ГЛАВА 16

— С тобой все в порядке? — интересуется миссис Медуэй, когда на следующее утро я вбегаю в приемную. Я ухитрилась избежать разговора со Стеллой за завтраком, мне еще надо подумать над тем, что она говорила вчера вечером. И над сном, который потом увидела. Мой отец… он знал. Он был там, когда я подслушивала их разговор. Раньше что-то подавляло мои воспоминания о его присутствии. Я не хотела вспоминать об этом. Не хотела видеть, какими стали его глаза, когда он узнал правду.

Может, Стелла права?

— Ты бледна. — Миссис Медуэй кладет мне руку на лоб.

— Я прекрасно себя чувствую, правда.

Она придвигается ближе:

— Мэдисон из кафе была твоей подружкой, не так ли?

Чувствую себя виноватой. Я и не вспоминала о ней после вчерашнего разговора со Стеллой. А потом видела сон, после которого не могла заснуть и несколько часов сидела, уставившись взглядом в стену.

Миссис Медуэй неправильно понимает мое молчание.

— Городок у нас маленький. Вести разносятся быстро. Как ты относишься к тому, чтобы сегодня поработать в канцелярии? Надо разобрать кучу бумаг. Но если хочешь подремать в уголке, тоже можно.

Так я оказываюсь в уединенном закрытом кабинете. Здесь шкафы с рядами выдвижных ящиков, классифицированных по годам, по именам учащихся в алфавитном порядке, и корзины с документами, которые нужно разобрать. Миссис Медуэй объясняет мне систему; удивительно, что записи здесь хранятся на бумаге, а не в компьютерных файлах. Она касается пальцем носа и подмигивает:

— Бумажные документы недоступны хакерам.

Миссис Медуэй уходит, а я наскоро просматриваю кучу бумажек из первой корзины: больничные листы, назначения. Рабочие заметки. Результаты тестов. Приступаю к разбору с самого верха, нахожу папку для каждого документа, рассовываю их и радуюсь, что можно заняться чем-то бездумным. Но чуть погодя отодвигаю корзину в сторону.

Шкафы с классами текущего года стоят впереди, а что за ними? Я заглядываю дальше. Там шкафы с личными делами всех учеников — год за годом, десятилетие за десятилетием, с того самого дня, как около тридцати лет назад школа была переименована и открыта заново.

Должны быть и ящики с годами, когда я здесь училась. Смотрю на дверь — закрыта, заперта, тихо. 2047–2048 учебный год — мой последний в этой школе. Нахожу нужный шкаф, вытягиваю ящик с пометкой А — Л, ищу документы Люси Коннор, но впустую.

Погоди минутку. Астрид, моя бабушка, тоже Коннор, и фамилия Стеллы — Коннор. Может, раньше у меня была фамилия папы, а потом они ее заменили? Как его звали? Дэнни, значит, Дэниел. Я опускаю плечи, закрываю глаза, упираюсь лбом в холодный металл шкафа и прошу его поведать мне свои секреты. Стараюсь отпустить мысли в свободное плавание, но ничего не выходит. В раздражении принимаюсь просматривать все подряд, начиная с «А», но понимаю, что это растянется надолго.

Возвращаюсь к своим папкам, и утро, наконец, заканчивается. На обеденный перерыв покидаю канцелярию и брожу по площадкам возле школы.

Все они огорожены забором слишком высоким, чтобы десятилетняя девочка могла перелезть без лестницы. На единственных воротах установлен электронный замок; он закрыт, необходимо знать код, который наверняка не известен учащимся.

Холодно, но на земле лежит снег, с ним можно поиграть, и на площадках много детей; лепят снеговиков, играют в снежки. Один снежок, просвистевший мне прямо в голову, я замечаю слишком поздно и не успеваю увернуться. Подходит учительница, кричит на детей, велит прекратить.

Я выбираю снег из волос.

— Все нормально? — интересуется она.

— Прекрасно, — отвечаю я и прислоняюсь к воротам.

— Ты одна из новых обучающихся, не так ли?

— Пробую стать ею, — говорю в ответ.

— Ну и как, нравится?

— Очень даже. — Внимательно ее разглядываю. — Пока не сказала, вы не знали наверняка, кто я. Здесь может прогуливаться любой желающий?

Она качает головой.

— Здесь камеры, — объясняет она и показывает: одна у ворот, другие на здании, несколько на деревьях. — Охрана точно знает, кто ты, но я могу и не знать. А ворота запираются.

— Так всегда было?

Учительница пожимает плечами.

— Миссис Медуэй помешана на безопасности. — Она оглядывается — самые ближние к нам мальчишки слишком далеко, чтобы услышать, — но все равно понижает голос: — С тех пор как из школы пропала девочка. Лет шесть или семь назад.

— Вот как? По-моему, я что-то об этом слышала. Как ее звали? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно и легко, а сама изнываю от желания услышать свое настоящее имя.

— Луиза или что-то похожее… Да, точно. Луиза Ховард, кажется. — Туг на другом краю школьного двора начинается свалка; один снеговик разрушен ударами маленьких ног, слышны протестующие вопли. Учительница спешит разобраться с происходящим.

После обеденного перерыва возвращаюсь к своим шкафам. «Луиза» звучит похоже на «Люси»; может, меня звали Люси Ховард?

Не нахожу ни Люси Ховард, ни Луизы Ховард. Но учительница перепутала имя; возможно, и фамилию не совсем точно назвала.

Углубляюсь в поиски на литеру «X» и очень скоро нахожу: Люси Ховарт. Читаю имя, шепчу его вслух и уже знаю — это она. Руки дрожат. Я действительно вспоминаю некоторые вещи, и их все больше и больше; может, они не такие уж значительные, но раньше я и представить не могла, что окажусь способна на такое. Это как с кирпичами: вытащи один снизу, и остальные обвалятся.

Вытаскиваю свою папку. Объемистая. Неужели я была прогульщицей и лентяйкой? Почему-то мне так не кажется. Стелла такого бы не допустила.

На обложке — информация для регистрации. Родители: Стелла и Дэниел Ховарт — Дэнни-Шпион — и сведения для связи с ними. Внутри — обычные документы, с какими я занималась целое утро. Отзывы учителей, несколько справок о пропуске занятий, но очень немного — я редко болела. И уже тогда проявила талант к рисованию: побеждала на конкурсах в школе и по всей стране. Если АПТ требовался художественно одаренный ребенок, то им трудно было меня не заметить — с помощью моей семьи или без нее. Это я беру себе на заметку.

В самом конце своей папки нахожу одну отдельную: доклад об исчезновении. Начинается с сообщения об отсутствии на уроках после обеда. Далее письменные объяснения, потом они же в отпечатанном виде. Как связывались с моей матерью, потом — с властями. Подтверждение о присутствии в школе до полудня; я пропала после обеда. Никто на площадках не видел, чтобы я уходила; все покрыто тайной. Документы заканчиваются как-то внезапно. Люси просто исчезла. Что с ней случилось? То есть со мной. Никто не знает. Ответа нет.

Я складываю документы в папку, засовываю ее в тот шкаф, где нашла, и снова принимаюсь сортировать накопившиеся в корзинах бумаги. Не сосредотачиваюсь на том, что держу в руках, только на буквах алфавита, согласно которым и размещаю все в папки, а минуты между тем бегут.

Куда я ушла?

Ладно, ворота тогда могли и не запираться, и камер, возможно, еще не установили, но трудно поверить, что кто-то сумел похитить меня из школы незаметно. А что, если с этим человеком я согласилась пойти сама?

Например, с папой.

Вечером решаюсь на попытку. Объясняю Стелле, почему не могу поверить в то, что папа отдал меня АПТ. Рассказываю, как он проник в охрану АПТ, туда, где меня держали, как ночью выкрал из помещения. Как мы бежали через пески к лодке. Потом я споткнулась, и нас настигли. Как Нико обеими руками поднимал пистолет. Отец лежал на песке и просил меня закрыть глаза, велел никогда не забывать, кто я на самом деле. Я не смогла отвести взгляд. Видела, как он, умирая, смотрел мне в глаза.

Я рассказываю, что вид умирающего отца стал тем краеугольным камнем, на котором Нико и доктор из АПТ построили свой замысел: я не могла смириться со смертью отца, и мое сознание раскололось. Случившееся спряталось глубоко внутри. Расщепление моей личности отвечало их целям: когда меня зачистили, часть памяти уцелела и только ждала условного сигнала, чтобы всплыть на поверхность, чтобы я могла принимать участие в акциях АПТ.

Стелла плачет. Всхлипывает, глотает слезы. Она не знала, как умер папа, не знала даже, умер ли он. Знала только, что исчез, да так и не вернулся.

Она не догадывалась, что в этом есть моя вина.

Но, несмотря на ее рыдания, могу сказать: она еще верит, что именно папа забрал меня у нее.