить степень прожарки не мешало бы.

Подумав, направил в разведку «Кобру». Подпрыгивая на рельсах, бронетранспортер весело покатил вперед, и через пару минут донеслось несколько длинных очередей – пулеметчик кого-то заметил среди кустарника и перевернутых старых вагонов. Регуляторы осторожно выбрались из бронетранспортера и бросились к вагонам. Недолго повозились и вскрыли двери. Потом так же проверили остальные и вернулись в «Кобру». Из башни послышался треск рации, и вылезший Танкист подал манипулятор.

– Ну, что там? – Иргаш нетерпеливо нажал тангенту.

– Эээ… ничего, господин, – осторожно произнес голос с той стороны.

– То есть как это ничего? Точно все проверили?

– Да, господин. Все вагоны пустые. Я думал, может, они только выехали, но техника на месте. Тут раненые есть, может у них спросить?

– Вези сюда!

Несколько минут в нетерпении, пока привезли раненого. Иргаш, сдерживая ярость, обратился к человеку, истекающему кровью из перебитых ног.

– Спрошу один раз. Потом положу тебя под танк. Понял? Почему вагоны пустые?

– Я не знаю точно… Нам не объясняли ничего. – Раненому слова давались с трудом. – Сказали, что скоро поедем домой. В разговорах солдат слышал только, что мы приманка для кого-то. И на обратном пути ждет хорошая заварушка, в которой наш бронепоезд покажет кому-то кузькину мать.

Иргаш кашлянул, в горле вдруг запершило. Медленно приходило осознание проигрыша.

– Суу-каа… – Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул, поняв, что его обманули. Добраться до хранилища времени у каганатских было достаточно, но они ничего не предприняли. Почему? Потому что действительно нет никакого хранилища. Вот для чего они все это затеяли. Выманить и убрать его. За то, что слишком вредит Каганату.

Пазл постепенно сложился, и результат Иргашу не понравился. Очень. Он вдруг представил себе ухмыляющееся лицо генерала Ашимова. Переиграл, старый кээнбэшник. Значит, придется за это ответить. Кровью, сука.

– Разворачиваемся в Отар.

Сознание из небытия вырвалось резко, будто вынырнув из глубины, но тьма, сопровождавшая и в беспамятстве, не рассеялась. По частоте и неравномерной периодичности острых вспышек боли Шал понял, что кто-то мелкими частыми укусами гложет его плоть. Дернул покусанной рукой в направлении источника, причиняющего страдания, и почувствовал, как схватил что-то влажное, тотчас противно хрустнувшее в яростно сжавшемся кулаке. Пальцы оказались в чем-то липком, отчего раны на них отчаянно защипало, но и такой результат устроил вполне – укусы прекратились.

Он попытался понять, с какой именно стороны бытия находится его сущность. Перед глазами все еще стояли видения, сопровождавшие в забытьи. Просачиваясь сквозь толщу времени, события далекого прошлого накладывались на настоящее и перемешивали все до такой степени, что невозможно определить, где начинается нить воспоминаний, а где горячечный бред. Короткими проблесками памяти в черно-белом цвете вспыхивали лица знакомых людей, подернутые легкой дымкой тумана. Мир, сначала игравший всеми оттенками цветовой палитры, затягиваясь серой паутиной забвения, превращался в блеклую картинку, стремившуюся высосать еще оставшиеся жизненные соки. И самым частым сегментом в этом мелькающем калейдоскопе была темнота. Она накрывала внезапно, без предупреждения, сопровождаемая тупой ноющей болью. Сейчас она все так же обволакивала, словно кокон, не желая рассеиваться.

Постепенно глаза стали различать, что где-то вверху темнота теряет свою всепоглощающую антрацитовую черноту. Неизменным оставалось одно – боль. Она, подобно той же окружающей темноте, пропитывала собой каждую клетку его тела. Попытка ощупать ноющий затылок вдруг вызвала неожиданный вскрик – малейшее движение, как и слишком глубокий вздох, причиняли резкую боль в ребрах, что тотчас дало понять – жив. Это мертвые не чувствуют боли, а для живых она как подтверждение их существования. Стиснув зубы, стал шарить вокруг в поисках оружия, но пальцы натыкались только на камни и песок. Внезапно вспомнил, что автомат оставался в кабине «Камаза», и замер в недоумении. Какой еще «Камаз»?

С трудом перевернулся на живот, попытался встать, но резкая боль в правой ноге безжалостно опрокинула на землю, вызвав громкий стон. Когда он умудрился ногу сломать? Вот только этого и не хватало для полного счастья. Мало того, что неизвестно где находится, так и возможность выбраться ограничена. Оттолкнувшись от камней, что неприятно давили в больные ребра, вдруг почувствовал ощущение полета, и тело больно врезалось в какую-то преграду так, что перехватило дыхание. Когда снова смог нормально дышать, пальцы нащупали холодную, шершавую поверхность кирпича и горизонтальные прожилины задубевшего раствора. Кое-как примостившись в сидячем положении, оперся спиной о стену и прислушался. Что-то давило в позвоночник, но он не стал обращать на это внимания, сочтя временными неудобствами. Может, там выступ какой, свидетельство нерадивости неизвестных строителей…

К стойкому запаху сырости и затхлости примешивалась сильная вонь гниющей органики, разбавляемая слабыми потоками свежего воздуха, а обволакивающую тишину, кроме шума его движений и дыхания, нарушали еще какие-то звуки. Они были еле слышны и похожи на шепот, и сначала он не обращал на них внимания сквозь равномерно пульсирующий стук в голове, совпадавший с громкими ударами сердца. Но чем дольше вслушивался, тем больше это ему не нравилось – казалось, что непонятные звуки приближаются.

Шал пошевелил ступней. Ожидаемая резкая боль не пришла, значит с ногой все в порядке, не сломана. Попробовал согнуть в колене и застонал. Больно, но обратно она распрямляется без проблем, значит, просто вывих или банальное растяжение мышц. Если осторожно, то ходить, наверное, можно. Как и в случае с оружием в «Камазе», вдруг вспомнил, как голова бьется о землю, а его тащат куда-то за ногу. Может, поэтому они обе так болят?

С какой-то неясной надеждой ощупал одежду, не понимая, что именно ищет. Ладонь привычно легла на рукоять ножа, и несколько минут старательно вспоминал, что это такое. Видимо, сильно приложился лбом о какую-то твердую поверхность, что помимо сознания потерял и часть памяти. Но если после сильного удара головой еще осталась способность мыслить, значит, не все выбито из нее и постепенно вспомнится. Пока в памяти постоянно присутствовал только «Камаз», мчащийся по степи, и мелькающие справа опоры контактной сети вдоль железной дороги.

Нужное знание пришло внезапно: большой палец отстегнул хлястик с рукояти и рука уверенно вытащила нож из ножен. Вот как это работает, оказывается. Уже неплохо, значит, память возвращается. Пошарив еще по карманам куртки, в одном нашел какой-то округлый продолговатый предмет, во внутреннем нащупал пистолет, а в кителе несколько обойм к нему. Причем как только рука коснулась холодной ребристой рукояти, он сразу понял, что это оружие. Пистолет, пистолет, ваших валит, наших нет…

Пальцы привычно сунулись в карман, где лежали папиросы. Они оказались на месте, что было вообще замечательно. Тем более стало понятно странное жжение в груди – организм требовал отравы. Шал не стал ему перечить и, нащупав в измятой пачке более-менее плотную папиросу, закурил. Где бы он сейчас ни находился, неизвестно, сколько осталось жить, и курево пока оставалось единственной радостью, а приговоренным к смерти раньше всегда давали выкурить последнюю сигарету. Еще очень хотелось жрать и пить, но такого в карманах ничего не нашел. Подняв зажигалку над головой, огляделся, насколько тусклое пламя позволяло рассмотреть окружающую обстановку.

Груда земли и камней, что находилась посредине сводчатого коридора с кирпичными стенами – место, где, вероятно, до этого лежал без сознания. Там и длинная тушка с поджатыми лапами и раздавленной головой – смельчак, что начинал лакомиться его неподвижным телом. Таракан-переросток какой-то. В своде отсутствует часть кладки, образуя рваную широкую трещину в потолке, через которую, видимо, он и свалился сюда. Да, припоминалось падение в бездну, окончившееся темнотой и болью, только… перед этим, кажется, был еще один удар. Сильный удар лбом о… кажется, лобовое стекло. Или нет, между этими двумя событиями вроде вмещался момент, когда куда-то тащат за ногу. Вполне возможно.

Он погасил зажигалку. Это не свеча, чтобы постоянно держать ее зажженной, и не металлическая бензиновая «Зиппо», позволяющая не переживать за ее целостность. Обычная пластмассовая китайская зажигалка, выходящая из строя при долго горящем огне. Пластик начинал плавиться, и колесико над кремнем с веселым треском распрямившейся пружинки улетало в сторону, после чего и остальное можно отправлять «за борт». Такой роскоши себе позволить нельзя, поэтому единственный источник огня необходимо беречь.

Посматривая на с треском тлеющий кончик папиросы, охотник снова прислушался к окружающим звукам. Непонятное шептание все так же приближалось, не думая исчезать. Он уже почти уверил себя, что это не более чем шум в голове. Результат боли и сотрясений, без которых не обходятся ни удары о лобовуху, ни подпрыгивание затылка по земле, словно мяч, когда тело тащат, будто ненужный предмет…

Надо определить, где находится, и как-то выбираться. Все тело гудело, усталость скопилась в каждой клетке и хотелось просто свернуться калачиком, как эмбрион в утробе, и забыться сном. Сон лечит. Дарит отдохновение душе и телу. После сна в мышцах и сила прибавляется, и проблемы кажутся не такими неразрешимыми. Может, действительно нужно вздремнуть? Утро вечера мудренее, а об остальном лучше думать завтра и все такое в подобном духе. Почти согласился с мыслями, как почувствовал непонятное прикосновение.

Думал, показалось, но повторное шевеление у затылка чего-то тонкого, холодного, находящегося позади, где за спиной только кирпичная поверхность, заставило брезгливо передернуться, броситься наземь, удерживая рвущийся из глотки крик, и чиркнуть зажигалкой. В слабом огне мелькнуло что-то длинное и многоногое, тотчас исчезнув во тьме. Твою мать! Вот что тут шуршало и шептало! Выждав мгновение, снова зажег огонь, но уже переместил руку в другую сторону. Знакомая картина. Снова те же яйца, только в профиль.

Верная мысль пришла внезапно. Отполз от стены подальше, наткнувшись спиной на груду камней, прошелся руками по одежде, определяя материал, и остановился на накладном кармане кителя, расположенном на поясе. Пустой, класть туда нечего, значит, не нужен. Сунул зажигалку в зубы и на ощупь отпорол ножом необходимую сейчас ткань. Куртка кожаная, гореть не будет, а вот немецкий камуфляж запросто. Огонек, медленно разгораясь, затрепетал, нехотя разгоняя мглу. Подняв руку над головой, поднес импровизированный факел к стене и пораженно замер.

Вся кирпичная стена этого помещения оказалась сплошь усыпана неизвестными существами, избегающими попадать в отблеск неинтенсивного источника огня. Видимо, непонятная для них световая энергия привносила дискомфорт в привычную среду обитания, но продолжалось это недолго. Как только тусклый свет перемещался в другую сторону, лоснящиеся полуметровые тела возвращались на место, перебирая длинными членистыми лапками и шевеля хлыстообразными усами, которые и издавали тот самый громкий шорох.

На языке вертелось слово, но Шал его забыл. Вот-вот, казалось, вспомнит, кто это мог быть, но мозг упорно отказывался предложить верный вариант. Только чувство отвращения было знакомым. Что-то похожее уже видел когда-то, маленькое, но такое же длинное и многоногое. По всей видимости, обычное насекомое, за много лет изменившее свой размер. А если они выросли, наверное, и жрут побольше, и жертву выбирают покрупней. Шал ощутил себя мясом на витрине. Точного количества насекомых он не видел, но и того, что успел заметить, хватало представить, как множество фасеточных глаз изучают его с любопытством и ждут, когда можно приступить к трапезе. Интересно, они дождутся, пока помрет, и начнут есть уже остывшее тело, или предпочитают горячую плоть?

А вот хрен вам!

Он с трудом поднялся, поправил тряпку с разгорающимся пламенем и шагнул в сторону. Нужно успеть осмотреть место, пока огонь не дошел до пальцев. Тогда остатки ткани придется уронить и искать на себе новый источник света. Выставив в сторону руку с ножом, шагнул влево. Если наткнется на стену, то пусть между ними будет хоть какое-то препятствие. Прикасаться руками к поверхности, где находилось что-то живое, желания не было. Он всегда к таким гадам относился с отвращением, и все последние годы внезапной любви не прибавили. Нет уж. Давайте обойдемся без объятий.

Прихрамывая и морщась от боли в колене, сделал несколько шагов и увидел обычную пластиковую дверь. Перед войной повсеместно переходили на такие во многих учреждениях, отказываясь от деревянных, еще советского производства. Со временем те двери рассыхались, провисали на петлях, начинали задевать пороги, и заменить их на пластик оказывалось выгодней, дерево в стране степей и полупустынь с годами сильно поднялось в цене. И внешне они выглядели симпатичней, чем крашеные сотни раз полотна из клееной древесноволокнистой плиты.

Покрытая каким-то черным налетом, дверь не хотела открываться. Уронив на пол остатки уже тлеющей ткани, Шал остался в темноте и навалился на ручку, с трудом опустив ее вниз и чуть не взвыв от всколыхнувшейся между ребрами боли. Застывший механизм все же поддался, и он толкнул дверь плечом. Слегка дрогнув, она осталась на месте. Шелест позади не исчезал, он был рядом, и только протяни руку, обязательно наткнешься на что-то неприятное. Сдерживая крик, содрогнулся от отвращения и снова двинул дверь плечом. Со второго удара она жалобно скрипнула, поддалась, вздохнув лопнувшей задубевшей уплотнительной резиной, и что-то с треском сдвинула с той стороны. Выставив перед собой нож, Шал протиснулся в образовавшееся отверстие, вернул дверь на место и рывком дернул ручку вверх. Первый барьер взят.

Прижавшись спиной к стене, прислушался, но, к счастью, в этом помещении стояла тишина. Привычным уже движением отрезал второй карман, поджег, вращая ткань над огоньком, чтобы она скорее разгорелась, и когда стало немного светлее, понял, где находится. Обычный общественный туалет. Справа кабинки, слева раковины умывальников. Длинное зеркало над ними свет не отражало, и как дверь и кафель, белый цвет которого только интуитивно угадывался, было покрыто каким-то налетом. Опустив огонь ниже, увидел скалящийся череп и пустые глазницы сдвинутого дверью тела. Переступив через него, сделал несколько шагов и увидел еще скелеты, лежащие на полу туалета, оказавшегося для них последним убежищем перед смертью. Хорошо, Фань и Мейрам не видят, иначе потрясений им к уже имеющимся добавилось бы слишком много. Оп, стоп! Фань!

Напоминание о девушке оказалось подобно ушату холодной воды. Действительно же, с ним еще были спутники, ехавшие в том «Камазе», что вспомнился раньше. Девушка-китаянка, мальчишка с двойным глазом и дознаватель Сашке. Непонятно только, куда они девались. Вспомнились и преследователи, но их судьба волновала меньше. Все, хватит прохлаждаться. Он наклонился и подобрал берцовую кость с пола.

– Простите, если что, – обратился он к мертвецам, – мне она нужнее.

На всякий случай прочитал молитву по усопшим.

Положив кость на раковину рядом с догорающим куском ткани, скинул куртку и стал срезать подкладку с задней части. Если обмотать кость, получится какое-то подобие факела. Руки обжигать не будет, да и гореть должно подольше. Ткань подклада больше, чем карманы, которые скоро закончатся. Подумав, отрезал и рукав с кителя, разделив его на полосы. Времени потом на это может и не быть, а в темноте оставаться не хотелось совершенно.

Надев обратно куртку, Шал устало вздохнул. Можно было бы повторить слова одного киногероя из далекого детства: «вот теперь я спокоен!», только словами состояние не изменить. Предчувствие и ожидание чего-то еще более неприятного не проходило. Если он свалился в подсобку рядом с туалетом в подвальном этаже какого-то общественного здания, значит, выход наверх где-то рядом. А там может ждать что угодно. Или кто угодно, если учесть таракашек за хлипкой дверью, что стала ощутимо подрагивать, издавая пока тихие, приглушенные скрипы. Не собираясь больше задерживаться, он убрал нож, достал пистолет и передернул затвор. Чувствуешь себя немного увереннее, когда знаешь, что можешь выстрелить раньше, чем кто-то приблизится на расстояние, позволяющее вонзить кусок стали. Пуля – дура, нож – молодец, и вместе приблизят они чей-то конец. Главное, чтобы не свой, иначе это грех.

Запалив факел и припадая на правую ногу, медленно перешагнул через иссохших мертвецов. Колено болело, но сгибалось, наверное, сустав барахлит. За углом открылся длинный коридор, черной пастью уходящий в неизвестность, и, выставив перед собой пистолет, Шал, не раздумывая, свернул. Под ногами мягко пружинил какой-то мусор, стены влажно лоснились в отблесках тусклого и невероятно чадящего огня, а из швов между кафелем сочилась то ли мутная вода, то ли слизь, медленно сползая вниз. Дошел до ниши, в которой притаились гнилые обломки стола и металлический скелет офисного стула. Материалам, из которых раньше изготавливалась мебель, постоянная влажность противопоказана, это не пластик. По обе стороны ниши на уровне глаз имелись поблекшие таблички со стрелками и буквами «мэ» и «жо», а за столом, значит, собирали плату за посещение этого царства унитазов. Безбилетник мимо стража пройти не смог бы определенно, напротив как раз начинался широкий лестничный марш, ведущий наверх. Коридоры кончаются стенкой, а лестницы, как и тоннели, выводят на свет, говорят. По крайней мере, Шал очень на это надеялся. Темница эта уже утомляла, хотелось обратно, в степь.

Чем выше поднимался по ступеням, тем больше они становились скользкими, и пару раз чуть не упал, когда колено предательски дрогнуло. После чего опирался на него уже с большей осторожностью, а на площадке перевел дух, чтоб дать передохнуть многострадальному суставу. Подклад кожаной куртки отличался от немецкого кителя, грозил потухнуть в неподходящий момент, осыпавшись пеплом быстро сгоревшего материала, и Шал намотал на кость дополнительную ленту ткани. Огонь притих, нехотя поглощая новое топливо, но постепенно разгорелся ярче.

Непонятный нарост темного цвета топорщился на стене, привлекая внимание своей формой, по очертаниям похожей на кляксу, и выделялся на фоне открытых пятен в местах осыпавшейся штукатурки, обнажающей кирпичную кладку. С подобным сталкиваться не приходилось, и стараясь понять, что это за напасть, поднес факел поближе. Из трещины в стене торчал скрученный комок, похожий на корень дерева, покрытый толстой пленкой изумрудно-зеленого цвета и вкраплениями ярко-салатного оттенка. При приближении огня влажно поблескивающая поверхность вздрогнула и сжалась, отодвигаясь от источника тепла. Светлые оттенки поменяли окраску, быстрым движением съеживающихся клеток открывая серую плоскость обшарпанной стены, и осторожно вернулись обратно, как только Шал убрал факел.

На ум приходила только одна субстанция, когда-то виденная на протухшем сыре, зачерствевшем хлебе или сырых стенах непроветриваемого влажного помещения. Плесень. Обычная бело-зеленая плесень. Но, насколько знал, то были просто микроскопические колонии бактерий. Здесь же что-то иное. Показывающее осторожность и стремление к жизни, словно наделенное зачатками разума или чувством самосохранения. Но так не должно быть! Не может плесень стать разумной, у нее нет тела и, следовательно, мозга! В разумность лошадей легче поверить, чем в… это… эту… дрянь. Но вещество, видимо, считало иначе, потому как с тихим булькающим звуком вернулось на освобожденное место и стало увеличиваться в размере, поблескивая и испуская слабый рассеянный свет. Кроме того, от него исходил неприятный запах, вызывавший тошноту, и, брезгливо отвернувшись, Шал продолжил подъем по ступеням.

Откуда-то доносились очередные непонятные звуки, и как ни прислушивался, характер определить не смог. Адская смесь еле слышимых скрипов, шорохов и низкого гула, неравномерными периодами меняющая тональность, причиняла неудобство и вызывала чувство тревоги. Голова болела, и можно было списать эту какофонию на причуды организма и результат удара, но один раз он ему уже поверил. После чего оказался окружен непонятными существами, проявляющими к нему интерес. Так что спешить и валить все на последствия непредвиденного травматизма не стоило. Чревато неожиданностями, здоровья не прибавляющими, да и нервные клетки, вроде как, не восстанавливаются. Правда, насчет них имелась и другая информация. Года за четыре в норму они все же приходили, если верить давнишним английским исследованиям.

Размеры помещения, открывшегося за распахнутыми дверями, он ощутил кожей. А может, интуиция подсказала, что толстые колонны, исчезающие в высоте, истрескавшиеся панели на стенах и информационные стенды на них устанавливались ранее именно в больших залах. Это уже позже убедился в предположениях, когда отвел факел за спину. Привыкшими к темноте глазами разглядел на определенном расстоянии множество островков тусклого зеленоватого света, подозрительно напоминающего мерцание нароста на стене лестничной площадки. Еще плесень. Много плесени. Ну и запах тут. Как в степи, рядом с мертвой раздувшейся коровой, облепленной мухами. Эх, противогаз бы, да где же его взять.

Слева послышался то ли усталый вздох, то ли стон. Услышав повторение звуков, понял, что это было все вместе. Тяжелые вздохи человека, сопровождаемые стонами. Осторожно направился в ту сторону, напряженно всматриваясь в темноту, медленно отступавшую перед всполохами неяркого огня.

Случайно обратил внимание на неравномерное темное пятно на полу перед собой, и опустив факел ниже, по обнажившимся граням бетона, торчащей арматуре и едва видным ниже обломкам кирпича понял, что перед ним дыра, образованная частью обвалившегося перекрытия. Не хватало еще свалиться снова куда-то… Подняв огонь над головой, всмотрелся в тьму на противоположной стороне и вдруг вздрогнул. По спине пробежала холодная волна ужаса, бросающая в дрожь, а волосы на голове зашевелились. На краю этой широкой трещины начиналась гора человеческих тел, вырисовываясь из темноты неясными контурами переплетенных конечностей и застывших лиц и возвышаясь над полом метра на два-три. Снова послышался стон. Он звучал чуть дальше, немного в стороне, и шагнув туда, Шал заметил слабое движение.

На полу у самого основания кучи ворочался человек. Пытался приподняться на руках, падал, тыкаясь лицом в пол, стонал и снова начинал попытки отползти, отталкиваясь одной ногой. Она скользила по тонкой пленке, покрывающей когда-то мраморные плиты, оставляя человека на месте, вторая же нога была неподвижна и неестественно выгнута в ступне. Приближающихся шагов он не слышал, как и не видел источника огня.

Это был Лемке. Фуражка на окровавленной голове отсутствовала, и видеть дознавателя без нее было непривычно. Изодранный плащ все еще держался на теле, свисая неравномерными клочьями.

– Сашке, – позвал Шал тихо, – слышишь меня?

Дознаватель замер, прислушиваясь и всматриваясь в темноту, поднял голову. Подслеповато щурясь, заметил мерцание факела.

– Шал? – Обычно чистый голос дознавателя звучал сейчас громким хриплым шепотом.

– Да, Сашке, это я. – Шал подошел ближе и присел на корточки, медленно сгибая больное колено.

– Живой. – Лемке застонал и попытался улыбнуться потрескавшимися губами, но вместо этого вышел грустный оскал. В отблесках тусклого света его глубоко впалые глаза напоминали пустые глазницы черепа. – Я думал, ты подох.

– Хрен тебе! Где деваха и пацан? Ты их видел?

– Все тут. Ищи. Только тихо! Не шуми. Эти твари где-то рядом.

– Какие твари? – Шал оглянулся по сторонам, всматриваясь в темноту и прислушиваясь.

– Не знаю…

– А что это за люди?

– С поезда.

– Где мы?

– Хрен его знает. Притащили куда-то. Долго тащили. – Держать голову Лемке не мог и, застонав, уронил ее на руку.

– Кто?

– Хрен поймешь… Когда мы провалились… и «Камаз» завалился на бок… прибежали люди с поезда… – Дознавателю было трудно говорить, и, иногда постанывая, он словно выплевывал из себя короткие куски фраз. – Мы немного… не доехали до него… Достали они нас… трещина неглубокая оказалась… Но ты знатно долбанулся… и без сознания был, пацан твой тоже… но тут на станцию налетело зверье… много зверья, сука… Потом раздались выстрелы… Автоматы… Пулеметы… Пушка… Откуда тут пушка? Потом все стихло… С этой группой, что нас вытаскивали, добрались до поезда… раненых в вагоны стали собирать и ждать бронепоезд… А потом наступил вечер и пришли они… эти твари… Похожи на людей… Дальше я помню смутно… Меня долбанули по башке… Помню, что тащили… иногда на руках… но больше по земле… за ноги… Китаезу тоже видел… подохла она… или без сознания… не знаю. Все тут… наверно… раз ты тут… ты же в вагоне лежал…

Шал с трудом встал, подошел к куче и поднял факел. Хватит ли сил растащить тела и найти девушку и ребенка, он не знал. Но собирался проверить. Считать их мертвыми рано, пока не убедился в обратном. Достал еще одну ленту ткани и намотал на кость. Стало светлее.

– Шал, – тихо позвал Лемке. – Слушай… Воды нет?

– Нет.

– Пить хочу… Ты знаешь… Мне конец… Пока тащили… бок распороли… и череп проломлен, наверно… болит сильно… Думал, быстро помру… Но не умирается пока… Сука… жизнь поганая… людей убивать приходилось, а себя не могу… Пистолет есть… Нажать на спуск не могу… Боюсь…

– Чего?

– Убивать себя боюсь…

– Других не боялся убивать?

– Не помню… может, и боялся сначала… потом привык. Да и немного я убил… пару человек всего, но дело не в количестве… Иногда задумываюсь… Так ли они виноваты были, когда их судили в Каганате… Тех, кто украл муку с распределительного пункта… или кто в карман насыпал жменю риса… чтобы семью покормить лишний раз сытнее… или кто банку тушенки с завода вынес, а его в Ленгер… в шахты… неправильно это… вся система неправильная…

Шал прошелся вдоль тел, всматриваясь в застывшие лица, боясь узнать в них Фань или Мейрама. Ведь не заслужили они такой смерти, они слишком молоды, чтобы умереть вообще, а тем более так. Убрав пистолет в карман, он вцепился в одежду лежащего с краю человека и дернул на себя. Тот соскользнул вниз, открыв очередной пласт переплетенных тел и конечностей.

– Вся жизнь наперекосяк… – Лемке горько вздохнул и продолжил тихо исповедоваться, – ни жены… ни детей… все карьеру пытался строить… Хотя… может, и есть дети… баб куча была… Но я надеялся… в «Сырбар» перевестись… за бугром поработать… как Академию закончу… а разведчику, сам понимаешь… нельзя семью… Да вот жизнь все расставила по-своему… ни Академии, ни Внешней разведки… пришлось выбивать показания из воров… и тех, кого наемники приводили… такие, как ты… Когда с Иргашем решили кончать, думал… вот мой шанс… если операция пройдет успешно… Ашимов в звании повысит и должность выше даст… он обещал… а вот хрен теперь… Помнишь песню… Я когда-то умру… мы когда-то всегда умираем… как бы так угадать… чтоб не сам… чтобы в спину ножом…

– Убиенных щадят, – продолжил, кивнув, Шал, – отпевают и балуют раем. Не скажу про живых, но покойников мы бережем. К чему ты ее вспомнил?

– Убей меня… Я боюсь подохнуть от боли… Просто убей…

– Я не понял, ты в рай, что ли, собрался? Самый прошаренный? Нет, Сашке. Нас ждут в аду.

– Нет… мы живем в аду… а может, это чистилище? Тогда тем более после него мы должны попасть в рай…

– Меньше всего мне хочется вступать сейчас в теологические дискуссии, Сашке.

Вокруг стало заметно светлее, но это не могло произойти только от его факела, слишком мало огня, и Шал огляделся. Множеством колонн и едва заметными в темноте стенами обозначились границы помещения, а на значительном расстоянии от пола различались серые прямоугольники окон. Светает, вероятно. Наступит утро, станет легче глазам.

В стороне, у одной из колонн и стоящего рядом то ли киоска, то ли справочного бюро, виднелись очертания кучи поменьше, но светящейся тусклым зеленоватым светом. Шал медленно приблизился и замер, всматриваясь в открывшуюся картину. Сразу стало понятно, зачем в этом помещении все эти тела, сваленные грудой, словно расходный материал. Впрочем, они и являлись расходным материалом. Для вещества, обволакивающего сейчас несколько трупов и поглощающего плоть медленными едва заметными движениями подрагивающей зеленоватой поверхности. Шал поднес огонь ближе, пытаясь найти знакомые черты в застывших искаженных лицах, но тела оказались только мужскими, и он облегченно выдохнул.

Чуть дальше, у другой колонны, полностью покрытой зеленой субстанцией, заметил сидящие человеческие фигуры. Подошел ближе и замер, всматриваясь в тусклый свет, исходящий сверху. Он слабо мерцал, переливаясь темными и светлыми точками, но поражало не это, а изумрудное одеяло, медленно сползающее с вертикальной поверхности на обреченно опущенные головы. Другие колонны подобная скверна затягивала только частично, но в этом крыле здания тела оказались размещены везде, где она присутствовала. Фань и Мейрама среди них не было, и росла уверенность, что они находятся среди тех тел, что еще не успели разложить в определенном порядке, словно принесенных неизвестному божеству жертв.

Привлекла стена с чернеющим дверным проемом и зеленоватым полумраком, напоминающая те двери на лестничную площадку, откуда он поднялся в этот зал. Вероятно, лестница, ведущая в другую часть подвального этажа. Что в действительности там находится, выяснять не стал. Осторожно, стараясь не поскользнуться и не издавать громкого шума, Шал вернулся назад.

Лемке молчал, застыв на полу. То ли потерял сознание, то ли помер. Через несколько минут снова застонал и попытался перевернуться на бок.

– Отрубаюсь я… проваливаюсь куда-то… но боль снова выдергивает оттуда… Шал… ты поможешь мне? Я дам тебе пистолет…

– Нет. Пистолет давай, а убивать не буду.

Он снова стал ходить вокруг кучи, примеряясь и собираясь с силами. Где-то наверху померещилась расцветка знакомого камуфляжа, и выражение «идти по головам» могло сейчас превратиться в реальное воплощение. Дополнившись другими деталями – идти по рукам, ногам, лицам…

– Почему?

– Ты думаешь, я получаю от убийства удовольствие?

– Но это же сострадание и милосердие!.. Ты просто избавишь меня от страданий…

– Я не подписывался на эвтаназию. Если бы ты был передо мной в чем-то сильно виноват, может и пристрелил бы.

– Я и виноват… в том, что потащил вас в эту сторону… Вы бы уже давно приехали туда, куда собирались… Да и потом… я виноват в смерти девушки… я убил ее… когда выбирался из кучи… я столкнул ее, и она упала куда-то вниз… наверное, сломала шею… я слышал шум…

Шал нахмурился и пристально посмотрел на Лемке. Хитрец. Пытается вызвать ярость и злость, чтобы он его пристрелил. Ага, щас, только пистолет достанет.

– Это меня ты столкнул, видать. Я провалился в какую-то дыру, оказавшуюся туалетом. В сортире ты меня замочить хотел, Лемке. Как настоящий чекист. Но не вышло. Вот он я.

Он все же решился и полез на кучу. Мягкие, еще не успевшие застыть тела пружинили под ногами, будто размягченный на солнце асфальт. Держать в одной руке факел, а другой хвататься за торчащие конечности неудобно, и приходилось балансировать, чтобы не скатиться вниз. Раздался стон, и в его запястье сильно вцепилась чья-то ладонь. Послышался приглушенный хрип.

– Помоги! Прошу!

Шал вырвал свою руку и полез дальше. Что он мог сделать? Помочь? Он не Красный крест, чтобы оказывать всем помощь. Если найдет Фань и Мейрама, может, и будет лишнее время вытащить из кучи этого беднягу.

Он добрался до ноги, торчащей из-под придавившего ее тела в грязно-зеленом комбинезоне. Расцветка действительно походила на ту, что была у камуфляжа, надетого на Фань, да и округлые формы бедра наводили на мысль, что принадлежит оно женщине. С трудом сдвинул тяжелое мужское тело в сторону и увидел девушку. Перекошенное от боли, черное от подсохшей крови лицо и приоткрытый, будто в последнем крике, рот. Ее рука крепко прижимала к груди маленькую ладошку Мейрама, лежащего ничком и придавленного другим замершим человеком.

Шал дрожащей рукой провел по ее щеке и приложил палец к шее. Едва заметный, но относительно ровный пульс. Жива! Хвала Всевышнему! На запястье мальчика нащупал небольшую точку, бьющую в палец тонкими толчками. И он жив! От сердца отлегло и беспокойство сразу ушло. Шал радостно вздохнул и потрепал Фань за плечо, пытаясь привести ее в чувство.

– Нет, Шал, я точно ее убил. – Тихий голос Лемке все так же продолжал его уговаривать. – И я не жалею. Не нравилась она мне. Мутная какая-то была. И говорила непонятно…

Фань открыла глаза и закричала. Ее крик громким эхом пронесся под сводами помещения и внезапно затих, когда Шал прикрыл рот ладонью.

– Тихо, девочка, тихо! Это же я, Шал.

Ее широко раскрытые глаза нервно бегали из стороны в сторону, она дернула головой, пытаясь освободиться, и вдруг в ужасе замерла, заметив рядом неподвижные тела.

– Не кричи, Фань. – Шал попробовал успокоить снова собирающуюся заголосить девушку. – Это я.

– Сталый? – Она завозилась на месте, предпринимая попытку встать, заметила в своей руке ладонь Мейрама и уставилась на мальчика. – Он зывой?

– Живой. И ты жива. И я. Надо встать. Сможешь?

– Да.

Кое-как она приподнялась, упираясь локтями в тела под собой, и бросившись на шею Шалу, разрыдалась.

– Тихо, Фань. – Он успокаивающе провел ладонью по ее спине. – Тихо. Все закончилось. Я с вами. Не плачь.

– Нашел-таки… – послышался разочарованный голос Лемке. – Живучая, сука.

– Тихо, Фань. Помоги мне вытащить Мейрама.

Девушка всхлипнула и кивнула. Шал уперся ногой в мужское тело, навалившееся на ребенка, и взялся за его одежду.

– Давай! – И одновременно с Фань дернул тщедушное тельце на себя, оттолкнув труп в другую сторону, через мгновение мягким шлепком возвестивший о своем приземлении на пол. Мейрам все еще был без сознания, но его дыхание было ровным, что внушало надежду, что с ним все в порядке. А может, его беспамятство давно перешло в крепкий сон, спасающий психику от потрясений.

Недовольное ворчание послышалось внизу, там, где находился дознаватель. Он вдруг захрипел, пытаясь закричать, но удар тупым предметом прервал уже вырвавшийся возглас.

– Шаааал…

Шал посмотрел вниз. Пока карабкался по телам и ковырялся среди них, не заметил, что стало заметно светлее. Достаточно, чтобы избегая необходимости напрягать глаза, всматриваясь в темноту, увидеть силуэт над застывшим телом Лемке. Он окинул взглядом помещение. На балюстраде, почти под самым потолком, виднелось едва заметное мутное окно, словно маяк указывая, где находится главный вход. Из темноты послышался приглушенный недовольный вопль и множество приближающихся шлепков, похожих на звук босых ног. Новые хозяева вокзала? Трындец.

– Фань? Жить хочешь? – тихо спросил Шал.

– Хатю! – Девушка испуганно вцепилась в его руку.

– Тогда беги. Беги за мной так быстро, как только сможешь!

Он швырнул факел вниз. Догорающий и ужасно чадящий дымом уже не нужный источник света, взметнув последние искры, осветил непонятное, покрытое яркими зелеными пятнами существо, и упал у его ног, озарив размозженный череп дознавателя. Шал выхватил из одного кармана пистолет, из другого запасную обойму и, зажав ее в кулаке, закинул тело Мейрама на плечо.

– Алга! – яростно закричал он и съехал вперед ногами с кучи мертвецов.

Силуэт бросился навстречу, но Шал, не раздумывая, выстрелил в голову. Всплеснув конечностями, тело рухнуло на труп Лемке и задергалось в судорогах. Спружинив ногами об пол, Шал оттолкнулся спиной от чьей-то ноги и поднялся, тут же охнув от боли в колене. Как все это обычно не вовремя, все эти выкрутасы уставшего организма. Ну ничего, раз еще не померли, значит, поживем. Рядом приземлилась Фань.

– Вставай! Вперед!

Шал рванул через зал, направляясь к выходу. Он давно понял, где находится, когда увидел колонны, поддерживающие кровлю. А когда рассвело, узнал большое арочное окно над входом. Алматинский железнодорожный вокзал. Почти рядом с домом.

Движение слева из-за колонны он прервал очередным выстрелом. Под сводами вокзала раздался яростный вопль, подхваченный множеством глоток, и в сумраке замелькали тени, выбегающие из той двери, что видел ранее. Фань не отставала, но пару раз поскользнулась и упала. Перемещаясь на четвереньках, все же поднялась и догнала уже у дверей вестибюля. Шал врезался в них плечом, развернувшись на месте, выстрелил в приблизившийся темный силуэт и ударил спиной по жалобно заскрипевшей поверхности. Дверь распахнулась, он снова выстрелил несколько раз, пока затвор не замер в заднем положении. Пропустив девушку вперед, быстро сменил обойму и, стиснув зубы, двинул левой ногой по входной двери, ведущей наружу. Створка с грохотом сорвалась с петель и упала, открывая путь на свободу. В новый день, вдруг озаренный первыми лучами яркого солнца, вынырнувшего из-за горной гряды…