Этот страх выделяется из ряда, ведь все предыдущие страхи относились к нашей земной жизни, а этот страх относится к тому, что будет после (мы же не просто боимся, что это будет больно). Кроме того, этот страх как бы объединяет в себе все прочие. Смерть — это самая большая несвобода, ведь никто не спрашивает нашего согласия, хотим мы умирать или нет, готовы мы или не готовы — это произойдет. Возможно, смерть — это самая страшная изоляция, ведь мы окажемся отрезанными от всего, что знали и любили. Если после смерти ничего нет, то сама смерть — это бессмысленная точка в бессмысленной жизни.

В само выражение «страх смерти» можно вкладывать разный смысл. Например, одним из самых популярных ответов на вопрос «Чего вы боитесь в жизни больше всего?» является вот какой: «Потерять своих близких». Дети говорят о родителях, бабушках, дедушках, братьях и сестрах. Взрослые — о детях.

Наверное, многие из вас слышали историю о том, как Э. Хемингуэй поспорил, что напишет рассказ — самый короткий в мире, но при этом способный растрогать любого. Писатель выиграл спор, написав рассказ в виде объявления в газете: «Продаются детские ботиночки. Неношеные». Тут все предельно понятно и от этого очень грустно: была семья, они ждали ребенка, наконец он появился и родители были очень счастливы, ребенок прожил около года, еще немного, и он должен был начать ходить, может быть, даже уже делал первые шаги, ему купили ботиночки, но они не пригодились — ребенка не стало…

То, что мы являемся смертными существами, делает наши жизни уникальными и неповторимыми. Каждый человек — как экзотическое растение, которое цветет лишь однажды в жизни, и увидеть это цветение — редкая удача. Как говорится в знаменитом стихотворении Марины Цветаевой, «еще меня любите за то, что я умру». Вот только многие люди не желают кого-либо за это любить. «Зачем, — думают они, — вообще с кем-то сближаться, если вот ты полюбишь человека, привыкнешь к нему, а он возьмет и умрет?! Лучше всю жизнь страдать от одиночества, чем от потери близких». Во многом за нашим страхом потери близких стоит страх перед нашей собственной смертью, просто мы привыкли отождествлять себя с теми, кого любим. Собственно, никто особо и не спорит — да, мы боимся смерти. А теперь вопрос: какое утешение по этому поводу нам в принципе мог бы предложить материалист?

Я помню, как мне было лет шесть и по телевизору показывали какой-то страшный документальный фильм про ядерную войну — я видел, как бомбили Хиросиму и Нагасаки, видел обгоревшие тела погибших и детей, которые рождались с уродствами… Короче, насмотрелся, уж не знаю, где были родители. После этого я какое-то время боялся пролетающих самолетов — каждый раз думал, что это бомбардировщик с атомными бомбами на борту. Однажды, когда меня уже уложили спать, я так себя накрутил, что начал реветь. В слезах пришел на кухню, где мама что-то готовила. Естественно, она сразу начала меня расспрашивать, что у меня болит, а болела, как вы понимаете, душа. Я признался, что до ужаса боюсь войны и смерти как таковой. И мама нашла чем меня успокоить. Со страхом перед бомбардировщиками мы быстро разобрались (наверно, после этого я и перестал бояться самолетов) — она заверила меня, что Советская армия — лучшая армия на свете и ни один вражеский самолет до нас не долетит. А вот со смертью было сложнее, но мама и тут выкрутилась. Она сказала, что у нас не только лучшая на свете армия, но и самая передовая медицина. Мама пообещала, что пройдет совсем немного времени и ученые найдут лекарство от старости — и тогда больше никто не умрет. Я успокоился, ведь до этого момента мама меня не обманывала, растер сопли по лицу, вернулся в кровать и мирно заснул.

И хоть мамины прогнозы не сбылись, и вряд ли в ближайшие десятилетия сбудутся, собственно, ничего лучше этого материализм пока не придумал. С давних времен люди вели поиски телесного бессмертия (вспомните Гильгамеша) — искали источник вечной молодости, философский камень, пытались создать волшебную пилюлю. Вот любопытный пример из недавнего прошлого. В XIX — начале XX века в Москве жил занятный дедушка, он был простым библиотекарем, но его идеи оказали мощное влияние на тех, чьи собрания сочинений сегодня есть в любой библиотеке, — им восхищались Ф. Достоевский и Л. Толстой. А еще его идеи повлияли на целую плеяду русских философов — Вл. Соловьева, П. Флоренского, С. Булгакова, он считается «отцом русского космизма». Этого милого старичка звали Николай Федоров — обычное русское имя, а главная его идея заключалась в том, что мы обязаны с помощью достижений науки найти способ и воскресить всех наших предков. Ни много ни мало.

Действительно, красивая и амбициозная идея. Любопытно, что ею вдохновились не только писатели и философы, но и ученые. Большим почитателем Федорова был К. Циолковский, будучи человеком практического ума, ученый задумался: «Вот воскресим мы всех наших предков, а где же они жить-то будут?! Нужно осваивать космос!» Теперь вы знаете, что послужило первым толчком для изобретения космической ракеты.

Ну хорошо, оставим ученых с их поисками бессмертия и философов с их утопиями и вернемся к психологам. Что может предложить нам психолог-материалист в связи со страхом смерти — не в каком-то там необозримом будущем, а уже сегодня? Тут И. Ялому есть что нам рассказать. В его книге «Мама и смысл жизни» излагается трогательная история про женщину по имени Пола. Незадолго до того, как она познакомилась с Яломом, ей поставили смертельный диагноз. Она очень тяжело восприняла эту страшную новость, но у нее было одно преимущество — Пола была христианкой.

Первым делом она пошла в церковь, рыдая, рассказала все своему пастору, и он дал ей мудрый совет. «Ну что ты так сокрушаешься? — спросил Полу священник (мне почему-то кажется, что в этот момент он ее обнял). — Ведь ты же христианка, ты знаешь, что наша земная жизнь рано или поздно должна закончиться, а после смерти нас ждет вечная жизнь с Богом. Ты лучше подумай вот о чем. Сегодня подобную новость получили вместе с тобой и другие люди, возможно, они даже сидели рядом с тобой в больничной приемной. Наверняка не все они верующие люди. У тебя есть надежда, а представь, каково сейчас им? Бог дал тебе еще какое-то время, постарайся воспринять случившееся как призыв к Божьему служению, подумай, как ты можешь помочь тем несчастным, которые узнали, что они скоро умрут?» И Пола придумала — она пришла к Ирвину Ялому и предложила ему создать группу психологической поддержки для смертельно больных людей (ведь если люди не идут к священнику, куда же им еще пойти со своей бедой? Правильно, к психологу). Так в США была создана одна из первых подобных групп. Это оказалось настолько нужным и своевременным, что вскоре пришлось создать вторую, третью группу и т. д.

Что происходило на этих встречах? В чем заключалась терапия или, вернее сказать, психологическая поддержка? Единственное, что может в этой ситуации сказать человеку психолог, — расслабься и получи удовольствие. Это не шутка. Если в подобную группу приходит человек со смертельным диагнозом, главная цель психотерапевта — помочь ему принять неизбежное, смириться с этим и прожить остаток жизни с достоинством. Умирающий должен научиться перестать жалеть себя, «кошмариться» и «кошмарить» близких. Благодаря терапии он должен осознать, что у него есть уникальная возможность побыть еще немного времени (полгода? три месяца? — кому сколько отведено) со своими близкими, а еще он может наконец осуществить свои самые смелые и заветные мечты, то, о чем всегда мечтал, но боялся сделать — прыгнуть с парашютом, слетать в Париж или Венецию, просто увидеть море.

Со временем работа Ялома и Полы (а она до последнего принимала активное участие в работе групп поддержки) вышла за пределы групп. В те годы по США прокатилась волна подростковых самоубийств, один из членов группы по имени Сол выступил с инициативой устраивать беседы со школьниками. Ялом приводит отрывок одного из таких выступлений: «Вы хотите испоганить свое тело наркотиками? Убить его бухлом, травкой, кокаином? — гремел его голос в аудитории. — Хотите разбить его в лепешку, гоняя на машине? Убить? Бросить с моста Золотых Ворот? Вам оно не нужно? Ну, тогда отдайте свое тело мне (выделено автором. — И. К.)\ Мне оно нужно. Я его возьму. Я хочу жить!» Понятно, это был лишь риторический прием, но, надеюсь, своими словами Сол многих подростков уберег от непоправимых поступков.

Конечно, христиане проще относятся к смерти… Да, мы тоже боимся боли, боимся старческой немощи, боимся одиночества в свои последние дни жизни. Но все же для нас смерть — не точка в предложении, а лишь запятая. Единственное, что нас по-настоящему сильно тревожит в этой связи, — какой для нас будет вечность после нашей смерти, ведь не всех нас ждет одно и то же. В Евангелии говорится не только о вечном блаженстве, но и о вечных муках. Так, может быть, у христиан гораздо больше поводов бояться смерти, чем у атеистов?

Чтобы внести некоторую ясность в вопрос, связанный с христианской кончиной, давайте еще раз вспомним, с чего все началось. «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему… И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его» (Быт. 1: 26–27). Ничего не заметили? Бог собирался сотворить человека «по образу и подобию», а творит только «по образу». Как можно объяснить эту загадку? Что стало с подобием? Тут вот в чем дело. Бог дал нам все необходимое — «материалы» (добрую душу, ведь, как известно, «душа по природе христианка»), «инструменты» (разум, чувства) — все это и есть «образ Божий», а «подобие» мы должны построить сами — из этих материалов этими инструментами. При этом Бог готов оказать нам всестороннюю поддержку — Он оставил нам подробные инструкции (заповеди) и дал образец — Самого Себя: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11: 28–30). Господь Сам говорит, что если мы будем всем этим правильно пользоваться, то достичь богоподобия будет «легко». Так что нам не стоит бояться смерти — если мы позволяли Богу быть в нашей жизни, то Он будет с нами и в момент нашей смерти.