Глава тринадцатая. Добро пожаловать… в рай

Асфальт, покрытый тонким слоем песка, был усеян следами. Кто-то истоптал всю дорогу вокруг «шишиги» босыми ногами, а бурые пятна крови на земле наводили на мысли о бренности бытия. Чьего угодно, но только не Фань. Не хотелось думать, что девушка погибла, пусть даже эта кровь и ее. Рана ведь может быть и не опасной – вдруг просто порезалась о разбитое стекло или даже кого-то зацепила, стреляя.

Пока Лемке доковылял до машины, Шал уже все осмотрел. Нашел стреляные гильзы и даже сам пистолет девушки под колесом. Потеряли, или нападавших не интересует огнестрельное оружие. Следы уходили в сторону завода, и кроме человеческих, присутствовала широкая полоса, будто кого-то волокли. Мертвого или еще живого, но обильно истекающего кровью.

– Ну что тут? – Дознаватель тоже запыхался. Окинул взглядом следы волочения, разбитое стекло в двери и выдохнул: – Китаезы твоей нету, что ли? Опасно тут находиться. Заводи, поехали.

– Куда? – Шал, уже надевший куртку, замер.

– Валить надо, не понятно, что ли?

– Я без Фань не поеду.

– Ты дебил? Видишь кровь? Убили и утащили ее. Уезжать надо!

Шал сунул магазин в правый нагрудный карман куртки, что пришивал специально для боеприпасов, а нож одного из покойных карателей в ножны слева. В левый внутренний карман положил ПМ из бардачка, в правый еще один магазин к автомату. Обоймы к пистолету рассовал по нагрудным карманам немецкого кителя.

– Может, жива еще.

– Ну кровь же!

– И что? Кого-то она подстрелила, а ее забрали живой. Я так думаю.

– Ты не знаешь, кто тут обитает, но все равно собираешься соваться хрен знает куда. Крутой, да?

– Не, левый склон Памира круче, а мне нужно подтверждение ее смерти. Если Фань погибла, уедем. Но если свалим сразу, мысль о том, что она была еще жива, не даст потом спокойно спать.

– Нет, ты только глянь на него! Совестливый, сука, какой! – Лемке хлопнул себя по бедрам и скривился от боли. Про раненую ногу он от возмущения забыл.

– Меня родители воспитали человеком, а не бездушной тварью. И чувство благодарности у меня еще осталось, несмотря на то, что это уже не ценится нихрена. Ты вообще знаешь о такой стороне человеческой души, Лемке? Или в стенах допросного кабинета все свои положительные черты утопил в чужой крови?

– За что благодарность-то?

– Ну, будем считать, она спасла мне жизнь. Не дала подохнуть без воды и еды в Мойынкумах, куда меня отвезли люди Иргаша. Убедительная мотивация?

– Недостаточно. Я б никуда не пошел.

– Потому что ты урод. Моральный. – Шал отхлебнул воды из фляги, закинул ее на сиденье и захлопнул дверь кабины.

– А может она подружка твоя? Ее прелести и в радости, и в горести жить помогают?

Шал замер и медленно повернул голову к Лемке.

– Она мне в дочери годится, дубина!

– Да ладно! Хрен ровесников не ищет. Сам знаешь, старый конь борозды не испортит. – Дознаватель заржал.

– Вернусь, чтоб не было тебя тут, – процедил Шал, – сам выбирайся.

– Ну смотри, как бы потом пожалеть не пришлось. – Лемке прищурился.

– Да пофиг мне на тебя! Думаешь, испугал? – Шал сбил ладонью фуражку с головы дознавателя и развернулся, – бывай!

Успел сделать только шаг, как сзади раздался яростный окрик.

– Стоять, сука! Или пристрелю!

Шал замер, медленно повернулся, и Лемке качнул пистолетом.

– Руки! – И когда Шал их поднял, вкрадчивым голосом продолжил: – Сейчас ты садишься в кабину, заводишь движок, и мы едем туда, куда ты собирался. Понял?

– А то что? – Брови охотника за головами поползли вверх.

– Пристрелю.

– Ну ладно, – согласился Шал, пожал плечами и сделал медленный шаг к Лемке. – Руки-то можно опустить? Или мне с поднятыми в кабину лезть?

– Опусти…

Опускать он не стал. Просто хлестнул расслабленными пальцами сверху вниз по глазам дознавателя. Тот отпрянул, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, а последовавший вдогонку контрольный удар левой отправил его на землю.

Шал презрительно сплюнул, снял «ксюху» с предохранителя и двинулся к заводу по следам, на ходу тряся левой ладонью. Давно так не бил, и для неотошедшей еще от ранения руки удар оказался несколько болезненным. Назад не оглядывался, стараясь не думать о дознавателе. Посмотрит сейчас какое-то время радужные «мультики» и отойдет. Может, умнее будет.

Уговаривать его не имело смысла, у каждого в этой жизни своя мотивация для совершения любых поступков. И плохих, и хороших. Нравится быть подонком в чужих глазах, пожалуйста, делайте все, что хотите, вместе с шоколадом «Виспа». Шал таким становиться не хотел. Даже в собственных глазах. Осталась еще совесть, да. И когда-нибудь умереть можно будет спокойно, с уверенностью, что никто из потомков на могилу гадить не будет.

Следы привели к тому, что осталось от проходной. Железобетонные плиты забора все еще огораживали заводскую территорию, а от небольшого здания пункта приемки на въезде осталась только кирпичная коробка. Деревянные рамы окон и двери отсутствовали напрочь, и внутри уже проросли молодые тополи, выглядывая из проемов и нависая над провалившимися стропилами крыши. Еще лет десять, и творение рук человеческих совсем развалится под нажимом природы, которая всегда отвоевывает назад свое, когда-то занятое человеком пространство, если тот его покидает. Вороны противным гвалтом не давали прислушаться к звукам вокруг и все так же продолжали кружить над одной из кирпичных труб завода. Кровью им там намазано, что ли?

Прав Лемке только в одном: Шал не знал, куда суется. Кто бы ни забрал Фань, их явно больше, а он один и совсем не Рэмбо. Но просто бросить ее не мог, ситуация к этому не располагала. Развернуться и уйти, когда девчонка попала в беду, будет совсем уж не по-человечески, пусть в нынешнее время человечность не особо-то ценится, каждый озабочен собственной шкурой. Но в китайской девушке она есть, эта человечность, как и сострадание к ближнему, что удивляет. Хитрые азиаты своему-то соотечественнику вряд ли помогут, а уж лаоваю или хэймаоцзы тем более, каждому собственная судьба Буддой отмерена и нехрен ее пытаться изменить. Но Фань, наверное, этого не знала, вот и сунулась помогать, а теперь сама попала в подобную ситуацию. Жизнь мало била? Но ведь била, судя по почти прошедшему синяку у нее под глазом.

Следы оставили люди, и если девушка жива, нужно попробовать договориться, только есть вероятность, что из всех доступных языков они могут понимать всего один – язык оружия. Говорил же старый Фаты, что кто уходит в эту сторону, обратно не возвращается. И в этом ли причина, предстоит выяснить. Осторожно, не привлекая к себе внимания. Ну а если договориться не выйдет, по крайней мере, не позволить, чтобы Фань мучилась…

Окинув взглядом заросший травой двор, Шал бросился в тень от производственного корпуса и диффузионной колонны. Здание из нескольких ярусов тянулось вправо и там соединялось с серой коробкой упаковочного склада. В больших прямоугольных окнах стекол тоже не было, и он слышал с улицы, как внутри гуляет сквозняк. У входа в здание Шал замер, оглянулся и у проходной заметил такую же статую, как и рядом с почтой. Только череп другой, с этого расстояния непонятно, какого животного. Безмолвный страж, широко раскинув металлические руки, напоминал статую в Рио. Вот на что пошли части разобранных по округе автомобилей.

Он на мгновение зажмурился и на счет «три» юркнул в дверь. Расчет оправдался, в глазах быстрее исчезло световое пятно, которое всегда делает на время беспомощным и незрячим. Косые солнечные лучи через небольшие мансардные окна давали достаточно освещения, но после улицы первое время глазам нужно привыкнуть к полумраку внутри помещения.

Внутреннее пространство цеха занимали бетонные постаменты, раньше служившие основанием для станков. Все, что имело отношение к металлу, вырезали и растащили еще в девяностых или двухтысячных, когда страну охватила «металлическая лихорадка», являясь единственным источником средств оставшихся без работы людей. Толстый ковер из прелых листьев, нанесенных ветром за много лет, гасил звук шагов по бетонному полу. Шал неслышно пробежал вдоль стены и замер у двери в следующий цех, припав к прицелу. Судя по светившемуся в стене проему, отсюда можно выйти на улицу с противоположной стороны здания. Времени на детальное исследование завода не было, дорога каждая минута, и он считал, что пора бы следам местных обитателей уже обнаружиться. Ну или хоть звук какой услышать, чтобы понимать, куда идти.

Краем глаза заметил справа на стенах пятна на уровне человеческого роста. Особого внимания сначала не обратил, пятна и пятна, мало ли по какой причине они там образовались. Зрение просто зафиксировало всю композицию как нечто чужеродное, вне остальной однообразной цветовой гаммы, и когда Шал оказался на противоположной стороне помещения, оглянулся и увидел все пятна. Не только в Шымкенте есть художники, оказывается.

Бетонная стена в качестве полотна содержала панорамную фреску в детском стиле «курица лапой». По профессионализму до Иеронима Босха далеко, но общий замысел соответствовал классику гротеска – масштабность изображаемых событий. Кудрявая крона своей пышностью могла бы напоминать дерево, но при внимательном рассмотрении оказывалась большим грибом ядерного взрыва с демоническими глазами и широко раскрытым ртом, которым пытался ухватить кусок от вертикально стоявших коробок разной высоты, до боли напоминающих город. Ситуация, виденная в молодости на фотографиях, рисунках и практически воочию. Но дальше начиналась то ли фантазия автора, то ли реальное положение дел.

В другую сторону от погибающего города от самого основания ядерного гриба извивалась широкая, из нескольких сегментов, лента. Оканчивалась она головой, похожей и на змеиную, и на драконью одновременно, с открытой пастью, полной клыков и пожирающей людей. То, что это именно люди, было понятно без объяснений. Так их рисуют дети – черточки и кружочки, только здесь они напоминали черепа с ножками. И таких пляшущих человечков, изображающих разные сцены жизни, хватало.

Вот двое тащат третьего на шесте, словно полинезийские или африканские дикари. Одиночка держит в каждой руке по черепу. Другой, с предметом, который мог бы быть флагом, а по сути оказался топором, разрубает кого-то на части. Толпа людей вокруг высокого человека с колпаком на голове и ножами в поднятых руках. Вождь, шаман, жрец? И везде среди этих человечков присутствовали статуи, виденные у почтового отделения и проходной, изображенные так же схематически, но вполне узнаваемо. Что же это? Не более как чья-то фантазия или все же реальность, настоящая и кровавая? Шалу вдруг расхотелось с кем-либо тут договариваться.

Это был не испуг от созерцания настенной живописи, а тренированная годами интуиция, обостренная реакция охотника на затаившуюся где-то вблизи опасность. Факты заставляли взглянуть на все по-новому. Упоминание Фаты, что никто не возвращается из Шу, исчезновение Фань, и теперь странный рисунок неизвестного художника. Почему-то появилась уверенность, что придется убивать. Вряд ли выйдет договориться с обществом, если на стенах нарисована настоящая жизнь местного социума. Никто просто не станет его слушать.

Сделав шаг в сторону, чуть не упал в бездну за бетонным основанием, но успел отпрянуть назад. Широкая полоса бункера свеклорезки рассекла цех по всей длине. Не хватало еще свалиться хрен знает куда.

– Акем береин шакыарады! – раздалось совсем близко, за стеной, и послышались удаляющиеся шаги.

Родной язык, хоть немного и искаженный, был понятен. «Отец зовет всех». Чей отец, кого всех? Черт, все же кто-то был на улице, еще немного, и его могли услышать. Выдохнув, Шал поправил ремень на плече, неслышно приблизился к дверному проему и тут же отпрянул назад, вжимаясь в стену. Почудилось движение. Бросило в жар – задел-таки прикладом стену. Услышат?

Не почудилось. Дверной проем потемнел, кто-то остановился снаружи и не двигался. Потом все же медленно вошел внутрь. Остановился, вглядываясь в темноту цеха и прислушиваясь. Стоял в полоборота к переставшему дышать охотнику, но если развернется, встретится с ним глазами. Стрелять нельзя, нет глушителя, а если рядом есть кто-то еще, переполошит всех раньше времени и эффекта неожиданности уже не будет.

В профиль вроде человек, пусть и чрезмерно худой. Одет в лохмотья и с оружием явно дружит, судя по тесаку в правой руке. Шалу только не нравился приплюснутый нос и обтянутая бугристой кожей абсолютно лысая голова. Генетическая предрасположенность или местный обычай? Человек сделал шаг в сторону и развернулся. Ну и рожа, маму твою…

Близко посаженные раскосые глаза расширились, увидев Шала. Тот медлить не стал, тем более что рука с топором недвусмысленно взлетела вверх. Шагнул навстречу, ударил левой ладонью снизу вверх в нос, вбивая хрящ глубоко в череп, и правой вырывая из ножен свой нож, за секунду до этого большим пальцем смахнув с рукояти удерживающий хлястик. Обильно хлюпнула заливающая лицо кровь и тело с угасающим в глазах огоньком откинулось назад, рухнув на пол. Слушая бухающее сердце, Шал, выставив нож перед собой, повернул голову к двери, ожидая чужого подкрепления, но на улице не было других звуков, кроме гвалта ворон.

Оттащив тело в мрак цеха, нащупал пульс. Жив, в отключке проваляется долго, и если придет в себя, гнусавить будет всю оставшуюся жизнь. Можно двигаться дальше, только оставлять лысого в тылу не хотелось. Мало ли, найдет кто раньше времени, или придет в себя и побежит предупреждать сородичей. Хотя нет, не побежит, скорее поползет, у него гарантированное сотрясение мозга, башкой о бетон приложился хорошо. Но даже этого допустить нельзя. Раз они, как троянцы, украли у него женщину, значит, война, а на войне диверсанты тылы подчищают. Забрав из расслабленных пальцев топор, подтащил бесчувственное тело к бункеру и без сожаления отпустил в антрацитовую темноту. Скорый шлепок возвестил о близком расположении дна. Ну, выберется, значит, везунчик.

Топор Шалу понравился. Большой диск от циркулярной пилы, вставленный в деревянное древко и зафиксированный шестимиллиметровой катанкой. Судя по отполированному до блеска дереву и местами стертым от заточки зубьям, пользовались им часто. Не исключено, что очень эффективное оружие ближнего боя. Свое оружие на место, придется испытать трофей.

Вороны кружили над стоящим отдельно зданием ТЭЦ. Несколько человеческих фигур растворились среди деревьев, что скрывали в стороне большую серую коробку, и чтобы добраться до нее, необходимо было пересечь большой пустырь. Шал быстро юркнул в высокую траву, присел и гусиным шагом направился к ближайшему бетонному столбу, служившему когда-то основанием для теплотрассы. Несколько таких опор, окруженные кое-где кустами, все еще стояли на одной линии, в направлении котельной. Используя их в качестве укрытия, он короткими перебежками добрался до глухой торцевой стены и замер, переводя дух. М-да, либо надо бросать курить, раз вынуждают быть сторонником активного образа жизни, либо осесть в тихом месте и не напрягать тело подобными марш-бросками. Кровь громко стучала в ушах, а сердце колотилось, словно взбесившийся метроном, грозя в следующий раз пропустить пару ударов или вообще остановиться. Пора на покой, пора.

Гул человеческих голосов был совсем рядом. Из-за угла Шал увидел только окна, звук доносился из них. Сколько ни пытался, разобрать что-то явственно не выходило, мешало эхо большого пустого помещения. Нужно попробовать подняться наверх – пока бежал, видел уцелевшую пожарную лестницу рядом с кирпичной трубой.

Внезапно почувствовал болезненный укол в поясницу. Это еще что? Медленно развернувшись, увидел перед собой подростка. От первого представителя местных аборигенов тот отличался глазами: большие, синие, широко расставленные, с зрачками почти у самых висков. И расплющенный нос с маленькими отверстиями ноздрей. Лысую голову покрывали небольшие бугры в два ряда, как и у взрослого любителя топоров, отдыхавшего сейчас в яме. Склонив голову к плечу, существо рассматривало Шала с интересом, направив на него метровую палку с острым металлическим наконечником. Одно движение, и живот проткнет запросто.

– Ти кьто? Уммм? – голосок прозвучал до противного тонко.

Шал осторожно отодвинул пику в сторону, хотел уже осторожно приложить палец к губам и сказать «тссс», но малец вдруг изменился в лице, глаза расширились еще больше и он открыл рот, набирая полную грудь воздуха, чтобы закричать.

Размахиваться времени не было. Опущенный к земле трофейный топор резко взлетел снизу вверх, с хрустом разрубая лицо от подбородка к носу. Настороженно оглядев окрестности, Шал пинком отбросил бьющееся в агонии худое тельце, сорвав его с жалобно звякнувшего лезвия, и стряхнул кровь с рукава. Хороший топор…

Лемке моргал, тер глаза руками и пытался сфокусировать зрение на автомобиле. Такого он не ожидал, охотник оказался шустрым старичком. Кроме того, Александр, мягко говоря, находился в некотором изумлении и был озадачен поведением Шала. Уж чего-чего, а подобного чистоплюйства от наемника он не ожидал. Из всех его коллег, работающих на Каганат, подобными моральными принципами мало кто озадачивался. Обычно чревато последствиями. Пока будешь проявлять благородство, тебя самого отправят на тот свет. Но в этом, возможно, виноват возраст. Сколько там Шалу, лет пятьдесят? Да, наверное, уже пора задумываться, с каким душевным грузом приблизишься к закату жизни, которая может закончиться в любой момент.

Сам Лемке об этом пока старался не думать. Он младше Шала на пару лет, значит, еще рано. Или нет? Случай в поезде говорил как раз об обратном. Ему тоже пора думать о завершении карьеры дознавателя, иначе вот так прирежут где-нибудь в шымкентской подворотне – и все. Неужели не понятно, что от него решили избавиться именно из-за его должности и только случайно он остался в живых. Нужно во что бы то ни стало вернуться на поезд и отдать под суд тех, кто его скинул. Это даже хорошо, что встретил Шала. Если он появится в Шымкенте через несколько дней после отправления в Алматы, его самого отдадут под суд – генерал Ашимов не поверит, что от него хотели избавиться простые бойцы, объявит дезертиром. Нужно догонять поезд. Только как, если рана на ноге не способствует скорому передвижению?

Еще этот великовозрастный охотничек, вспомнив вдруг о совести, решил поиграть в спасителя, и вообще теперь может не вернуться с этого завода. Сгинет там же, где и китаянка. И кто его подвезет до Отара, откуда до Алматы уже проще добраться? Да даже подождать, когда состав будет возвращаться назад, и то менее опасно, чем предстать перед Ашимовым с видом побитой собаки.

Дознаватель открыл дверь кабины и с трудом влез на водительское место. Шал, сука, ключ забрал с собой! Вот нахрена он ему там? На всякий случай проверил солнцезащитный козырек. Нет, и там пусто. Шал либо не смотрел фильмов, где козырек изображался в качестве места для хранения, либо не считал его надежным, что в принципе правильно.

Лемке стал вспоминать, как завести автомобиль без ключа. Автоугонщиком никогда не был, но довоенный кинематограф, бывало, мог многому научить, особенно если это касалось чего-то противозаконного. Грабить, убивать, угонять, воровать. Учил и любить, но такое интересней постигать самолично и не один раз. Правда, в фильмах у преступников проходило всегда все гладко, не как в реальной жизни. Лемке не был уверен, что получится завести автомобиль. Вроде достаточно обрезать провода с замка зажигания и соединить между собой, но водить-то он не умеет. Принцип знает, а опыта нет, хотя кажется, что ничего сложного. Поэтому и пытался остановить охотника от невыгодных для него действий.

О принципиальности Шала ходило много слухов. Поэтому если сказал убираться, лучше убраться. Начнешь качать права и стращать СБ, может и пристрелить, не посмотрев на положение в Каганате, что он и показал сейчас. Действенно и болезненно. Если девка подохла и он вернется не в духе, точно никакого разговора не выйдет. Все же стоит иногда забывать о своей должности, а когда находишься далеко от привычной обстановки любимого кабинета, тем более. Не везде люди боятся дознавателей из Службы Безопасности. Так что надо было соглашаться и идти с Шалом. Теперь нужно искать другой выход.

С крыши котельной вид на окрестности открывался отменный и развеивал всякие сомнения относительно дружелюбности и гостеприимства местных жителей. Любители подобных скульптурных композиций вряд ли пылают всеобъемлющей братской любовью к чужакам. Общая идея расположения уже знакомых по стилю статуй, вероятно, с земли не так бросалась в глаза, как сверху, и казалась ошибкой нерадивого ландшафтного дизайнера. Окажись Шал около них раньше, решил бы, что их понатыкали в том месте бессистемно, абы как. С крыши было все намного понятней. Чувствовались общность картины и грандиозность задумки. Понять бы еще ее цель…

Странные идолы, собранные из частей автомобилей и труб и увенчанные побелевшими на солнце черепами животных и людей, располагались по спирали, напоминая некий лабиринт, в центре которого стояла трехголовая рогатая статуя большего размера. В отличие от других, она имела туловище, собранное из нескольких двигателей, поставленных друг на друга, а ее металлические руки поднимались над остальными фигурами. Будто специально, для привлечения внимания.

Шал на несколько минут прикрыл глаза, пытаясь спроецировать и уменьшить картинку, чтобы все же понять, что она может означать. И кроме вида свернутой спиралью змеи ничего не видел. Особенно если считать центральную статую головой…

А вороны кружили над этим местом не просто так. Они питались. Жрали то, что висело на раскинутых в стороны руках. Пикируя вниз, рвали длинные, зеленовато-коричневые гирлянды чьих-то внутренностей, и тут же взлетали вверх, вступая друг с другом в битву за кусочек плоти.

Покачав головой, поражаясь фантазии неизвестного декоратора, Шал спустился на пристройку ниже уровня крыши и заглянул в одно из окошек. Голоса стали слышны явственней, и можно было даже разобрать слова.

– …конец всему и есть начало! Грешники, поклоняясь выдуманным богам, сгинули в Пучине Мрака и были уничтожены очищающим Огнем! Но именно Он, возродившись из пепла Апокалипсиса, несет свет Истины в этот новый мир…

Разглядеть все в подробностях было трудно, и Шал сместился к другому окну. Отсюда уже стали видны люди, которые раскачивались в трансе и тихо подвывали в такт, устремив взор куда-то в сторону. Одежды на них было по минимуму, гендерные различия можно увидеть, не пытаясь понять, где у них там инь и янь, и внешний вид, искаженный мутациями, вызывал одновременно отвращение и жалость. Но, главное, их количество не пугало. Всего человек двадцать, или немногим больше, если считать женщин и детей. Патронов, в случае чего, хватит на всех.

– Истину поймет лишь тот, кто верит в ее ценность и не нуждается в доказательствах и чудесах. Свет – это Огонь! Огонь – это Свет! Он – Дитя Хаоса, рожденное Пламенем последней войны! Случится Чудо, и каждый из нас переродится, когда Он обратит на нас свой пристальный взор!

Голос проповедника был полон дикого восторга, с которым он возносил свою речь, и сильное эхо пустого здания только усиливало ее гипнотическое воздействие на слушателей. На искаженных гримасами одухотворенных лицах плясали всполохи горящего где-то огня. Шал метнулся к следующему окну – пора бы уже и мессию узреть, что так старается. И где же, в конце концов, Фань?

– Мы будем днем и ночью призывать Его, моля о том, чтобы озарил Он нас своим благодатным Огнем и Светом. Айдахар дарует нам новую жизнь! Айдахар согреет теплом! Айдахар примет нас в ряды своего войска, и понесем мы Истину тем, кого гложут сомнения! И мы приблизимся к Вратам Рая, где правит Он! Мудрый и сильный дракон… АЙДАХАР!!!

Раздавшийся следом громкий рев людских голосов заставил отпрянуть от окна. Люди вскинули руки и задрали головы к потолку. Не хватало еще, чтобы заметили. Шал сомневался, что к незапланированному зрителю на галерке они отнесутся благосклонно.

«Твою мать, ну и ересь. Айдахар? Это что, новая религия или бред сумасшедшего?»

Про Айдахара он знал. Рассказывали ему в детстве про него сказки. Потом узнал еще несколько вариантов. Один о змее, что правил миром и питался кровью живых существ. Был у него комар помощником, предварительно снимал пробу с очередных жертв, чтобы Айдахар потом употребил их в пищу.

Второй – о птице Самрук, что сидела на вершине Байтерека, Древа Мудрости, и каждый день сносила яйцо, которое на самом деле было Солнцем, и его по вечерам съедал змей Айдахар, живущий у подножия дерева. Но корни этих сказок уходили в глубину веков, когда казахи верили еще в Тенгри, а не в Аллаха.

И третий, более современный, довоенный. Из тех историй, что обычно рассказывали своим семьям пастухи после возвращения с джайляу, и на полном серьезе – глюколовы с красивым официальным названием «уфолог», организуя поисковые экспедиции в подобные «удивительные» места и пытаясь объять необъятное.

Недалеко от Шымкента находилось озеро Кок-Коль. Считалось аномальным, потому что уровень его никогда не изменялся, несмотря на осадки или засушливую погоду, и вода всегда оставалась чистой и прозрачной. Внезапно на его поверхности могли образоваться кипящие водовороты, затягивая в пучину все, что в этот момент там окажется. Пастухи рассказывали, как там исчезали и птицы, и животные. Дайверы, пытаясь опуститься на глубину, не могли достичь дна. И вот там, якобы, обитал Айдахар, доисторический пятнадцатиметровый змей, питающийся домашним скотом и другими животными, что приходили на водопой. Родной братишка или сестренка шотландской гадины из озера Лох-Несс. О ком именно они сейчас лопочут? Какой змей виноват, что кому-то тут снесло крышу?

Проповедника он узнал сразу. Уж очень он походил на человека в балахоне, нарисованного на стене цеха. Как и там, этот тоже держал ножи и размахивал руками. И вообще вся картина бетонной живописи стала понятна. Дракон Айдахар, рожденный в ядерном огне, пожирает тех, кто в него не верит. А эти клоуны, значит, верят и поклоняются, практикуя жертвоприношения. Как, в сущности, оказывается, быстро все возвращается. История предсказуемо циклична и движется по кругу, словно собака, что пытается укусить себя за хвост. Взлеты, падения, жертвоприношения на осколках разрушенных цивилизаций. Ничего не меняется под этим жарким солнцем.

За спиной оратора, вдоль стены, висели полуголые люди. Судя по вялым движениям, живые. Еще пленники, не поверившие в могущество Айдахара? А вот и Фань! Пусть одежда на ней разорвана в клочья, а сама она подвешена за руки на цепь, но девушка жива, а это главное. Интуиция в очередной раз не подвела. Правильно сделал, что не послушал Лемке.

– Так вкусим же плоть нашего брата, погибшего во Имя Его Света от рук проклятой грешницы, ступившей на территорию Его безграничного влияния и не пожелавшей безропотно принять благословление Его Пророка! Наш брат останется в нас, и когда мы войдем в Рай, он войдет туда вместе с нами!

Проповедник стоял перед залитым кровью широким постаментом, на котором лежали два тела. Одно из них, с большим кровавым пятном на месте глаза, уже было выпотрошено, судя по широкой красной линии от паха до горла. Вот, значит, кого ухайдокала Фань и чей ливер сейчас поедает воронье.

Второе голое тело было еще живо и слабо шевелило кровоточащими обрубками рук и ног. По краям постамента стояли бочки, в которых горел огонь, и два полуголых помощника ворочали в них отрезанные конечности бедняги, нанизанные на куски толстой проволоки. Шашлычники, сука.

Ждать больше не стал, и так уже достаточно увидел, чтобы отбросить последние сомнения в нецелесообразности переговорных процессов. Остается только внести некоторые изменения в меню местной ресторации, обильно сдобрив свинцовой приправой. А свинец, говорят, имеет очень плохое влияние на организмы подобных гурманов.

Уже когда спустился по лестнице и собирался идти к воротам на входе в котельную, заметил движение у одной из стен главного заводского корпуса. Приглядевшись, беззвучно выругался. Лемке, гад, хоть и не узнать его без привычных плаща и фуражки. Шал поднялся и замахал руками, привлекая его внимание. Дознаватель увидел и, прихрамывая, побежал через пустырь.

Когда он уселся на землю, вытянув подраненную ногу, Шал рассмотрел все то, что обычно скрывал плащ. Форма «афганка» советского образца. Офицерский ремень, доработанная портупея с двумя подмышечными кобурами и «макарами» в них. Бинта поверх штанов уже не было – перемотал, видать, когда один был.

– Я же сказал уходить. Чего не ушел?

– Нога болит, а мой билет на ваш автобус у китайского кондуктора. – Лемке огляделся. – Кстати, где она, нашел?

– Нашел. В котельной. Там еще люди есть в плену, как и она. На цепях висят. Тут, походу, секта какая-то хитромудрая. Змею поклоняются. Айдахару.

Лемке уставился на здание среди деревьев, почесал кулаком щеку.

– Айдахар, говоришь? Уже и сюда добрался?

– Ты что-то знаешь?

– Служба Безопасности Каганата все знает. А если не знает, то наслышана, и держит руку на пульсе, собирая информацию. Ходят непонятные слухи… Да неважно! Давай вытаскивать твою китаезу. Что там за обстановка?

– Человек двадцать проникновенно слушают одного долбан-бажу, который втирает им про вечную жизнь. Фань и еще четверо мужиков висят на цепях. Ворота там немного приоткрыты, можно зайти, пока проповедь читают. Походу, они сейчас своего жрать будут. Я так понял, Фань одного из них пристрелила, а они сторонники безотходного производства. Чем это от тебя так воняет?

– Бензин.

– Ты его пил, что ли?

– Гонишь? Коктейль Молотова делал!

Лемке вытащил из карманов две бутылки с заткнутыми тряпками горлышками и поставил на землю.

– Гребаный Экибастуз! – восхитился Шал. – Это то что нужно! Очищающий огонь, мать твою! Ты где бутылки взял?

– Пошарил в зданиях.

– Соображаешь! Зажечь есть чем?

– Есть. – Лемке отвернул рукав, показав браслет с китайским огнивом. – Ну что, пошли? Окропим песок красненьким?

Шал хмыкнул и кивнул. Потом улыбнулся.

– Глаза как? Прости, если что.

– А, – отмахнулся Лемке и, прихватив бутылки, встал, – нормально. Посидел с полчаса, проморгался. Зато мозги на место встали. Пошли уже, а то что-то мне тут ни фига не нравится. Хочется куда-то ехать и смотреть в потолок. Классный у тебя топорик, где взял?

– Трофей. Ну, кеттык!

Снаружи у ворот стоял стражник и вместо несения своей службы слушал службу о вечном, заглядывая внутрь котельной. Шал тихонько подкрался ближе, на расстояние нормального замаха, и, сложив губы дудочкой, тихонько подул. Стражник встрепенулся, оглянулся и тут же рухнул, сраженный топором. Вытаскивать его из тела Шал не стал, не нужен уже. Кивнул дознавателю, прислушиваясь к происходящему в здании. Там уже выли. Видать, в предвкушении угощения.

– Зажигай.

Тот поставил бутылки на землю, снял с руки браслет и, чиркнув кресалом по кремню, высек сноп искр. Ткань, пропитанная бензином, на одной из бутылок загорелась сразу же. Лемке поджег от нее вторую, схватил их в руки и бросился в открытую створку ворот. Шал, прижав автомат к щеке, юркнул следом.

На них никто не обратил внимания, все были заняты более важным делом, не сводя глаз с проповедника, разделяющего на части тело их сородича, и в восторге вскидывали кверху руки. Лемке швырнул в толпу поочередно обе бутылки и отскочил к правой стене. Раздался звон стекла, большая лужа растеклась по бетонному полу, мгновенно воспламенилась и огонь охватил беснующихся людей. Они начали в ужасе метаться по котельной, пытаясь найти выход, но тут же раздались громкие выстрелы, перекрывая звук истеричных голосов.

Лемке палил из обоих пистолетов, а Шал бросился влево, к постаментам, на которых раньше стояли котлы, и запрыгнув на один из них, выпустил длинную очередь в толпу. Помощники проповедника кинулись к нему с топорами, подобными тому, что остался на улице. Шал двинулся им навстречу, перепрыгивая на другие постаменты и направляясь к алтарю. Близко подпускать их не стал, просто всадил в каждого по короткой очереди. Пророк Айдахара, не выпуская из рук своего тесака, побежал к выходу, сторонясь горящих людей, но вдруг упал – его догнала длинная очередь из «ксюхи», выпущенная вслед.

Подбежав к пленным, Шал бросился к Фань и заглянул ей в лицо, щупая пульс на шее. Девушка открыла глаза и слабо улыбнулась.

– Потерпи, я сейчас. – Он обернулся к алтарю.

Огонь на полу почти стих, чадили только трупы, наполняя помещение запахом горелой плоти и вызывая тошноту. Лемке ходил между дергающимися телами и иногда вскидывал пистолет, чтобы оборвать чьи-то мучения. Уничтожение секты заняло всего несколько минут. Вот вам и благодатный огонь, очищающий от любой скверны.

Лемке приблизился к пленникам и вгляделся в их лица.

– Твою мааать! Это же наши!

– Кто ваши? – не понял Шал, снимавший Фань с цепи.

– Мужики ехали в дрезине перед поездом, проверяя состояние железки! Как вы сюда попали, Сарсенбай!?

– Напали на переезде на нас, – человек с трудом разомкнул потрескавшиеся губы, – когда в Шу заехали только.

– Сколько вас было?

– Шестеро. Керимбаева сразу съели. Там лежит Панфилов. Они постепенно… разделили его на куски, суки! – Висевшего стошнило на пол.

Лемке подошел к алтарю. Человек с трудом приподнял голову и огляделся мутными глазами. Молодой еще, родился после Скорби, но его волосы уже поседели полностью. Заметив дознавателя, тот долго всматривался в лицо, потом не выдержал и, застонав, уронил голову. Приподнял культю с обожженной раной на месте локтя и прохрипел.

– Добейте… прошу…

– Как тебя звать, сынок? – спросил Лемке севшим голосом.

– Фи…липп…

Лемке отвернулся, горло перехватил спазм. Потом приложил пистолет к горлу парня и нажал на спуск.