"Какое чудовищное невезение! Или у них потайные ходы на всех лестницах?" Я долго сидел на подоконнике не глядя никуда. Затем поглядел вниз. Там в скверике на куче песка сидела девчушка лет шести и, уцепившись ручонкой за низкий борт песочницы, отталкивала худую женщину, наверное, свою маму. А та тянула девочку к себе. Казалось, я вижу их лица: у матери — перекошенное от бессилия, у дочки — упрямое, с прикушенной толстой губой… Ничего необычного в этой сцене не было: как мамы загоняют ребятишек домой, видишь в наших дворах каждый день. И однако все во мне насторожилось: обе они что-то мне напомнили…

Наконец мать сдалась: выпустила дочкины пальцы. И вдруг заломила над головой очень худые руки. Заломила так странно, что неловко стало смотреть…

Вот тут я понял, что ведь это и есть Лидия. Та самая Лидия, отчества которой я пока не знал, но о которой просил вспомнить другой Валя Моторин.

Эту черную худую женщину Лидию и девчушку Лизу я видел на Московском вокзале. И было это в самый последний день, который я провел в моем измерении, ровно за час до того, как встретил наконец Катерину…

В то утро я встречал поезд. Точнее, вот уже второй день я встречал все скорые поезда, что приходили из Москвы. Ехать не скорым Катерина просто не согласилась бы.

Странно подумать, какая бездна народа прибывает к нам из Москвы каждое утро. Поезда идут один за другим. И выбрасывают на платформы толпы народа. Встречающие суетятся, заранее отыскивают, где остановится нужный вагон. А я номера вагона не знал. Не знал ни вагона, ни поезда, ни даже числа. И занял пост в начале платформы, где останавливаются тепловозы. Люди шли мимо меня и шли, несли сумки, чемоданы, баульчики. Зачем они ездили? Зачем во время своих экзаменов умчалась в Москву Катерина?.. Но зачем бы ни умчалась, сегодня приедет: завтра у нее экзамен — химия, я узнал это точно.

Катерина приедет, сойдет с подножки вагона. Не спрыгнет, как, например, Ника, а сойдет, как описано это у Грина: "Так спускаются по лестнице роскошного дома к почтительно распахнутой двери…"

Я представлял себе, будто Катерина уже идет вдали — плывет, создавая в любой толчее неприкасаемую зону. Сейчас она выплывет следом за тележкой, груженной коробками… Но тележка проезжала за тележкой…

Катерина приехала в первом вагоне того поезда, что прибывал после девяти, когда наш шестой «а» начал уже, конечно, рабочий день на весенней школьной практике. Во мне что-то вздрогнуло за секунду до того, как Катеринин силуэт показался в дверях вагона. Она двигалась так, как умела лишь она одна, да еще Биче Сениэль из "Бегущей по волнам" Грина. Катерина, как и Биче, одарена особым даром подчинять себе вещи, обстоятельства, людей. Когда я прочитал «Бегущую» — понял сразу: Грин списал свою Биче с Катерины… Как это могло выйти — не знаю, ведь когда жил Грин, Катерины еще на свете не было. Может быть, Грин встречал ее прабабушку, а она на прабабушку похожа? А может, существует много разных параллельных миров и Грин попал в один из них, а там Катерина уже была?.. Ну а как еще объяснить, почему героиня Александра Грина так похожа на Никину сестру Катерину?

Катерина ступила на перрон. Мои ноги одеревенели. Одеревенели и не шли, а Катерина плыла мимо. Видела она меня или нет?.. Неподалеку она приостановилась. Толпа, разделившись, обтекла ее по сторонам, а она спокойно оправляла свою босоножку. Может быть, все-таки видела? Ждала, что подойду? Но мои ноги не двигались. И она ушла.

Я еще попал в тот день в школу и вскопал полклумбы в нашем школьном саду. И пока копал, говорил себе: "Ведь это и хорошо, ведь я так и хотел, чтобы Катерина меня не заметила. А то что бы я ей сказал?"

Я ни разу в жизни не сказал еще Катерине ни словечка. Не уверен даже, слышала ли она мой голос. Да и знает ли она вообще, что я есть?..

С практики нас вскоре отпустили. Светло-серые дождевые капли падали в темно-серую Фонтанку, и я шел, размышляя, как хорошо знать, что Катерина тут, в Ленинграде. Можно зайти в телефонную будку, набрать номер и слушать, как она говорит: "Алло! Алло! Перезвоните, я вас не слышу!"

Но Катерина произнесла только короткое: "Да?" Прозвучало оно, будто выкрик: "Ну, кто там еще пристает?" Где-то рядом с ней слышались голоса и смех: у Катерины были гости…

И что такого, что она пригласила гостей? Лучше всего было просто повесить трубку. "Будете говорить? — резко спросила она. — Ну, как хотите!" И запели-заиграли короткие злые гудочки: «пи-пи-пи»… Говорят, предложение жениться должен делать обязательно мужчина. И если ему ответят: "Не хочу!" — то он все равно должен предложить еще раз.

Во многих книгах намекают, что так бывает даже обязательно. Но если надо так, то я не женюсь никогда…

Я шел под дождем, а эти мысли смешивались с другими не более веселыми. Ведь я жил тогда в лестничном кресле и где-то валялся злополучный Володин магнитофон…

Вот почему я и думать забыл о еще одной вокзальной встрече.

Это произошло, когда я высматривал Катерину в толпе: я вдруг увидел папу. Папа нес в каждой руке по объемистому чемодану, а рядом, приотставая, семенила очень худая женщина. Длинная, в чем-то длинном и красном, она подпрыгивала на высоких гейшах, цепляясь за папину руку, и вся напоминала спешащий красный карандаш… Женщина была мне абсолютно незнакома.

"Кто она?" — подумалось мне. Чтобы папа вот так, один кого-то встречал, — это выглядело странно. Тем более дома гостей как будто не ждали… Впрочем, как давно я не был дома!..

Я пригнулся и юркнул в зал ожидания, чтобы пересидеть минуток пять: за пять минут они отойдут далеко, а через шесть минут прибудет как раз следующий поезд.

С этими мыслями я плюхнулся на деревянную скамью. Но они вошли следом. Хорошо еще, что скамейки тут были с высокими, будто ширмы, спинками. Я притаился за одной из них.

— Ну зачем мы сюда пришли? — Если бы я не видел папину спутницу раньше, то теперь по одному голосу все равно бы понял, как она странно худа. Так худа, что словам негде в ней поместиться и они вырываются с каким-то нервным присвистом.

— Пойдем… Пойдем!.. Я прошу… Я мечтаю добраться хоть до какого-то дома…

Папа прервал мягко:

— Лидия! Сядь. Давайте пять минут отдохнем.

Она, видимо, послушалась: лавка скрипнула. А папа сказал:

— Вот так… Давай теперь знакомиться. Меня зовут Антон Валентинович. А ты, кажется, Лиза? Сколько тебе теперь лет?

Я удивленно выглянул из-за скамьи — тут была, оказывается, еще и девчонка. Маленькая, черная как вороненок, она, насупясь, стояла в сторонке возле брошенных чемоданов. Папиных слов она будто и не слыхала — смотрела прямо перед собой.

— Седьмой год, — ответила за нее Лидия.

Девчонка не шевельнулась, будто речь не о ней. Странная была девчонка — неподвижная, с неподвижными, совсем грустными глазами. Я не услышал от нее ни звука. Впрочем, я и вообще почти ничего больше не услышал: в пустой зал ворвалась компания с двумя гитарами, транзистором и такими глотками, что заглушили бы и атомный взрыв.

Папа и женщина еще что-то говорили, наклоняясь друг к другу, напрягая голоса. Кажется, спорили. Он — терпеливо, она — бурно, со множеством странных резких жестов. Я даже подумал, что девчушка Лиза потому, наверное, такая угрюмая, что ей всегда неловко за мать…

Внезапно Лидия вскочила и, подняв свои чемоданы, покачиваясь под их тяжестью, сделала несколько упрямых шажков к выходу. Папа вырвал у нее груз.

— В конце концов решать тебе, — донесся до меня его голос в случайной паузе общего гомона. — К Нине Александровне, так к Нине Александровне. Изволь.

На том они удалились…

В любое другое время я бы, уж конечно, постарался выяснить, что это за женщина и что за девчонка. Но я встречал Катерину. А вечером того же дня угодил в другое измерение, и встреча на вокзале затерялась в памяти.