40

Кабинет Говарда Лонгстрита на двадцать третьем этаже дома 26 на Федерал-плаза ничуть не походил на обычный кабинет агента ФБР, но Лонгстрита это вполне устраивало. С одной стороны, здесь редко, чтобы не сказать никогда, бывали посетители; исполнительный заместитель директора по разведке сам ходил к тем, кто ему был нужен, а не они к нему. С другой стороны, если учитывать высокий статус Лонгстрита в ФБР, кабинет выглядел довольно скромно. Лонгстрит терпеть не мог обычных памятных вещиц, дипломов и наград в рамочках, фотографий сидящего президента, привычных в таких кабинетах. Здесь не было даже компьютера – цифровой работой Лонгстрит занимался в других местах. Вместо всего этого у трех стен стояли шкафы с книгами по всем вообразимым предметам, маленький стол, на котором едва помещался чайный сервиз, и два «ушастых» кресла, обитых потрескавшейся красной кожей.

Худощавый высокий Лонгстрит расположился в одном из этих кресел. В левой руке он держал страницы секретного доклада, в правой – роман Джордж Элиот «Даниэль Деронда» и читал попеременно из обоих источников. Время от времени он прерывался, чтобы сделать глоток охлажденного напитка из стакана на столе.

Раздался тихий стук, и дверь слегка приоткрылась.

– Он здесь, сэр, – раздался голос секретаря.

– Пригласите его, – распорядился Лонгстрит.

Дверь открылась шире, и в комнату вошел А. К. Л. Пендергаст. Два дня спустя после спасения его расстроенное лицо все еще хранило следы многочисленных царапин и ссадин, но фирменный черный костюм снова был на нем.

– Алоизий, доброе утро, – сказал Лонгстрит.

Он махнул рукой на пустое кресло, слегка запылившееся из-за отсутствия посетителей, и Пендергаст сел.

Лонгстрит показал на свое питье:

– Не хотите «Арнольда Палмера»?

– Спасибо, нет.

Лонгстрит отхлебнул из своего стакана:

– Вы были заняты.

– Можно и так сказать.

Те немногие люди, кто хорошо знал Пендергаста, обратили бы внимание на то, что с Лонгстритом он разговаривает немного иначе, чем с другими. В его тоне было меньше иронии, а его обычная отстраненная манера поведения смягчалась чем-то напоминающим почтительность. Лонгстрит знал, что это остаточный эффект от пребывания в обществе человека, который когда-то был твоим начальником.

– Хочу поблагодарить вас за спасение, – сказал Пендергаст. – И за то, что так быстро доставили меня в Нью-Йорк.

Лонгстрит отмахнулся от благодарностей. Он подался вперед и впился в Пендергаста своими яркими черными глазами:

– Если хотите меня отблагодарить, ответьте на несколько вопросов – с той честностью, какую я всегда ждал и требовал от вас.

Пендергаст слегка опешил:

– Я отвечу так, как могу.

– Кто привел вас в ФБР?

– Вы знаете кто. Майкл Деккер.

– Да. Майкл Деккер. – Лонгстрит провел рукой по длинным седым волосам. – Мой непосредственный подчиненный и ваша правая рука во время нашей работы в группе «Призрак». Он дважды спасал вашу жизнь во время последних тактических операций, верно?

– Трижды.

Лонгстрит поднял бровь, словно удивившись, хотя на самом деле он уже знал ответы на все эти вопросы.

– И каков был девиз «Призрака»?

– «Fidelitas usque ad mortem».

– Совершенно точно. «Верность до смерти». Вы были близки с Майклом, не так ли?

– Он был мне как брат.

– А мне он был как сын. После службы в «Призраке» вы оба были мне как сыновья. После его смерти я старался играть по отношению к вам ту роль, какую играл он. Я делал все от меня зависящее, чтобы у вас имелась свобода выбора и вы расследовали те дела, которые интересуют вас больше всего, потому что в конечном счете именно это и получается у вас лучше всего, и было бы жалко потратить впустую или – упаси бог – потерять эти способности. Иногда мне приходилось защищать вас от официального гнева Бюро. Насколько то было в моих силах, конечно; были один или два случая, когда даже мне не удалось оказать вам помощь в полной мере.

– Я понимаю, Говард. И я всегда был вам благодарен.

– Но сейчас я хочу поговорить о смерти Майка Деккера.

Лонгстрит еще раз глотнул своего напитка.

Пендергаст задумчиво кивнул. Тремя годами ранее Деккер был найден мертвым в своем доме в Вашингтоне – его убили, пригвоздив штыком голову к креслу.

– Поначалу в убийстве кое-кто подозревал вас… разумеется, меня среди таковых не было. Позднее стало ясно, что Майкла убил ваш брат Диоген, а убийцей попытался выставить вас.

Лонгстрит уставился в стакан.

– И вот теперь мы подходим к сути дела. Несколько месяцев спустя, когда с вас сняли ложные обвинения, вы отвели меня в сторону и сказали, не такими в точности словами, конечно: «Я вам этого не говорил, но мой брат мертв». Когда я попросил у вас доказательства, вы ответили, что, хотя и не видели тело своими глазами, у вас есть все необходимые свидетельства, подтверждающие его смерть. Вы попросили меня приостановить дальнейшее расследование и положиться на ваши слова. Кроме того, вы сказали, что не хотите, чтобы я, ваш друг, наставник и в прошлом начальник, попусту тратил время, охотясь за призраком. Вы сказали тогда, что, когда пройдет время, я могу со спокойной душой «похоронить смерть» Майкла вместе с другими «глухарями». Так я и сделал.

Лонгстрит еще чуть-чуть подался вперед и прикоснулся пальцем к колену Пендергаста.

– Но вот тут-то мы и споткнулись. После того как вы исчезли и, по всем признакам, утонули близ Эксмута, штат Массачусетс, мы, конечно, послали туда бригаду криминалистов для проведения тщательного расследования. Хотя ваших следов – ни живого, ни мертвого – мы не нашли, зато обнаружили кое-что другое: три отпечатка – все они были сняты на деревянном смотровом пирсе на городском пляже, – принадлежащие вашему брату. Диогену.

Лонгстрит откинулся на спинку кресла, позволив этим словам повисеть в воздухе несколько секунд.

– Я никому не говорил об этой находке. Но вы можете себе представить, что творилось у меня в голове. Будучи членами группы «Призрак», одного из самых маленьких, строжайше засекреченных и наиболее надежных подразделений в армии, мы все принесли клятву на крови мстить за любого нашего собрата, погибшего от рук другого человека. Когда вы лично сказали мне, что ваш брат, убийца Майка Деккера, мертв, вы фактически просили меня забыть о принесенной клятве на крови. А теперь, годы спустя, появляется убедительное свидетельство того, что он все-таки жив. – Он уставился на Пендергаста пронзительным взглядом. – Что происходит, Алоизий? Неужели вы солгали мне, предали нашу общую клятву, потому что убийцей был ваш брат?

– Нет, – мгновенно ответил Пендергаст. – Я считал его мертвым. Мы все считали его мертвым. Но оказалось, что он жив.

Лонгстрит несколько секунд сидел молча. Потом кивнул и поудобнее устроился в кресле, ожидая объяснений.

Взгляд Пендергаста устремился куда-то вдаль. Немного погодя агент встал с кресла.

– Видимо, мне придется поделиться с вами одной историей, – сказал он. – Одной очень личной семейной историей. Вы упоминали о том, что Диоген пытался выставить меня убийцей Майка Деккера, и не только его. Некоторое время ему это удавалось, и я оказался в заключении.

Пендергаст снова ненадолго погрузился в молчание.

– У меня есть воспитанница, Констанс Грин. На вид ей лет двадцать с небольшим. У нее тоже очень трудная история, которая не имеет отношения к этому делу, важно лишь то, что она душевно и эмоционально очень хрупкий человек. Она вспыльчива как спичка. Все, что угрожает ей или тем немногим людям, которые ей близки, вызывает у нее яростную, даже смертоносную реакцию. – Он перевел дыхание. – Пока я находился в заключении, Диоген соблазнил Констанс, а потом бросил, написав жестокую записку, в которой предлагал ей покончить с собой, а не жить с позором. В ответ на это Констанс, одержимая яростью, бросилась на поиски Диогена. Она гналась за ним по всей Европе и в конечном счете нашла на острове Стромболи. И там она столкнула его в лавовый поток вулкана.

Лонгстрит вскинул брови – это была его единственная реакция.

– Мы с ней полагали, что Диоген мертв. И все эти годы не было оснований считать, что это не так. До моих последних дней в Эксмуте.

– Он связывался с вами? – спросил Лонгстрит.

– Нет. Но я видел его, или мне показалось, что видел, но всего лишь раз, когда он наблюдал за мной издалека. Позднее я обнаружил доказательства его пребывания там. Но прежде чем я успел что-то сделать, меня унесло в море, а потом меня держали как заложника. И за прошедшие недели, похоже… – Пендергаст сделал паузу, чтобы взять себя в руки, – Диоген сумел снова… подобраться к Констанс.

– Подобраться?

– Все свидетельствует о том, что он либо похитил ее, чем-то опоив, либо сделал своей сообщницей, используя стокгольмский синдром. Как бы то ни было, их видели утром два дня назад, когда они вместе бежали из моего дома на Риверсайд-драйв.

Лонгстрит нахмурился:

– Стокгольмский синдром подразумевает активное участие с ее стороны. Похищение – нет. Это большая разница.

– Улики говорят о том, что Констанс активно способствовала своему похищению.

В кабинете воцарилась тишина. Лонгстрит сложил домиком свои длинные тонкие пальцы и опустил на них громадную растрепанную голову. Пендергаст оставался недвижим, словно мраморная статуя, в старом «ушастом» кресле. Прошло немало минут. Наконец Пендергаст прочистил горло и заговорил:

– Мне жаль, что я не поделился с вами этими подробностями раньше. Они слишком болезненны. Оскорбительны. Но… мне нужна ваша помощь. Я помню о клятве на крови, которую мы принесли. Прежде, когда речь заходила о Диогене, у меня сдавали нервы. Но теперь я понимаю, что есть только один ответ: мой брат должен умереть. Мы должны приложить все силы, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что он не выжил при задержании. Как вы сказали: мы в долгу перед Майком и обязаны сделать так, чтобы раз и навсегда покончить с Диогеном.

– А ваша девушка? – спросил Лонгстрит. – Констанс?

– С ее головы не должен упасть ни один волосок. Мы сможем утрясти этот вопрос, когда Диоген будет мертв.

Лонгстрит задумался на мгновение. Потом молча протянул Пендергасту руку.

Так же молча Пендергаст пожал ее.