41
Яхта плавно рассекала лазурные воды, теплый воздух трепал темные волосы Констанс и играл ее длинным платьем. Она полулежала в кресле, обитом тканью бирюзового цвета, рядом с Диогеном, который стоял у штурвала. Они забрали его яхту из гавани на южном побережье и направились в место под названием Аппер-Шугарлоуф-Ки. Там, в бунгало, спрятанном среди сосен на воде, они поменяли яхту на судно поменьше с малой осадкой. Диоген говорил о нем в уважительном тоне: девятнадцатифутовый гоночный катер «Крис Крафт» 1950 года выпуска, который он восстановил, заново отделав борта, обновив палубу и тщательно отремонтировав двигатель. На борту красовалось название катера, выполненное сусальным золотом с черным обводом: «ФЕНИКС», ниже было написано: «ИДИЛЛИЯ-КИ».
Теперь, когда они приближались к конечному пункту их путешествия, Диоген изменился. Начать с того, что, прежде неразговорчивый, он вдруг стал более общительным, чтобы не сказать болтливым. Его лицо, обычно скрывавшееся под маской бесстрастия, разгладилось и расслабилось, приобрело почти мечтательное выражение – резкий контраст с его обычным настороженным, бдительным видом. Ветер шевелил его короткие рыжеватые волосы, прищуренные глаза смотрели вперед. В личине Петру Лупея он среди прочего спрятал свой мертвенно-бледный глаз под цветной контактной линзой, но Констанс отметила, что в какой-то момент он вытащил линзу и вернул своим глазам их прежнее разноцветное состояние, а кроме того, удалил краску с волос. Его аккуратная бородка слегка растрепалась. Изменилась вся его манера двигаться и говорить, физически он становился тем Диогеном, каким она запомнила его почти четыре года назад, но внутренне изменившимся, не таким непримиримым, ничуть не высокомерным или саркастичным.
– Справа, – сказал он, оторвав руку от хромированного рулевого колеса и показывая на крохотные островки, заросшие карликовыми пальмами, – лежат островки, которые называются Змеиная Свадьба.
Констанс посмотрела в том направлении. Слева от нее низко над горизонтом висело солнце – огромный желтый шар, проложивший по воде ослепительную дорожку и окрасивший крохотные островки в золотистый цвет. Всюду, куда бы она ни взглянула, виднелись низкие острова, необитаемые и дикие. Хотя она никогда особо не задумывалась о флоридских островках, красота и спокойствие этого места – и его тропическая изолированность – стали для нее чем-то совершенно неожиданным. Здесь было мелководье – она видела быстро уносящееся назад дно, – но Диоген уверенно вел катер, он был хорошо знаком с этими водами, наизусть знал эти петляющие каналы.
– Тот маленький островок слева называется Счастливый Джек, а впереди – Тыквенный островок.
– А Идиллия?
– Скоро, моя дорогая. Скоро. Этот большой остров справа, почти целиком заросший мангровым лесом, называется Джонстон.
Диоген повернул рулевое колесо, и катер ушел влево – в сторону заходящего солнца, миновал остров Счастливый Джек слева и Джонстон справа.
– А там, прямо перед нами, остров Идиллия.
За Джонстоном, силуэтом на фоне заходящего солнца, возник большой остров, окруженный четырьмя маленькими островками. Когда они приблизились, Констанс увидела длинную полосу пляжа с невысоким песчаным обрывом на одном конце, а рядом – белые линии крыши большого дома. Мангровые заросли тянулись на две трети острова в низинной его части. На островках тоже росли мангровые деревья, на некоторых были крохотные пляжи. От острова отходил длинный пирс, на конце которого стояла маленькая деревянная беседка.
Диоген аккуратно подвел катер туда, где пирс имел перпендикулярную пристройку с одной стороны. Он перебросил через борт два отбойника, на секунду дал катеру задний ход, и судно замерло. Диоген заглушил двигатель, выпрыгнул из катера, закрепил швартовный трос и протянул руку Констанс. Она ухватилась за его ладонь и вышла на видавший виды пирс.
– Добро пожаловать, – сказал Диоген. Он достал из кормового кокпита ее вещи. – Смею ли я сказать: добро пожаловать домой?
Констанс помедлила на пирсе, дыша полной грудью. Воздух был насыщенный, богатый ароматами моря, а солнце уже почти коснулось верхушек пальм на берегу. Справа от нее, за россыпью необитаемых островков, раскинулся необъятный Мексиканский залив.
В дальнем конце пирса на столбах сидели бок о бок два неуклюжих пеликана.
– Ты такая неразговорчивая, моя дорогая.
– Для меня это все так ново.
Она вздохнула и приободрилась, пытаясь избавиться от ощущения, что она здесь чужая и входит на неизвестную и опасную территорию. На мгновение ей пришло в голову: не совершила ли она самую большую ошибку в жизни и не придется ли ей горько жалеть о содеянном? Но нет, она должна идти вперед и не оглядываться.
– Расскажи мне про остров, – попросила она.
– Площадь Идиллии – около девяти акров, – начал Диоген, идя по пирсу с ее багажом в руках. – Шесть из них заняты мангровыми зарослями, а остальные – пальмовыми деревьями, песчаными пляжами и этим крутым обрывом, необычным для низких островов.
Пока они шли по пирсу, пеликаны взмахнули крыльями и тяжело полетели прочь. Дойдя до конца пирса, Констанс последовала за Диогеном по деревянному настилу над берегом и через мангровую рощу, за которой вдруг открылось широкое пространство, покрытое мелким песком и затененное многочисленными королевскими пальмами, возвышающимися над роскошным садом. В середине этого открытого пространства стоял большой двухэтажный викторианский особняк, выкрашенный белой краской, с круговыми верандами на обоих этажах и квадратной башней на одном из углов. Просторный дом занимал немалую площадь, острия и коньки крыши блестели в лучах заходящего солнца.
– Его построил в тысяча восемьсот девяносто третьем году один богатый бостонец, – сказал Диоген. – Он переехал сюда с женой. У них были фантастические мечты превратить дом в гостиницу, но, оказавшись здесь, они поняли, что эти мечты нереализуемы и жизнь здесь – сплошное одиночество, а потому вскоре уехали. После этого домом владели малообеспеченные хозяева, и он приходил в упадок, пока двадцать лет назад его не купил я и не вернул ему первоначальное величие. Мы здесь со всех сторон окружены Национальным заповедником большой белой цапли. Этот островок вместе с домом включили в заповедник при его создании.
– Я нигде не вижу никаких лодок.
– Воды слишком мелкие, а каналы для большинства моторных лодок сложные. Но в сезон здесь можно увидеть байдарочников.
– Тут прекрасно, – прошептала Констанс.
– Идем.
Он повел ее по лестнице на широкую веранду, выходящую в красивый сад, за которым виднелась стена мангровой рощи. Диоген открыл дверь и вошел внутрь. Передняя, отделанная панелями орехового дерева, вела к лестнице, справа находилась гостиная, слева – библиотека, в обеих комнатах имелись большие камины, персидские ковры, висели люстры венецианского стекла. В доме приятно пахло полиролем, пчелиным воском и ароматической смесью.
Констанс чувствовала на себе ожидающий взгляд Диогена. Она ничего не сказала, и он продолжил:
– Я хочу представить тебя моему доверенному лицу.
Она внимательно посмотрела на него:
– У тебя есть помощник?
– Да. – Он повернулся и позвал: – Мистер Гурумарра!
Словно из ниоткуда появился человек. Очень высокий и худой, с очень темной кожей, очень морщинистым лицом и головой, покрытой пушком седых волос. Определить его возраст было невозможно, он казался человеком вне времени.
– Мистер Гурумарра, это мисс Грин, новый обитатель Идиллии.
Человек шагнул вперед и пожал ей руку; его рука была сухой и холодной.
– Рад познакомиться, мисс Грин, – произнес он очень официально, с австралийским акцентом.
– Я тоже рада, мистер Гурумарра, – сказала Констанс.
– Мистер Гурумарра из Квинсленда. Он коренной житель Австралии. Все, что тебе нужно, он может починить здесь или привезти для тебя на остров. Подозреваю, что тебе понадобится новый гардероб, соответствующий жаркому климату. Если ты составишь список, мистер Гурумарра займется этим.
– Спасибо.
Человек безмолвно растаял в темном коридоре.
– Он со мной с тех самых пор, как я купил остров, – сказал Диоген. – Я всецело доверяю ему. Он не готовит – этим занимаюсь я, – но содержит дом в порядке, делает покупки и исполняет другие мелкие обязанности, которые я нахожу утомительными.
– Где он живет?
– В коттедже садовника за платановой рощей на берегу.
Он коротко коснулся ее руки и повел ее к задней лестнице.
– Может быть, ты хочешь освежиться после путешествия? Позволь, я покажу тебе твои комнаты.
Она поднялась за ним по ступеням. Они оказались в гостиной второго этажа, которая имела выход на веранду в задней части дома. Отсюда открывался впечатляющий вид на север, на острова по кромке залива и огромное водное пространство за ними. Солнце уже коснулось горизонта и вот-вот должно было исчезнуть. Окна были открыты, и ветерок с моря надувал кружевные занавеси, проникал внутрь, даря прохладу.
– Это твое крыло, – сказал Диоген. – В твоем распоряжении три спальни и гостиная, камин и маленькая кухня. Вход только с задней лестницы. Все очень уединенно.
– А где спишь ты?
– В переднем крыле. – Он помедлил. – Разумеется, это размещение очень условное и может… изменяться.
Констанс прекрасно поняла, что он имеет в виду.
Он поставил ее чемодан и кофр на пол.
– Я хочу, чтобы ты сама выбрала себе комнату и устроилась там. Жду тебя в библиотеке, чтобы выпить. Шампанское тебя устроит?
Ее пронзило странное ощущение. Констанс не знала, хватит ли ей сил пройти через все это.
– Спасибо, Питер.
Он улыбнулся и взял ее за руку:
– На Идиллии я Диоген. Здесь я – тот, кто я есть. Здесь только семья. – Он помолчал. – И, говоря о семье, мы должны в какой-то момент обсудить, что будем с этим делать.
– Ты о чем?
– Моя дорогая, мы должны подумать о нашем сыне. И конечно, есть еще сын моего брата. Тристрам. Я хочу, чтобы все мои кровные родственники ни в чем не знали нужды.
Констанс задумалась:
– Послушай, мой сын на попечении монахов Гзалриг Чонгга. Лучшего места я ему и пожелать не могу.
– Я согласен. Пока. Обстоятельства могут измениться.
– Что касается Тристрама, то ему сообщили об исчезновении отца, и я полагаю, когда о его смерти будет объявлено официально, Тристрам об этом узнает. Пока он в закрытой школе, но, может быть, когда придет время, мы станем его опекунами.
– Идеальный план. Я почти ничего не знаю о единственном живом сыне моего брата и с нетерпением жду более тесного знакомства с ним. А пока я с тобой прощаюсь.
Он взял ее руку и поднес к своим губам, но Констанс мягко высвободила ее. Диоген, похоже, не обиделся.
– В шесть часов в библиотеке.
Он ушел, а она осталась в гостиной, глядя в окно на море. Солнце уже исчезло за горизонтом, и океан излучал теплый свет.
Констанс прошла по трем комнатам, предоставленным в ее распоряжение, и выбрала ту, окна которой выходили на восток – с видом на архипелаг крохотных необитаемых островков, – чтобы встречать восходящее солнце. Среди ее одежды не было ничего хотя бы мало-мальски пригодного для климата Флориды. Она взяла так мало вещей из особняка на Риверсайд-драйв, и никакого памятного подарка от Алоизия, ничего, что напоминало бы ей о нем, – это только причиняло бы ей боль.
В шесть она вошла в библиотеку и замерла в дверях, потому что у нее перехватило дыхание.
Диоген, сидевший в «ушастом» кресле у маленького камина, поднялся:
– Я немало сделал, чтобы тебе было хорошо в этой комнате. Здесь сердце нашего дома.
Констанс прошла внутрь. Это была роскошная комната высотой в два этажа. На полу лежали персидские ковры, вдоль стен протянулись книжные шкафы, на медных направляющих стояла подвижная дубовая лестница для доступа к верхним полкам. Одна стена была сплошь покрыта небольшими картинами, как в мастерской художника девятнадцатого века. В дальнем углу стоял великолепный клавесин, покрашенный и инкрустированный.
– Какая красота… – прошептала Констанс, подойдя к инструменту.
– Клавесин флорентийского мастера Винченцо Соди, тысяча семьсот восьмидесятый год. Толкачики с двойной лангетой и мягким и жестким кожаным плектром на манер тангентенфлюгеля. Приятный звук.
– С нетерпением жду, когда сяду за него.
– На полках ты найдешь все свои любимые книги в редких изданиях и еще много новых для тебя названий, прекрасных и причудливых. Например, «Livre de Prierès» Верга в пергаментной обложке – это самый близкий аналог иллюминированного манускрипта девятнадцатого века. Или исключительно редкие гравюры «Сумерки в Ти-Три» австралийских художниц Тиг и Рэд, и это только один из примеров. Да, а еще картины! Ты уже, кажется, разглядела – тут Бронзино, Понтормо, Ян ван Эйк, Питер Брейгель Старший, Пауль Клее.
Диоген кружил по комнате, словно в танце, показывая то в одну сторону, то в другую.
– В другом углу ты увидишь самые разные музыкальные инструменты. А в тех шкафах – игры, карты, головоломки, шахматы и го. А вот это сооружение – кукольный домик Эдвардианской эпохи.
Кукольный домик был громадным и замысловатым, почти волшебной работы. Констанс подошла к нему. Это было само совершенство, именно такая вещь, о которой она мечтала, когда была маленькой девочкой, и, пока она разглядывала домик, ее неуверенность и физическое напряжение исчезали. Констанс ничего не могла с собой поделать – она была очарована.
– Давай насладимся шампанским.
Диоген подвел ее к креслу у камина. С заходом солнца стало прохладнее. Ощущение сюрреализма снова захлестнуло Констанс, когда она смотрела на Диогена, который, сидя в кожаном кресле и улыбаясь так по-домашнему, достал из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского, налил два бокала и предложил ей один.
– Тысяча девятьсот девяносто пятый год, «Кло д’Амбонне» винного дома «Круг», – сказал Диоген.
Он поднял свой бокал и ободком прикоснулся к ее бокалу.
– Поить меня хорошим шампанским – только добро переводить.
– Ну, это только до тех пор, пока ты не разовьешь в себе вкус.
Констанс пригубила, восхитившись ароматом вина.
– Завтра я покажу тебе остальную часть острова. А теперь… это для тебя.
Диоген достал из кармана пиджака небольшой прямоугольный предмет в обертке, перевязанный ленточкой, и протянул его Констанс.
Она развернула бумагу и увидела шкатулку сандалового дерева. Отперла защелку, откинула крышку – внутри лежал пакет для внутривенных инъекций, наполненный розовато-пурпурной жидкостью.
– Что это?
– Эликсир. Для тебя, Констанс. Исключительно и только для тебя.
Она пригляделась к жидкости:
– И как его принимать?
– Инфузионно.
– То есть внутривенно?
– Да.
– Когда?
– Когда захочешь. Может, завтра?
Констанс уставилась на коробку:
– Я бы приняла его сейчас.
– Ты хочешь сказать, прямо сейчас?
– Да. Пока мы пьем шампанское.
– Вот что мне нравится в тебе, Констанс. Никаких колебаний!
Диоген поднялся, подошел к высокому узкому шкафу, открыл дверцу и выкатил оттуда отливающую хромом новехонькую стойку на колесиках со всеми необходимыми для внутривенных вливаний приспособлениями.
Констанс слегка запаниковала. Это было все равно что перейти Рубикон. Пути назад уже не будет.
– Процедура займет около часа.
Диоген поставил стойку у ее кресла, подключил электронный насос и монитор, вставил трубки и клапаны.
– Закатай правый рукав, дорогая.
Неожиданно у Констанс появилась мысль, очень темная мысль. Может быть, все это только спектакль? Может быть, ее снова хотят обмануть? Может быть, любовь к ней Диогена – притворство, часть какого-то безумно сложного плана, чтобы влить в ее кровь какой-нибудь яд или средство, которое ее изуродует? Но она тут же прогнала эту мысль: никто, даже Диоген, не смог бы осуществить столь сложный обман. Она бы почуяла какую-нибудь неувязку. Констанс закатала рукав.
Теплые пальцы Диогена прикоснулись к ее руке, мягко прощупали, затянули жгут.
– Смотреть необязательно.
Констанс отвернулась, и он умело ввел иглу в ее вену, повесил пакет на стойку и открыл краник. Повернув голову, она увидела, как пурпурная жидкость крадется по трубке к ее руке.
