39
Пять минут спустя надзиратели втолкнули каталку с Гэри в камеру. Следом вошел одетый в черное духовник общего исповедания. Объект лежал на тяжелой каталке из нержавеющей стали, привязанный к ней толстыми из кожаными ремнями в запястьях и голенях. Монитор сердца, как отметил Диоген, был уже подключен.
– Хотите, чтобы иглу в вену вставил кто-то из сотрудников? – спросил доктор Лебронк.
Диоген отрицательно покачал головой:
– Я уж сам сделаю все, что надо.
Он вошел в камеру исполнения приговора. Дальняя стена была скрыта за занавесями. Гэри вытянул шею, чтобы взглянуть на посланника неминуемой смерти. Осужденный был здоровенный мужик с бритым черепом и маленькими невыразительными бледно-голубыми глазами, весь покрытый нечеткими голубоватыми тюремными татуировками. Трудно было сказать, что он испытывает: страх, злость, неверие – все эти эмоции отражались на его лице, сменяя друг друга.
Диоген огляделся, осваиваясь в камере, проговаривая про себя предстоящую процедуру по пунктам. Он вытащил из склянки ватный шарик и протер спиртом кожу в локтевой ямке правой руки.
Трубка для внутривенного вливания тянулась из комнаты подачи летального средства к стойке у каталки. Диоген наложил жгут и приложил подушечку пальца к коже Гэри, чтобы нащупать хорошую локтевую вену. Удалось это не сразу – мешали шрамы от иголок, но наконец он нашел вену и воткнул иглу. Затем снял жгут.
Гэри равнодушно наблюдал за его действиями.
Диоген проделал последние подготовительные шаги, после чего направился к двери, ведущей в комнату подачи летального средства. Когда он скрылся из виду, поверх халата и ног Гэри положили простыню, благопристойно прикрывшую его до самой диафрагмы. Занавеси на дальней стене разошлись с легким шорохом, за ними находились панели одностороннего зеркала. Гэри не мог видеть свидетелей за стеклом, но они его видели.
В громкоговорителях раздался тихий ропот.
– Молчание в комнате свидетелей, пожалуйста, – подал голос начальник тюрьмы. И – после короткой паузы: – Осужденный желает сказать последнее слово?
– Идите в жопу! – выпалил Гэри.
На его лице не осталось иных эмоций, кроме злости. Он плюнул в сторону одностороннего зеркала.
В комнате подачи летальной смеси Диоген подписал бумаги, врученные ему начальником тюрьмы. Потом проверил устройство подачи, состоящее из нескольких шприцев, уже подготовленных и заправленных специально обученными надзирателями. Как и в нескольких других штатах, во Флориде использовалась комбинация летальных средств – сомнительный коктейль, который часто подвергался усовершенствованиям в зависимости от доступности составляющих. Результат, однако, всегда был одинаков. Первое средство погружало объект в бессознательное состояние, второе вызывало паралич, препятствуя дыханию, а третье останавливало сердце. Их всегда вводили в строгой последовательности.
Диоген проверил компоненты и дозировку в системе подачи: сто миллиграммов гидрохлорида мидазолама, за этим не менее избыточные дозы векурония бромида и хлорида калия. Он взял утвержденный властями штата бланк процедуры исполнения наказания и заполнил первый из двух разделов, вписав свое имя, имя объекта, свой врачебный номер, серийный номер лицензии на исполнение приговора и перечень применяемых летальных средств.
– Пять минут, – предупредил начальник тюрьмы.
Диоген разорвал бумажную упаковку шприцев, затем один за другим насадил их плотно на три трубки подачи. В камере исполнения приговоров раздались крики приговоренного – яростные вопли, в основном неразборчивые, кроме проклятий. Не обращая на это внимания, Диоген взглянул на монитор сердечной деятельности: сердечный ритм объекта был значительно повышен, чего и следовало ожидать.
В комнату вошел надзиратель зоны исполнения.
– Последнее заявление? – усталым голосом спросил начальник тюрьмы, проходя стандартную процедуру по списку.
– Если вы так это называете, то да, сэр, – ответил надзиратель.
– Офис губернатора?
– Дает зеленый свет.
В камере стояла тишина, если не считать выкриков Гэри, которые становились все громче, проникая через приоткрытую дверь. Начальник тюрьмы следил за стрелками настенных часов, медленно отсчитывавших одну минуту, вторую. Наконец он повернулся к Диогену:
– Можно начинать казнь.
Диоген кивнул. Взявшись за первый шприц, он сделал инъекцию мидазолама. Бесцветная жидкость потекла по трубке, которая змеилась вместе с другими и уходила через маленькое отверстие в камеру исполнения.
«Констанс», – прошептал он про себя почти благоговейно.
Некоторое время громкие хриплые звуки, издаваемые Гэри, никак не изменялись, потом они замедлились и стали совсем бессвязными. Через тридцать секунд из камеры доносилось только отрывочное невнятное бормотание.
Диоген надавил на поршень второго шприца, вводя парализующее средство.
Все глаза в комнате были устремлены на приоткрытую дверь в камеру исполнения или на небольшое окно наблюдения в ближней стене. Никто не заметил, как Диоген сунул руку в карман своего халата, вытащил другой шприц, который заранее переложил из своего медицинского саквояжа в карман, вставил иглу шприца в инъекционный клапан третьего катетера и ввел содержимое в трубку. После чего быстро вернул опустевший шприц в карман.
Эта четвертая, тайная часть летального коктейля была персональным изобретением Диогена: комбинацией бензоата натрия и сульфата аммония – консервантов, использующихся среди прочего и для сохранения свежести мяса.
Немного спустя из камеры стало доноситься хриплое, затрудненное дыхание, а за ним неясное бормотание.
– Вы только посмотрите на него, – сказал надзиратель. – Он бьется, как рыба. Никогда такого не видел.
– Как будто испытывает сильную боль, – подхватил доктор Лебронк напряженным голосом.
– Как такое возможно? – Начальник тюрьмы выругался себе под нос. Потом напустился на Диогена: – Что происходит?
– С моей стороны ничего. Все в порядке. Собираюсь вводить хлорид калия.
– Поспешите, – приказал начальник тюрьмы.
Диоген медленно и осторожно нажал на поршень третьего шприца, содержимое которого должно было вызвать остановку сердца и смерть. Поскольку в вену преступника попали несанкционированные химические вещества, он, вероятно, страдал сильнее, чем другие побывавшие на его месте. Скорее всего, гораздо сильнее, чем обычно. Но для Диогена было важно сохранить его конский хвост в максимально свежем виде.
Поршень шприца дошел до конца. Теперь оставалось только немного подождать. Монитор сердечной деятельности показывал, как неумолимо замедляется сердцебиение, а в камере исполнения слабо сопротивлялся смерти Люциус Гэри, хрипел, хватал ртом воздух, явно умирал в мучениях, несмотря на усыпляющее и парализующее средства. «Вот как кончится мир. Вот как кончится мир». Диоген сделал глубокий судорожный вдох и заглушил в себе старый голос. Потребовалось целых двенадцать минут, чтобы сердечная деятельность прекратилась полностью.
– Все, – быстро сказал Диоген, отступив от монитора.
Начальник тюрьмы обменялся взглядом с тюремным доктором. У них обоих были серые лица: осужденный умер уродливой, длительной и мучительной смертью. Диоген испытывал презрение к их слабости и двуличию.
Начальник тюрьмы глубоко вздохнул и взял себя в руки.
– Хорошо, – сказал он. – Доктор Лейланд, подтвердите, пожалуйста, что объект мертв, и подпишите свидетельство о смерти.
Диоген кивнул. Отойдя от монитора, он вытащил из медицинского саквояжа несколько предметов (при этом убрав в саквояж пустой шприц) и перешел в камеру исполнения приговора. Занавес снова был закрыт, членов семей уже выводили из тюрьмы, официальные свидетели собирались подписать документы. Диоген подошел к телу Люциуса Гэри. Агонизируя, тот с такой силой пытался порвать ремни, что сорвал кожу у себя на запястьях и голенях. Диоген вытащил иглу из вены, бросил ее в корзинку для медицинского мусора. Посветил фонариком в глаза Гэри, убедился, что зрачки расширены и неподвижны. После этого он больше не смотрел на лицо трупа: его выражение было отвратительным, особенно жирный, торчащий кончик языка, похожий на фруктовое мороженое цвета баклажана, с отчетливо выраженными бугорками и налитый кровью, как при хелонитоксизме. Диоген методично выполнил все действия, необходимые для подтверждения смерти. Он сжал трапециевидную мышцу, чтобы убедиться в отсутствии болевого эффекта, оценил цвет кожи, отметил, что нет никаких признаков дыхательных усилий, прощупал сонную артерию на предмет пульса – пульса не обнаружилось. С помощью стетоскопа внимательно в течение двух минут прослушивал грудь на признаки дыхания или сердечного ритма. Ничего не прослушивалось; Люциус Гэри был мертв как бревно. Диоген развернулся и с облегчением покинул мертвое тело: Гэри в процессе умирания опустошил свой кишечник.
Диоген вышел из камеры и сообщил о полученных результатах начальнику тюрьмы и Лебронку. Потом закончил бюрократическую работу, поставил дату и время. Все было сделано – то есть все, кроме того, что было для него самым важным.
Фургон с холодильником уже ждал на маленькой парковке за стенами этой зоны. Диоген собирался приехать в офис судмедэкспертизы, опередив фургон. Он обменялся рукопожатиями с начальником тюрьмы и Лебронком. Длительное умирание Гэри ввергло обоих в легкий шок. Диогену показалось забавным, что никому из них, и вообще никому другому, не пришло в голову, что тот же доктор, который сделал смертельную инъекцию в кровь Гэри, вопреки всем правилам выступит и в роли коронера, который подтверждает смерть и проводит вскрытие. В результате необычные консерванты, введенные им в кровь, никогда не будут обнаружены. Он, конечно, не сказал Констанс, что будет не только медэкспертом, но и исполнителем казни, – это совершенно напрасно расстроило бы ее.
Через пять минут Диоген выехал из тюрьмы и направился в Ла-Бель, административный центр округа Хендри, где размещалась коронерная служба. Он посмотрел на юго-восток, в сторону Майами. «Спи, моя маленькая, спи, красавица, спи». В багажнике арендованной машины, кроме великолепного костюма, быстродействующей краски для волос и цветных контактных линз для его ипостаси Петру Лупея, лежал специальный медицинский контейнер для транспортировки человеческих органов или тканей в таких критических случаях, как трансплантация. В настоящий момент он был пуст.
Но Диоген знал, что примерно через час контейнер уже не будет пустым.
