Глава двенадцатая. Долина вечных снов

Ехали медленно – дороги не было, только примерное направление, которое постоянно сверяли по компасу. Холмы вставали на пути так часто, что приходилось петлять, словно заяц-русак, и с непривычки Шалу казалось, будто крутит баранку с самого утра, хотя ехали всего несколько часов. Уже стал склоняться к мысли, что следовало двигаться на юг, как планировал сначала, и только потом, когда упрется в «железку», сворачивать на восток. Но как ни боролся с сомнениями, маршрут менять не стал, дабы не жечь зазря топливо, пусть и доставшееся на халяву. Как гласил древний лозунг, экономика должна быть экономной.

Степь жила своей жизнью. Вспугнули стаю корсаков, что бросились преследовать «шишигу», нарушая спокойствие бескрайних просторов истеричным визгом и лаем, и неслись вровень с автомобилем, не отставая и упорно держа крейсерскую скорость, остервенело бросаясь на колеса. Шал, посмеиваясь, утопил педаль «газа» в пол, и вскоре, поняв, что старая советская резина зубам не поддается, звери отстали, оставив людей в недоумении. Мало того, что эти небольшие степные лисы, обычно охотящиеся поодиночке, почему-то сбились в стаю, еще и напали на предмет, намного превосходящий их по размеру, возможно, приняв автомобиль за какого-то большого зверя. И насколько Шал успел рассмотреть внешний вид преследователей, они очень изменились за последние годы. Морды удлинились еще больше, клыки стали крупнее и изогнутей. Не хотелось бы испытать их действие на своей шкуре. Что осталось неизменным, так это глаза. Все такие же узкие, как и раньше.

– Смотри, Фань, звери на тебя похожи.

– Пачиму эта? – Девушка, с интересом рассматривая лис в окно, недоуменно обернулась.

– Глаза узкие и хитрые, как у тебя.

– Касахский сутка, да? Сваи гласа видел?

– Они у меня не хитрые, а красивые. – Шал приспустил очки и наклонил голову к Фань, демонстрируя глаза. – Видишь?

– Аха! И сафсем уские, как у тех звелей, блын, – парировала девушка и отвернулась.

Через пару часов, проехав мимо какого-то безымянного озерца, выскочили на широкую, местами заросшую травой полосу, уходившую на юго-восток. Ехать стало легче, и Шал прибавил скорость. Скорее всего та самая старая грунтовая дорога, что на карте обозначена пунктирной линией.

Фань поначалу еще вертела головой, но быстро утомилась унылым однообразием пейзажей и переключила внимание на по-военному аскетичный интерьер кабины. Задавала кучу вопросов, неизменно начинавшихся на «сачем» и «пачиму», и касавшихся всего, что находилось внутри, – стрелок на приборах, моторчика отопителя под торпедо у ее ног и назначения каждого рычага с задней стороны двигателя. Потом полезла к рации, закрепленной на потолке, и крутанула какой-то верньер.

– А сто эта? – вздрогнула от раздавшегося в динамике шума.

– Рация. Чтобы на расстоянии переговариваться.

– Давай пагавалим?

– С кем?

– Не снаю, – она пожала плечами, – кто ответит.

– Я даже знаю, кто ответит, – кивнул Шал.

– Кто?

– Кто-нибудь из банды Иргаша. И они будут знать, что кто-то сидит на этой волне. Поэтому ну нафиг, лишний раз давать почву им для размышлений. Меньше будут знать, лучше будут спать. – Он потянулся и выключил рацию, машинально запомнив номер волны на цифровом табло. – А то еще частоту сменят. Потом будем их слушать.

Холмистая местность постепенно выравнивалась, наливаясь желто-зеленым цветом растущей конопли и боялыча. Чуйская долина. Долина вечных снов, растений и цветов. Начинаясь на берегах реки Чу, раскинулась между песками Мойынкум и низкими склонами Чу-Илийских гор и заканчивалась где-то в Боомском ущелье на территории Киргизии. Место паломничества и поклонения всех советских растаманов и хиппи, благодаря которым и стала известной. Практически сразу после развала большой страны написание большинства географических названий было законодательно изменено согласно национальной политике нового государства, и Чу превратилось в Шу, а Чимкент в Шымкент. Что потом дало повод посмеяться над набившим оскомину вдалбливаемым преподавателями на протяжении многих лет старым правилом русского языка касательно правописания некоторых слогов. «Жи» и «ши» – пиши с буквой «и». «Ага, щас», – сказала Жыбек из Шымкента…

Петляя, грунтовка вывела наконец к старой республиканской трассе «А-358», и Шал, не колеблясь, свернул налево, чтобы не возвращаться в Луговой. Тратить драгоценные время и топливо не хотелось, делая большой крюк, поэтому решил срезать путь через станцию Шу и выйти к нужной «А-2» уже за перевалом. А там до Отара рукой подать. Бешеной собаке три километра не круг, а уж трофейной «шишиге» тем более.

Асфальт тянулся на северо-восток по левому берегу извилистой речушки, потом резко вильнул на юг и вышел к мосту через нее. Раздолбанная и неремонтируемая десятки лет и до Скорби, с момента развала СССР, трасса походила на результат бомбардировки метеоритным потоком, причем поток этот накрыл собой одновременно всю территорию страны, зацепив большинство асфальтовых дорог районного значения. Ужасные ямы разогнаться не давали. Приходилось часто объезжать ухабы, а то и вообще съезжать с трассы и ехать с более-менее нормальной скоростью по заросшей проселочной дороге, идущей параллельно. С опаской, медленно преодолели всю в трещинах бетонную переправу через речку, миновали мертвый поселок на противоположном берегу и выехали к железнодорожному переезду. Проехав будку дежурного, Шал остановил автомобиль, решив сделать короткий привал и отдохнуть от тряски. Впереди еще лежало много километров подобной дороги, и вода, выпитая после соленого курта, требовала выхода.

– Ну что, я думаю, можно оправиться и покурить. Дамы, по традиции, вперед.

– Сто? – Фань, как обычно, не поняла его пространных реплик.

– Видишь, будка стоит? Я считаю, что «Казахстан Темир-Жолы» не в претензии будет, если мы используем это здание в качестве туалета. Ты первая. Или, может, хочешь в травку присесть?

– А! – дошло до девушки, и она с энтузиазмом открыла дверь.

– Бэ! Пистолет где? Проверяй сначала все…

– Аха, – кивнула Фань.

– А то суслик за жопу укусит… – начал стращать Шал, но поняв, что убежавшая девушка его уже не слышит, пробормотал. – И придется тебя пристрелить тогда, чтоб не мучилась от бешенства.

Он закурил и, подхватив автомат, спустился на землю. После долгих автопробегов вообще следует устраивать отдых, иначе тело деревенеет, а после таких экстремальных тем более. Шея уже затекла, и теперь суставы хрустели, словно старый сухой подшипник без смазки; левая рука от долгого бездействия периодически немела, а в позвоночник будто забили лом, и из-за боли в пояснице трудно было разогнуться. Словом, старость не радость.

Сейчас бы полежать с часок на ровной поверхности, вытянув ноги, стало бы полегче. Прохаживаясь вдоль автомобиля, разминал руку и иногда приседал, чтобы разогнать кровь в коленях. Как пелось в старой песне, «если вы уже устали, сели-встали, сели-встали»…

Женский крик раздался внезапно и тут же стих.

– Твою мать! – Он выбросил окурок и на всякий случай снял автомат с предохранителя.

Что там с этой беспечной девицей уже приключилось? Ногу подвернула? Или все-таки суслик куснул куда не следует?

Он подошел к задней части кунга.

– Фааань!

Из-за угла будки показалась пара – спущенные до колен джинсы мешали Фань нормально идти, и она мелко перебирала ногами, удерживаемая за горло. Какой-то человек в черном плаще и такой же черной фуражке позади нее держал у ее виска пистолет. Типичный захват заложника. Видать, на самом интересном месте поймал ее, урод.

– Оружие на землю, и отойти в сторону на десять шагов! Или я ее пристрелю!

– Э! Да мне похеру, можешь стрелять! – Шал отпрянул за кунг. – Только ты подумай, что потом против автомата делать будешь?

Он окинул местность настороженным взглядом, ожидая подвоха и появления новых действующих лиц из-за другого угла будки. Если кто-то тут есть еще, самое время появиться.

– Ты не понял? Я сказал бросить оружие! Мне что, мозги ей выбить?

Новых игроков на поле не появилось. Шал приник к автомату, присел на одно колено и, стараясь не смотреть на стройные ноги девушки со спущенными штанами, высунул ствол из-за кунга.

– Слушай, я знаю ее второй день. Поэтому мне плевать. Стреляй! Но потом я пристрелю тебя. А могу сразу обоих, чтобы время не тратить.

После его слов Фань задергалась и схватилась за руку у себя под горлом.

– Стой, сучка! – Чернофуражечник дернул ее и сильней вдавил пистолет в висок.

Шал поймал в прицел башку, видневшуюся из-за волос Фань, вспоминая, что делается в подобных случаях. Согласиться и опустить оружие или попытаться выстрелить в голову? Такой прием требует хорошей подготовки и частой практики, но он подобного никогда не делал. А если попадет в Фань? Так, есть еще один простой вариант. Выстрелить в ногу заложнику. Удивленный противник на мгновение потеряет преимущество, и тогда… Шал немного опустил ствол. Прости, Фань, если что…

Плащ, фуражка… он вспомнил, на каком человеке уже видел подобную одежду. Офицер из Службы Безопасности генерала Ашимова, что хотел видеть живого Ахмеда, но согласен был и на его голову. Только тот никак не мог оказаться за сотни километров от Шымкента. А если все же оказался?

– Лемке!

Человек замер и выглянул из-за головы Фань, вглядываясь в Шала. Значит, угадал…

Девушке надоело положение заложницы, и она принялась спасать себя сама. Резко дернула рукой, и выскочившее из рукава жало тут же воткнула в ногу Лемке, одновременно запрокинув голову назад и ударив его затылком в лицо. Тот заорал, отпрянул как ужаленный, но пистолетом воспользоваться не успел. Фань стремительно, насколько позволили спущенные штаны, развернулась и снова врезала ему в лицо, теперь уже кулаком левой руки.

– Ну твоюж мать! – Шал вскочил с места, бросился к упавшему Лемке и вырвал у него оружие. От греха подальше, а то пальнет еще.

– Стлеляяяй! – закричала Фань.

– Да нельзя стрелять!

– Пачиму?

– Знаю я его! В Каганате только один дурачок в такой фуражке ходит. Штаны надень.

Он присел на корточки перед корчащимся от боли знакомцем.

– Салам, дознаватель! Ты какого хрена тут делаешь?

Тот перевел взгляд с окровавленной руки, прикрывавшей рану, и скривился, вглядываясь в Шала. Узнал.

– Гребаная тетя, как ты похудела! Шал, сука! То же самое я у тебя хочу спросить! Ты что тут делаешь?

– Ну я-то как раз работаю. И в этот край долины чудной меня завели обстоятельства. А тебя?

Фань уже привела себя в порядок и протянула руку.

– Атдай писталет!

– Это твой, что ли? – Шал повертел ПМ, увидел знакомые выщерблины на щечках рукояти, и протянул его девушке. – Только не пристрели его сгоряча.

– Это кто такая? – Лемке не сводил настороженных глаз с Фань.

– Ты не поверишь, китаянка.

– Откуда?

– Ветром принесло. – Шал обернулся к Фань. – Неси аптечку, видишь, человек ранен.

– Пускай сказет спасиба, сто зывой астался!

– Действительно, Лемке, могла и в пузо пырнуть или горло. Она у нас горячая азиатская девушка.

– А ты сто, сука, меня стлелять саблался, Сталый? – Фань уходить не спешила и решила расставить нужные точки над всеми буквами, что знала. Спросить «за базар», так сказать.

– С чего бы? – Шал удивленно посмотрел на нее снизу вверх.

– Ты скасал, нас двух стлелять будес!

– Так это я господина дознавателя пугал! – кивнул он на Лемке. – Подумала, что и тебя убью? Зря. Ну, тащи-тащи аптечку, а то кончится кровь у него вся, и подохнет у нас на глазах. Отвечать потом за него…

– Ты понимаешь, что она лопочет?

– Конечно, она же на великом и могучем говорит.

– Что-то не понимаю я ее нихрена… Ну и рожа у тебя, Шал. Что с глазом? В прошлую нашу встречу у тебя был более цветущий вид.

Шал потрогал шрам и хмыкнул.

– Издержки профессии. Это нормально. Так как ты тут оказался-то?

– От поезда отстал.

– О как! Что за поезд? – Вторая новость на дню о поездах, курсирующих по старому перегону, уже не удивляла. Как сказал Иргаш, два совпадения – это уже судьба. Очень хреновая, по сути. По крайней мере, Шалу двойные совпадения добра не приносят. Фань притащила сумку с медикаментами и поставила на землю.

– Пасалуста. – Тут же развернулась и ушла в кабину.

– Обиделась. – Шал проводил ее взглядом и принялся копаться в сумке. Достал бинт. – Сам справишься?

– Попробую. – Лемке стал перевязывать ногу, мотая бинт поверх одежды.

– Может, следует снять штаны все же? – хмыкнул Шал.

– В другой раз.

– Так что за поезд-то?

– Обычный поезд.

– У нас, что, пока я по степи мотался, все уже наладилось? Куда поезд?

– В Алматы. И не наладилось ничего. Просто проверить информацию нужно.

– Охренеть! Это что за информация такая, что на ее проверку целый поезд нужно отправлять?

– Важная! Другую не проверяем.

– Ну допустим. А ты что тут делаешь? Нахрена на мою деваху напал?

Лемке посмотрел исподлобья и выдал ехидно.

– Отдыхал я тут! Идти устал, а тут – раз – и машина подкатывает. Почему и не попытаться захватить ее? Чтобы не шагать пешком, а ехать с ветерком. Ты что здесь делаешь?!

– Я же сказал. Работаю. Преследую опасного преступника. Да ты его знаешь. Ахмед Сыдыков.

– И куда направляешься?

– В Отар. Ахмед сейчас там, со своим старшим братцем.

Лемке пристально уставился на Шала. Смотрел долго, с прищуром. Потом выдал.

– Я еду с тобой!

– Эт нахрена? – опешил Шал. – Проверить хочешь? Не пойдет! Щас! Еще бы Каганат в мои дела не совался! Если получится, принесу его голову, нет, значит, останусь без вознаграждения, но контролеров мне нахрен не нужно.

Лемке попытался встать и после неудачной попытки подал руку Шалу.

– Помоги.

Тот рывком поднял его с земли.

– Ты понял? Мне инспекторы не нужны.

– Да понял, понял. – Лемке скривился, когда встал на раненую ногу. – Только взять меня все равно придется. Или ты хочешь оставить представителя власти в опасности? Раненого? – Он поднял голову, пристально вглядываясь в лицо возвышавшегося над ним Шала, – ммм? Места тут дикие. Если со мной что случится? Ммм?

– Ну так никто не узнает ничего, – ухмыльнулся Шал, – был Лемке, и не стало его.

– Охренел, что ли? Ты что базаришь? Ты кто? Ты охотник за головами, мать твою! И работаешь на Каганат! Значит, должен оказывать содействие!

– Да я просто озвучиваю предполагаемое развитие событий. Ты вот скажи, как ты так неосмотрительно отстал от поезда?

– Непредвиденные обстоятельства! Тебя это не касается!

– Ну конечно. Как ехать, так с Шалом. Как ответить на вопрос, так хрен мне на воротник. Да?

– Да ладно, не заводись! – Лемке примирительно хлопнул его по плечу. – Не всю информацию можно открыть, должен понимать же. И потом, я смогу замолвить слово за тебя. Что ты очень благонадежен, и к тому же спас жизнь офицера СБ. Придешь к нам работать, и моя рекомендация очень тебе поможет.

– Что-то я не припомню, чтобы собирался работать в службе безопасности.

– Ну ты сейчас не собираешься, а потом придешь. У нас и паек, и привилегии. А? Или вообще договорюсь, чтобы взяли в «Летучий отряд»! Будешь уже не сам ловить бандосов, а в группе, с хорошим оружием, техникой и прикрытием. Ведь когда спину прикрывают, это лучше, чем не знать, что произойдет через минуту. Не всю же жизнь по степи кочевать.

– А я люблю путешествовать! До войны столько не путешествовал, сколько сейчас приходится. И ты знаешь, мне нравится. Родной край посмотрел. А то раньше все в городе сидел, максимум куда выбирался, это в горы, шашлыков пожарить. Пожаришь, пожрешь под пивко – и домой. Зато сейчас почти каждый уголок в области знаю.

– Выйдешь на отдых, а жить на что будешь?

– Я не планирую свою жизнь на такой долгий период, Лемке. Тут это дело бы закончить. А то уже два раза чуть без мозгов не остался…

Он почесал шрам на виске и прислушался к странному шуму на пределе слышимости, только не мог понять, что тот напоминает. Когда понял, сорвался с места. Окно в кабине только с его стороны было открыто, поэтому шум и казался далеким. Резко распахнув дверь, застал Фань у включенной рации. Однообразный шум в эфире прерывался какими-то фразами…

– Ты что творишь!? Я же сказал не включать рацию! Вырубай!

Фань вздрогнула, щелкнула тумблером и съежилась, не глядя на Шала.

– Что это было? А? – Он схватил ее за запястье. – Что там говорили?

– Я не снаю! – выдернула она руку.

– Не ври! На китайский похоже! Говори!

– Не паняла я! – Девушка повернула к нему злое лицо. – Не снаю я!

– Ее бы к нам в допросную, – подошел сзади Лемке, – мигом бы раскололась. У нас очень убедительные доводы есть. Например…

– Заглохни, Лемке! – бросил Шал через плечо, снова пристально посмотрел на девушку. Та уставилась вперед и делала вид, что взгляда не замечает.

– Жаксы! – Шал с силой захлопнул дверь и повернулся к дознавателю. – Поедешь в кунге. И попробуй, сука, мне мешать в Отаре, пристрелю, и никто не узнает… какой у парня был конец.

– Да нет у меня молодой, – улыбнулся Лемке, – а за понимание спасибо. Не бросаешь, уже хорошо.

Он, прихрамывая, двинулся следом за Шалом. Заглянул в любезно открытую охотником дверь и присвистнул.

– Ого, это что за апартаменты?

– Допросная. Как ты любишь. Осваивай, пока едем. Набирайся опыта у Иргаша.

– Его тарантас? С размахом они подходят ко всему, я думал, байки.

С трудом забрался внутрь и обернулся.

– Слышь, Шал, а есть что пожрать? Несколько дней нормально не ел, черепаху только поймал вчера…

– Потерпишь! В канистре вода. В бочке вода. Выбирай, какая нравится. – Шал сильно хлопнул дверью и пробурчал. – Подвези, накорми. Ваще обнаглевшая рожа.

Забравшись в кабину, он включил рацию. Как и думал, частота уже другая, но сейчас, кроме шума, ничего не было. Запомнив цифры, вернул предыдущую и посмотрел на Фань, старательно изучавшую покосившийся дорожный знак в виде перевернутой буквы «Х».

– Точно ничего не хочешь сказать? Ну-ну.

Ехали дальше молча. Дорога была все такой же отвратительной, и приходилось часто петлять, съезжая с асфальта на проселок и обратно. Раздражала неприятная тенденция – с грунтовки асфальт слева казался нормальным, но как только Шал выезжал обратно на трассу, покрытие снова становилось аварийным и непригодным для движения, и лучше варианта, чем вернуться на параллельную дорогу, не находилось. Вот он, народный постулат, проверенный временем, в действии. Везде хорошо, где нас нет, пока нас там нет. Как только появимся в том чудесном месте, где всем якобы хорошо, вдруг стремительно портится общая ситуация. И небо не такое синее, звезд меньше, трава бледнее, люди злее и в итоге оказывается, что на старом месте было лучше. Казалось бы, что еще надо, есть под жопой автомобиль, и не пришлось идти пешком в такую даль, так нет, хочется нормальной дороги. Шал усмехнулся своим мыслям. Человек всегда чем-то недоволен. Даже тому, что остался жив в большой мясорубке, произошедшей много лет назад, и то не рад порой. Потому что жизнь раньше была лучше. Она и была лучше, потому что осталась в далеком прошлом. И нас там уже нет. Там, где нас нет, всегда хорошо.

Впереди показалось небольшое село. На указателе с трудом читалась выцветшая, местами облезлая надпись – «Татти». Шал и Фань, каждый со своей стороны, напряженно всматривались в пустые глазницы окон, ожидая хоть какого-то проявления человеческого присутствия, но тщетно. Очередное мертвое стойбище людей, когда-то живших в цветущей долине. Без должного ухода строения постепенно разрушались. Некому было следить за саманными домами, и они медленно рассыпались иссохшей глиной и соломой под гнетом ветров и непогоды, растворяясь в земле, из которой были сооружены их стены. Все, что вышло из земли, туда и уйдет. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху, но, может быть, все же получится оживить мертвые города и села. Люди вернутся в свои родные места. Когда-нибудь.

На развилке Шал свернул левее. Уходившая вправо дорога вела практически назад, в Мерке́, откуда можно было добраться до Лугового или направиться прямиком в Алматы. Или вообще свернуть в Гранитогорск…

За селом попалась станция и еще с десяток отдельно стоящих домов. Дорога из стали черной змеей лежала слева, и словно нить Ариадны, указывала путь за горизонт, где завтра, возможно, получится увидеть, как встает солнце. Если не нарвутся на логово каких-нибудь рожденных ползать мутантов, не к ночи будь они помянуты. Кстати, о ночи. Скоро она наступит и, судя по сигналам, яростно посылаемым желудком, пора бы делать привал, чтобы не готовить ужин в темноте. К тому же мырза дознаватель тоже от голода мается.

Ну вот, еще одна головная боль нарисовалась, как картина Рембрандта «Фиг сотрешь». Встреча с Лемке была неожиданностью, конечно, но бросать его в степи было неосмотрительно. Не столько из-за его обещаний, пусть они и заманчивы. Был бы чужой человек, оставил бы не раздумывая, но неоказание помощи офицеру безопасности – практически смертный приговор. Особенно если тот останется жив и доберется до Шымкента. Тем более Шала он знает, так что не составит труда потом предъявить обвинение, а с него станется. Ну и с другой стороны, если Иргаш действительно в Отаре возится с танками, нужно будет подтверждение, иначе в Каганате не поверят, что что-то проверить в Алматы аж целый поезд заслали и не посмотрели на расход топлива. А так дознаватель СБ – чем не гарантия достоверности информации, добытой наемником? Очень даже нормальная гарантия. Так что придется с Лемке немного посотрудничать и даже накормить. Пару раз.

– Сколько времени на твоих золотых?

– Сто? – удивленно повернулась к нему Фань.

– Часы покажи.

Девушка с готовностью отогнула рукав и продемонстрировала хронометр.

– Нормально. Полвосьмого, скоро стемнеет. Надо бы поесть и спать собираться. Как думаешь?

– Навелна, да. Кусать хатю.

– И гость наш, пингвин питсбургский, проголодался, наверное, – Шал кивнул назад, намекая на Лемке.

– Гость абайдется!

– Почему это?

– Нехолосый чилавек! Убить хател, сука!

– Опять ругаешься? – напомнил Шал уговор. – И невежливо это. Негостеприимно, а у нас, казахов, гостеприимство на первом месте стоит. Ну ты еще многого не знаешь, и как у нас говорится, кто не был глуп, тот не был молод. Так что будь повежливей.

– Как палутится!

Шал вывел «шишигу» на асфальт и заглушил двигатель. Прихватив автомат, выпрыгнул из кабины и медленно обошел вокруг автомобиля, осматривая окрестности. Солнце уже давно было на западе и уверенно клонилось к горизонту, еще немного, и наступят сумерки, а там и ночь близко. Из-за близости к тропику Рака темнота в этих широтах накрывает быстро, словно кто-то поворачивает на небе выключатель, и к девяти часам вечера уже ничего не видно.

Закурив, некоторое время задумчиво глядел в сторону, где садилось солнце и находилась пустыня, в которой чуть не лишился разума. Если вспоминать как плохой сон, то забудется скоро. Он давно заметил, что восприятие мира изменилось. В молодости любое событие, неважно, хорошее, плохое ли, оставалось в памяти долгое время, часто вспоминалось, заставляя проживать его снова, испытывая те же чувства, что и в первый раз. С годами это исчезло. Если случалось что-то важное, оно не производило такого же эффекта, воспринималось как должное и быстро отправлялось в архив памяти, будто перевернули страницу и почти забыли. Было и было, чего лишний раз мусолить. Плохие случаи вспоминать неприятно, а приятные быстро надоедят, и потом вспомнить не захочется. Наверное, поэтому, события юности казались яркими, а зрелые года запомнились серостью и однообразностью. Может, большую роль в этом сыграла эпоха зла и боли, наступившая так неожиданно, убившая в людях все доброе, что когда-то в них было. Или это все-таки мудрость, которая должна когда-то прийти? Кто знает…

Лемке вывалился из кунга и, прихрамывая, отбежал на несколько метров, на ходу расстегивая ширинку. Как только остановился, сразу же зажурчало и послышался вздох облегчения. Ну вот, всю философию утопил в моче, паршивец. Но понять его можно, мочевой пузырь что та же граната, не знаешь, где рванет, усики-то уже разогнуты и чека сама вот-вот выскочит.

Шал растоптал окурок и повернулся к кабине. Фань и не думала выходить, сидела, уставившись в окно. Он открыл дверь.

– Эй, хозяйка! Чего сидим, кого ждем? Ужин пошли готовить!

– Каманды не было выхадить! – огрызнулась девушка.

– Ух ты! Какие мы дисциплинированные, оказывается! Выходи давай. Слуг нету.

Он вытащил из ящика с инструментами таганок и паяльную лампу. Пока девушка доставала припасы, подкачал насос, и через несколько минут ровное ревущее пламя уже грело закопченный чайник бывших хозяев карательного автомобиля. По объему тот оказался побольше, чем у Фань и, учитывая неожиданного попутчика, целесообразней было использовать его. Лемке, потирая руки, подошел к походному очагу и, улыбаясь, спросил.

– Раньше не мог остановить? Напился воды, чтоб жрать меньше хотеть, думал уссусь. Еще трясло как в миксере.

– Дорога видишь какая? Как после бомбежки где-нибудь под Берлином в сорок пятом.

– Или Косово в девяностых, – согласился Лемке. – Ну, какой план у тебя?

– Пожрать и поспать.

– Эти пункты мне нравиться, – кивнул дознаватель, – но я про Отар.

– Там видно будет. На месте разберусь.

– Значит, Иргаш тоже в Отаре?

– Я же сказал. Оба братца там.

Шал подумал немного и решил поделиться информацией. Все же не враг, а официальный представитель власти. Правда, территория ее влияния закончилась много километров назад и в этих диких местах на нее всем наплевать, но следует сразу выяснить, стоит ли ему вообще надеяться на какие-то преференции от Каганата или нет.

– Слышь, Лемке, напомни, как тебя зовут? А то знаю только фамилию.

– Напомнить, или по новой сказать? Александр я.

– Ага, Сашке́ по-нашему. Короче, эти гаврики готовят вам очередную пакость, – выдал Шал в спину отвернувшемуся Лемке, что-то высматривающему в той стороне, откуда приехали.

– Ты о чем? – Тот резко обернулся.

– Ты знал, что в Отаре были танки?

– Конечно, там танковый батальон стоял, и не только… ты хочешь сказать…

Соображал дознаватель быстро, сразу ухватил суть.

– Да. Ремонтируют они их. Кирдык Каганату.

– Это мы еще посмотрим… – Лемке задумчиво отошел к кабине и присел на подножку.

– Имей в виду, – наставил на дознавателя палец Шал, – эту важную информацию ты узнал от меня. Следовательно, я имею право на поощрение. Понял?

– Я похлопочу, – кивнул Лемке, остановив на нем задумчивый взгляд.

Фань, разложив на пороге кунга какую-то ткань, накромсала вяленое мясо и принесла из своих запасов несколько сухарей и банку тушенки. Судя по всему, ужин будет скромный, без горячего. И правильно, зачем время тратить.

– Атклывай, – сунула Шалу банку и сыпанула в чайник заварки. Долго смотрела на задумавшегося Лемке и все же позвала, – эй, шацзы, ку́сай иди!

Шал строго на нее посмотрел.

– Это ты вежливо его позвала или ругалась?

– Аха, пасалуста скасала. – Фань, глядя на него честными глазами, вонзила зубы в мясо и стала активно жевать.

– Так я тебе и поверил… Лемке! Особое приглашение нужно? Или по-русски не понимаешь? Жрать иди!..

Шал проснулся, когда небо над Чу-Илийским хребтом уже стало светлеть. Ночь прошла на удивление спокойно. Где-то слышны были странные звуки животных, но никто, к счастью, ни автомобилем, ни людьми в нем не заинтересовался. Вероятно, тяжелые ароматы металла и топлива маскировали человеческий запах, а это очень хорошо. Проблем меньше.

Пока попутчики спали, включил рацию и послушал эфир на двух известных частотах. Кроме шума и треска, ничего. Все спят, видимо. Разжег лампу и, поставив на огонь чайник, скомандовал подъем. Глядя на заспанные лица, после некоторых раздумий дал полчаса на утренний туалет и завтрак. Нечего время тратить, долго раскачиваясь. Личный состав боевой карательной «шишиги» его понял и к назначенному сроку был готов отправляться в путь. Лемке и Фань сохраняли нейтралитет и делали вид, будто друг друга не существует.

Снова потянулись бесконечные версты убитой временем трассы и ее неизменной спутницы – железной дороги. Фань сначала дремала, но постоянная тряска поспать толком не дала, и достав из сумки огрызок бинокля, стала рассматривать просторы вокруг, надолго припав к окуляру.

Тем более что встающее над низкими горами солнце притягивало взгляд. Найдя прореху между вершинами, оно пробивалось сквозь серую пленку низких облаков лучами, похожими на желтые полосы с флага военно-воздушных сил.

Темная земля, еще укрытая предрассветными сумерками, уже готова была принять тепло и заиграть многоцветием местной флоры. В какой-то момент, вроде ожидаемо, но в то же время слишком резко, над хребтом показался край нестерпимо яркого диска, заставив Фань отвернуться, а Шала надеть очки. Вот и новый день настал.

Асфальтовая дорога, гибкой змеей повторяя все изгибы ландшафта, стала немного лучше. Ям было меньше, а те трещины, что остались в покрытии, не мешали увеличить скорость, и перевалив за очередной холм, они увидели впереди нужный город, раскинувшийся на левом берегу реки Чу. Солнце уже полностью поднялось над горами и иногда мелькало в правом боковом зеркале, ослепляя и заставляя Фань щуриться еще больше.

На южной окраине города путь расходился в три стороны. Не хватало только судьбоносного камня с вариантами предстоящих событий, как на приснопамятном перекрестке. Налево пойдешь – своей смертью помрешь, прямо – всех друзей потеряешь, вправо – лучше бы вы, достым, пошли налево, там хоть кто-то похоронит. Но ничего подобного не было, только железнодорожный переезд и указатели с маркировкой трасс.

«А-358» уходила левее и дальше на север, к озеру Балхаш. Железная дорога стрелой пронзала городские кварталы и там также раздваивалась, чтобы раствориться на просторах страны в восточном и северном направлениях. Правое ответвление асфальтовой трассы имело название «Р-37», по широкой дуге прорезало окраину города и тянулось на юго-восток, к горному перевалу в Чу-Илийском хребте, и поворачивало в сторону Алматы.

– Сто эта?! – удивленно вскричала Фань, показывая пальцем, куда свернула предыдущая дорога, и припала к биноклю. Шал посмотрел туда и сам удивленно присвистнул.

– Надо же, паровоз!

Левее, за железнодорожными путями, виднелся постамент с установленным на нем транспортным средством – символом славного трудового прошлого города, который появился в этих местах сто лет назад, одновременно со строительством Туркестан-Сибирской магистрали, и стал впоследствии крупной узловой станцией.

– На таких раньше по железной дороге ездили, Фань. Только вместо бензина кидали уголь и дрова.

– Угаль сто эта?

– Камни такие. Из земли добывали и сжигали в печках. От него тепло, как от дров.

– Камни и длава кидать, и мозна ехать? – Фань оторвалась от бинокля и пораженно уставилась на Шала. Тот кивнул.

– Звучит бредово, но это работало. Может, и сейчас будет работать, если попытаться его завести.

– Ахлинеть! И бинзина ни нада? – на всякий случай уточнила она.

– Нет. Это ты еще в метро не была. Там вообще подобные штуки даже без угля ездили. На электричестве.

– Дааа? Ахлинеть!

Дорога постепенно сворачивала вправо, паровоз исчез из поля зрения, и Фань стала рассматривать домишки частного сектора, совсем не изменившиеся с советских времен. Из новодела попалось несколько зданий, построенных уже после обретения независимости, лет за десять-пятнадцать до Скорби. Новое не всегда лучше и надежней старого, и в подтверждение этого правила одно из строений рассыпалось, образовав на тассе завал, который теперь мешал им ехать дальше.

Шал остановил машину и, прихватив автомат, пошел обозревать препятствие.

– Сиди на месте, – приказал он Фань.

Асфальт перегораживали развалины здания, но перед этим искусственным бруствером из обломков кирпича и бетона пролегла глубокая трещина. Левее камней меньше, и «Шишига» этот барьер возьмет с легкостью, но провал перепрыгнуть не получится, не танк.

– Чего тут? – Сзади подошел заспанный Лемке, щурясь от яркого солнца. – Ого! Занятно. Их путь преграждали горы и реки, сельва и джунгли, но они упорно двигались вперед, придерживаясь тридцать седьмой параллели…

– Не паясничай, Сашке! – Шал покосился на дознавателя, решившего блеснуть своими литературными познаниями.

– И не думал. Констатирую факт. Прости, что так высокопарно и с выражением. Ну что, объезжать надо.

– А то я не понял! – фыркнул Шал. – Грузись давай.

Практически в любом городе или поселке расстояния между противоположными домами, обычно именуемые улицами, имели такую ширину, что по ним могла пройти танковая колонна в три ряда с неизменным интервалом в несколько метров между машинами. Большинство казахстанских населенных пунктов строили с размахом, как бы символизируя широту восточной души и обозначая количество свободной земли. Поглядывая на такие образцы нерациональной застройки, Шал порой склонялся к мысли, что виновато в этом прошлое. Народ, вынужденный осесть на месте и отказаться от вековых традиций, подсознательно страшился границ и стремился к свободе, которой требовала душа кочевника, потому такие большие пространства между домами.

На ближайшем повороте свернули на одну из таких широких улиц и направились к югу через частный сектор, в качестве ориентира используя видимые издалека уцелевшие трубы сахарного завода. Иногда попадались вросшие в землю ржавые и почему-то разобранные автомашины, но свободного места для маневра хватало с избытком, поэтому объезжали их без труда. Миновали трехэтажное здание с большими окнами, очень похожее на школу, с пустырем напротив. Судя по похожим на ворота уцелевшим металлическим рамам, когда-то он служил футбольным полем. Рядом с ним свернули налево и, петляя между брошенным транспортом, проехали большую часть улицы, пока не уперлись в поваленные на проезжую часть деревья парка.

Пришлось сдавать задним ходом к соседней улочке и сворачивать туда. На очередном перекрестке Шал не выдержал, остановил «шишигу» и заглушил двигатель. Правее над деревьями виднелась труба сахарного завода, значит, окраина города где-то близко.

– Сиди тут, пистолет сними с предохранителя, из машины не выходи. Охраняй, а то мало ли. Если что, стреляй. А мы с дознавателем прогуляемся.

Открыв дверь кунга, он кивнул Лемке, предлагая выйди на улицу.

– Что случилось?

– Пошли, разведаем дорогу. А то, чую, весь бензин спалим, катаясь туда-сюда в поисках выезда на трассу.

– В Чуйской долине и чуйка сильней, да? – улыбнулся дознаватель.

– Ты сейчас про траву или интуицию?

– Интуицию, конечно.

Махнув Фань рукой, Шал снял автомат с предохранителя и медленно двинулся по улице, внимательно посматривая по сторонам, но иногда и оглядываясь назад. Прислушиваясь к окружающим звукам, он сначала не понял, чего не хватает. Потом дошло. Не было привычного щебета мелких птах, вроде воробьев или синиц, но где-то южнее, в районе завода, слышался непрекращающийся гвалт ворон.

Правее, среди тополей, выросших по обеим сторонам улицы, что упиралась в бетонный забор, виднелись здания, относившиеся, скорее всего, к заводоуправлению. Даже спустя двадцать лет разница в состоянии была очевидна. Шал не являлся специалистом, способным с одного взгляда определить срок заброшенности того или иного строения, просто он знал положение дел, которое сложилось здесь двадцать лет назад и даже ранее.

Шуский район не только коноплей славился, на плодородных и богатых подземными водами землях когда-то собирали большие урожаи кукурузы, арбузов, дынь, подсолнечника, сахарной свеклы. И этот завод в лучшие советские времена выдавал большие объемы сахарного песка. Уже потом, после развала Союза, зачахло множество самых разнообразных производств по всей республике. Пустующие строения нагло разбирались и местными жителями, и бизнесменами новой формации. Мало кто отказывался от халявного стройматериала, за воровство которого даже не наказывали по закону, потому что это являлось имуществом уже разрушенной и совсем другой страны.

Забросили и этот завод, но как бы население ни старалось, до конца его не разобрали. Впрочем, это касалось не только предприятий, целые города бросали. Вспомнить хотя бы полуразрушенные Аркалык, Жанатас, Асубулак, Приозерск или Жем. Но такая картина была в порядке вещей на всей территории некогда большого государства. Новые страны, новые приоритеты, новая политика, а от прошлого, каким бы оно ни было, нужно избавляться. Всеми доступными способами. Кому-то так было спокойнее, видимо.

Лемке достал из-за пазухи пистолет и, прихрамывая, направился следом. Деревья давали достаточно тени и еще не было жары, хотя солнце стояло высоко, но Шал все равно обливался потом и недоуменно поглядывал на спутника, которому было комфортно в кожаном плаще и такой же фуражке.

– Слушай, Сашке, давно хотел спросить.

– Что?

– Ты где эту фуражку взял?

– В Музее! Который жертв политических репрессий. Напрягает? – Лемке даже остановился.

– Ты же вроде немец, а нацепил энкавэдешную фуражку. А как же сосланные сюда предки? Совесть не мучает, а?

– Странно это слышать от казаха, одетого в немецкую форму, – усмехнулся Лемке и пошел дальше.

– Чего?! – Шал внимательно осмотрел свою одежду. – Ты что несешь?

– Форма у тебя немецкая, говорю, – бросил дознаватель через плечо. – И расцветка «штрих», которая использовалась Вермахтом во второй мировой. Да ладно, – засмеялся он, – расслабься. Форма-то немецкая, но еще из ГДР. В конце девяностых у нас армию в такую одевали, «афганок» на всех не хватало, а это гуманитарная помощь из Германии. Хорошо сохранилась. Где откопал?

– В «шишиге».

– А! Так это Иргаша добро? Ну-ка, погодь, дай вспомню… Вроде пару лет назад в Кызылорде вещевой склад разграбили. Там и военное обмундирование было. Может, и оттуда. Вот так ходишь в немецкой форме и не знаешь об этом, а меня за советскую фуражку стыдишь. Она просто удобная и сносу нет, потому что кожаная. Или серп и молот на звездочке раздражает? Ммм? Так после развала Союза наша армия почти десять лет не спешила избавиться от этого символа героического прошлого, и никто особых истерик не устраивал. Имеешь сказать что-то против звездочки?

– Нет. Нравится, носи.

– Ну вот. А то, что я этнический немец, фигня. Родился я тут, и это моя родина, а не призрачный фатерлянд. Хотел бы, уехал бы давно, как многие родственники. Ну что мне было делать в Германии, если тут больше нравилось? Да и кому я там нафиг нужен был? Короче, хорошо, что остался. Сдается мне, что нет сейчас Германии, как и еще многих стран. По крайней мере в том состоянии, что были раньше. Может, такие же раздолбанные, как и мы, а может и еще хуже. У россиян-то оружие возмездия ого-го было.

Шал слушал разглагольствования Лемке краем уха, рассматривая сквозь деревья двухэтажные здания. Вроде движение померещилось раз в окнах, но сколько ни смотрел туда, больше не повторялось. Может, ветерок ветку шевельнул. Поток слов дознавателя надоел, и он шикнул на него.

– Все, заглохни, Лемке. Смотри по сторонам.

– Сам вопросы задает, а потом – заглохни. Где логика?

Обиженно замолчав, ускорил шаг, но раненая нога быстрой ходьбе не способствовала. Через пару метров остановился и замер, что-то высматривая в открывшемся пространстве справа. Оглянулся и махнул рукой, подзывая Шала. Тот молча подошел и уставился туда, куда показывал дознаватель. Ничего не поняв, направился к зданию на небольшом пустыре, но внимание привлекла не когда-то искромсанная топором, судя по характеру повреждений, вывеска почтового отделения, а столбы освещения. Кто-то явно хотел придать им далекий от первоначального назначения вид.

Металлическая труба, на которой раньше размещался фонарь, была слегка искривлена, и на высоте нескольких метров над землей примотана поперечная перекладина. Внешне все это могло бы напоминать крест, если бы не ржавые куски металла на концах перекладины, почему-то напоминающие руки, и коровий череп, венчающий вершину. Соседний столб в нескольких метрах был почти точной копией. С той только разницей, что там красовался череп человеческий.

– Мне кажется, – пробурчал Шал приковылявшему Лемке, – надо возвращаться. Фиг знает, кто и когда это соорудил, но лучше убраться отсюда.

– Согласен. Тем более, мне кажется, машины мы объедем, не так уж много их осталось на дороге, а тот просвет, дальше по улице, и есть наша трасса.

– Пошли.

Шал уже вышел на улицу, когда услышал далекие хлопки. По частоте и направлению, откуда они доносились, похоже на выстрелы. Не раздумывая, рванул обратно к машине, где оставалась Фань. Лемке ждать не стал, тот явно сейчас не бегун.

Бежал быстро, но так же быстро выдохся – дыхалка спортивным рекордам не способствовала. Уже издалека заметил открытую дверь кабины с пассажирской стороны. Кое-как добежав до машины, с трудом переводя дух, заглянул внутрь, испачкав руку в чьей-то крови. Девушки там не было…