Перед ним стояло еще одно серьезное препятствие: помимо немцев и охранников, были надсмотрщики из заключенных – капо. Печерский на допросе у следователя рассказывал: “Во главе групп рабочих немцы поставили так называемых капо из числа этих же лиц. Этим “капо”, которых было всего трое – Шмидт, Бжецкий и по имени Геник, давали в руки плетки и заставляли избивать работавших людей. При этом Шмидт и Бжецкий проявляли большую жестокость к узникам и часто избивали нас”.

“Они типичный продукт немецкой лагерной системы: когда людям в состоянии рабов предлагаются определенные блага, привилегированное положение и неплохой шанс выжить, пусть даже в обмен на предательство по отношению к товарищам, – хоть один желающий да найдется всегда. – Это из книги Примо Леви “Человек ли это?”. – Кроме того, весь запас ненависти к угнетателям, которую он не может проявить, направляется им бессознательно на угнетенных: он только тогда почувствует удовлетворение, когда обиды, нанесенные ему сверху, выместит на тех, кто под его властью”.

Эту, по итальянской версии, “книгу века” принято сравнивать с “Одним днем Ивана Денисовича” Александра Солженицына. Мне же кажется, она ближе к рассказам Варлама Шаламова, где сказаны такие слова: “Лагерь был великой пробой нравственных сил человека, обыкновенной человеческой морали, и девяносто девять процентов людей этой пробы не выдержали”.

Нацизм принуждал жертв к соучастию в своем истреблении. Это была четко продуманная система: истребление всего человеческого в жертве, принуждение под страхом смерти к покорности, расчетливое натравливание человека на человека. Гитлеровцы делали своих жертв похожими на себя.

“Любой бывший узник подтвердит вам, что первые удары ему нанесли не эсэсовцы, а заключенные, можно сказать, товарищи по несчастью, одетые в точно такие же полосатые куртки, которые только что выдали им, вновь прибывшим, и это было настоящим потрясением”, – пишет Леви в другой книге – “Канувшие и спасенные”. Все капо били заключенных, это был их язык, с которым – хочешь не хочешь – приходилось мириться. Они пребывали в пограничной “серой зоне”: уже не обыкновенные узники и, стало быть, не обыкновенные жертвы, но и не полноправные палачи – в конечном счете их участь была предопределена.

Это далеко от привычной картины, рисующей угнетенных, которые сплачиваются если не для борьбы за лучшую участь, то, по крайней мере, для того, чтобы легче было перенести свое положение. В Собиборе было то же, что и везде. Одному из капо Френцель приказал забить до смерти бежавшего из лесной команды заключенного (из тех, кто всадил вахману нож в живот вместо обещанного золота), и тот забил его кнутом. Был еще один, родом из Берлина (эсэсовцы предпочитали назначать на должность капо немецких евреев) по прозвищу Берлинец, считавший Гитлера национальным героем. Был убит узниками по подозрению, что это он донес на Джейкобса. По словам участвовавшего в его убийстве Шломо Шмайзнера, Берлинца били так, чтобы не оставлять следов.

В своей книге Печерский описывает капо Бжецкого немного иначе, чем на следствии. “11 октября. Вечером, когда я был в кузнице, туда пришел капо Бжецкий. Был он долговязый, худой, правый глаз был у него прищуренный. Никто в лагере не слышал, чтобы он выдавал кого-нибудь, доносил начальству”. Так вот, Бжецкий проведал, что ведется подготовка к побегу, и неожиданно обратился к Печерскому с просьбой принять их с другим капо в подпольную группу. Пояснил, что они не верят обещаниям немцев сохранить капо жизнь. Это был риск, огромный риск, но, во-первых, капо могли выдать, если их не взять, а во-вторых, могли оказаться очень полезными при подготовке к восстанию. Они пользовались относительной свободой передвижения внутри лагеря и, кроме того, имели некоторое влияние на немцев. Печерский пошел на риск, и вскоре, 8 октября, по просьбе Бжецкого он и Лейтман были переведены в столярную мастерскую, расположение которой позволяло им лучше руководить подготовкой к восстанию. Последние дни перед восстанием Печерский там и ночевал.

Каждую ночь перед сном он, Александр Шубаев, Аркадий Вайспапир, Борис Цибульский, Семен Мазуркевич и Соломон Лейтман обсуждали план побега. Собственно, планов было придумано два. Первый – вырыть подземный ход, но на это должно было уйти дней 15–20, а были ли они у собиборцев… К этому моменту Печерский пришел к мысли о том, что целью должны стать исключительно немцы: если их перебить, вахманы не смогут действовать самостоятельно. По второму плану предстояло убить эсэсовцев, переодеться в их форму, построить заключенных и вывести их из лагеря. Но расправиться с ними можно было только по одному, заманивая каждого в бараки. Расчет Печерского был на жадность эсэсовцев, на их, так сказать, вещизм. После каждых 42 дней службы в Собиборе эсэсовцы получали восемнадцатидневный отпуск. Когда они уезжали домой, везли с собой полные чемоданы одежды убитых ими евреев. Придумано было сказать каждому из них, что в портняжном или обувном бараке есть хорошая вещь, принесенная с сортировки. На встрече с Фельдгендлером 7 октября Печерский спросил у него, можно ли доверять портным. Фельдгендлер убедил его, что можно.

План номер два был прост и гениален. Холокост – это ведь не только миллионы погибших. Помимо бессмертной души, у загубленных фашистами людей было имущество, отошедшее к палачам. Не только государство, Третий рейх в целом стремился к наживе, этой страсти были не чужды и его верные слуги – как раз на этом сыграл Печерский. Кого-то поманили кожаным пальто, кого-то – мягкими сапогами. Вероятно, они уже представляли себе, как явятся в обновках домой и будут ими там щеголять.

12 октября в девять вечера в этой самой мастерской обсуждался окончательный план восстания и побега всех узников лагеря. Участники этой встречи хорошо дополняли друг друга: одни хорошо знали местные условия, другие – обладали военными знаниями и опытом. Был выбран день – 13 октября. По сведениям, которыми располагали заключенные, несколько эсэсовцев, и среди них двое самых опасных – Вагнер и Гомерски – в этот день отсутствовали. Вагнер должен был вернуться 15-го, все надо было успеть сделать раньше. Если бы Френцель в свое время прислушался к Вагнеру, никакого восстания бы не было. На суде в Хагене Френцель рассказывал, что сразу по прибытии транспорта с советскими военнопленными Вагнер советовал ему немедленно их уничтожить, но они нужны были Френцелю для работы в четвертой зоне, и он с ним не согласился. На свою голову.

Во встрече участвовали десять человек, все они внимали Печерскому, излагавшему план восстания. У него не было опыта руководящей работы, в армии он не был командиром, но он был режиссером, пусть и в самодеятельности. Печерский проводил своего рода репетицию. Репетицию пьесы, состоящей из трех актов. Главной пьесы в его жизни и жизни многих людей. В спектакле по сочиненной им самим пьесе он должен был сыграть главную роль. Впрочем, он уже давно вошел в образ. Писарь, делопроизводитель, как записано в его документах, “без военной подготовки”, с успехом играл роль офицера. Теперь ему предстояло стать генералом.

Акт первый – бесшумное уничтожение группы руководящих эсэсовцев, которые по отдельности будут приглашены в мастерские якобы на примерку одежды и сапог, а также для проверки качества столярных работ. Распределили обязанности, кто кого должен убить и где, в каких мастерских. На все это должно уйти не больше часа. Задача бесшумной ликвидации палачей была возложена на особые звенья из двух-трех человек, в основном из советских военнопленных. В их распоряжении были топоры и ножи. Еще на двух человек была возложена задача нарушить электроснабжение лагеря и телефонную связь между канцелярией и командованием сил безопасности. Другое звено должно было вывести из строя автомашины.

Парни и девушки, работавшие прислугой в жилых помещениях эсэсовцев, должны были вынести оттуда гранаты и оружие и передать повстанцам. Эда Лихтман свидетельствует: “Женщинам, которые работали в прачечной, было поручено добыть как можно больше патронов из домов, где жили эсэсовцы. Мы находили патроны в карманах их мундиров, в ящиках столов и шкафов”. Были и другие женщины, которые в четвертом лагере (зоне) занимались разборкой трофейного оружия, им поручили принести ручные гранаты, они согласились, а потом испугались досмотра.

В слесарной мастерской должны были изготовить ножи, в портняжной – подготовить “трофеи” для приманки немцев, планировалась заготовка камней для забрасывания за ограду и подрыва мин вокруг лагеря. О минном поле предполагалось предупредить на плацу, где должны были быть выстроены все непосвященные.

Акт второй: капо выстроят заключенных в центре первой зоны, как это заведено изо дня в день, и поведут всю колонну к наружным воротам. По пути повстанцы попытаются овладеть арсеналом, там хранились автоматы. Автоматов немцы охранникам не давали – не доверяли, на вооружении у них были винтовки.

Когда те разберутся в происходящем и начнут стрелять, восставшие смогут ответить им встречным огнем. Тем, кто говорит по-русски, надо было обратиться к украинцам с предложением присоединиться к восставшим. Шанс, что вахманы примут сторону восставших, казалось, был. Потом повстанцы должны были прорваться через ворота и сквозь южную часть ограждения, возле жилых помещений эсэсовцев. Предполагалось, что этот район не заминирован.

Акт третий – бегство в леса и присоединение к партизанам.