Глава десятая,
отчасти посвященная инфразвуковым колебаниям, отчасти — отравлению газом, а в конечном итоге — плану спасения
— Не знаю, как я очутился в каюте, — рассказывал Быков. — Должно быть, я дошел туда сам, потому что они были не в состоянии ни вести, ни, тем более, нести меня. Когда я вернулся, Коротич сидел без чувств в углу и меня не видел. Его подбородок блестел, изо рта сбегала слюна. Он походил на припадочного. Тебе приходилось сталкиваться с эпилептиками?
— Да, — подтвердил Николас Стрейнджлав. — Запоминающееся зрелище. Один из них начал вопить и трястись рядом со мной прямо во время хоккейного матча в нью-йоркском «Мэдисон-Гарден». Я чуть не… Извини, Дима, увлекся. Ты не сказал, как пришел в себя. Просто открыл глаза и все?
— Похоже на то, — кивнул Быков. — Я лежал поперек койки, так что ноги свешивались. Одна затекла, так что пришлось не идти, а ковылять.
— Скажи, они были сухие?
— Ну, не бегал же я по морю, в самом деле, Ник! Это были галлюцинации. Такие же, как раньше.
— А вот и нет, — возразил писатель, о чем-то напряженно размышляя.
Они сидели за столом кают-компании с двумя одноразовыми стаканами из-под кофе между ними. Для завтрака было еще рано, так что мужчины были одни. Николасу, как и Быкову, захотелось кофе с утра пораньше, вот они и встретились. Писатель был одет так, словно готовился к экскурсии в людном месте. В сравнении с ним Быков чувствовал себя опустившимся бродягой.
— Что же не так? — спросил он, морща лоб.
— Раньше, когда начинались видения, они преследовали всех нас, — пояснил Николас. — Сегодня пострадали только вы трое, кто находился на палубе. Внизу ночь прошла спокойно. Я виделся утром с Роем и встретил в коридоре Пруденс. Никаких страшных историй.
— Может быть, они просто тебе не рассказали, Ник? — предположил Быков.
— Нет. — Николас медленно покачал головой. — Кто бы удержался? Да и я спал эту ночь, как младенец.
— Тогда…
— Думай, Дима, думай. Я ведь не случайно спросил тебя, как ты очнулся.
— Точно! — В запальчивости Быков вскочил и принялся ходить вокруг стола, словно снова притягиваемый невидимой воронкой. — На этот раз видения происходили на открытом воздухе. Мы стояли на палубе и одновременно увидели тот пузырь. Выходит, это была массовая галлюцинация?
— Подозреваю, что нет, — сказал Николас, поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы не выпускать из виду расхаживающего собеседника. — Это была не галлюцинация.
— А что? — недоумевал Быков.
— Позволь начать издалека. Только сядь, ради бога, Дима! У меня уже голова от тебя кружится.
— Сел. Слушаю.
— Электромагнитные излучения, — многозначительно произнес Николас. — Я с самого начала не сомневался, что это они с нами играют, только не догадывался об источнике их происхождения.
— А теперь? — нетерпеливо спросил Быков.
— Итак, мы имеем дело с некими электромагнитными волнами неизвестного нам диапазона, — заговорил Николас, впервые походя не на босса мафии, а на университетского профессора, читающего лекцию единственному, но весьма заинтересованному слушателю. — Эти возмущения происходят именно в районе Бермудского треугольника.
— Почему же тогда большинство путешественников…
— Не перебивай, Дима, прошу. Просто выслушай, а потом вместе обсудим мою теорию. — Писатель хмыкнул. — Эффект Стрейнджлава! Звучит?
— Продолжай, продолжай, Ник! Потом пыжиться будешь.
— Продолжаю. Часть здешних электромагнитных возмущений поглощается океаном.
— Похоже на то, — согласился Быков. — Морская вода с ее солями — прекрасный электролит. Она отлично проводит электрический ток и электромагнитные излучения.
— Конечно! Обитатели океана чувствуют это на собственной шкуре. Представь себе, где-то там… — Николас указал пальцем вниз. — Где-то там, на глубине, происходит мощное извержение вулкана. Разумеется, вокруг начинают распространяться волны. Рыбы бросаются отсюда врассыпную, киты и дельфины теряют голову настолько, что выбрасываются на берег.
— Случается, целыми стадами, — пробормотал Быков.
— Именно, Дима. А мы? Мы вынуждены оставаться на месте. А разве на нас не действуют те же излучения, которые побуждают животных совершать самоубийство? — Николас с торжествующим видом откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. — Еще как действуют. Даже, возможно, сильнее, потому что наша психика сложнее…
— Разум тоже, Ник. Человек контролирует психику лучше, чем звери.
— Вопрос спорный, но не будем углубляться в дискуссию. Итак, мы имеем некие излучения, поднимающиеся из глубины и воздействующие на нас самым неожиданным, самым непредсказуемым образом. Причем, хочу отметить, излучений этих масса, я могу перечислить лишь некоторые из них. Ультрафиолетовое, ультразвуковое, инфразвуковое, рентгеновское.
— Угу, угу. — Машинально кивая, Быков, казалось, думал о чем-то своем.
Николас бросил на него недовольный взгляд.
— Ты меня слушаешь, Дима?
— Да, конечно. Ты говорил об инфразвуке. Это колебания с частотой ниже шестнадцати герц, если не ошибаюсь. Человеческим слухом не воспринимается.
— Зато организмом воспринимается, — сказал Николас. — И мозгом. И всей нашей нервной системой. Инфразвуковые колебания в океанской воде распространяются в пять раз быстрее, чем в воздухе. Внизу громыхнуло, а мы преспокойно пьем коктейли, беседуем, играем. Ну, может, уши немного закладывает. Или голова побаливает. А так — ничего. Пока не накроет.
— Хочешь сказать, мы опять оказались в зоне землетрясения.
— Насчет землетрясения не знаю, — честно признался Николас. — Был бы интернет, мы бы это мигом проверили по отчетам сейсмологов. А так приходится гадать.
— Погоди, Ник. — Быков поднял ладонь. — Тут какая-то неувязка получается. Смотри, мы были на палубе втроем. Коротич и Лиззи отключились на месте. Я сбежал в каюту и пришел в себя самостоятельно, а их пришлось приводить в чувство.
— Что это значит?
— Это значит, что наверху воздействие было сильнее. Из этого я делаю вывод, что инфразвук здесь ни при чем. Как и всякие другие излучения.
— На основании чего ты делаешь такой вывод?
По недовольному тону писателя было слышно, что ему жалко расставаться с выдвинутой гипотезой.
— А ты еще не понял?
— Не говори загадками, Дима, — потребовал Николас.
— Хорошо, не буду, — пообещал Быков и тут же спросил: — Так ты не понял?
— Дима!
— Ладно, поясняю. Корабельные переборки не задерживают ни инфразвуковые, ни электромагнитные, ни какие-либо иные волны. Тем не менее, в каютах все спали нормально, а находившиеся наверху подверглись воздействию… чего?
— Чего? — автоматически подхватил Николас.
— Газ, — сказал Быков. — Это был газ, Ник. Самое простое объяснение. На поверхность вырвался огромный пузырь газа. Лопнув, он рассеялся в воздухе и вызвал отравление.
— Может быть, пузырь вам тоже померещился?
— А вот и нет! Я поговорил с Лиззи и Коротичем на эту тему. И она, и он тоже видели пузырь. Это была не массовая галлюцинация. Галлюцинации начались позже.
— Что ж, это несложно проверить, — заявил Николас.
— Каким образом? — заинтересовался Быков.
— Пленка, Дима! Ты ведь делал фотографии, насколько я понял. Если они существуют, значит, твоя версия верна. Галлюцинации сфотографировать невозможно, так ведь? Скажи, существует способ проявить ту пленку? Достаточно будет негатива, печатать фотографии совсем не обязательно.
— Да! У меня есть проявитель и все необходимое. Я всегда вожу с собой…
— Не теряй времени, — посоветовал Николас.
— Верно! Я побежал!
Быков сорвался с места, как ужаленный. Писатель побежал следом, пыхтя.
— Думаешь, я отпущу тебя одного? Хочешь, чтобы я умер от любопытства?
— Сейчас, сейчас, — бормотал Быков. — Сейчас.
Внезапно он остановился на площадке, преграждая спутнику путь вниз. Николас налетел на него, и они оба едва не покатились кубарем по ступенькам.
— В чем дело?
— Я кое-что вспомнил.
— Что?
— Что-то очень важное, — медленно произнес Быков.
Николас уперся кулаками в бедра.
— У тебя есть одна отвратительная манера, Дима, — сказал он. — Ты просто помешан на интригующих паузах. К черту эти театральные эффекты! Мы не в театре. Мы на корабле, застрявшем посреди Саргассового моря, где все рискуем свихнуться или погибнуть. Нам как можно скорее нужно понять, что нам угрожает.
— Те первые случаи бреда, — произнес Быков, уставившись в пространство перед собой. — Они ведь происходили в основном в каютах, во время сна. Так что моя газовая теория отменяется.
— Как раз подтверждается!
— Что? Как?
— Очень просто, — сказал Николас, не скрывая мины превосходства, появившейся на его породистом лице.
— Как насчет интригующих пауз и театральных эффектов? — язвительно осведомился Быков.
Писатель рассмеялся и сказал:
— Грешен, каюсь. Но я ведь писатель и привык затягивать некоторые сцены, чтобы повысить градус любопытства. А кроме того, мой конек — детективная фантастика или фантастические детективы, как их ни назови…
— Ну? — поторопил Быков нетерпеливо.
— Тогда мы спали с открытыми окнами, а теперь — с закрытыми, — стал пояснять свою мысль Николас. — Вонь гниющих водорослей побуждает нас отдавать предпочтение кондиционерам.
— Ну и что? Причем тут окна и вонь?
— Не хочешь думать. Ладно. Придется все разжевать и положить в рот. — Николас весь напыжился и даже увеличился в объеме. — Пожалуйста. Когда окна были открыты, газ распространялся по кораблю беспрепятственно, отравляя всех, где бы кто ни находился. А теперь, когда мы вынуждены закупориваться внутри кают…
— Можешь не продолжать, — сказал Быков. — Ты прав.
С этими словами он покатился вниз по трапам с такой скоростью, что Николас от него безнадежно отстал. Но вскоре, как и до этого, ему пришлось остановиться, чтобы не натолкнуться на застывшего Быкова.
Они находились на нижнем уровне, где размещались каюты. Их топот привлек внимание Пруденс, высунувшейся из-за двери.
— Что-то случилось? — спросила она.
— Нет, — ответил Быков и повернулся к Николасу. — Похоже, мы зря спешили, — сказал он.
— В чем дело?
— Не понимаю, почему я решил, что отнес фотоаппарат в каюту. Я ведь был невменяем.
Услышав это признание, Пруденс втянула свою длинную шею обратно, проделав это максимально бесшумно и осторожно, словно вспугнутая черепаха.
Мужчины остались одни.
— Фотоаппарат должен был остаться на палубе, — продолжал Быков. — Я был не в том состоянии, чтобы брать его с собой. Но…
— Но? — повторил Николас напряженно.
— Но когда я поднялся на палубу снова, фотоаппарата там не было.
— Не было или ты его просто не заметил?
— Остается одна надежда, — произнес Быков и постучал в свою дверь. — Открой, пожалуйста. Это я.
— Дима? — спросила Лиззи, выглянувшая на знакомый голос.
— Лиз, у меня к тебе вопрос. Очень важный.
— Я слушаю…
— Камера! — выкрикнул Николас через плечо Быкова. — Где она?
Быков оттеснил его спиной и посмотрел Лиззи в глаза.
— Когда мы стояли вместе на палубе, я был с фотоаппаратом, помнишь?
— Конечно, — кивнула она. — Ты фотографировал тот ужасный пузырь и то, как он взорвался.
— Футляр был открыт и висел на ремне у меня на шее… Вот так.
Быков показал. Лиззи снова кивнула.
— Да. Я помню.
— А потом, когда мы стояли, смотрели на воронку и ждали конца, я уже не фотографировал, — продолжал Быков, волнуясь. — И я не помню, чтобы «Лейка» по-прежнему висела у меня на груди. — Он с надеждой посмотрел на Лиззи. — Может быть, ты…
— Ты ее снял, — сказала она. — Наверное, боялся задеть объективом поручень. Взял за ремень, — она показала, — и повесил на стойку.
— Точно! — воскликнул Быков, хлопнув себя по лбу. — Значит, «Лейка» должна быть там.
Он собрался бежать наверх, но Николас его не пустил.
— Минутку, — сказал он, удерживая Быкова. — Я просто стараюсь избежать лишней беготни. — Он посмотрел на Лиззи. — В каюте фотоаппарат есть?
— Нет, — покачала она головой. — Он так и остался висеть на палубе.
— Теперь побежали, — согласился Николас.
Лиззи, подключившаяся к забегу, пришла к финишу второй, обойдя писателя на повороте. Но спешили они напрасно. «Лейка» исчезла. Она не висела, не лежала, ее попросту не было.
— Осталась одна надежда, — проговорил Быков, не переставая посматривать по сторонам. — Коротич. Он мог забрать фотоаппарат, чтобы никуда не делся. Я — к нему.
— Предлагаю встретиться с ним за ланчем, — сказал Николас. — Все уже, наверное, собрались.
Так оно и было. Остатки экспедиции размещались в кают-компании, поедая консервированную фасоль и тунца, потому что готовить на всех было некому. Лиззи и Пруденс отказались наотрез, заявив, что кулинария — не их призвание. Рой обвинил их в оголтелом феминизме, однако встречное предложение стать судовым коком также отверг. Алан и Николас попросту отмолчались, сделав это с таким красноречивым видом, что их кандидатуры даже не рассматривались. Быков избежал назначения коком, предупредив, что не способен даже яичницу приготовить, не то что суп или что-нибудь более существенное.
Быков, не прикоснувшись к еде, направился прямиком к Коротичу, сел рядом и спросил:
— Саша, ты ведь оставался наверху, когда я убежал наверх?
— Похоже на то, — согласился Коротич, щедро поливая консервы различными соусами.
За время путешествия он похудел еще сильнее, и теперь глаза выделялись на его лице, как горящие угли, придавая его облику что-то мистическое. К тому же он перестал зачесывать волосы назад, позволив им висеть черными индейскими прядями. Ему очень шел цвет темно-фиолетовой рубахи с закругленным воротом, зауженной талией и широкими рукавами. Небритый Быков в своей растянутой майке и шортах с разводами соленой воды смотрелся рядом с ним, как бедный родственник.
— Тогда ты должен был видеть мой фотоаппарат, — сказал Быков, испытующе глядя в глаза Коротичу.
— Я видел, — подтвердил тот, кивая. — По-моему, германский. «Лейка», если я не ошибаюсь.
— Не ошибаешься, Саша. Это была «Лейка». Я оставил ее на палубе.
— Возможно, — довольно равнодушно произнес Коротич, нарезая тунца мелкими ломтиками. — Не знаю.
— Вспомни, — начал горячиться Быков. — Камера в расстегнутом футляре на ремне. Я подвесил ее на перекладину, когда отснял пленку.
— Я видел, как ты фотографировал, Дима. Но мое внимание, как ты сам понимаешь, было сосредоточено на другом.
— Когда у меня начался приступ, я побежал вниз, Саша. А «Лейку», скорее всего, оставил. Зачем бы я ее брал с собой?
— Не могу знать, — произнес Коротич, аккуратно жуя. — Дело в том, что я отключился. Если не ошибаюсь, тебе пришлось приводить меня в чувство… Отличный тунец, кстати. Почему ты не ешь?
— Погоди. — Быков поморщился. — Куда же тогда подевался фотоаппарат, не понимаю? Мы были там втроем. Я, Лиззи и ты…
— И все трое находились в измененном состоянии сознания, напоминаю. Не берусь утверждать наверняка, но ты мог, например, принять свой фотоаппарат за страшную каракатицу и бросить ее в море. То же самое и меня касается. — Пожав плечами, Коротич вытер салфеткой губы, скомкал и бросил на стол. — Мы все были невменяемыми.
— Это чертовски важно! Ты даже не представляешь…
— Почему же нет? Очень даже хорошо представляю. Весь вопрос в том, есть ли пузырь на пленке или ты фотографировал морскую гладь.
— Да! — воскликнул Быков. — Мы с Николасом сошлись во мнении, что причиной отравления может быть газ, вырвавшийся из пузыря. Это все объясняет.
— Объяснило бы, — поправил Коротич. — Если бы фотоаппарат был на месте. Ты своей каюте смотрел?
— Пусто.
— Жаль. Снимки будут стоить целое состояние. Если, конечно, они существуют.
Коротич встал и, сопровождаемый Куртом Янгом, направился к выходу. Быкову ничего не оставалось, как наложить себе фасоли и тунца и приняться за трапезу, с отвращением кусая отдающий плесенью хлеб. Лиззи пересела поближе, сочувственно поглядывая на него.
— Не получилось?
— Еще одна загадка Бермудского треугольника, — пробормотал Быков. — Мне это надоело. Пора с этим кончать.
Она бросила на него тревожный взгляд.
— Ты что-то задумал, Дима?
— Да, — коротко кивнул он, не переставая жевать сухое мясо тунца.
— Что? — спросила Лиззи.
— Потом скажу. — Вытирая губы, Быков встал. — Не волнуйся, ничего опасного. Просто хочу проверить одну догадку.
— Я с тобой, — быстро сказала она.
— Нет, Лиз. Это мужское дело.
— А говоришь, что не опасно! — упрекнула она.
— Тише, — попросил Быков. — Все будет в порядке, клянусь. Тем более, что я возьму с собой остальных мужчин.
— Куда возьмешь?
— Лиз! Не…
Быков поискал замену тем необдуманным словам, которые едва не сорвались с его языка. Он не успел. Лиззи прищурилась.
— Ты собирался порекомендовать мне не совать нос не в свое дело. Длинный и уродливый…
— Самый лучший на свете! — Он поцеловал ее в переносицу. — А теперь иди займись чем-нибудь. Мне нужно поговорить с мужчинами.
Джентльменский клуб устроил заседание, не покидая кают-компании. Женщины неохотно удалились, отомстив мужчинам тем, что переложили уборку и мойку посуды на их плечи. Но приступать к работе они не спешили.
Убедившись, что никто их не слышит, Быков заявил:
— Так больше продолжаться не может.
— Раз продолжается, то может, — возразил Алан, ответ которого пришелся бы по душе философам.
— Что ты предлагаешь, Дима? — спросили в один голос Николас и Рой.
— Завести проклятый мотор, — был ответ.
— Разве ты не слышал, что на него намотались водоросли?
— Срежем, — уверенно сказал Быков.
— А как же акулы?
— Друзья, я несколько месяцев провел в подводной экспедиции по поиску Атлантиды. Сталкивался с акулами и разбираюсь в дайвинге. Акулы не так страшны, как их показывают в кино. Не настолько агрессивны и довольно пугливы. Во всяком случае, на двух или трех мужчин они не сразу отважатся напасть, а нам времени под водой немного понадобится.
— Как же нырять без аквалангов и масок? — резонно спросил Николас.
— Они должны быть, Ник, — сказал Быков.
Его стали спрашивать, откуда ему это известно. Он объяснил:
— Еще когда интернет работал, я интереса ради нашел сведения про нашу яхту. Лишние технические подробности пропущу. Скажу лишь главное: внизу, ниже ватерлинии, расположена камера для подводных погружений. Как же без дайвинга во время морских плаваний! Думаю, если мы спустимся в трюм, то найдем там и водолазные костюмы и все необходимое. Ну, кто со мной?
— Почему бы нам не предупредить мистера Коротича? — поинтересовался Алан.
— Насколько нам известно, он против такой затеи, — сказал Рой, хмурясь. — Ему предлагали, он отказался, сославшись на опасность погружения. Если бы он переменил мнение, то сам стал бы искать добровольцев. Но он молчит.
— Мы можем хотя бы спросить разрешения.
— А если он откажет? — рассердился Быков. — Станем сидеть и ждать нового шторма или новых припадков?
Никто не ответил утвердительно. А это означало, что решение искать акваланги принято единогласно.
