Глава девятая
ДОМ ИЗ ЗЕМЛИ
Пришел день — косумельцы не показывались. Кортес велел Сандовалю взять сотню людей и пойти в глубь острова на разведку.
Остров весь зарос глухой буйной зеленью; кое-где по склонам холмов виднелись огромные белые камни. Высокая колючая трава и ползучие стебли мешали продвигаться вперед, побеги дикого маиса вставали выше иных деревьев. На низких раскидистых деревьях росли крупные белые и розовые цветы; над этими цветами тучами роились пчелы.
— Я назвал бы этот остров не «Остров Ласточек», а «Остров Бешеных Пчел», — ворчал Лопе Санчес, закрываясь щитом от пчелиных укусов.
За холмом начинался спуск в большую, заросшую лесом котловину. В центре ее поднимался не то пригорок правильной формы, не то какое-то сооружение.
Солдаты спустились с холма. В самом деле, посреди котловины возвышалось здание, если можно назвать зданием искусственно насыпанную земляную гору, укрепленную камнями. Широкая насыпь была только основанием или нижней террасой здания; на нее насыпана была вторая, поменьше, и укреплена камнями, на вторую — третья, и так, уступами, суживаясь кверху, поднимался огромный дом, похожий на ступенчатую пирамиду. Сверху пирамида была точно срезана небольшой площадкой, и на площадке стояла открытая на все стороны башенка.
— Там кто-то есть! Там люди! — закричали солдаты.
Какие-то фигуры действительно виднелись в башне.
Они не двигались, точно застыли.
Испанцы двинулись дальше, продираясь через колючую траву. К башенке в самой толще здания вела широкая лестница, тоже из земли, укрепленной камнями. На лестнице никого не было, никто не охранял ни ступенек, ни нижней террасы.
Сандоваль велел оставить стражу внизу, на первых ступеньках. Остальные стали подниматься к башне.
Больше получаса занял подъем, — лестница была крута. Кроме того, на каждой террасе надо было обходить все здание кругом, чтобы попасть на следующий подъем лестницы. Какие-то норы были пробиты в земляной толще здания, похожие на входы в низкие пещеры. Лопе ткнул копьем для проверки в одну такую нору, — там никого не было: ни людей, ни зверей.
Задыхаясь от жары, в поту, солдаты наконец добрались до башни; передние человек пять бегом вбежали в нее.
Тяжелый запах ударил людям в нос; передние попятились, — прямо в лицо нм смотрели страшные, оскаленные морды каких-то чудовищ. У самых ног чудовищ грудами на полу свалены были пожелтевшие человеческие кости.
— Санта Хесус, куда это мы попали?.. Спаси меня, святая дева! Да это же сам дьявол!.. — Молоденький солдат-галисиец, Габриэль Нова, попятился, роняя копье. — К самому дьяволу в ад!..
— Спаси нас, Иисусе! — Еще несколько человек начали пятиться к выходу, оглядываясь на капитана.
— Смелее, земляки!.. Это не ад! Это поганая индейская церковь! — закричал рябой Эредия. — Я видел такие в Потончане. А это индейские боги!..
— Идолы!.. Поганые боги!..
— Они из дерева, глядите!..
Осмелев, солдаты уже толпой напирали внутрь башни. Кто-то ткнул деревянного бога в огромные оскаленные зубы, и фигура качнулась, едва не свалившись на солдата. Тихий сдержанный вздох донесся откуда-то из угла.
— Тут кто-то есть! — закричал Эредия. — Сеньор капитан, прикажите обыскать.
— Займите вход! Встаньте по двое по углам и у столбов, — распорядился Сандоваль. — Осмотрите всю башню.
Из-за груды костей, из-за чёрной деревянной фигуры самого большого идола солдаты вытащили человека. Это был индеец, старый, седой и почти голый. Он казался не испуганным, а только очень огорченным.
Индеец сложил руки на груди, опустил голову и с важным грустным лицом сел на полу, перед самым большим идолом. Он, казалось, не обращал внимания на белых людей.
— Сеньор капитан, разрешите, я трону его слегка копьем! — нетерпеливо попросил Эредия.
— Погоди, Эредия! Поглядим, что он будет делать, — сказал Сандоваль.
Индеец сидел на полу, опустив лицо и покачиваясь взад и вперед. Волосы у него были длинные, закрученные в несколько жгутов. Все пальцы на ногах у индейца были отрублены, кроме большого — на правой; отрублены были также оба мизинца на руках. Вокруг глаз — был наведен краской сложный рисунок из синих кружков и стрел, пересеченных красными полосками.
— У него точь-в-точь такой же рисунок вокруг глаз, как у нашего «языка» Мельчорехо! — заметил Габриэль Нова.
— Да, они, должно быть, одного племени… — Наш Мельчорехо взят откуда-то из здешних мест, с берега Юкатана.
— Глядите, глядите, встает!..
— Сейчас будет колдовать над своими идолами!..
— Это, наверно, индейский поп, глядите!..
Индеец поднялся так же медленно и важно. Он вытащил из угла большую каменную вазу, в которой, под пеплом, тлели мелкие угольки. Индеец достал из-под ног самого большого идола пучок ровно нарезанной красноватой травы и положил ее на угли. Трава начала тлеть; поднялся дым; какой-то странный, сильный дурманящий запах наполнил башню.
Индеец запел высоким тонким голосом, все на одной ноте. Солдаты переглянулись. У Лопе закружилась голова; казалось, сейчас ему станет худо от этого остро пахнущего дыма, от тонкого визгливого голоса, тянущего все одну и ту же ноту…
— Довольно! Возьмите его! — сказал Сандоваль.
Индейца взяли. Он успел еще бросить пучок тлеющей пахучей травы в нос своему идолу, потом встал, молча опустил руки и покорно дал себя связать.
Испанцы еще раз осмотрели башню террасы, ступеньки, все закоулки земляного индейского храма. Больше никого они не нашли. Старый жрец-индеец жил здесь один.
Сандоваль пытался расспросить индейца о стране, о храме. Тот молчал. Старик не понимал ни слова из того, что ему говорили. Жестов он также не понимал или не хотел понимать.
— Поведем его к сеньору Кортесу, — распорядился Сандоваль.
Кортес расположился в одном из домов селения. С ним были его капитаны: Пуэртокарреро, де Монтехо, Кристобаль де Алид, Алонсо де Авила и другие. Не было только Альварадо, — тот сидел взаперти у себя, в кормовой башне «Исабели».
Индейца привели в дом к Кортесу. Кортес велел развязать старику руки, усадил на ковре подле себя, принял с почетом. Но старик сидел опустив голову, сложив руки и молчал. Он не ответил Кортесу ни словом на своем языке, ни жестом, ни кивком головы. Привели Мельчорехо. Услышав слова на родном языке, старик поднял голову. Он выслушал Мельчорехо, осмотрел его внимательно и с презрением отвернулся. Старик не хотел разговаривать с человеком, который изменил своему племени.
Кортес велел принести вареной свинины, вина, хлеба. Старик не дотронулся до еды.
Долго бился Кортес со старым индейцем, — тот все молчал, опустив голову, сложив руки. Кортес скинул сорочку с себя и надел ее на старика в знак особенного своего расположения. Индеец снял сорочку и отложил ее в сторону, с явным отвращением.
Тогда Кортес повел индейца на берег, показал ему испанские суда. Старик долго смотрел на каравеллы, потом на большие весельные лодки, стоявшие у самого берега. На лодки старый индеец обратил особенное внимание.
— Дариен!.. — сказал старик и показал на самую большую лодку.
Это было первое слово, которое индеец произнес.
Дариен?.. Испанская колония в материковых землях?.. Во многих сотнях лег южнее, на берегу материка?.. Откуда индеец с Юкатана мог знать это слово?
Несколько раз переспросил Кортес, снова позвали Мельчорехо.
— Дариен! — явственно повторил индеец, показывая на лодки.
Кортес взволновался. Может быть, на этом берегу побывали испанцы с материка? Как они попали сюда и что с ними сталось?..
— У меня есть солдат, живший когда-то в Дариене! — сказал Кортес. — Я помню его, он записался в Сант-Яго. Разыщите этого человека, Сандоваль!
