Глава девятая. Встреча в черных песках

Шал поднялся на очередной бархан и замер. В пустыне любое движение сразу бросается в глаза, и желание привлекать к себе внимание у него отсутствовало напрочь. Тем более, как бы ни хотелось считать увиденное наваждением, это оказался не мираж. Быстро приближающийся предмет явно имел какое-то отношение к парусному флоту и своим присутствием нарушал древний постулат, что кораблями пустыни могут быть только верблюды.

Обычная лодка, что-то среднее между каяком и байдаркой, поставленная на треугольную раму с тремя колесами, и с настоящим косым парусом. Но, как бы смешно и причудливо это ни выглядело, в данной фантасмагории имелся некоторый плюс: о сумасшествии пока говорить рано. Или не рано, и все подобные видения являются именно подтверждением тихого помешательства? Шал обернулся назад посмотреть, нет ли рядом Айгерим или кого-то из ангелов, забирающих души, Жебрейила и Азрейила, например. Нет, совершенно один, не считая неизвестного штурмана, бороздившего бескрайние просторы казахстанских пустошей.

Нет, все-таки парус настоящий, на мифическую подлодку не похож, хотя о ней не слыхал только ленивый. И версий этой квинтэссенции вербального сюрреализма и абсурдности существовало множество. Подводная лодка в степях Украины, Монголии, в песках Кара-Кумов… у шутников фантазии хватало во все времена. Только в отличие от перечисленных вариантов, упоминание казахстанских песков имело реальную основу. Бывала подлодка именно в этих землях. Проездом, в далекие годы Великой Отечественной, но бывала, как бы нелепо это ни звучало. Железнодорожная станция Джусалы недалеко от места, что потом назвали Байконур, стала одним из пунктов в фантастическом походе «М-32» по пути в ремонт из Новороссийска в Горький.

Завод «Красное Сормово», где изначально «Малютка» сошла со стапелей, казался близким, но по всему Нижнему Поволжью шли бои, а Волга близ только что освобожденного Сталинграда оставалась заминирована. Потрепанную в противостоянии с румынским эсминцем в водах Черного моря лодку отправили поездом в Баку, но специалистов, понимающих в ремонте подводных судов, там не оказалось. Из нефтяной столицы ее отбуксировали через Каспий в Красноводск и уже оттуда окружным путем по степям и пустыням, по маршруту Джусалы – Кинель – Красный узел – Арзамас отвезли в Горький. После ремонта она вернулась на Черное море уже короткой дорогой через Пензу и Сталинград, но все так же железнодорожным путем. Да и не только лодки перевозили, и торпедным катерам посчастливилось в годы войны попутешествовать по железным дорогам. Вот так и родилась присказка – подводная лодка в песках Казахстана.

Кормчий самоходной колесной лохани вел ее по самому краю степи, постепенно переходившей в пустыню Мойынкум, что уже говорило о реальности происходящего. Будь это бредом, парус двигался бы напрямик через пески. Дальше на север барханы начинали расти ввысь, порой достигая высоты около семидесяти метров, что судоходству подобных транспортных средств явно не способствовало – в таком песчаном лабиринте передвигаться возможно только верхом, пешком или на автотранспорте. То ли на борту заметили человека, то ли смена курса была запланирована изначально, но судно стало удаляться, отклоняясь к югу. Ну и слава Всевышнему, что отвел в сторону очередную неизвестность.

Шал уселся на песок. Усталость, умноженная во стократ благодаря колодке на шее, валила с ног. На горизонте виднелись заснеженные вершины гор, а значит, где-то там есть люди. Непонятно, сколько еще топать, поэтому необходимо отдохнуть. Насколько Шал знал карту области, это мог быть и Киргизский Алатау, если он правильно выбрал направление, удаляясь с места экзекуции. Ежели ошибся, значит, Тянь-Шань, но тогда движется он в сторону Лугового, к своим истязателям. Заблудиться в пустыне легко, как и в лесу, если нет компаса.

Не обращая внимания на человека, в нескольких метрах мимо проскакал тушканчик, и Шалу ничего не оставалось, как тоскливо проводить его взглядом. Охотиться нечем. Если только доской от колодки забить его до смерти, только ее снять надо сначала, а потом догнать проворное животное. Но с этими обоими пунктами выходила незадача. И потом, даже если все и получилось бы, огонь развести нечем, не сырым же жрать этого тушкана. Шал по привычке хлопнул себя по карману и с удивлением понял, что там что-то есть. Оказалось, зажигалка.

– Вот балбес! Чего ж раньше не проверил?

Впрочем, кто знал, что, обыскав его несколько раз, люди Иргаша оставили что-то в карманах. А ведь найди он ее раньше, не пришлось бы волочить несколько километров деревянный предмет на шее. Веревки, скрепляющие доски между собой, можно пережечь. Правда, не сразу, а когда просохнут, да и ветер задул бы хлипкий огонек. И сейчас не получится, надо ждать, пока стемнеет, – ночью ветра почти нет.

Южная сторона бархана оказалась покрыта кое-какой растительностью, и Шал сполз по склону вниз. Колышимый ветром жузгун жестковат, а вот листья астрагала достаточно мягкие и мясистые, и почерпнуть из них какую-то влагу вполне возможно. Шал сунул в рот пару листьев и стал медленно пережевывать горькое травянистое растение. Если не путал, в народной медицине такое применялось в виде настоя от усталости и головной боли.

При отсутствии возможности и времени на изготовление подобного лекарства и так сойдет, может, и правда поможет с усталостью. Пока жевал, не заметил, как задремал.

Чужое присутствие выдало дыхание. Он приоткрыл один глаз и первое, что увидел в наступающих сумерках, это ствол пистолета, направленный в лицо.

– Ну а тебе что я плохого сделал? Сгинь, я тебя не знаю!

Сидящий на коленях человек в конусообразной шляпе исчезать и не думал.

– Сто? Ни панимаю я. Кто ты? – Произнесено все было по-русски, но с легким акцентом. Голос оказался приятный, женский.

Шал с трудом приподнялся. Девушка лет двадцати или около того, азиатской внешности, но разрез глаз немного отличается от казахского. Сильно потертые джинсы, рубашка навыпуск с широкими рукавами и шляпа, почему-то сильно похожа на китайскую.

– А ты сама кто? – спросил уже по-русски, раз не понимает казахский.

– Я Фанька. – Девушка чуть склонила голову и протянула флягу. – Вода.

Шал хмыкнул, у земляков таких имен нет. Взял флягу и попытался напиться, но колодка мешала. Девушка, не убирая оружия, взяла сосуд, поднесла горлышко к его губам и держала, пока не напился.

– Спасибо, Фанька! – Он кивнул. – Это кто же тебя так назвал, словно корову? Нормальное есть имя? Как тебя зовут?

– Фань Вэйци.

Точно, китаянка. Откуда взялась? Впрочем, неудивительно. До войны в Казахстане их было достаточно, чтобы средства массовой информации периодически поднимали вой о китайской экспансии. Только в Алматы официально насчитывалось около ста тысяч мигрантов, не говоря уже о других регионах республики, а сколько было нелегальных, даже миграционная полиция не знала. Девчонка молодая, значит, родилась или тут, или в Китае, но приехала сюда с родителями, специалистами какой-нибудь отрасли, на тот момент приоритетной в Казахстане.

– Послушай, Фань, ты меня убивать будешь?

– Убивать? Пачиму убивать?

– Вот и я думаю, зачем тебе это… Может, уберешь тогда оружие и поможешь снять эту хрень?

– Памагу, – часто закивала девушка и легко вскочила с колен, – я памагу эта снять, твая мать!

Она задрала рубашку, убрав пистолет в кобуру на поясе, достала нож из-за спины и стала резать веревку.

– Сто эта?

– Это поводок такой, чтобы человек никуда не убежал.

– Какая-та сука паставила тебе, да?

– Ага, есть на свете уроды. А ты, я смотрю, русский язык постигала в институте дружбы народов. Кто тебя учил по-русски говорить?

– Лусски люди.

– Откуда ты вообще взялась, моя нечаянная радость? Я слышал о демонах пустыни, но чтобы ангелы тут порхали… Ты явилась облегчить страдания?

– Я далеко ехала, видела чилавек. Думала, показалася. Испугалася, очень. С ума схадить саблалась, навелно. Астанавила буел, ходила сматлеть. Не показалася, твая мать!

– У тебя маты вместо запятых. Ты настоящий морской волк, Фань. Учитель шутник у тебя был, видать. Ты одна ехала?

– Адна, да.

Девчонка казалась милой из-за курносого носа и одновременно невероятно серьезной. Но этому причинами могли быть и желтоватый синяк под левым глазом с красноватым белком, и разбитая губа. Быстро орудуя ножом, она перепилила толстые веревки, и колодка наконец упала на землю. Шал стал сразу разминать уставшую висеть в одном положении левую руку. К тому же давно ныла рана на плече.

– Спасибо, Фань.

– Букэтси! Ой, пасалуста! – Девушка отодвинулась, убрала нож, но руку сунула под рубашку, туда, где спрятала пистолет. – Вы хотели кусать?

– Кого кусать? – нахмурился Шал.

– Еда кусать.

– А-а-а… кушать?

Шал прислушался к организму. Желудок, наполненный водой, урчал и требовал еды, что, видимо, и услышала Фань.

– Наверное, скорее да, чем нет.

– Сто? Да, нет?

– Хочу, – кивнул Шал и улыбнулся. Он уже догадался, что сильно умничать не стоит, девушка может не понять его изысканных словесных оборотов.

– Хадити са мной. – Фань сделала приглашающий жест и быстро куда-то направилась, часто оглядываясь, словно проверяла, идет ли он следом. Руку она так и держала на оружии. Не доверяет.

– Идем. – Шал не торопясь отправился следом. – Мне показалось сначала, что ты вообще уехала. Повернула же в другую сторону, а тут – раз! – и ты здесь. Как так?

– Повелнула, – кивнула Фань, – сколасть гасить нада. Лезка нельзя астановить буел. Авалия мозет быть, твая мать.

– Понял. Резко нельзя.

Шли недолго – китаянка припарковала свой корабль за дальним барханом и спустила парус, чтобы не бросался в глаза. Сам Шал ни за что бы его не нашел, даже пойдя с такой целью в эту сторону. На склоне бархана рядом с лодкой виднелся искривленный ствол белого саксаула. Шал осторожно огляделся, ожидая какой-нибудь пакости. Черт ее знает, эту китаянку, одна она, как говорит, или нет.

– Ты специально у дерева остановилась, чтобы костер разжечь?

– Да. Ночью ехать плоха. Темно очень, хоть глаз выкаливай сафсем!

– Кстати, что у тебя с глазом?

– Эта? – Девушка коснулась синяка.

– Да. Ударил кто-то?

– Какая твая дело, сука?

– Ну, не хочешь, не говори. – Шал пожал плечами. – Пойду за дровами.

Часто оглядываясь, собрал валежник с земли у корней саксаула и обследовал ствол, наломав еще сухих веток, чтобы потом не ходить. Мелькнула запоздалая мысль, что колодку нужно было притащить с собой и использовать не по назначению, но с пользой. Гореть она должна долго. Но возвращаться за ней сил уже не осталось.

Фань забрала у него дрова и сноровисто разожгла костер. Вела она себя непринужденно – не похоже, что ожидает появления кого-либо еще, но Шал все равно посматривал с осторожностью и на нее, и по сторонам, усиленно прислушиваясь и пытаясь вычленить посторонний шум из звука горящих дров. Может, и правда одна, а может, до такой степени хладнокровная. Поглядим…

– Тсин цзуо… садитися, – она показала на уже лежащее на земле покрывало и, выбрав более-менее ровные ветки, стала сооружать треногу над костром. Справилась достаточно быстро, и уже через несколько минут повесила над огнем небольшой закопченный котелок.

– Касу свалю. Недолга падаздать нада.

– Ну, это нормально. Хотя, если честно, ждать и догонять хуже некуда. Как говорится, коммунизма мы не дождались, богатых не догнали. Правда, у вас в Китае коммунизм был покруче нашего, а вот богатые у нас богатели так же быстро, как и во всем мире. Ты была в Китае, Фань?

– Канечна! Я ладилася там.

– А тут как оказалась?

– Плиехала, е-мае.

– Логично, как я сам не догадался.

Красное солнце медленно исчезало за горизонтом, окрашивая в багряный цвет облака и землю, отчего редкая растительность и пески с другой стороны барханов казались черными. И даже когда оно скрылось, небо еще долго оставалось кровавым. Завтра будет ветрено.

Фань ушла к лодке и вернулась уже без шляпы. Принесла небольшую железную банку, отдала Шалу вместе с ножом, но руку снова сунула под рубашку, к пистолету.

– Атклывай.

Он повертел банку в руках. Консервы, производимые в Шымкенте. Откуда же все-таки эта девица? Вскрыв банку, отдал девушке. Та тотчас вывалила содержимое в котелок, и окружающий воздух наполнился мясным ароматом.

«Она еще и бесстрашна, словно красный кхмер, нож в руки дала спокойно. Или кхмеры – это не китайцы? Как их там звали… хунвейбины какие-то, что ли? А, один черт, с маоизмом связаны были!»

– Как ты сказала, называется твоя лодка?

– Буел.

– Буер? – Шал уже понял, какие буквы не выговаривает Фань, и теперь легче понимал ее слова. Он когда-то слышал, что русская «р» дается азиатам с трудом, и научить нормально произносить ее требует больших усилий преподавателя. – Точно! Вспоминаю, а вспомнить не могу. Видел их по телевизору до войны. Только там по льду на них катались. А ты где его взяла?

– Я его стылила.

– Угнала?

– Да.

– У кого?

– Ни твая дела!

– А далеко ехать собралась?

– Туда, – она махнула на восток, – в Алмата.

– Хм, а зачем туда? – не понял Шал. – Чего ты там забыла?

– Лодители говолили, там зыли насы земля́ки. Искать буду там.

– Да, жили, было дело. Давным-давно. А родители где твои?

– Умилали они. – Фань нахмурилась и отвернулась, насыпала какой-то крупы в котелок и стала тщательно помешивать.

– Прости, девочка. Соболезную.

Пока каша варилась, Фань принесла из буера какую-то сумку и, покопавшись, достала вату и йод.

– Давай ланы облабатывать, – показала она на ссадины и заправила за ухо локон непокорных прямых волос, спадавших на плечи.

С руками справилась быстро, но пока протирала рану на лице, морщилась.

– Плохая рана?

– Гнаится. Узасная молда твая.

– Мухам спасибо. Они тут как звери! Думал, сожрут живьем.

Поглядывая на сморщенный нос Фань, Шал не мог понять – она действительно переживает о ране, недовольна ситуацией вообще, или ей не нравился запах, исходящий от него. Он и сам до сих пор чувствовал, как от него несет падалью. Да и мочиться в пустыне вынужден был под себя, что тоже добавляло определенное амбре к неприятному аромату. Нужно бы помыться, но где взять столько воды?

– Фань, а ты вот так спокойно с чужим человеком общаешься, не боишься, что я тебя обижу? – Мысль о чьем-то присутствии поблизости не проходила, но чувства, что за ним наблюдают, не было. Не ощущался чужой взгляд совершенно.

– Нет.

– Почему? Вдруг я тебя убью или изнасилую?

По идее, это был самый подходящий момент для появления невидимого сообщника, но Фань резко сжала кулак, и из рукава выскочило острое жало, которое она тут же приставила к горлу Шала. Среагировать и поставить блок он не успел.

– Паплобуй.

– Понял, заткнулся, – улыбнулся Шал, стараясь не шевелиться. – Ты опасная девчонка. Тот, кто подбил глаз и разбил губу, уже умер?

– Аха, падохнул, сука!

– Наш человек! Молодец! Ты прекрасна, как роза, но такая же колючая. Все, убирай уже свой шампур! Проткнешь еще ненароком. Зачем тогда спасала?

– Сматли мне, твая мать! – предупредила Фань и с щелчком убрала свое секретное оружие.

– Я же просто спросил и обижать тебя не собирался!

– Кусать давай! – Оправдания ей были не нужны.

Девушка сняла котелок с огня и достала ложки.

– Плиятнава аппетита!

– И тебе приятного!

Шал с расспросами больше не лез и ел молча, прислушиваясь к организму, попутно вертел головой и косил глазами по сторонам. К разговорам каша с мясом не располагала, больно горячая, и еще необходимо сдерживать аппетит после нескольких дней вынужденной голодовки. Желудок бурлил и яростно содрогался от пищи, поэтому, как бы ни хотелось поддаться греху чревоугодия, Шал отложил ложку и подавил рвущуюся отрыжку.

– Ни вкусна? – встрепенулась Фань.

– Что ты! Очень вкусно! Спасибо! Но не могу пока много есть. Давно не ел, помру еще. То же самое будет, если бы месяц на диване провалялся, не вставая, а потом километра три быстро пробежал.

– Плоха будет?

– Очень плохо.

Шал вдруг осознал, что имя свое ей так и не сказал. Замотались оба, а Фань и не спрашивает.

– Кстати. Забыл представиться. Меня зовут Шал.

– Сал? Сто эта? Эта как сала?

– Нет, не сало. – Шалу стало смешно. – Шал – по-казахски значит старый. Я казах, старый казах, понимаешь?

– Панимаю. Это имя такая? Сталый касах?

– Нет. Не старый казах. Просто зови Старый. Не ошибешься.

– Халашо, сталый касах.

– Скажи просто, Ста-рый.

– Сталый.

– Ну это уже нормально, – кивнул Шал, – пойдет.

– Спать нада, Сталый. – Фань убрала остатки еды, отнесла в буер и принесла еще пару одеял. Как солнце скрылось, стало ощутимо прохладно. – Утлом лана ехать нада.

– У тебя веревка есть?

– Велевка? Пачиму велевка?

– Так есть или нет? Если есть, покажи, – настаивал Шал.

– Сичас плинису.

Фань выхватила из костра горящую ветку и ушла к лодке. Возилась там некоторое время и все-таки принесла моток. Шал забрал его и понюхал. Баранина, то, что нужно.

– Ты слышала про паука каракурта? Черный такой, маленький. Ядовитый очень.

– Слысала. У нас два чилавека кусал. Они умилали, е-мае.

Шал размотал веревку и стал ее укладывать вокруг костра так, чтобы спальные места оказались во внутренней окружности.

– Когда спишь на улице, лучше спать на бараньей кошме. Каракурт не может передвигаться по ней – лапы путаются в шерсти. В детстве часто приходилось спать на улице, когда с дедом на джайляу скот пасли. И если кошмы не было, дед и мать всегда заставляли аркан из бараньей шерсти вокруг укладывать. Каракурт не переносит запах барана. Я тут в пустыне уже несколько дней, и паук не укусил, хоть и не было аркана, потому что в песках валялся. Но, знаешь, раз на раз не приходится. Удача такая привередливая, что я уже всего опасаюсь. Не хотелось бы после чудесного спасения тобой утром не проснуться. Вон там саксаул, а пауки и строят свои норы рядом с растительностью. Нужно быть осторожными.

– Сагласна! Асталозно – халашо!

– Точно. А где это у вас люди умирали от укуса каракурта?

– Какая твоя дела? Пачиму многа ваплосы задавать нада, твая мать?

– Интересно просто, – пожал плечами Шал.

– Не тычь носа в чузая плосо! Многа знать – быстла сталеть! Ты сталый касах стал, многа спласывать, сука?

Шал смущенно улыбнулся. Несмотря на ошибки в произношении и неправильные буквы, он все понял. И про «чужое просо», и что «много будешь знать, скоро состаришься». Девчонка оказалась не только «колючая», но и «зубастая», и умела даже подколоть в нужном месте. «Старый стал, потому что любопытный?» Тонко. Ох и лиса китайская! Хорошо ее русские люди учили.

– Вот когда ты сама станешь старая, спроси себя, от любопытства это или от времени.

– А я ваплосы задавать не буду и маладая астанусь! – Фань улеглась на покрывало, демонстративно достала оружие из кобуры, накрылась одеялом и повернулась к нему лицом. Ствол пистолета оказался направлен в сторону Шала.

Шал спорить больше не стал. Последовал ее примеру, заняв место с другой стороны костра, уставился в звездное небо и задумался. Девчонка явно имела какую-то тайну, о которой не хотела распространяться. И что удивительно, сама с расспросами не лезла, нарушая общеизвестные притчи о женской любознательности. Просто принимала все происходящее как данность? Неизвестные мужчины, валяющиеся в пустыне, обычное дело, видимо, как тот же растущий жузгун на склоне бархана, и попадаются ей так часто, что она уже не удивляется? Впрочем, смелости ей не занимать, раз путешествует одна. И судя по всему, осторожности жизнь ее тоже научила – даже старый оборванец доверия не вызывает, собственно, как и она сама. Но попыток убить не делает, уже хорошо. А откуда она взялась тут, бесспорно, интересно, но не до такой степени, чтобы умирать от любопытства. Захочет, расскажет, нет – каждый имеет право на личный скелет в шкафу. Так же, как и на надежду. Но вот с этим ее придется огорчить. В качестве благодарности за спасение просто необходимо предупредить об опасности.

– Фань! – позвал девушку Шал, – не спишь еще?

– Я хотеть спать! Не месай мне!

– Тебе нельзя ехать в Алматы.

– Пачиму нельзя? – Она открыла глаза.

– Потому что город разрушен. Двадцать лет назад там сбросили ядерные ракеты, и я сомневаюсь, что кто-то выжил. Короче, все умерли. Ты знаешь, что такое ядерное оружие?

– Знаю. Болсая смелть.

– Точно. Большая смерть.

– Спать давай. Утло вечела умнее.

– Откуда ты такая умная взялась-то?

– Паказать?

Шал заржал уже в голос. Он понял, что она имела в виду.

– Не надо! Пошлячка! Спокойной ночи!

– Кто ласытся спать, спакойная сна!

«Надо же, и Цоя цитирует. Образованная, блин»…

Неужто все же одна? Хотя, был бы кто-то рядом, уже давно себя обнаружил бы. И если они планируют какую-то пакость, зачем его кормить? Он сейчас не боец, реакции заторможены, давно могли скрутить… Правда, кому он нужен, кроме Иргаша?

Сильно потянуло дымом, и Шал проснулся. Вскочив, он огляделся и облегченно выдохнул: было уже светло, и это Фань разожгла костер. Никто его не убил, не связал, да и к собственному стыду и удивлению, почти всю ночь проспал спокойно, практически без сновидений. Сначала лежал, прислушивался к ночным звукам, ожидая нападения, и чтобы внезапно не заснуть, вывернул правую руку и сунул ее под спину, предполагая, что когда она занемеет, он проснется. Несколько раз проваливался в дремоту, и рука действительно помогала очнуться, спать-то на ней неудобно. Помассировав ее и отдохнув, опять прятал под спину и снова проваливался в сон. Потом, видимо, под утро, когда сон наиболее крепок, просто отключился, словно кто-то повернул выключатель, а сейчас снова включил. Ну оно так и лучше. Главное, кошмары не мучили, и он превосходно отдохнул. Пожелав девушке доброго утра, Шал сделал несколько упражнений, разминая тело, потом схватил флягу с водой и убежал за ближайший бархан. Утренний туалет дело серьезное и требует обязательного уединения.

Пока занимался своими делами и умывался, заметил странные следы на песке. Нет, не подтверждение вчерашних подозрений, а что-то иное. Цепочка следов пролегала в стороне, и к месту их привала не сворачивала, вела куда-то на соседний бархан. Оставленная четырьмя когтистыми лапами, между которыми шаг был широкий, а следом что-то волочилось, что-то типа мощного хвоста. Шал уже догадался, кто это мог быть.

Взобравшись на вершину бархана, осмотрелся. Приходилось сильно щуриться – резкий ветер с северо-запада поднимал мелкие частицы пыли и песка и швырял их прямо в лицо. На юге пусто и тихо, там простиралась степь. В другие стороны света тянулся песок, и на нем прекрасно были видны лунки следов. Вскоре на очередной гряде барханов появилось длинное гибкое тело и тут же скрылось на другой стороне. Варан, и очень большой. Удивительно, что не сунулся на место стоянки людей, хоть и прошел совсем рядом. Сытый, или не учуял?

Быстро вернувшись в лагерь, он первым делом спросил Фань об оружии.

– Ты когда свой пистолет чистила?

– Пака ты спал.

– Хорошо. А еще есть оружие?

– Ноз.

– И все?

– Да. А сто?

– Да тут варан поблизости бродит. С пистолетом против него ничего не сделаем, если сунется. Уходить надо, а то сожрет за милую душу. Ты когда собираешься отправляться дальше?

– Как покусаем. Ты хотеть кусать?

– Давай поедим, – согласился Шал и уселся у костра.

Фань уже успела разогреть вчерашний ужин и сразу протянула ему ложку. На месте котелка над огнем булькал небольшой чайник.

– Ты не отказалась от намерения отправиться в Алматы? Все-таки поедешь туда?

– Паеду.

– Ну и зря. Так… как бы определить, где мы находимся. У тебя есть карта?

– Есть. И компас.

– На настоящем корабле пустыни просто обязан быть компас, – улыбнулся Шал. – Основательно ты подготовилась к путешествию.

Быстро орудуя ложками, доели вчерашнюю кашу, и Фань достала немного помятые алюминиевые кружки. Когда-то такими снабжали армейские столовые. Вдруг ветер стих и накатило резкое ощущение духоты. Потягивая настой из трав, Шал взял нож и воткнул в землю, пытаясь определить точное время.

– Сто ты делаес?

– Пытаюсь понять, который сейчас час. Вроде часов девять, судя по солнцу и тени, что отбрасывает нож.

Фань отвернула рукав на левой руке и посмотрела на часы.

– Аха, потьчти девять.

– Что же ты раньше не сказала, что у тебя часы есть?

– А ты спласывал, твая мать?

– Хватит уже мою маму трогать! – не выдержал Шал. – Ты чего ругаешься постоянно?

– Пливыкла. Все лусски люди так гавалят.

– У них и другие нехорошие слова есть. Их тоже знаешь?

– Знаю! Сказать?

– Не надо, – буркнул Шал, – я тебе верю. Тащи карту.

– Сичас.

Снова тихонько подул ветер. Фань легко вскочила с колен и убежала к лодке. Принесла пластиковый пакет, покопалась в нем и извлекла свернутую карту. Из нее выпали несколько фотографий, но девушка быстро их собрала, не дав толком разглядеть, и затолкала обратно в пакет. Протянула компас.

– Не надо, – отмахнулся Шал, разворачивая карту, слегка потертую на сгибах. К его удивлению, их оказалось несколько штук. – Военные? Где взяла?

– Стылила.

Шал прищурился и пристально на нее посмотрел.

– Я уже боюсь что-нибудь у тебя спрашивать. Ты или материшься, отказываясь отвечать, или все нужные в походе вещи оказываются стыренными. Ты авантюристка какая-то. Или шпионка. Откуда сбежала?

Фань взгляд выдержала, уставившись на него исподлобья, но ничего не сказала. И правильно, чего несколько раз повторять, все и так ясно – «какая твая дела».

– Ладно, молчи, раз так нравится. – Шал вернулся к картам. Повертел, рассматривая типографские отметки на полях, и понял, что уже видел подобные. Старые карты Генштаба СССР девяностых годов прошлого века, но с исправленными названиями по две тысячи третий. Точно такие же были и в казахстанской армии. И надо отдать должное запасливости девушки – где бы она их ни утащила, взяла, видимо, целиком всю пачку. Потому что тут были карты нескольких областей южной части Казахстана.

Ненужные он убрал, разложив на земле только две и придерживая ладонями края, которые трепетали от вернувшегося ветра. Нависнув над схемой двух областей, Жамбыльской и Алматинской, тщетно искал любые отметки, способные прояснить путь Фань и, как следствие, вычислить место старта. Но то ли девушка не умела писать, то ли не считала нужным делать заметки, но не увидел ничего, кроме старых следов от карандаша. Ну и ладно, неважно.

Нашел Луговой и, мысленно проецируя свой вынужденный маршрут в Муюнкумы, определил предполагаемый квадрат нынешнего местонахождения, учитывая и возможность небольшой погрешности. В любом случае, он оказался прав, двигаться следует на юг – тогда рано или поздно выйдет к железной дороге, по которой можно вернуться на станцию. Банда Железного Иргаша не постоянно же там будет находиться, она всегда в движении, так что одно дело завершить просто необходимо, чтобы не разрываться на несколько частей. Сначала отвезти шаману мальчугана, а уже потом собираться с силами, разжиться оружием и начать новый этап поисков теперь уже всей семейки Сыдыковых.

Пока он рассматривал карты, Фань собрала вещи и упаковала их обратно в лодку. Вернулась к костру, присела на корточки перед Шалом и тоже уставилась в карту.

– Ты куда хадить тут, Сталый?

– Сюда, – ткнул пальцем Шал, – Луговой. Я там уже был на днях, теперь снова надо.

– Мне сюда нада. – Она быстро нашла Алматы, видимо, карту ранее изучала.

– Не передумала ехать? Опасно же.

– Нет, – покачала Фань головой, – паеду.

– Смотри сюда, Фань, и запоминай, – Шал постучал пальцем по карте, – ты сможешь ехать только до этих мест. Видишь, тут железная дорога? Тебе нужно будет буер через нее перевезти, а для этого надо поднять его на насыпь. Ты сама не справишься. Это раз. Допустим, с этим ты справилась, но ехать сможешь недолго, потом начинается Алматинская область. Видишь эти черточки? Это сопки, предгорья, в общем, такая пересеченная местность, что буер придется бросить. Это два. Ну и третье, идти в Алматы нужно будет пешком, а это по прямой где-то километров двести пятьдесят, по трассе так вообще больше трехсот. Осилишь? Я тебе предлагаю другой вариант. Мы вместе идем в Луговой. Там я решаю свои дела и потом отвожу тебя к своим друзьям. Они живут тут, – Шал нашел примерное местоположение урочища Еркебая. – Друзья мои – потомки китайцев, как ты и хотела. Очень хорошие люди. Я же уже понял, что ты откуда-то сбежала, а там ты сможешь жить в полной безопасности. Никто тебя не найдет, если вдруг ищут. Ну, что скажешь? Согласна?

Фань молчала и долго смотрела на карту. Потом поджала губы и отрицательно покачала головой.

– Нет, мне нада в Алмата.

– Ну что же, давай прощаться. – Шал с трудом свернул вырывающиеся из рук карты и отдал хозяйке. – Ты мне очень помогла. Спасибо тебе большое. Хотя… знаешь, еще одна просьба есть. Дай нож на время?

– Сачем?

– Оружие сделаю, – улыбнулся он, – а то голым себя чувствую. Сейчас верну.

Фань достала нож, ловко крутанула его между пальцев и протянула рукоятью Шалу. Его бровь от удивления поползла вверх, но он не стал ничего спрашивать, все равно не ответит. Отыскав на саксауле относительно ровную сухую и длинную ветку, выломал ее из ствола и кое-как заострил с одного конца – плотная и вязкая структура древесины поддавалась обработке с трудом. Заметив заинтересованный взгляд девушки, пояснил.

– Как говорил Алик Энштейнбергенов, после третьей мировой войны все будут воевать камнями и палками. Я начну первым. Может, и успею кого-нибудь прибить, пока не прибили меня. Держи. – Он вернул нож. – Спасибо.

– Ухадить нада, Сталый, а то валан плидет, кусать нас будет, – напомнила девушка, – и есе мне ветел не нлавится. Очинь сильный.

– Так попутный, наверное. Сейчас помчишь, как крылатый тулпар.

– Плоха эта. – Она полезла на бархан.

Несколько минут напряженно всматривалась вдаль, придерживая шляпу рукой, потом позвала Шала. Взобравшись на вершину, он посмотрел в ту же сторону, что и девушка.

– Сто эта, твая мать? – Она показала рукой. – Буля?

Небо на северо-западе темнело, над землей вставала желто-бурая клубящаяся пелена, и ее движение явственно ощущалось даже на расстоянии.

– А это приближается звиздец, громкий и беспощадный. Ну, можно его и бурей обозвать. Но нам от этого не легче, Фань. Давай-ка, сваливай отсюда. Скорее свалишь, быстрей доедешь.

– А ты?

– Что я? Если не жалко, оставь одно одеяло. Я тут в бархане с подветренной стороны ямку выкопаю, накроюсь одеялом да пережду эту вакханалию и буйство природы.

– Пасли. – Она стремительно бросилась вниз с бархана и побежала к буеру.

– Быстрая, как лань, блин, – проворчал Шал, медленно спускаясь следом.

Подойдя к лодке, он попытался снова переубедить девушку.

– Вот смотри, эта буря как предупреждение тебе. Нельзя ехать в Алматы. Пропадешь! А вообще лучше переждать бурю тут.

– Нет, мне нада в Алмата! – Она протянула одеяло.

– Вот ты упертая девка! Сгинешь же, а мне потом мучайся, что не переубедил, очередной грех замаливай!

– Ни нада кличать, Сталый. Я налмальна.

– Ну смотри, потом не говори, что я не предупреждал, твою мать!

– Те лугаися, Сталый?

– Ни те, твая мать! – съязвил Шал. – Поднимай парус, барып турган акымак!