Читателя наверняка заинтересовало другое в показаниях Печерского. Откуда золото? Откуда драгоценности? Все оттуда же – из прибывавших в лагерь эшелонов. “Эти люди не знают, что они сейчас умрут и что золото, деньги, бриллианты, которые предусмотрительно запрятаны в складках и швах одежды, в каблуках, в тайных уголках тела, уже не понадобятся. Тренированные профессионалы будут копаться в их внутренностях, вытащат золото из-под языка, бриллианты – из матки и заднего прохода. Вырвут золотые зубы. И в плотно заколоченных ящиках отошлют это в Берлин. Теперь лагерь несколько дней будет жить этим эшелоном: есть его ветчину и колбасы, пить его водку и ликеры, будет носить его белье, торговать его золотом и тряпьем. Многое вынесут из лагеря наружу. Несколько дней в лагере будут говорить об эшелоне Бендзин-Сосновец. Хороший был эшелон, богатый”. Это не о Собиборе, об Освенциме – из рассказа Тадеуша Боровского, но от перестановки названий лагерей ничего не меняется.

Как я уже упоминал, некоторых собиборовцев привезли из Вестерборга, лагеря для немецких евреев в Голландии, куда их отправили из дома с вещами, а некоторых – даже с библиотеками. В архиве Лева сохранился специально напечатанный для них железнодорожный билет в Иерусалим, куда их будто бы отправляли. На одной из близлежащих станций пассажиров высадили и объявили, что ценные вещи надо сдать в камеру хранения, выдали квитанции и открытки, чтобы они написали друзьям, потом было новое объявление: надо пройти дезинфекцию. Пересадили из пассажирского в товарный вагон и отправили в Собибор. У кого-то из них все еще оставалось припрятанное золото. По некоторым свидетельствам, с марта 1943 года приходили поезда из Франции и Нидерландов с “нормальными” вагонами, пассажиры которых посылали домой открытки о благополучном прибытии в Польшу, перед тем как погибнуть в газовых камерах.

Забегу вперед. Перед побегом Курт Томас – в лагере он был санитаром – положил в свою санитарную сумку маленькую бутылочку, наполненную золотыми монетами. Он получил их от Альфреда Фридберга в благодарность за помощь. Тот сортировал обувь во втором лагере – его взяли на эту работу потому, что ему принадлежала обувная фабрика во Франкфурте-на-Майне. Однажды он заметил, что подошва одних ботинок слишком толстая. Обычно багаж вытаскивался под наблюдением эсэсовцев, но узникам, бывало, удавалось что-то спрятать. Какие-то предметы оставались в карманах вахманов. Всем понемногу доставалось.

Золота в лагере было настолько много (включая золотые зубы и коронки, вырванные у погибших в газовых камерах), что оставалась работа для ювелиров. Когда 12 мая 1942 года очередную партию евреев привезли в Собибор и толпу из вагонов разделили на мужчин и женщин, четырнадцатилетний Шломо Шмайзнер услышал, что ищут ремесленников и, еще ничего не зная об ужасах лагеря, вышел и сказал: “Я ювелир, я вам нужен”. Он показал бумажник с золотой монограммой, Вагнер вырвал его из толпы, а тот увлек за собой своих братьев (позже они погибли в лагере).

“Я сделал эсэсовцам 32 печатки перстня, – вспоминал он впоследствии, – у них было много золота, но оно принадлежало государству, они не имели права хранить его и заставляли заключенных воровать золото в третьем лагере. Для некоторых делал золотые стельки”.

Воровство в Собиборе было чрезвычайно распространено, и коменданты лагеря не раз пытались его пресечь – “деньги принадлежат рейху”. Если уж немцы так себя вели, что говорить о вахманах. Юный Шмайзнер вспоминал, что давал одному из них денег, а тот доставал для него шнапс и еду. Юлиус Шелвис в своей книге резюмировал: “Украинцы фанатично ревностно выполняли свои обязанности и даже превосходили жестокостью немцев, но их можно было легко коррумпировать”.

“Часть ценностей, – как написано в приговоре по “киевскому делу”, – отобранных у жертв, присваивали себе вахманы, на которые они систематически пьянствовали и вели развратный образ жизни”. Их зарплата была невелика: вахман получал 0,5 марки в день, зугвахман – 1,25, позже жалованье немного увеличили. Свидетели из числа вахманов (осужденные сразу после войны и к 1962 году вышедшие на свободу) рассказывали на процессе в Киеве: “У вахманов была валюта разных стран, у меня лично 70 тысяч польских злотых” (Ткачук), “на деньги, отобранные у евреев, покупали водку у поляков и пьянствовали” (Кузьминский).

Еще во время учебы в Травниках немецкими офицерами было подмечено, что их рвение заканчивалось быстро, вахманы с энтузиазмом участвовали в ликвидации тех или иных гетто, а как только “операции”, во время которых можно было раздобыть деньги и ценности, заканчивались и надо было исполнять рутинные обязанности, они сразу сникали. Немцы их за это наказывали – об этом есть в немецких документах, кого-то за пьянство и присвоение принадлежащей рейху собственности арестовывали и даже возвращали в Хелм.