“Все находившиеся в лагере заключенные охранялись охранниками из числа русских и украинцев, – из показаний Печерского в судебном заседании. – Я обратил внимание на то, что немцы охранникам не особенно доверяют. Тогда у меня и начал созревать план организации восстания и побега из лагеря. Вначале мы имели намерение связаться для этого с вахманами”.

Откуда такая наивность? Ну, во-первых, в недавнем прошлом вахманы были такими же, как и он, солдатами Красной армии, а во-вторых, как он верно заметил, “немцы охранникам не особенно доверяли”. Недоверие выражалось в том, что оружие им выдавали только на время дежурства. Среди них встречались и те, чья антипатия к эсэсовцам была заметна для окружающих.

“После того как стало известно о том, что они предали одного голландца, пытавшегося организовать побег, такое намерение отпало”, – рассказывал Печерский следователю. Голландец – это тот самый капитан Джейкобс, которого вначале Фельдгендлер избрал военным руководителем подпольной группы. Под его руководством подпольщиками был разработан план, по которому повстанцы проникнут в оружейный склад в то время, когда эсэсовцы обедают, и, овладев оружием, прорвутся через главные ворота лагеря и убегут в леса. Помощь в организации побега должны были оказать вахманы. Джейкобс передал кому-то из них в качестве взятки деньги и драгоценности. По его же доносу он был арестован. На следствии, которое вел обершарфюрер СС Густав Вагнер (один из главных лагерных садистов), капитан никого не выдал.

Печерский пошел было по тому же пути, но ему больше повезло. “Из числа русских и украинцев, охранявших лагерь, то есть служивших в “зондеркоманде СС”, я никого по фамилии не помню, а разговаривать мне пришлось только с одним русским, который сказал, что он родом из Ростовской области, – вновь из показаний Печерского. – Мы тогда готовили восстание, и нас интересовало положение на фронте, с этой целью я затеял с ним разговор. Пока мы говорили, мои сообщники принесли золота и ценностей, чтобы вручить этому охраннику, чтобы он нас не выдал, если догадается, в чем дело. Это золото я ему отдал, а он пообещал принести и перебросить через проволоку продуктов, однако он с тех пор исчез, и больше я его не видел. Вообще мы думали над вопросом, чтобы связаться с охранниками при поднятии восстания, однако мы побоялись провокации и делать этого не стали”.

Судя по воспоминаниям выживших, такое общение заключенных с охранниками случалось. В концлагере Флоссенбург, охрану которого осуществляли все те же “травники”, по рассказу Арона Шнеера, “вышка, никого из немцев поблизости нет, на вышке наш русак стоит, а внизу заключенный, и они обмениваются новостями. Или заключенный кричит ему: “Что же вы, братья-славяне?”

Томас Блатт вспоминал, что один “украинский охранник” – его старый знакомый из Ростова – рассказал Печерскому о восстании в Треблинке в августе 1943 года и добавил, что готовится ликвидация узников Собибора. И другие выжившие свидетельствовали: был слух о том, что лагерь прекращает свое существование. Возможно, это ускорило подготовку задуманного.

В Треблинке, где было уничтожено 870 тысяч человек, узники восстали после того, как узнали, что нацисты намерены свернуть лагерь. Это стало ясно с визитом в Треблинку Гиммлера, приказавшего сжигать сотни тысяч трупов, сваленных во рвы, и вывозить пепел далеко за пределы территории. Восставшие 2 августа 1943 года заключенные, убив нескольких эсэсовцев и вахманов, бежали из лагеря, но в большинстве своем почти сразу же были схвачены и расстреляны. Газовые камеры работали еще две недели после восстания.

По словам Печерского, зафиксированным в протоколе судебного заседания, “по отношению к нам, рабочим, вахманы себя никак не проявляли. Но они помогали немцам-фашистам истреблять людей”. Печерский просто многого не знал. В материалах дела есть свидетельства чудовищной жестокости со стороны вахманов. Весной 1943 года “один из украинских охранников во время земляных работ за пределами лагеря убил киркой еврея. Он ударил его в грудную клетку и пробил насквозь”.

Печерскому в конце концов стало ясно, что ждать от вахманов помощи не следовало. Многие из них, может, и ненавидели немцев, но евреев ненавидели не меньше. Не только из-за пропаганды, еще из-за тех “профессиональных рисков”, которые включала в себя их служба.

Свидетель Иван Сафонов, отбывавший в момент допроса 25 лет по приговору военного трибунала, рассказал суду, как в Треблинке стоял в оцеплении на платформе при выгрузке евреев и загонял их в раздевалку. Однажды у раздевалки один из членов рабочей команды попросил воды, и когда он подавал ему бутылку с водой, тот вместе с другими набросился на него и “порезал ухо”. Была объявлена тревога, сбежались немцы и вахманы и расстреляли всю рабочую команду. Вряд ли охранник стал бы подавать воду узнику, вероятно, Сафонов придумал свой добрый поступок для оправдания последующей расправы с “нарушителями порядка”.