Мара подсказывала Кутшебе направление, когда они взбирались на крутой утес. К счастью, скалы заросли травой и кустами, чьи корни немного облегчали путь. Когда не было корней, они как можно глубже вбивали в землю ножи. У них не было с собой приспособлений для скалолазания – разве могло оно понадобиться на Диких Полях? Наверняка на складах «Батория» было полно самого разнообразного снаряжения, но весь тот инвентарь пропал вместе с дирижаблем.

Конечно, если бы он споткнулся, упал и покатился по склону, то мог бы рассчитывать на помощь Шулера – если бы бог заметил это в его нынешнем состоянии. Стиснув зубы, он взбирался на скалу следом за Кутшебой, поглощенный главным образом своим гневом и отчаянием.

Когда они наконец добрались до дворца, было почти десять часов вечера. Шулер подсадил Кутшебу, чтобы тот влез на высокую стену и проверил, нет ли стражи. Как только он сообщил, что опасности нет, бог одним прыжком одолел преграду.

– Тут могла быть магическая защита, – пробурчал Кутшеба уже по ту сторону стены. – Не слишком ли ты спешишь?

Шулер не ответил. Он крался ко дворцу Черномора и оставался глух к голосу разума. Кутшеба покачал головой. Как будто они поменялись местами, и теперь он был в роли рассудительного и расчетливого бога. Что было не очень для него характерно.

Он пошел за Шулером, внимательно осматриваясь по сторонам. А посмотреть было на что – даже в мире, полном чудес, ничего подобного он еще не видел. Чародей построил дворец, разные части которого копировали всевозможные архитектурные стили. Хотя, тоскуя по родине, он и пытался придать сооружению истинно русский характер, увенчав куполами той формы, которая характерна только для православия. Вместе с тем было понятно, что он восторгался и успехами революции, так как эти купола вырастали из мрачного бетонного бункера, окруженного еще одной стеной с зубцами и башенками, как в средневековом замке. Всё это было украшено рисунками и надписями, прославляющими величие Черномора, и сомнительной красоты декором из костей и шкур поверженных им врагов.

Купола башен сверкали золотом, окна поблескивали разноцветными витражами. Дорога, ведущая к воротам дворца, была выложена жемчужной массой и украшена кольями, на которых были насажены тела комиссаров и красноармейцев. Всё это, по мнению Кутшебы, было плодом фантазии сумасшедшего, незрелого ума. Как будто жестокий ребенок получил абсолютную власть и, не видя разницы между сном и явью, людьми и игрушками, исполнял каждый свой каприз.

Кутшеба ускорился, чтобы догнать Шулера и удержать его от штурма дворца.

– Подожди! Пусть наши поднимут шум. Они вот-вот должны начать!

Однако не прозвучало ни одного выстрела, ничто не отвлекло внимание стражников. Остальная часть группы либо отказалась от штурма, либо исчезла.

– Как в воду канул. – Корыцкий сам не знал, что его раздражает больше: тот факт, что его люди подвели его, или безэмоциональное выражение лица этого засранца, который сидел по другую сторону стола. – Я проверяю по твоей просьбе людей из этого списка, Мирек. И про двоих не могу узнать вообще ничего. Трое мертвы. Двое растворились в воздухе. А еще один… – он замолчал, боясь произнести фамилию человека, судьба которого была ему известна.

Он знал, что человек напротив, с которым он работал так долго, что их связал определенный вид близости – больше, чем профессиональной, – это не знающий мук совести убийца, одержимый идеей убить тех шестерых. У этих шестерых на руках было много крови – возможно, больше, чем на его и Кутшебы руках. Однако он знал, что в этом случае не может развязать руки мстителю.

– Этого последнего ты не сможешь достать. Я, собственно, тоже.

– Ты убивал… организовывал убийство больших шишек.

– Но не таких. А даже если и таких, то это были чужие люди. И если я мог до них дотянуться, это означало, что они уже сдулись, проиграли, даже если сами об этом еще не знали. Убийство человека такого ранга, когда он находится на вершине успеха, невозможно. Ты разверзнешь здесь ад.

– Что-то слишком настойчиво ты меня отговариваешь.

«Потому что, если ты пойдешь на это, мы уже не будем по одну сторону, баран!» – хотел сказать Корыцкий. Может, формально он и не подчинялся Якубовскому, но в краковских службах на самом деле не было людей, которые тем или иным образом не работали бы на Галицийские железные дороги. Даже внешняя независимость от генерала мало что меняла.

– Так или иначе, я служу этому городу, – пояснил он, надеясь, что этого будет достаточно. – На данный момент этот парень – существенная часть этого города. Понимаешь? Это не какой-то там выскочка. Это тип, который тут всем заправляет, а что хуже – его цели совпадают с целями людей, на которых я работаю.

Корыцкий добился только того, что Мирослав разозлился. Хотя выражение его лица ничуть не изменилось, глаза теперь блестели такой яростью, что Серый, охраняющий Корыцкого, отвлекся от поглощения супа, который получился в результате сливания остатков всех приготовленных за неделю супов, и потянулся за палкой, что всегда была у него под рукой.

– Они убили больше тысячи людей, – напомнил Кутшеба голосом, в котором слышалась едва сдерживаемая ярость. – Даже если они умерли уже не на твоей территории.

Поезд, который из-за них сошел с рельс в центре круга из свиной крови; Велицкая торговая площадь, причинам разрушения которой никто не уделил достаточно внимания якобы потому, что там исполнилось давнее пророчество; и наконец, сгоревший приют вдали от Кракова, на краю деревни, лежащей за границами территории Корыцкого. После каждой из этих трех катастроф власть Якубовского только росла. А Корыцкому запретили заниматься этим делом.

– С тех пор он поумнел, – ответил он Кутшебе, в отличие от которого еще владел своим голосом, хоть и чувствовал нарастающую злость.

Почему монстр из социальных верхов должен избежать участи, которая постигла таких же монстров из низов? Ответ был прост: потому что таковы вечные законы этого мира. Так было до Предела, во время него и будет всегда. А он слишком долго жил в тени большой политики, чтобы тратить нервы на дела, с которыми не в состоянии справиться. Он хорошо знал свое место.

– Не только мы напали на его след. Кое-кто поговорил с ним и объяснил, что такие аварии не должны происходить вблизи Кракова или Львова.

– Этого достаточно?

Этого было бы достаточно, если бы не дети. Подлец сжег их живьем, чтобы накормить ужасное божество их болью.

– Скажу так, Мирек, я не смогу помочь тебе добраться до него. Найди способ его выманить. Как можно дальше отсюда. Так, чтобы я был не способен тебе помешать.

– Это всё, на что я могу рассчитывать?

– Я тебя не выдал, но они уже знают, что на них кто-то охотится, и дергают за нужные ниточки. Для нас обоих будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться. На прощание скажу тебе только одно: у каждого есть враги, даже у самого могущественного человека в мире. Найди его врагов, Мирек, потому что сам ты не справишься. Ты для него никто, и я для него никто, и оба мы вместе взятые – тоже никто. Найди кого-то равного ему – может, тогда у тебя и получится.

– Посоветуешь кого-то? – спросил Кутшеба, вставая.

– Я? Я не знаю таких влиятельных людей. Но я бы на твоем месте обратил внимание на краковского марсианина. Я где-то читал, что Якубовский когда-то выжил его из Городского совета.

Кутшеба кивнул.

И ушел.

Не прощаясь.

– И пожалуйста, если снова захочешь оставить за собой гору трупов, сделай это настолько далеко, чтобы я ее не увидел! – прокричал ему вслед Корыцкий.

Одиннадцать тел в белых платьях, с закрытыми фатой лицами, окружало стол, превращенный в алтарь, на котором лежала распростертая двенадцатая невеста. Ладони убитых девушек были прибиты к белой столешнице, а тела разложены словно лучи, расходящиеся от стола. В этом круге всё еще зияла дыра – место для последней жертвы.

Черномор ругался, вопил, но толком ничего не мог сказать. Привязанный к стулу, лишенный бороды, он был бессилен. Все его слуги теперь слушались нового господина, чародея, который оказался сильнее Черномора.

Мочка кружил вокруг стола верхом на огромном волке со светло-золотыми глазами.

Он рассказывал зверю о своем видении, о могуществе технологий, соединенных с магией. Проклинал своих спутников, предавших его тогда, испугавшись силы Вековечной Пущи и беспечно бросив «Баторий». Кутшеба не обращал на него внимания.

Он был занят привязанными рядом с Черномором Крушигором, Сарой и Яшеком. Грабинского среди них не было. Погиб? При этой мысли Мирослав почувствовал тень сожаления. Кем для него был этот старый железнодорожный служащий? Лишь напоминанием о тех временах, когда он из сравнительно счастливого человека превращался в мстителя, лишенного иллюзий. Грабинский – это последнее звено, связывавшее его с прошлой жизнью, последний человек, который знал и помнил его другим. Если он умер, может, это и к лучшему. Особенно, если он умер сражаясь. Наверное, лучше так, чем из-за водки.

Но как это могло произойти?

– Яшек… – Шулер подкинул идею. – Яшек мог выкинуть какой-нибудь финт.

Они следили за происходящим, прячась на террасе. Черномор снабдил свой дворец таким количеством террас, балконов с фикусами и внешними винтовыми лестницами, что, все вместе взятые, они создавали отдельный мир. Судя по отходам, жили там главным образом птицы. Часть из них, в основном всякая мелюзга, вместо того чтобы спать, как положено дневным птицам, собралась сейчас вокруг бального зала, который Мочка превратил в нечто напоминающее святилище. Они тихо щебетали, как будто старались переговариваться на своем птичьем подобии шепота. Некоторые бросали многозначительные взгляды на Кутшебу, но ни он, ни Шулер не понимали птичьего языка. Все внимательно следили за событиями в зале.

– Надо что-то делать, – настаивал бог, и мара с ним соглашалась.

Надо. Но что? Нахрапом ворвавшись внутрь, они могли в лучшем случае просто погибнуть. Даже сил Шулера не хватило бы на всех солдат Мочки. А ему сейчас служили и большие исступленные медведи, и дикие псы, и ожившие скелеты, и мертвецы. А также люди, казаки из проклятой сотни, одетые во всё черное, вооруженные саблями, украшенными человеческими костями. Все они собрались в импровизированном святилище.

– Мне кажется, он не собирается ее убивать, – Мирослав попытался успокоить Шулера.

– Разумеется, нет, – Бог буквально затрясся. – Он знает, кто она. Он хочет запятнать ее человеческой жертвой. Ему это почти удалось. Не хватает только еще одной! Убьет еще одну девушку, закончит ритуал, и моя Ванда…

«Еще одну девушку», – повторил Кутшеба мысленно. Он лихорадочно думал. Какое это имеет значение? Много ли осталось сейчас в Ванде от той радостной госпожи, которую двое хранителей соорудили из разбитой психики ребенка и частичек божественных душ? У нее на глазах убито одиннадцать девушек, даже одной было бы достаточно. Но мог ли бог это понять? Шулеру, очевидно, казалось, что мир – это прежде всего магия и ритуалы, что всё можно заколдовать и расколдовать, а психика – это лишь еще одно заклятие. Был ли он прав? Может, он снова вылечит Ванду магией, если Мочка не закончит свой ритуал? В конце концов, может, у них нет этой двенадцатой девушки? Черномор собрал вокруг Ванды только одиннадцать девушек, чтобы спрятать ее от Мочки. Откуда он возьмет двенадцатую? Или у этого проклятого мага были тут какие-то служанки? Но какая же жертва из служанки?

Что за глупые мысли? Как будто они должны были спасти эту девушку. Ворваться туда, стреляя вслепую?

Мочку Кутшеба еще мог бы убить. Прежде чем они отправились в путь, он вытряс из Новаковского имена демонов, которые населяли одержимого. Во время путешествия он терпеливо царапал эти имена на серебряных пулях, и сейчас в его распоряжении было два магазина пуль, убийственных для всех демонов, населявших тело и душу бывшего капитана «Батория». Но что произойдет после того хаоса, который вызовет смерть Мочки? Останется еще его армия. Как ее одолеть?

Времени на рассуждения у Мирослава уже не оставалось, потому что Мочка решил проблему отсутствующей жертвы. Он крикнул своим людям, и они потянули к алтарю Сару. Связанная, с кляпом во рту, цыганка не могла защищаться. Даже если она и бормотала под кляпом какие-то заклятия, все ее усилия были тщетны. Крушигор яростно дергался, но не мог разорвать узы. Яшек плакал.

Мочка, триумфально улыбаясь, подъехал к Саре на волке, намереваясь прибить ее руки к столу, а потом перерезать ей горло.

– Я бы сам перерезал горло этому петуху, – размечтался Чус. – Эта зараза постоянно на меня пялится, как будто хочет что-то мне сделать.

Они сидели возле костра, доедая ужин из запасов, унесенных из Пристани Царьград. Даже Новаковский решил попробовать запеченного кабана, после того как Чус похвалил его вкус.

– Это странная птица, – согласился марсианин. – Умнее, чем кажется на первый взгляд. Может, чародей заколдовал в ней свою смерть? Или душу?

Русские, как всегда, выставили караул, а Якубовский, как всегда, не обратил на это внимания и выставил собственный. Напряжение между союзниками нарастало с каждым днем путешествия. Оно не нравилось и Чусу. Он почти мечтал, чтобы они, наконец, встретили врага. Это помогло бы им забыть о распрях внутри отряда.

– Эти запасы с космического корабля на самом деле настолько важны, чтобы вот так тащиться за ними? – расспрашивал он марсианина. – Одно дело путешествовать на дирижабле, это я понимаю, тогда у нас было преимущество, но сейчас?!

– Груз, который украли красные, самый важный на свете, – постоянно повторял Новаковский. – Но это не всё.

Конечно, нет. Тайный союзник Чуса был прав, говоря, что двое великих мужчин охвачены борьбой и не только не уступят, но еще и будут толкать друг друга на разные безумия. Он считал, что в случае конфликта русские встанут на сторону марсианина, а не поляков. Но могла ли эта мысль утешить Чуса? А может, они не встанут ни на чью сторону, только подождут, пока они поубивают друг друга, а потом добьют раненых?

– Это не всё, господин, – добавил Чус. – Есть еще этот Кутшеба. И Мочка. Как будто у нас и без них мало врагов.

– Кутшеба нам не враг, Францишек. Думаю, в борьбе против Якубовского это наш союзник. Что бы ни связывало этих двоих, это нам на руку.

«В этом и была самая большая проблема, когда речь заходила о марсианине», – вздохнул Чус, однако оставил этот вывод при себе. Новаковский во всём видел для себя шанс, некое преимущество, и никогда не видел риски. Путешествовать вглубь Диких Полей, чтобы затащить туда противника и, возможно, вступить в бой с его воздушным флотом? Прекрасная возможность! Нанять того таинственного убийцу, который реализует тут свои собственные цели? Какой невероятный потенциал у этого решения! И так без конца. Всё, что заставило бы здравомыслящего человека отказаться, только распаляло воображение марсианина. Несмотря на поражение в войне с людьми, он так и не научился понимать, что не всё, что встречается на пути, это шанс, которым надо воспользоваться.

– По твоим вздохам я понимаю, что ты со мной не согласен.

– Я боюсь, мой господин, что мы упустили инициативу.

– Не упустили, Францишек. Просто сейчас мы оперируем большим количеством переменных. Поверь мне, все до сих пор происходит согласно моей воле. Становится даже интересней, потому что теперь мне приходится действовать осторожнее, изворотливее… Какой невероятный опыт! О, приветствую вас, господин майор, возле нашего костра. Приглашаю на ужин.

– Спасибо, к сожалению, я не могу принять приглашение. Служба, – Таланин подошел и чопорно поклонился. – Извините, господа, что я мешаю вашей трапезе, однако я получил не очень хорошие новости. Мы потеряли след. Отряд красных, который увез ваши марсианские сокровища, как будто растаял в воздухе.

– Это проблема – найти их? – удивился марсианин.

– К сожалению, мы покинули земли графа Ростова, где даже растения были на нашей стороне. Дикие Поля куда менее благосклонны к нам, мы можем рассчитывать только на себя и нашу разведку. Господин Якубовский обязался вызвать дирижабль, возможно, им удастся заметить красных с высоты. Однако я хотел бы попросить, чтобы вы и ваши люди не теряли бдительности. Исчезновение красных может означать, что они готовят для нас западню.

– Я немедленно отдам соответствующие распоряжения. Францишек?

– Сейчас же, мой господин.

Когда Чус вернулся к костру, то неожиданно застал там Якубовского. Сенатор прибыл в обществе своего мага. Чародей кивнул слуге, однако, когда Чус сел возле него, немного отодвинулся.

– …Не стоит быть врагами или даже противниками, – говорил Якубовский. – Дорогой господин Новаковский, соревнование не означает вражды. Задумайтесь, сколько бы мы могли сделать вместе. К примеру, вместо одного, сейчас у нас было бы целых три дирижабля!

– Вы во многом правы. Но не высказывается ли ваша фракция резко против марсиан, как вы нас называете?

– Не против вас, а против того, чтобы вы контролировали развитие наших технологий. Это не делает нас врагами. Пожалуйста, подумайте об этом. У нас с вами есть реальные общие враги.

– Хороши друзья! – ругался Грабинский, тащась к освещенному дворцу. – Союзники называется! Сукины дети!

Он потирал болевшую голову. Видимо, Крушигор слегка – как ему казалось – приложил его, но у Грабинского до сих пор гудело в голове. Что за идиоты? Он остановился, чтобы сделать глоток из бутылки, которая, к счастью, осталась при нем, как и лошади и остальные запасы. Ну ладно, Яшек оказался кретином, у которого совсем мозги отказали. Они только подошли на расстояние броска к воротам дворца, как этот сопляк начал болтать о предназначении и силе легенды. Грабинского сразу охватили плохие предчувствия. Он понял, что уследить за этим хулиганом будет трудно. Сколько бы Яшеку ни было лет, большую часть своей жизни он прожил в убеждении, что придет такой момент, когда он станет у врат дворца, в котором злой чернокнижник пленил прекрасную девушку. Трудно было ожидать, чтобы в такой ситуации он стал слушать Кутшебу или Грабинского.

Под дворцом он неизвестно откуда выудил сову, размером не больше кулака, и о чем-то с ней по-совиному начал говорить. И чем дольше они говорили, тем худшие предчувствия охватывали Грабинского. Поэтому он совсем не удивился, когда Яшек отпустил птицу и сразу же заявил, что стратегии стратегиями, но он идет освобождать Ванду, потому что нет такой стратегии, которая могла бы сравниться с силой предназначения. В конце концов, у него тоже есть свои козыри в рукаве – и это заявление только еще больше напугало Грабинского, усилив худшие его предчувствия.

Тем не менее Яшека Грабинский еще был в состоянии понять. Равно как и Крушигора.

– Я с тобой, Яшечек! – прокричал великан, поднимая руки. – Вот таким, брат, ты мне нравишься! Отважный! Настоящий!

– И тупой, – подсказал Грабинский. И понимая, что эти два идиота сейчас отправятся выполнять самоубийственную миссию, а хуже того, обрекут на гибель остальных, он добавил: – Сара, объясни этим кретинам, что это не сказки!

Собственно, поступок Сары удивил его больше всего. Он считал девушку рассудительной. Он, конечно, заметил, что она едва скрывала свои чувства к великану, которого сама же и прокляла, что выглядело совсем как история из дешевых романчиков. Тем не менее она производила впечатление чародейки, которая твердо стоит на ногах. А тут такое! Когда Крушигор нервно косился на Грабинского, не понимая, как ему поступить, а Яшек выглядел как обиженный ребенок, то именно Сара набросила на руки бывшего железнодорожного инспектора магическую сеть.

– Простите, господин старший, – сказала она. – Но я знаю, что вы очень быстро достаете оружие и что верны тому муло. Поэтому я не знаю, что может стрельнуть вам в голову.

– Сара… – простонал он. – И ты против меня? Да что там я? Против здравого смысла! Ты же знаешь, что вы погибнете! План Мирека дает хоть какие-то шансы на успех!

– Вы, городские люди, мало что знаете и мало что понимаете, – цыганка весело улыбнулась. – Вам кажется, что старые времена еще не совсем ушли в прошлое. Но всё не так плохо. Поэтому ты останешься здесь, господин старший. А мы освободим Ванду. Потому что если ее спасение мы доверим плохому человеку и его духам, то Яшек останется с носом. А это его убьет, господин старший. Медленно и жестоко убьет.

– Эффективнее, чем пуля в лоб? Или нож в сердце? Сара, Сара, это не сказка! Вы позволили магии этого места обмануть вас, но это не сказка!

– Утихомирь его, Крушигорушка, только нежно, – сказала чародейка. – Я не могу постоянно сдерживать его магией, мне понадобятся все силы. Вы извините, господин старший, – она погладила Грабинского по щеке, и это было последнее, что он помнил.

Проклятая баба, неужели нельзя было усыпить его каким-то зельем?

Сейчас они все уже, наверное, мертвы. И чародейка, и великан, и Яшек. И, возможно, даже Кутшеба с Шулером, хоть эти как раз казались почти неуязвимыми. Все мертвы.

Но он всё равно шел. Наверное, только для того, чтобы настучать великану по голове, если тот еще жив или, по крайней мере, связан. Ну не для того же, в конце концов, чтобы их спасти или отомстить за них? В одиночку? Ну тогда ему нужно быть либо трезвым, либо еще тупее, чем они.

С собственной глупостью он бороться не умел, но знал, чем вылечить трезвость. Он сделал еще один глоток из бутылки. Лекарство не подействовало – Грабинский шел дальше.

А что ему, в конце концов, было делать одному на Диких Полях?

Когда он дошел до стены, бутылка была пуста. Грабинский с грустью смотрел на опустевший сосуд и думал, что говорит о нем тот факт, что ему понадобилось всего несколько десятков шагов, чтобы выпить столько чертова молока. Потом он бросил не очень вдохновленный взгляд на приоткрытые ворота.

– Как будто ждут меня! – пробурчал он. – Ловушка. Либо подумали, что уже некого бояться, потому что их атаковали законченные идиоты. И один здравомыслящий, но пьяный.

Он достал один из револьверов. Положил палец на курок и осторожно заглянул за створку. Никого не было. Они так пренебрегают опасностью или считают, что поймали уже всех врагов и погнали их на казнь или на свадьбу? А может, и туда, и туда одновременно, потому что кто его знает, как чародей любит забавляться на свадьбах?

Он почти рычал, когда неожиданно на его плечо села сова. Пискнула, как ему показалось, подбадривающе.

– Дорогая, это разрекламированное вранье, что пьяные говорят на всех языках. Я ни фига не понял!

Тогда птица закивала головой, указывая наверх. Грабинский посмотрел в том направлении и заметил тучу птиц, которая собиралась вокруг дворца. Они поднимались темными тучами над крышей, обсели многочисленные террасы и балконы.

– Ты говоришь, что еще не всё потеряно, малыш? – улыбнулся Грабинский.

Он пожалел, что не взял с собой вторую бутылку. Эти несколько глотков из фляжки в кармане куртки – вообще ничего. Да и несколько капель во второй фляжке и какой-то грамм из манерки на поясе тоже большой роли не сыграли.

– Так что, идем? – спросил он у совы, доставая второй револьвер.

Птица охотно закивала головой и искривила клюв. Грабинский мог поклясться – в улыбке.