Глава восьмая,
бурная, грозная, полная опасностей и смертельного риска

Раздался пушечный грохот, окно в кают-компании потемнело, накрытое волной, прокатившейся по палубе. Несколько секунд не было видно ничего, кроме мутной зелени. Потом яхта медленно выправилась, освобождаясь от тонн прилившей воды.

— Кто говорил, что качать не будет? — досадливо воскликнул Николас Стрейнджлав, разглядывая брюки, залитые вином.

Вопрос был риторический. Все знали, о ком идет речь, и даже машинально посмотрели на него.

— Другой корабль сейчас бы болтался, как йо-йо, — сказал Саша Коротич, занимающий место во главе стола.

Он имел в виду излюбленную американскую безделушку, представляющую собой легкий шарик на эластичной бечевке. Быков, повидавший на своем веку немало штормов, не мог с этим не согласиться. «Оушн Глори» действительно обладала необыкновенной устойчивостью для судна такого водоизмещения. Тем не менее, волны становились все круче, и яхту швыряло все сильнее. Вот опять тряхнуло, и чей-то бинокль, сорвавшийся с полки, приземлился на стол, переколотил немало посуды и едва не разбил лица, сидевших рядом. Хотя им удалось увернуться, один из осколков чиркнул по щеке Роя Макфэлла, сделав его похожим на шерифа, только что закончившего разбираться с нарушителями закона. Лиззи Шеннон протянула ему салфетку, чтобы накрыть кровоточащую царапину.

Помимо нее, Роя, Николаса и Быкова, участников экспедиции осталось только двое: телевизионщик Алан Фриман и журналистка Пруденс Бойд, выпячивающая подбородок решительнее, чем обычно. Что касается команды, то она во главе с капитаном покинула яхту вместе с другой половиной экспедиции.

Уговоры Саши Коротича оказались тщетными. Ему не удалось переубедить тех, кто решил больше не рисковать жизнью, и Быков не винил беглецов за это. Катастрофа в океане может произойти в любой момент, без всякого предупреждения, но еще хуже день за днем жить в ожидании крушения или чего-нибудь похуже. Предчувствие беды и нависшая опасность ломают человеческую психику. Это необязательно происходит в разгар свирепого урагана: паника способна подняться и посреди полного затишья, когда морская поверхность неподвижна и блестит, как зеркало. Возможное безумие — вот что напугало людей сильнее шторма. Тотальное, непостижимое, неотвратимое. И это было действительно страшно.

Перед отлетом Марта предложила Быкову покинуть яхту вместе с ней, но он видел, что это идет не от чистого сердца, а из вежливости, вернее, из желания соблюсти некие приличия. Полковник Форрестер стоял в стороне, глядя в морскую даль, но краем глаза неотрывно следил за Мартой.

— Твой бойфренд? — спросил Быков.

— Жених, — ответила она, криво усмехнувшись.

— Как? А Чарли?

— Разумная женщина всегда имеет два варианта, — сказала Марта.

Ветер уносил обрывки их фраз в открытое море, а остальное заглушал рокот волн, поэтому она не боялась быть услышанной своим полковником.

— Или три, — сказал Быков.

— Тебя я рассматривала не в качестве варианта.

— А в качестве кого?

— Ты знаешь.

Быков кивнул. Он с самого начала знал и не строил иллюзий.

— Что ж, прощай, — сказал он.

— В вертолете еще есть свободные места. — Придерживая волосы одной рукой, Марта помахала второй полковнику, давая знать, что сейчас идет. — Не упрямься, Дима. Полетели. Нужно уметь проигрывать.

Быков повернул голову в сторону вертолета. Заметно поседевший Джо Хилл, пригибаясь, стоял под люком, куда он только что подсаживал Астрид Фирбах. Помогавшая ему Энджи кричала, подгоняя толстуху. Дина Салливан и Морин Остин были уже внутри. Вертолетную площадку обступили моряки, большая часть которых натянули на головы капюшоны своих ветровок, чтобы проще было прятать глаза и лица. Не от ветра, не от жгучих соленых брызг.

— Я не умею проигрывать, Марта, — сказал Быков. — И не хочу учиться. Поэтому остаюсь.

— Марта! — крикнул полковник. — Пора! Ветер усиливается.

Яхта мерно поднималась и опускалась вместе с волнами, заметно потяжелевшая от веса большого военного вертолета, оседлавшего ее, как стрекоза — плывущий листок.

Кажется, Марта что-то еще сказала на прощание. Быков не помнил. Это было дело прошлое. Кто хотел, улетел, а у оставшихся хватало своих забот. С Коротичем осталось два матроса и штурман, так что всего на борту находилось десять человек. Им предстояло нести вахты, обеспечивать себя пропитанием, следить за исправностью судна и поддерживать друг друга в случае необходимости. Но первоочередная и самая главная задача состояла в том, чтобы пережить шторм.

— Кто со мной на дежурство? — спросил матрос, заглянувший в кают-компанию. — Один не справлюсь. В бурю штурвал держать трудно.

— А зачем его вообще держать? — спросил Николас. — Все равно нас волнами несет. И течением.

— Нельзя подставлять борта волнам, — пояснил Коротич. — Балансировка «Глори» полетела к чертовой матери.

— А зачем ты остался? — испытующе посмотрел на него Быков.

— Я вас здесь собрал, значит, я за вас отвечаю.

Взгляд Коротича ускользнул в сторону. Он темнил? Скрывал истинные причины? Как бы то ни было, он решился разделить судьбу остатков экспедиции, а это было уже немало.

— Так кто со мной? — напомнил о своем существовании матрос. — Под его ногами растекалась порядочная лужа, набежавшая в открытую дверь.

— Я первый, — решил Быков. — У меня имеется некоторый опыт.

Выйдя в сумерки следом за матросом, он задохнулся от резкого, просоленного ветра.

— Меня Джо зовут, — крикнул матрос. — Цепляйся за что попало. Волна может налететь неожиданно.

Они стали подниматься по лестницам и переходам, залитым водой по щиколотку. Было почти темно, и гребни океанских валов фосфоресцировали на мрачном фоне. «Ничего, бывало и хуже, — подбодрил себя Быков, а сам подумал: — Но еще неизвестно, что будет дальше. Похоже, самое трудное еще только впереди».

— Шторм — не самое страшное, — крикнул ему Джо, перед тем, как одолеть последний трап. — Здесь морские пути проходят, а у нас лоция и рация не работают. Столкнемся с кем — сразу на дно.

— Ты меня не пугай, — попросил Быков. — Я и так боюсь.

Джо рассмеялся, хрипло и отрывисто, как будто закашлялся, подавившись.

Один за другим, они ввалились в рубку. Штурвал вращался как попало. Штурман сидел на полу, его окровавленная голова болталась, как неживая. Рядом валялся огнетушитель, сорвавшийся со стены вместе с креплениями.

— Чиф! — крикнул Джо. — Слышишь меня? Вставай, я отведу тебя на перевязку.

Ответом был слабый нечленораздельный стон.

— Давай вдвоем, — предложил Быков, наблюдая за возней матроса.

— Колесо держи! — заорал тот. — Носом к волнам. Крепче, трепать тебя!

— Себя трепи, — огрызнулся Быков, но штурвал взял.

Вид сверху открывался грозный и жуткий. Виляя и раскачиваясь, яхта мчалась между водяными горами, грозящими затопить ее, подмять, перевернуть и искорежить. Черное небо то и дело озарялось мертвенно-голубыми вспышками, но раскатов грома слышно не было из-за разбушевавшегося урагана.

— Давай я отведу шкипера! — предложил Быков, напрягая голосовые связки и не отрывая глаз от потоков, заливающих панорамное окно.

— Вас смоет к черту! — возразил Джо. — Держи колесо. Я вернусь.

Он распахнул дверь, заклинив ее специальным запором. Подвел раненого к трапу и стал спускаться первым, готовый подставить руки.

Хлоп! Оглушительный удар в надстройку заставил Быкова втянуть голову в плечи. В следующее мгновение через рубку прокатилась целая река вспененной воды, а когда она вылилась обратно, ни Джо, ни шкипера у двери не было.

Отпустив штурвал, Быков уперся обеими руками в проем и выглянул наружу. Людей на палубе не было, только тонны кипящей воды, переливающейся от носа в сторону кормы и обратно. Черные горы вздымались вокруг, уходя куда-то в небо. Но благодаря обилию светящейся пены видимость было хорошая, вот только в поле зрения Быкова не попадал ни Джо, ни шкипер. Да и что он смог бы сделать, если бы заметил их головы среди чудовищных валов, перемалывающих все, что находилось в их власти?

Ругаясь, Быков бросился к штурвалу, спеша выправить яхту, пока крен не сделался слишком рискованным. Боковую дверь он пока не захлопывал, ожидая, пока сольется новый водопад. Воды было по грудь, потом по пояс, наконец, она опустилась до уровня колен. Улучив момент, Быков метнулся к двери и тотчас поспешил обратно. Пока штурвал оставался без присмотра, яхту накрыло сбоку и долго несло в наклонном положении, но в конечном итоге она все-таки выпрямилась, освобождаясь от многотонного груза воды.

Всякий раз, когда, пробив носом волну, «Глори» скользила вниз, казалось, что она уже не взмоет на новый гребень, а погрузится в пучину. Не позволять ей развернуться к ветру бортом становилось все труднее и труднее. К счастью, штурвал был стилизован под старинный и снабжен бронзовыми рукоятками, чтобы удобнее было держать. В противном случае Быков не справился бы. Обычный руль, на манер автомобильного, попросту выскальзывал бы из рук.

Борьба со стихией продолжалась целую вечность. Быков давно утратил представление о времени. Он больше не надеялся, что кто-то сменит его в рубке. Океанские воды то и дело заливали все вокруг, грозя смыть любого храбреца, вздумавшего добраться до капитанского мостика. Ретироваться отсюда было тоже невозможно, да и не мог Быков поступить подобным образом. От него зависела жизнь товарищей по несчастью. То, что они забыли о его существовании, не означало, что Быков готов поступить так же. Да и куда бы он делся? Отсиживался бы в каюте в ожидании крушения?

Нет! Уж лучше бороться!

И Быков вел свое одиночное сражение против объединенных сил природы, обрушившихся на него. Вокруг царили хаос и кромешная тьма. Окруженная тридцатиметровыми волнами, яхта неслась в неизвестность на сумасшедшей скорости и по непредсказуемой траектории. Куда нес ее ураган? Быков не имел представления. Одному Богу это было известно, если, конечно, он не был занят творением новых галактик, черных дыр и расширением вселенной. Что такое какие-то людишки в сравнении с этой грандиозной задачей? Сколько миллиардов их сгинуло уже и сгинет еще…

И все же, пересиливая изнеможение и отчаяние, Быков пытался молиться. Несмотря на кромешный ад кругом, в нем сохранялась искорка надежды, что Господь не забыл о нем, не бросил на произвол судьбы. Трудно сказать, поддерживали ли эти молитвы яхту на плаву. Но они поддерживали самого Быкова, это несомненно. В них он находил единственную надежду и смысл, иначе давно бы опустил обессилившие, натруженные, замерзшие разбухшие от воды руки.

Из всех приборов работал только барометр, он продолжал падать, хотя падать было уже некуда. Что касается стрелки компаса, то она беспрерывно ходила из стороны в сторону, не в состоянии решить, где север, где юг и куда, черт подери, несет «Оушн Глори».

Ветер обрушивал на нее чудовищные валы, но некоторые были особенно огромными и свирепыми. После них все палубы и надстройки наполнялись водой, которая долго еще переливалась туда-сюда. Если бы нахлынули две-три такие убийственные волны подряд, то вряд ли яхта всплыла на поверхность. И Быков благодарил Господа за то, что тот хоть немного сдерживал ярость океана. А кого еще было благодарить?

Когда мир вокруг посерел, ураган и не думал униматься. Все так же громоздились, переваливались и обрушивались с высоты водяные хребты. Все так же кренилась яхта, словно бы решая, а не пора ли затонуть, чтобы не тратить силы на бесплодную борьбу. Стало окончательно ясно, что Быков обречен стоять за штурвалом в одиночку до самого конца, каким бы он ни был.

Он не сразу поверил своим глазам, когда посмотрел вниз и увидел там человеческую фигуру. Кто-то пробирался к нему!

Должно быть, смельчака уже чуть не смыло за борт, поскольку приближался он со стороны корабельного носа, тогда как выход на палубу размещался прямо под рубкой. На нем был уже знакомый Быкову оранжевый комбинезон, именуемый драйсьютом. Он передвигался ползком, держась середины палубы, и это было ошибкой. Если уж рисковать, то с умом.

— За поручни держись, за поручни! — заорал Быков, как будто штормовая какофония давала ему хотя бы малейший шанс быть услышанным.

Подняв столбы кипящей белой воды, яхта проломилась сквозь волну и, рыскнув влево, подставилась под следующую волну, вздымающуюся все выше и выше, туда, куда не доставал взгляд, пока Быков не наклонился и не посмотрел вверх сквозь мокрое стекло.

До обрушения этой махины оставались считанные секунды. Бросив штурвал, Быков открыл дверь и прыгнул с двухметровой высоты. Человек в драйсьюте поднял голову в капюшоне и закричал что-то протестующее. Не слушая его, Быков уже бежал вперед.

Далекая верхушка волны начала закручиваться, производя хищное урчание, различимое даже сквозь рев океана и ветра. Все разводы пены, один за другим, устремились вверх, втягиваясь в пенистый круговорот. Он становился все больше, пока вся эта снежная шапка не обрушилась вниз, утягивая за собой всю волну.

К этому моменту Быков находился уже рядом с оранжевой фигурой, распластавшейся на маслянисто блестящей палубе. Она застыла под углом в сорок или даже больше градусов, и оба человека заскользили в сторону носа яхты. Как и было задумано. Очутившись у носового ограждения, Быков завопил:

— Хватайся! Держись! Не дыши!

Оба едва успели переплести руки вокруг металлических штанг, как были погребены под толщей воды. Но расчет Быкова оказался верным. Первым из океана вынырнула передняя часть судна — вместе с прилепившимися к ней человечками. К счастью, оранжевая фигурка никуда не делась. Схватив ее за воротник и капюшон, Быков потащил ее за собой, приговаривая:

— Бегом, бегом!

Он успел заметить, что самые большие волны никогда не идут подряд, и надеялся успеть на капитанский мостик до очередного потопа.

Бежать пришлось по пояс в воде, которая отступала крайне неохотно, словно не желая отпустить добычу. По мере того, как яхта выравнивалась, вся эта пенящаяся масса усиливала напор на бегущих, так что в конечном итоге пришлось вцепиться в стойки и переждать новую волну, а потом еще одну и еще одну.

Суденышко, оставшееся без управления, болталось как попало, кружась в расщелинах между перетекающими друг в друга грядами. Временами Быкову казалось, что все это лишь очередной бред, потому что трудно было поверить даже не в саму бурю столь сокрушительной силы, сколько в собственную живучесть. Как можно было попасть в подобный переплет и не сгинуть в океанской пучине? Быков не знал.

Не укладывалось у него в голове и то, что он с напарником до сих пор не унесен чудовищным ветром, усиливающимся всякий раз, когда яхту не заслоняло волнами. Водяная пыль, несущаяся с огромной скоростью, была подобна мириадам песчинок, стегающих по участкам открытой кожи, словно плети, такими плотными были эти капли. Порой становилось невозможно дышать, потому что ветер норовил ворваться в легкие и разодрать их в клочья, как никчемный воздушный шарик. Нет, это был не ветер и не воздух. Это было нечто осязаемое, плотное, способное не только опрокинуть или подхватить, но и размазать по стенке. Но зато ураганный ветер обрушивал некоторые гребни раньше, чем они успевали возвыситься настолько, чтобы подмять яхту под себя раз и навсегда, бесповоротно и безвозвратно.

То таща спутника за ткань, то подталкивая его, Быков добрался до последнего отрезка пути. Здесь оба повисли на ступеньках, не позволяя гремящему потоку увлечь себя в океан, а потом, один за другим, припустили наверх. Оглушенные, ошеломленные, пришибленные, они ввалились в кабину и рухнули на пол, держа головы над плещущейся водой.

— Какого…

Только на это и хватило Быкова, вознамерившегося обругать непрошенного помощника. Оранжевый капюшон упал, и он увидел перед собой посиневшую от холода Лиззи Шеннон.

— Что же ты делаешь? — устало пробормотал он и стал подниматься, цепляясь за приборную панель. — Зачем?

— Ты был здесь совсем один, — сказала она. — Так нечестно.

— Черт подери! Ты могла погибнуть.

— Ты тоже.

Быков уже стоял на широко расставленных ногах, держа штурвал обеими руками. Лиззи тоже встала в потоках сбегающей с нее воды.

— И никто не вызвался тебя сопровождать…

Быков не вложил в свою реплику вопросительную интонацию, но Лиззи все же сочла нужным ответить.

— Нет, — сказала она. — Мужчины посовещались и решили, что нести вахту в такую бурю незачем. Все равно штурвал не удержать.

— Я удерживаю, — сказал Быков. Подумал и поправился: — Иногда.

— Ночью я не решилась пробираться к тебе, — призналась Лиззи. — Убедила себя, что вас трое, значит, вы как-нибудь сами справитесь… Кстати, где остальные? Бросили тебя?

— Шкипер получил травму. Матрос взялся доставить его в каюту, но…

Быков не договорил.

— Обоих? — спросила Лиззи.

Он кивнул и замер с опущенной головой. Что-то было не так. Что-то творилось странное.

— Лиззи, — позвал Быков.

— Да? — откликнулась она.

— Мы больше не кричим, — произнес он. — И нас больше не качает.

— И в самом деле.

В недоумении оба уставились в стекло перед собой. Ветра не было. Волн тоже. Вернее, ту зыбь, что окружала «Оушн Глори», нельзя было назвать волнением после пережитого. Океан плескался, бурлил, но это было все равно что штиль, по сравнению с недавним неистовством волн. Было светло, но темная дымка не позволяла видеть дальше, чем на 200–300 метров. Небо вверху представляло собой круглую дыру в сплошной завесе туч. Столб света, падающий оттуда, выхватывал совсем небольшой участок поверхности, а дальше была мгла. Почему-то Быкову вспомнились рассказы древних мореходов, где описывалось, как они плыли по самому краю земли, за которым таилось нечто настолько ужасное, что это невозможно было выразить словами.

— Глаз урагана, — пробормотал он.

— Что? — не поняла Лиззи.

— Мы в центре циклона.

— Такое бывает?

— Сама посмотри.

Лиззи припала к окну. Противоестественное затишье воспринималось как удар. Быков распахнул дверь, выпуская воду. Воздух был абсолютно неподвижен.

— Мне кажется, я задыхаюсь, — пожаловалась Лиззи. — После этого ветра…

Ее волосы стекали с головы, облепливая прорезиненную ткань комбинезона. Лицо было мертвенно-бледным в сравнении с оранжевой одеждой. Быков сделал несколько вдохов и потер грудь. Она оказалась голой. Майка и свитер куда-то подевались, а он даже не заметил. Его дыхание было шумным, прерывистым и почти не насыщало кровь кислородом. Он чувствовал себя так, словно их накрыли гигантским стеклянным сосудом, предварительно выкачав оттуда весь воздух. Давление было таким, что глаза лезли из орбит, а тело трепетало, готовое взорваться изнутри.

— Сейчас это кончится, — пробормотал он.

— И что потом? — пролепетала Лиззи, убирая мокрые пряди за уши.

Губы у нее были фиолетовые, как у утопленницы. Глаза налились кровью из-за лопнувших сосудов. Но все равно она оставалась невероятно красивой. Спохватившись, Быков захлопнул дверь.

— Потом, — начал он, — потом…

Долго гадать не пришлось. Круг света сместился в сторону, яхта нырнула во мглу. Ветра все еще не было, но волны заплясали, запрыгали вновь, спеша продолжить адскую свистопляску. Они не катились, они вздымались к тучам как попало, рушились, поднимались хаотично и беспорядочно. И поскольку ветер больше не сбивал гребни, океанские валы набрали невиданную до сих пор силу. Яхту колошматило со всех сторон, заставляя ее прыгать невесомой пробкой. В ударах волн отсутствовала система, ритм и последовательность. Это была безумная, безостановочная тряска. Пытаясь определить, на какую высоту возносится яхта и на какую глубину падает, Быков сказал себе, что этого не может быть. Такие волны не способны существовать в природе. Никто никогда не описывал ничего подобного.

Словно боги расходились, позабыв меру и все существующие законы физики. Яхту трепали не волны, нет! Это были какие-то взрывы высотой с двадцатиэтажный дом, а может, и выше. Каждый из таких чудовищных всплесков обладал мощью смерча. Они налетали друг на друга и взрывались, бушуя и кипя. Они появлялись где угодно и обрушивались как попало. Они схлестывались, вспучивались, превращались в горные пики и пропасти, они образовывали водовороты и водопады. Это был полнейший хаос, первозданный и неукротимый. «Оушн Глори», побывавшая в «глазе урагана», перенеслась в преисподнюю, где бушевало не пламя, а вода и воздух.

— Это конец, — заплакала Лиззи. — Мы не выживем. Мы сейчас утонем.

— Ни за что, — заверил ее Быков. — Теперь, когда ты со мной… когда мы вместе…

Он бормотал еще что-то несвязное или даже бессмысленное, и вроде бы это не имело никакого смысла, потому что его все равно не было слышно. Но Лиззи каким-то образом понимала, что он говорит, и это вселяло в ее душу надежду.

Даже шторм пошел на убыль. Или это только казалось?