ГЛАВА 14

— Все в порядке? — спрашивает Мэдисон.

— Разве не я должна об этом спрашивать? Куда ты вчера подевалась? Девчонки держат пари, что Стелла тебя в порошок сотрет — и за твое исчезновение, и за то, что ты наговорила за обедом.

Она улыбается, и улыбка у нее счастливая.

— Я в журнале написала: «допоздна». По-моему, очень доходчиво.

Подъезжает автобус, мы проходим в салон. Мэдисон садится с Финли, он держит ее за руку, его приятели посвистывают. Я усаживаюсь особняком, довольная тем, что побуду на удалении от Мэдисон, пока она не выйдет из своего влюбленного состояния настолько, чтобы наконец поинтересоваться, все ли в порядке.

Тот сон и слова Астрид из него — может ли это быть правдой? Он мне действительно не отец? Все обрывки воспоминаний о нем, о его ко мне отношении говорят обратное. Но что, если он действительно не знал?

Тогда он отдал жизнь за чужую дочь.

Немного времени спустя я уже в зале собраний КОС и, услышав свое имя, получаю конверт. Теперь это уже не кажется таким важным. Но пока Астрид не разобралась, что скрывает Стелла и кто я на самом деле, пока все не рухнуло, пять лет моей жизни предопределены.

Я вскрываю конверт.

Дорогая мисс Кейн, бла-бла-бла. Я пробегаю глазами до главного — результатов тестов на пригодность. Рекомендованы:

Ура! Я получила свои приоритетные секции! Но озадачена гостиничной сферой. Она меня совсем не прельщает, поэтому в списке приоритетов я указала ее внизу, и почти все так сделали. Переворачиваю лист и нахожу подробности трудоустройства.

Сразу бросается в глаза приписка рядом со словами «гостиничная сфера»:

Что? Как это возможно? И мне вспоминается, как непреклонная Стелла уговаривала не подписывать договор с КОС и особенно не стремиться в секцию национальных парков. А потом, когда я сообщила, что все-таки подписала, отнеслась к этому спокойно, так что я даже решила, что она признала мое право на собственный выбор. Но я ошибалась. В тот день она побывала в городе; у нее есть связи, и Стелла подергала за веревочки. Можно спорить на что угодно: эти испытания ничего не стоили, и я обречена на пять лет обучения в качестве домохозяйки.

Наконец до меня доходит, что остальные уже покидают зал, направляясь в те учреждения, где проведут первую пробную неделю. Для меня это «Образование», и я смотрю адрес: начальная школа Кезика. Предполагается, что я явлюсь туда и доложу о прибытии в приемной. Но какое все это имеет значение?

Добравшись до места, бегу в приемную. Здесь уже ждут еще два потенциальных педагога и та самая улыбчивая женщина, с которой на прошлой неделе я беседовала об обучении на секции образования.

— Простите, пожалуйста, что заставила ждать. Заблудилась, — вру я. Дорога мне известна, просто ноги не хотели идти.

— Нет проблем, дорогая; присаживайся. Я — миссис Медуэй, руководитель школы. Также занимаюсь подготовкой учителей и ассистентов. Сейчас расскажу, чем вам предстоит заниматься на этой неделе.

Чтобы сделать ей приятное, стараюсь сосредоточиться, но получается плохо. Некоторые детали улавливаю: два дня мы посещаем уроки, день проводим в канцелярии и на подготовительном отделении, потом еще два на уроках, но уже помогая в качестве ассистентов.

— Какие пожелания насчет возрастных групп и предметов? — Пришедшие ранее сообщают ей о своих предпочтениях, потом очередь доходит до меня. Миссис Медуэй улыбается. — Сегодня ты тихая. Какой возраст предпочитаешь? Виды деятельности?

— Понятия не имею, — начинаю я и замолкаю. — Но они, по крайней мере, занимаются изобразительным искусством? Мне нравится рисовать. И бегать, я люблю спорт.

— Превосходно: у подготовишек следующим уроком начальное ИЗО. Я отведу тебя к ним. А в пятницу после полудня у нас на этой неделе физкультурный день; там тоже может потребоваться дополнительная помощь. На остальные дни что-нибудь придумаем.

Она ведет нас по школе, на ходу рассказывая ее историю. Здание пострадало в период бунтов и затем было восстановлено. Раньше начальная школа Кезика называлась «Школой св. Герберта Англиканской церкви», но тридцать лет назад церковные школы запретили и поменяли название. Сквозь застекленные двери классных комнат мы видим детей; в спортзале они шумно играют в баскетбол, в библиотеке сидят, склонившись над книгами. Наконец мы подходим к кабинету ИЗО, и я смотрю сквозь стекло. Она сказала, подготовишки? Совсем крошечные. Им по четыре года. Все сидят на полу, скрестив ноги, и слушают учительницу.

Миссис Медуэй стучит в дверь и негромко разговаривает с педагогом. Возвращается, берет меня под руку.

— Заходи. Все пройдет прекрасно; не надо так волноваться.

Я вхожу в класс, и ко мне поворачивается множество улыбающихся детских лиц.

Чуть позже они облачаются в халаты поверх школьной формы; учительница подает халат и мне.

— На твое усмотрение: ты здесь на посещении, поэтому можешь сидеть в уголочке и наблюдать или присоединяйся, если захочешь.

Я решаю присесть и сначала посмотреть. Малыши рисуют пальцами на больших листах белой бумаги, и воздух наполнен запахом краски и возбужденными детскими голосами. Хоть я и решила понаблюдать, уже скоро круговерть цветов на белых листах привлекает меня. Не терпится порисовать.

Маленькая ладошка хватает меня за руку.

— Мисс, посмотрите на мой рисунок! — говорит мальчик, тянет к столу, и я восхищаюсь разноцветными пятнами и кляксами.

Посреди суматохи одиноко сидит девочка; она не участвует в процессе.

— Привет, — говорю я. Она не отвечает.

Мальчик смотрит вверх. На меня.

— Это Бекки. Ей грустно.

— Ага, понятно. Я тоже иногда грущу, — сообщаю я. — Но когда мне грустно, люблю порисовать. — Никогда еще я не говорила так искренне. Опускаюсь на колени между мальчиком и девочкой и погружаю пальцы в черную краску.

— А ты почему грустишь? — спрашивает Бекки.

— В основном из-за того, что теряю что-нибудь. Например, Себастиана.

— Кто это? — спрашивает мальчик.

— Смотри. — Не могу припомнить, чтобы раньше рисовала пальцами, всегда предпочитала кисть, но довольно узнаваемое изображение кота вскоре ложится на бумагу.

Бекки очень внимательно смотрит на рисунок.

— Ты потеряла своего кота? — Она кивает сама себе. — Ладно. Я тоже кое-что нарисую. — Девочка смешивает разные краски и сосредотачивается на задаче нанести как можно больше приготовленной смеси на себя и на бумагу. Я поднимаю глаза, и учительница ИЗО показывает мне большой палец. Другие дети приносят мне свои рисунки, я их рассматриваю, а они просят показать, как изобразить кота. И уже очень скоро все это начинает казаться занятным. Может, стану учителем рисования?

Если бы только Стелла не имела к этому отношения.

На время обеденного перерыва остаюсь и помогаю навести порядок в кабинете. Учительница развешивает рисунки по стенам, моего кота помещает рядом с работой Бекки, на которой изображено нечто, похожее и на инопланетного монстра из фильма «Чужой», и на фонарный столб. Но я совершенно уверена, что это человек — может быть, ее папа?

— Это ее отец, — подтверждает учительница. — Пропал в прошлом месяце.

Я потрясенно смотрю на нее:

— Что случилось?

Наступает пауза.

— Ты молодец, что смогла вовлечь Бекки в работу. Спасибо, — говорит она, не отвечая на мой вопрос. Все понимают, что это значит, хотя нельзя говорить вслух.

Лордеры.

Звучит последний звонок. Удивительно, день прошел так быстро. В каждом классе полдня в неделю отводится на занятия искусством, и после обеда пятый класс рисовал углем. Шагая назад к центру Кезика, я смотрю на белоснежные вершины гор. Если не удастся попасть в национальные парки, может, этот вариант будет не так уж плох. Потом я встряхиваюсь. Нелепо даже думать о том, чтобы стать учителем: не говоря о моих поддельных документах, я даже старшей школы не закончила. И еще эти манипуляции Стеллы…

Сейчас надо бы сесть на автобус и вернуться домой, но чувство досады внутри говорит: нет.

Мэдисон. Она меня поймет. Направляюсь к ее кафе. Подожду там, пока она освободится; потом вместе сядем на обратный автобус.

Подхожу к кафе, тяну за ручку — безрезультатно. Закрыто? Странно. Замечаю, что свет внутри не горит. На двери висит табличка «Закрыто», хотя я точно помню, что Мэдисон работает до пяти.

Мне становится не по себе. Обхожу здание вокруг, к задней двери кафе, стучу.

Никто не отвечает, но изнутри, кажется, доносятся звуки. Стучу еще раз — ничего. Уже собиралась уходить, но напоследок тяну дверь на себя. Ручка поворачивается. Не заперто.

Приоткрываю дверь и заглядываю:

— Эй! Это Райли. Мэдисон здесь?

Кора сидит спиной ко мне за разделочным столом. Не оборачивается, не откликается. Не зная, что предпринять, секунду выжидаю, потом распахиваю дверь, захожу и закрываю ее. Освещение скудное, и я прищуриваю глаза.

— Привет, — говорю и подхожу к ней. Плечи у Коры трясутся. Плачет? Сердце мое сжимается от страха. — Что такое? Что произошло?

Она смотрит на меня снизу-вверх и качает головой.

— Что она могла натворить? — шепчет Кора.

Мэдисон? Во мне нарастает паника. Опять?

Нет, только не это.

— Что случилось? Расскажи! — требую я.

— Она помогала печь пирожки на завтра, стояла вон там, нос запачкан мукой, и рассказывала про парня, который ей нравится. А они просто вошли и схватили ее. Протащили по кафе мимо посетителей, а все просто сидели, уставившись в тарелки, которые она им только что принесла. Ее увезли. — Кора падает лицом в ладони.

— Лордеры? — прошептала я.

Она кивнула.

Нет. НЕТ. Этого не могло случиться, не могло. И не здесь. Чувствую, что ноги мои засасывает зыбучий песок, он увлекает меня вниз, в другой кошмар.

— Что она могла натворить? — спрашивает Кора.

Качаю головой. Ничего, чтобы заслужить такое. Я моргаю, но слез нет, только пустота внутри; я знаю наверняка, кто несет ответственность за происшедшее: Астрид Коннор. Моя бабушка. Это ее работа. Или даже Стеллы? В животе ворочается холодный ком. Я заставлю ее кое-что сделать. Заставлю исправить это.

Остаюсь, чтобы приготовить чай, успокоиться после перенесенного потрясения и привести в порядок мысли. Кора рассказывает, что после ухода лордеров выгнала посетителей. На столах в зале еще видны тарелки с недоеденными обедами. Соскребаю объедки в помойные баки, составляю посуду в мойку, убираю продукты в холодильник.

Уже возле двери задерживаюсь и поворачиваюсь к Коре:

— Мне пора. С тобой все будет в порядке?

Она пожимает плечами:

— К утру приду в себя. Спасибо за помощь.

Иду к автобусу, ее слова эхом звучат в голове. Кора не стала бы меня благодарить, знай она, кто моя бабушка.

Подхожу к остановке. Автобус ждет, и я поднимаюсь в салон. Вижу Финли. Меня пронзает боль, когда я понимаю, что должна все рассказать ему. Автобус трогается, и я направляюсь к тому месту, где он сидит.

— Финли? — Он поднимает взгляд. Лицо белое, глаза мертвые. Он знает. Кто-то из посетителей кафе или знакомых на улице, должно быть, рассказал ему, что случилось с Мэдисон.

Ничего не говорю. Сажусь рядом с ним, словно своим присутствием могу как-то помочь.