Глава девятая,
в которой ураган сменяется полным штилем и унынием, а необъяснимые явления продолжают будоражить воображение
Океан непредсказуем. Несчастье может обрушиться на путешественников и в бурю, и в штиль. Но океан сражается с людьми вовсе не из ненависти или презрения. В отличие от нас, он не ведает эмоций. Ни отрицательных, ни положительных. И если океан нас не ненавидит, то и симпатии он к нам тоже не испытывает. Бесполезно ждать от него сочувствия или помощи. Он просто существует — отдельно от нас, обособленно — огромный, могучий, равнодушный и бесконечно одинокий.
Восемь человек, находящихся на яхте «Оушн Глори», видели перед собой океан, раскинувшийся на все четыре стороны света, но были неспособны постичь его даже в малейшей степени.
Они собрались на нижней, наименее поврежденной палубе. Ураган смел с поверхности судна все, что там находилось, но кое-что матросы все же припрятать успели, так что теперь у половины участников совещания имелись раскладные шезлонги для сидения. Остальным пришлось довольствоваться либо стульями из кают, либо располагаться прямо на палубе.
Быков избрал последний вариант. Ему не хотелось возвышаться над присутствующими в роли гневного обличителя и обвинителя. Он бы вообще предпочел не обсуждать минувший шторм, а сосредоточиться на нынешнем положении дел и дальнейших действиях, но Лиззи настояла. Она сказала, что если трусу и подлецу не сказать в глаза, что он трус и подлец, то это равносильно поощрению этих отвратительных человеческих качеств. И все же Быков попытался замять конфликт, начав свое выступление с вполне нейтральных фраз о том, что ураган показал несостоятельность экспедиции, и теперь он, Быков, сожалеет о своем решении остаться.
— Мы спаслись чудом, — констатировал он. — И то не все. Юридически, наверное, верно было бы считать двоих из нас пропавшими без вести, но лично я не верю в благополучный исход.
— Да, — пробормотал Алан Фриман, досадливо дергая себя за бороду. — Они погибли. Невозможно было выжить в этой мясорубке.
— Возможно, — запальчиво возразила Лиззи.
Она вновь соорудила себе хитроумную высокую прическу, крепящуюся с помощью множества шпилек и заколок. Теперь можно было себе это позволить — стоял полнейший штиль, так что ветер не мог не то что растрепать волосы Лиззи, но и просто потревожить их. В голубой рубашке, завязанной узлом выше пупа, и в линялых джинсовых шортах она выглядела совсем юной девушкой… до тех пор, пока не заговорила, гневно сдвинув брови.
— Нам следовало бороться со стихией сообща, — продолжала она, — тогда не приключилась бы эта страшная беда. У шкипера и матроса наверняка есть родные и близкие. Как мы посмотрим им в глаза? Чем станем оправдываться?
— Какой смысл был собраться снаружи всем вместе? — пожал плечами Коротич. — Чтобы всем поставить на кон свою жизнь?
— Однако некоторые сделали это!
Быков посмотрел на свою подругу с невольным уважением. Лично он не сумел бы так. Ему всегда было неудобно указывать на свое превосходство над другими. Ему казалось, что выпячивать себя стыдно. Он предпочитал помалкивать там, где можно было привести в пример себя. А вот Лиззи была напрочь лишена этой ложной скромности.
— Мужчины условились дежурить по очереди, — вставила Пруденс, еще сильнее вытягивая свою и без того длинную шею. — Дима сам вызвался идти наверх. Никто не виноват.
— Да? — язвительно переспросила Лиззи. — Сам? Тогда почему никто не изъявил желания подменить его? Я ведь спрашивала. Желающих не нашлось.
— Это было самоубийство, — сказал Николас Стрейнджлав, сменивший один из своих щегольских пиджаков на пеструю гавайскую рубаху и сделавшийся еще больше похожим на престарелого главаря Коза Ностра. — Я не самоубийца.
— Она права, Ник, — жестко произнес Рой Макфэлл и посмотрел Быкову в глаза. — Я пытался, Дима. Клянусь. Но струсил. Убедил себя, что все равно сделать ничего нельзя. Сказал себе, что ты и Лиззи погибли, так что спешить на помощь незачем. И остался с большинством. Противно даже думать об этом, но так оно и было.
Его лицо было суровым и виноватым одновременно. Под взглядом, которым он обвел присутствующих, многие потупились. Но только не Коротич.
— Что было, то было, — заявил он, вставая. — Давайте не будем разыгрывать здесь судебное заседание.
— Тем более, что присяжных заседателей маловато, — сострил Алан. — Нет кворума.
Все с облегчением засмеялись. Каждому, и Быкову в том числе, хотелось поскорее замять неприятную тему. Лиззи поняла это и промолчала. Правда, ее поджатые губы давали ясно понять, что лично она ничего забывать и прощать не намерена. Горбинка ее искривленного носа побелела.
— Раз эта тема закрыта, то давайте решать, как быть дальше, — предложил Николас.
— У тебя есть план? — повернулся к нему Рой.
— Есть.
Все дружно посмотрели на писателя.
— Предлагаю завести двигатели и плыть…
— Куда глаза глядят? — ехидно перебила Пруденс.
— Лучше так, чем никак, — спокойно ответил Николас. — Рано или поздно мы наткнемся на землю или другой корабль. Мне кажется, что эксперимент себя исчерпал. Хватит испытывать судьбу. Надо выбираться отсюда.
— Согласен, — кивнул Алан. — Лично мне впечатлений хватило. Я сыт ими по горло.
— Скажи, Саша, — обратился Рой к Коротичу, — наш единственный моряк способен вести «Глори»? Я знаю, что навигация не работает, однако плыть можно только в светлое время суток, а по ночам останавливаться и включать бортовые огни, во избежание столкновения.
Теперь всеобщее внимание было сосредоточено на матросе, представившемся Куртом Янгом. Он сидел в позе лотоса, хотя явно не имел ничего общего ни с йогой, ни с практикой медитации.
— Мы не поплывем, — буркнул он, покосившись на ласково кивающего Коротича. — Будем продолжать дрейфовать, если повезет. Или застрянем.
— Почему? — этот возглас вырвался, как минимум, из четырех глоток одновременно.
Взгляды переметнулись с матроса на владельца яхты.
— Кто-нибудь выглядывал сегодня за борт? — спросил он.
Быков и Лиззи переглянулись, как это проделали и остальные пассажиры. Изнуренные и вымотавшиеся, они беспробудно проспали почти сутки. Не слышали, как закончился шторм, как возобновилась жизнь на яхте. Проснувшись жадно ели все, что было им предложено, потом присоединились к товарищам. На океан никто специально не смотрел. Издали он выглядел как обычно. Но многозначительный тон Коротича подразумевал, что с океаном что-то не так.
Переговариваясь, пассажиры покинули свои места и столпились у правого борта. Солнце стояло высоко и светило ярко, но никто ничего подозрительного не заметил.
— Смотрите лучше, — предложил Коротич, усмехаясь. — Ну, неужели никто не видит? Ну-ка, скажите мне, какого цвета вода?
— Зеленого, — пробормотала Пруденс. — И что с того? Я не в первый раз…
Она осеклась.
— Водоросли! — воскликнул Алан, показывая пальцем.
Это было совершенно бессмысленное движение. С таким же успехом он мог водить пальцем вдоль всей видимой поверхности, потому что водоросли были повсюду. Скрытые десятиметровым слоем воды, они не сразу бросались в глаза, но простирались из края в край, до самого горизонта. Вот почему океан казался застывшим и густым, как желе. Он весь был покрыт бледно-зеленым ковром растительности. Попадались на нем и бурые пятна, и даже желтые, но зеленый цвет преобладал. И, естественно, ни солнце, ни небо в этой трясине не отражались.
— Правильно, водоросли, — произнес Коротич, продолжая улыбаться своей косой улыбкой, тогда как черные угли его глаз смотрели серьезно и даже мрачно. — Но какие? Кто-нибудь из вас уже догадался, куда нас занесло? В этих местах побывал, кстати, сам Христофор Колумб…
— И назвал их «банкой с морской травой», — припомнил Быков. — Все из-за водорослей, именуемых саргассами. В общем, мы в Саргассовом море. Но оно представляло собой опасность только для парусников, которые увязали в этой каше. Или для старинных пароходов с маломощными винтами. Не говорите мне, что двигатель «Оушн Глори» не в состоянии справиться с водорослями…
— Так и есть, — сказал Курт.
— Дело в том, что мы приплыли в Саргассово море с выключенным винтом, — пояснил Коротич. — Работай он, он бы просто перемолол всю растительность. Но его успело оплести и опутать так, что завести его не удается.
— Возьмем ножи, поныряем, — предложил Рой. — Срежем всю эту гадость и заведемся.
— На меня не рассчитывайте, — заявил матрос.
— Не получится, — покачал головой Коротич.
— В чем дело, черт подери? — не выдержал Николас, напряженно прислушивавшийся к разговору.
— Думаю, наш эрудированный друг объяснит лучше меня.
Коротич кивнул на Быкова, передавая ему эстафету. Тот потрепал отросший ус и машинально закрутил кончик вверх.
— Акулы, — сказал он со вздохом. — Здесь столько живности, что хищники постоянно рыскают вокруг. — Именно это обстоятельство губило прежних мореплавателей. Они не могли выпутаться, поскольку смельчаки погибали от зубов акул. Экипажам приходилось выдерживать осаду неделями и месяцами. Они или умирали от голода, жажды и эпидемий, или тонули вместе со своими кораблями, отяжелевшими от водорослей и полипов.
— Значит, мы обречены? — тихо спросила Лиззи.
— Не обязательно, — успокоил ее Коротич. — Во-первых, у нас достаточно припасов, питьевой воды и медикаментов. — Во-вторых, мы займемся винтом, когда нас вынесет на чистое пространство. Там акула или барракуда не сможет атаковать внезапно, выскочив из зарослей.
— И когда это произойдет? — задумчиво произнесла Пруденс, вглядываясь в застывшую зеленую поверхность. — Я хочу поскорее выбраться из этого проклятого киселя!
— Где находится Саргассово море? — спросил Рой деловито. — Мы можем определить свои координаты?
— Очень приблизительно, — ответил Быков. — Дело в том, что саргассы носит ветром и течением, поэтому очертания моря и его местонахождение постоянно меняется.
— У него даже нет берегов, — подтвердил Коротич. — Пока что мы плаваем где-то на краю. Дальше могут быть целые острова из спрессованных водорослей.
— С проливами между ними, — сказала Лиззи. — Я помню по фотографиям.
— А запах! — воскликнул Николас, принюхиваясь. — Смрад гниющих водорослей, чувствуете?
Женщины синхронно наморщили носы.
— Я спрашивал про координаты, — напомнил Рой.
— Западнее Корво, — сказал Курт.
— Где находится Корво?
— Это один из Азорских островов. — Быков приложил ладонь ко лбу, посмотрел на солнце и не слишком уверенно махнул рукой. — Примерно там.
— И далеко туда? — продолжал расспрашивать Рой.
— Не скажу, — покачал головой Быков. — Знаю только, что площадь Саргассового моря в шесть раз больше Германии. Если мы на западной окраине, то нужно добираться до Кубы или Багам. Если на восточной, то будет ближе плыть к Азорским островам. Думаю, мы в тысяче миль от ближайшей суши. Нас унесло штормом в место, где Гольфстрим разделяется. Один рукав уходит к Шпицбергену, а потом возвращается на юг, до Азорских островов. Другой направляется к западному побережью Африки и, описав полукруг, возвращается к Антильским островам. Получается теплое кольцо, — Быков составил пальцы обеих рук, — в котором находится наша спокойная и холодная заводь.
— Саргассово море, — вставила Пруденс, как будто без ее уточнения кто-то не понял, о чем идет речь.
— Короче говоря, надолго здесь застряли, — досадливо произнес Рой. — Хуже всего, что у нас нет связи с внешним миром. Нас ведь сочтут погибшими, понимаете?
— Нас будут искать! — воскликнул Николас взволновано.
— Будут, — согласился Алан. — Но что будут думать все это время наши родные? У меня жена на седьмом месяце. Ей нельзя волноваться.
Все посмотрели на Саргассово море другими глазами и с изменившимся выражением лица. Поверхность океана лежала перед ними неподвижная и гладкая, как стоячий пруд. Ни малейшей волны, никакого движения, только редкая рыба всплеснет, высунувшись из зеленой воды.
Быков представил себе маму, заламывающую руки перед телевизором. В новостях уже, конечно, сообщили о мощном урагане, бушевавшем в Атлантике. Возможно, тележурналисты успели увязать это событие с исчезновением исследователей Бермудского треугольника. Но хуже всего, если тела штурмана и матроса были вынесены на берег и опознаны. В этом случае весть о крушении «Оушн Глори» облетела планету.
Незадачливые исследователи бросились проверять свои мобильники и компьютеры. Разумеется, чуда не произошло. Они по-прежнему были лишены связи, застряв посреди затхлого, неподвижного болота, над которым зудели и вились полчища мелких кусачих мошек. К вечеру поднялся туман, вызывающий ассоциации с погребальным саваном.
— Ну что, расходимся по домам? — спросил Быков у Лиззи.
Он старался бодриться, чтобы не нагонять на нее еще больше тоски, чем делала это окружающая атмосфера. Было душно и тревожно. А еще было страшновато подумать, что творится сейчас в каютах. Быков с удовольствием постоял бы на палубе еще, да не позволяли москиты, поднявшиеся над необозримыми саргассовыми плантациями.
— Давай постоим еще, — предложила Лиззи. — Можно накинуть что-нибудь.
— Конечно.
Быков сходил за прозрачными накидками без рукавов, которые предназначались для того, чтобы предохранять от дождя. Против москитов они тоже работали. Было жарковато, но зато прекратились нескончаемые, раздражающие укусы.
— Ты не сердишься? — спросила Лиззи, шурша своей накидкой.
— На что? — удивился Быков.
— Что я тебя задерживаю.
Все уже покинули палубу, найдя себе занятия поинтереснее, чем торчать возле поручней, уставившись на темный покров Саргассового моря, исходящего туманными испарениями под ночным небом.
— Мне с тобой лучше, чем одному, — уклончиво произнес Быков.
Памятуя историю, рассказанную Лиззи, он не хотел пугать ее чересчур откровенными проявлениями симпатии. К тому же он совсем недавно расстался с другой женщиной и догадывался, что новая подруга все еще держала это обстоятельство в уме. То, что они вместе сражались со штормом, не давало Быкову права на какие-то особые отношения. Во всяком случае сам он так считал.
— Мне тоже, — сказала Лиззи.
Это было столь неожиданно, что Быков немного опешил. Он не знал, как реагировать, что говорить, как вести себя дальше. Избегая смотреть на него, Лиззи продолжила:
— Сейчас я думаю о том, как быть дальше. Уйти одной или позвать тебя с собой. Не знаю, как будет правильно, и не знаю, как поступлю в конечном итоге. Поэтому давай просто постоим и помолчим немного, ладно? Не возражаешь?
— Нет.
Быков произнес это короткое слово так, словно долгие годы хранил обет молчания и успел разучиться говорить. Его голос был хриплым, глухим и неузнаваемым. К счастью, говорить что-либо еще не было необходимости. Достаточно было просто стоять рядом с Лиззи и молча смотреть перед собой.
Казалось, яхта замерла в полной неподвижности. Но, по-видимому, какое-то течение увлекало ее все дальше. В середину мертвой океанской заводи или на чистую воду? Определить это не представлялось возможным.
Несмотря на сгустившуюся темноту, лунного света было достаточно, чтобы видеть, что происходит вокруг. Кое-где из покрова водорослей торчали какие-то позеленевшие обломки, а иногда снизу раздавались шлепающие и плюхающие звуки, свидетельствующие о том, что места эти вовсе не безжизненны, как казалось при поверхностном взгляде. Некоторое время Быков настороженно наблюдал за смутным темным предметом, все ближе подбирающимся к борту, но потом разглядел, что видит перед собой не спину кашалота, а округлое днище перевернутой лодки с обломками киля и отставшими досками, напоминающими взломанные ребра. Еще дальше появился косо торчащий столб с перекладиной, который, скорее всего, являлся мачтой затонувшего судна.
Чем больше проходило времени, тем более абстрактным понятием оно становилось. Что такое двадцать первый век? Просто цифры, не имеющие никакого значения. Условность, придуманная людьми, чтобы хоть как-то зацепиться за вечность. Океан никак не был связан с подобными понятиями. Он существовал за миллиарды лет до человечества и будет существовать, когда хомо сапиенсы истребят себя или исчезнут как вид. Когда-то здесь плавали ихтиозавры, сейчас — хлипкие суденышки людей, а потом еще кто-нибудь появится.
Но и сам океан — лишь лужица в масштабах вселенной. Капелька воды. Как возникла, так и испарится. Древние индусы остро ощущали это, утверждая, что мир существует лишь во время бодрствования Творца, а когда он уснет, ничего не останется. И так снова и снова.
Подобные мысли заставили Быкова ощутить себя ничтожной пылинкой, молекулой, атомом. Точно такими пылинками являлись солнца, заполняющие космос. Однажды пыль уляжется.
Завороженный, оцепеневший, Быков не сразу понял, что Лиззи осторожно толкает его в плечо.
— Смотри, смотри, — прошептала она.
Он заморгал глазами, пытаясь понять, на что она показывает ему. После вселенских масштабов поле зрения было непривычным и маленьким.
— Свечение, — шепнула Лиззи. — Океан светится.
Быков подался вперед. Океанская поверхность действительно озарилась каким-то внутренним светом. Он выглядел зеленоватым, но это мог быть эффект растительного покрова. Дымка или пар, поднявшийся над океаном на высоту двух или трех метров, тоже имел зеленый оттенок. Быков посмотрел на свои руки, потом на лицо Лиззи, отбросившей капюшон, чтобы лучше видеть. Их кожа светилась, как будто озаренная таинственным зеленым огнем. Этот свет пронизывал все вокруг, внушая смутный благоговейный трепет.
Быков поймал себя на том, что ожидает какого-то чуда. Потом он усмехнулся и пояснил:
— Это бактерии светятся. Обычное дело, когда море цветет. Ведь здесь полно гниющих водорослей.
— Москиты пропали, — пробормотала Лиззи. — И так тихо стало. — Она придвинулась ближе. — Мне страшно, Дима.
Он ободряюще обнял ее и сжал поникшее плечо.
— Ерунда, Лиззи. Мы пострашнее вещи пережили, а это безобидное природное явление.
— И это? — вскрикнула она, выставив перед собой указательный палец.
Быков ощутил, как его кожа покрылась пупырышками, а волосы на макушке зашевелились, точно кто-то тронул их невидимой и очень холодной рукой.
Примерно в трехстах метрах от яхты в зеленом покрове образовалось нечто вроде огромной полыньи. Вода там совершенно очистилась. Потому что была гладкой, блестящей и отражала луну. Но подводное свечение затрагивало и ее тоже. Она не была черной, как небо. Она была пронизана рассеянным зеленоватым светом.
— Бактерии, — пробормотала Лиззи и нервно хихикнула.
Быков понял, что нужно увести ее вниз. Разум подсказывал ему немедленно отвернуться и не смотреть дальше. Но в человеке есть нечто более сильное, чем голос разума. Иначе зачем бы люди поднимались на горные пики, опускались в бездны и совершали прочие безрассудства и ввязывались в рискованные авантюры? Что-то толкает их, что-то заставляет вести себя подобно мошкаре, летящей на свет.
— Нам лучше уйти, — сказал Быков и схватился за поручни сильнее, а ноги расставил как можно шире, ища опоры, как во время недавнего шторма.
Туманная дымка начала расползаться в стороны, подводное свечение делалось все ярче. Быкову почудилось, что он видит в глубине какой-то чудовищный шар, медленно и торжественно всплывающий к поверхности. Определить его размеры не получалось. Казалось, что он огромен, как луна, хотя, конечно же, этого никак не могло быть.
По мере того, как шар поднимался из океанских глубин, над расчистившейся поверхностью вырастал столб зеленоватого света, который постепенно таял и пропадал в вышине. Вода, до этого абсолютно неподвижная, как в тихой заводи, сначала зарябила изумрудными и серебристыми искорками, а потом стало ясно, что это мириады крохотных пузырьков, опережающих подъем шарообразного объекта.
Переборов оцепенение, Быков напряг мозг и придумал способ, чтобы уберечь Лиззи от опасности, которая могла таиться в этом гипнотизирующем явлении.
— Мне нужен фотоаппарат, — сказал он. — Пленочный. Который работает.
— Так сбегай за ним, — предложила Лиззи, тяжело дыша.
— Ты сбегай, Лиз.
— Почему я?
— Ты женщина, — заявил Быков.
— Это не аргумент, — возразила она.
Ее голос был преисполнен непоколебимой решимости. Спорить с ней? Убеждать?
— Лиззи! — сдавленно воскликнул Быков. — Прошу тебя, милая! Мы обязаны это заснять.
— Так беги за своей камерой, — упрямо произнесла она.
Пузырьки на поверхности перестали мельтешить, подобно искрам над пламенем. Теперь вся поверхность рябила и бурлила, словно нагреваясь снизу, но выставленная вперед ладонь не ощущала ни малейшего намека на потепление воздуха. Наоборот, Быкову показалось, что стало холоднее. Как будто зеленый шар нес с собой ледяной холод.
— Я не могу бросить тебя одну, — с отчаянием выкрикнул Быков.
Он уже понимал, что шар не спугнешь ни голосом, ни движением, настолько он инороден и чужд всему привычному миру.
— Я спрячусь, — сказала Лиззи. — Пригнусь и присяду.
— Лиззи!
— Не кричи на меня, Дима! Этим ты только добьешься обратного эффекта. Уже добился, ясно?
— Мы так и будем стоять и хлопать глазами? — тоскливо спросил Быков. — Перед нами происходит какое-то уникальное явление, а мы…
— Я тоже не могу тебя бросить, — отрезала Лиззи.
Достаточно было вспомнить, как она пробиралась через палубу к капитанскому мостику, чтобы поверить ее словам.
— Ладно, — сказал Быков. — В таком случае побежали вместе.
— А мы успеем? — усомнилась Лиззи.
Шар находился в сотне метров от поверхности. Разумеется, он вовсе не был так велик, как небесное светило, но все равно выглядел невероятно огромным. Поверхность воды над ним выгибалась, отступая перед чудовищным напором. Кипение обратилось в пузырящуюся пену, которая сбегала к краям набухшей окружности. Подводный свет не стал более интенсивным, а наоборот, как бы поблек по мере приближения.
— Успеем, — сказал Быков. — Должны успеть. Ну? Готова?
— Готова, — произнесла Лиззи твердо.
— Пошли!
Они одновременно сорвались с места и бросились к выходу с палубы. Вызывать лифт было некогда. Прыгая через несколько ступенек, Быков и Лиззи неслись вниз, ухитряясь не мешать друг другу. Всякий раз, когда нужно было нырнуть в дверной проем, Быков пропускал спутницу вперед, но это никак не сказывалось на скорости их бега с препятствиями.
Каюта была открыта, фотоаппарат лежал на нижней койке, где Быков его и оставил. Чтобы не создавать толчею, Лиззи задержалась снаружи. Заминка заняла две-три секунды. Фотоаппарат перекочевал в руки Быкова. Увидев это, Лиззи метнулась в обратном направлении.
Ее не нужно было подгонять. Еще никогда Быкову не приходилось видеть воочию женщину, способную бегать так быстро и ловко. Спортсменки из телевизора не в счет. Лиззи была очень реальная, близкая и живая.
Тем не менее, джентльменские навыки Быкова отступили перед желанием оказаться на палубе как можно раньше, чтобы не пропустить появление шара из океана. Изловчившись, он обошел спутницу на повороте и два пролета шел первым… пока путь ему не загородила человеческая фигура.
Это был Саша Коротич, которому тоже зачем-то вздумалось подняться на верхнюю палубу. Если позволить ему преодолевать ступени в том же неспешном темпе, то будет поздно…
Не церемонясь и не тратя драгоценные секунды на извинения, Быков попросту оттолкнул Коротича в сторону, протиснувшись по трапу первым. Судя по возмущенному возгласу владельца корабля, Лиззи повторила этот бесцеремонный маневр и тоже обогнала босса.
— В чем дело? — крикнул тот, скорее обеспокоенно, чем возмущенно.
Разумеется, ответа он не удостоился. Грохоча подошвами, Быков с Лиззи вырвались на палубу и бросились к поручням с такой скоростью, словно надумали броситься за борт.
Они успели. Как раз в тот момент, когда, ломая ногти, Быков расстегнул футляр, освобождая объектив фотоаппарата, подводный шар был готов прорваться на поверхность. Окружность диаметром примерно в триста метров была занята исполинским полушарием вздувшейся воды. Скудное освещение потребовало от Быкова возни с установкой выдержки и диафрагмы. К счастью, пленка была заправлена светочувствительная, так что экспозиция обещала быть удачной.
Наконец, обхватив «Лейку» за корпус пальцами обеих рук, Быков поднес к лицу. В чем-то она была примитивнее цифровых аналогов, а в чем-то удачнее. Быков любил снимки пленочной камерой. Его «Лейка» не имела автофокуса и электронного видоискателя, а кнопки ходили туговато, но в остальном это была надежная и безотказная машина по производству фотографий. И сейчас она как нельзя лучше оправдывала свое существование.
— А-аххх, — выдохнула Лиззи, схватившись за рукав Быкова.
Он тряхнул плечом, высвобождаясь, потому что объектив следовало держать твердо, оберегая от малейших толчков, чтобы изображение не получилось смазанным.
Указательный палец Быкова нажал на спуск. «Лейка» откликнулась довольным чмоканьем, которого не услышишь, пользуясь цифровой техникой. И пошло-поехало: Чмок. Чмок-чмок… Чмок.
На пленке оставалось шестнадцать неиспользованных кадров, поэтому Быков заставлял себя не спешить, опасаясь что до конца зрелища не хватит.
А оно было грандиозным!
По мере того, как зеленый шар вырастал на поверхности, становилось ясно, что он является пузырем какого-то газа, поднявшегося с океанского дна. Когда он появился примерно на четверть, Лиззи испуганно запричитала:
— Сейчас лопнет, сейчас лопнет…
Дело и впрямь шло к этому. Быков понимал опасность момента, однако был не в состоянии оторваться от видоискателя.
— Беги, Лиз! — попросил он. — Черт знает, что это за газ.
— Боже! — пробормотал стоящий справа от него Коротич. — Мне это кажется? Или это… это…
Закончить вопрос он не успел. Светящийся пузырь весь мелко затрясся, закачался и неожиданно лопнул с хлопком, сравнимым по звучанию с раскатом грома или пушечным выстрелом.
Быков, не останавливаясь, продолжал снимать, нажимая на спуск примерно раз в секунду. Феномен был виден ему только сквозь оптический глазок, поэтому не вызвал такого потрясения, как у двоих других зрителей. А вот Лиззи взвизгнула и присела, как поступила бы, если бы поблизости прозвучал взрыв. Примерно так же отреагировал Коротич, инстинктивно пригнувшийся и накрывший голову двумя руками.
— Смотрите! — заорал он. — Вы это видите? Видите?
Быков опустил камеру, тем более, что по его расчетам пленка закончилась, и теперь он жал на кнопку впустую. Его лицо невольно вытянулось, сделавшись именно таким, каким бывает у студентов театральных училищ, отрабатывающих выражение полнейшего изумления. Напишем, что у него вырвалось слово «черт», хотя на самом деле оно звучало совсем иначе, не имело никакого отношения к мифологии и не предназначалось для нежных женских ушей.
Взрывом пузыря дело не закончилось. Там, где он лопнул, образовалась точно такая же по размеру воронка, отдаленно напоминающая карьер со спиральным спуском внутрь. Только дна там не было. Черная дыра со свистом затягивала в себя морскую воду, предварительно вынуждая ту кружиться вокруг себя со все возрастающей скоростью. Яхта стронулась с места и медленно начала втягиваться в этот хоровод.
— Якоря! — воскликнул Быков. — Саша, нужно немедленно бросить якоря!
— Они не достанут дна, — ответил Коротич, кусая сустав пальца. — А плавучий якорь сорвало штормом. К тому же оборудование не работает.
— Мы пропали, — прошептала Лиззи.
Мужчины ей не возразили. «Оушн Глори» плыла все быстрее и быстрее, заходя на первый круг, центром которого являлась свирепо свиристящая воронка. Будить команду и спасаться вплавь было бессмысленно. Во-первых, водоворот затягивал все, до чего доставала центробежная сила, а во-вторых, плыть было некуда. На каких-нибудь замшелых, слизких обломках долго не отсидишься. Особенно учитывая количество подводных хищников в этих водах.
Оставалось стоять на месте и наблюдать за приближением своей гибели.
Яхта уже довольно бойко бежала по второму кругу, завершив первый приблизительно за три минуты. Учитывая возрастание скорости на каждом витке, ждать смерти оставалось совсем немного.
— Шесть-семь минут, — подсчитал Быков. — От силы восемь.
— Избавь меня от ненужных подробностей, Дима, — угрюмо попросил Коротич. — Кстати, ты меня толкнул на лестнице.
— Приношу свои извинения, — пробормотал Быков.
— Как трогательно! — желчно прошипела Лиззи. — Настоящее мужское прощание. Но, может, лучше попробуете придумать выход из положения, а?
— Катер? — спросил Быков.
— Шутишь? — скривился Коротич. — Мы бы не успели спустить его на воду, даже если бы сразу этим занялись. А теперь…
Яхта шла по кругу, как заведенная. Ее сопровождали целые кучи водорослей, похожие на копны свежескошенной травы, но пахнущие совсем иначе. Кое-где из зелени высовывались разнородные предметы, некоторые из которых поддавались идентификации: китовый скелет с мощным хребтом; корма деревянного баркаса; скат грузовика; рекламный щит… Все это стремилось к черной воронке, издающей непрерывный хлюпающий звук чудовищного канализационного стока. Люди на «Оушн Глори» находились в положении тараканов, спускаемых в раковину. И способов воспротивиться этому у них было примерно столько же, сколько у обреченных насекомых.
— На вашем месте я бы обнялся, — сказал Коротич, поочередно взглянув на спутников. — Вы ведь не просто друзья, насколько я понимаю?
— На твоем месте я бы заткнулся! — грубо оборвал его Быков.
Предложение обняться поступило за мгновение до того, как он действительно собирался сделать это. Теперь такой жест выглядел бы глупо и пошло. Саша Коротич все испортил.
Но Лиззи так не считала. Она приблизилась к Быкову и сама обняла его, заглянув в глаза. У него защипало в носу. Это не помешало ему обратить внимание, что их больше не качает, как в первые минуты разгона яхты. «Вот что значит быть рядом, — расчувствовался Быков. — Жаль, что это продлилось так мало».
— Прощай, Лиз, — прошептал он.
— Ты идешь спать, Дима? — улыбнулась она.
— Что? Тебе весело?… Ты…
Быков повернулся к воронке. Опережая его догадку, Коротич произнес с нервным смешком:
— Похоже, где-то внизу заткнули пробку. Трагедия отменяется.
Хлюпнув пару раз напоследок, воронка сомкнулась. Вода, вобравшая в себя весь окрестный хлам, повращалась еще немного по инерции и начала успокаиваться. Быков опустил взгляд, чтобы поделиться радостью с Лиззи, и обмер.
Новый ужас, куда более сильный, чем пережитый недавно, охватил его. Он никак не мог заглянуть подруге в глаза, потому что… их… не было.
Совсем. На лице вообще ничего не было, только само лицо. Абсолютно гладкое, без выступов и впадин. Красиво обрамленное волосами и от этого еще более страшное.
Подчиняясь непреодолимому отвращению, Быков оттолкнул Лиззи от себя. Вместо того чтобы попятиться, она попросту рассыпалась, как будто была вся сделана из праха. От нее ничего не осталось, ни одежды, ни обуви, ни какой-либо бижутерии. Только кучка сора, подхваченного легким ветерком и унесенного в море.
При виде этой фантасмагорической картины Коротич истерично расхохотался, взвизгивая и постанывая от изнеможения. Однако он никак не мог смеяться, поскольку голова у него отсутствовала. Заметив это, Быков понял, что нужно бежать.
Перемахнув через борт, он приземлился на здоровенном скате грузовика, тяжело качнувшегося при его приземлении. Это было то самое колесо, которое кружилось вместе с водоворотом, но так и не успело втянуться в пучину. Понимая, что здесь он не находится в безопасности, Быков спрыгнул на кучу водорослей и побежал.
Зеленый покров проседал под его ногами, но не успевал прорываться при мимолетном касании. Главное было перебирать ногами как можно быстрее, не позволяя саргассам тонуть. Быков не останавливался на бегу и не оглядывался на призывы Лиззи, голосившей: «Дима, Дима!» Он прекрасно помнил, что с ней приключилось, и понимал, что кричит не она, а безголовый Коротич, подражающий ее голосу.
Зеленоватый лунный свет позволял выбирать дорогу среди бугристой равнины сплошных водорослей. Очень скоро далеко позади осталась и яхта, и постепенно затягивающаяся полынья. Набрав приличную скорость, Быков сделал три последних размашистых скачка и, как следует оттолкнувшись, взлетел в воздух. Темнота, пронизанная зеленью, подхватила его и продержала несколько секунд в себе, а потом расступилась, позволив ему упасть. Последнее, что запомнил Быков, это была черная завеса, смыкающаяся над ним.
