Часть 30

Мои гаврики – Ася с Митей – вернулись из путешествия на Меркурий ошарашенные и возбужденные. Размахивая руками, они наперебой рассказывали мне о своих впечатлениях.

– Анна Сергеевна, это было супер! – мечтательно жмурясь, говорила Ася.

– Да, Анна Сергеевна, там вообще классно! Вот бы и вам посмотреть! – поддакивал ее верный рыцарь.

Я, глядя на них, радовалась. Да уж, рекламировать у этих двоих получается. Пожалуй, как-нибудь тоже прокачусь по межпланетному маршруту… Но не сейчас. Сейчас мне требовался отдых другого рода – спокойный, не перенасыщенный сильными впечатлениями. А то у меня уже «мосхъ» начинает малость подвисать. Нет, конечно, моя ментальная мощь укрепилась в процессе нашего эпического «восхождения» к верхним мирам, но тем не менее я нуждалась в определенной релаксации. Кроме того, здесь, в этом мире, даже в Крыму, стояла сейчас не самая лучшая пора. И, хоть Пушкин и воспевал осень, мне это «очей очарованье» вовсе не нравилось – сыро, хмуро, грязно и тоскливо. А мне тосковать категорически противопоказано. У мага разума в голове всегда должно быть светло и ясно.

Между прочим, и Белочка моя последнее время все канючит: «Не пора ли отдохнуть? Хоть немного, хоть чуть-чуть? На песочке полежать, понырять, позагорать…» А ведь кукла – это мое второе «Я», не следует пренебрегать ее рекомендациями. Эта маленькая проказница так и не бросила сочинять свои стишки. А еще она частушками увлеклась, и просит сделать ей балалайку, чтобы преподносить сатиру более эстетично. Но я в музыкальных инструментах ничего не понимаю. Впрочем, может быть, попадется какой-нибудь умелец, который смог бы помочь с этим вопросом.

И вот я всерьез задумалась – куда же рвануть на отдых. Думаю, что одного дня мне хватило бы, чтобы дать своему мозгу разгрузку и насладиться полным ничегонеделанием. Эх, и заматерела же я! Раньше, бывало, мне и недели казалось мало для того, чтобы как следует отдохнуть. Собственно, размышлять тут долго не пришлось. В мир Подвалов я не вернусь ни за какие коврижки, ибо духота. Заброшенный город мира Содома, так называемое тридесятое царство, тоже не годится по причине постоянной испепеляющей жары. В мире погибшего Батыя сейчас стоит весна, но там небезопасно, и, кроме того, туда нет постоянных порталов, и проход требуется открывать отдельно. Остается только мир Славян, где сейчас самое начало лета и который я с удовольствием посещу!

Ну, конечно же, туда я отправлюсь не одна. Возьму своих гавриков вместе с Асалькой и ее «гвардией», ну и, пожалуй… прихвачу троих младших рязанских княжон. Девочкам тоже надо развеяться и повидать мир, а то что они в жизни видали, кроме затхлого терема, да мамок с няньками? А там их ждет полная культурная программа – знакомство с богиней Даной, купание в волшебной днепровской водичке и блаженное ничегонеделание под ласковым солнышком. Красиво, как говорится, жить не запретишь, пусть девочки с самого начала своей жизни привыкают к хорошему.

Когда я сообщила всем своим потенциальным спутникам о своих планах, те обрадовались и тут же стали собираться в путь-дорогу. Мои гаврики делали это деловито и сосредоточенно. Княжны суетились, громко и взволнованно переговаривались, и то и дело подбегали ко мне с разными дурацкими вопросами, пока Ася не взяла над ними шефство. А она у нас суровая, настоящий командир – девчонки мигом притихли, и дальше все пошло спокойно и без паники.

Я перебирала свой гардероб. Из контейнеровоза мне досталось целых два купальника! Ну не могла я тогда сделать выбор между матово-зеленым и лимонно-желтым – прямо как Буриданов осел – хваталась то за один, то за другой, пока не подошла Ника, и, хлопнув меня по плечу, не сказала: «Подруга, ты не в магазине, платить не надо. Поэтому бери оба и не скромничай!» Ну, я и не стала больше заморачиваться муками совести на тему вещизма. И вообще, с тех пор, как началось наше удивительное путешествие, я начала все острее ощущать свою женственность…

Собственно, с купальниками у нас вообще имела место неожиданность приятного толка. Каким-то образом у нас обнаружился большой тюк, в котором оказалась их целая куча, причем преимущественно детских и подростковых размеров. Все разных цветов и фасонов! Кроме купальников, в том тюке нашлись различные пляжные принадлежности, вроде разноцветных надувных матрасов и детских плавательных кругов. Чего там только не было, даже складные солнечные зонтики!

Пока я дивилась да гадала, откуда такое добро, да еще так кстати, подошла Яна и пролила свет на сию загадку. Запинаясь и смущаясь, она покаянно сообщила, что именно она набрала все эти купальники и прочие пляжные аксессуары в недрах контейнеров, сброшенных с контейнеровоза. Ведь тогда у нас под боком тоже было море, в котором купались мои гаврики. Потом, когда мы переезжали в мир Содома, Яна попросила амазонок собрать пляжное имущество, упаковать в тюк и погрузить в прикомандированную нам тевтонскую телегу на железном ходу; суровые воительницы не отказали бедной девочке и сделали все, что она просила. По сути ведь эти юные амазонки сами еще совсем юные девушки, которым хочется веселья, радости и первой чистой любви.

«Простите меня, – бормотала Яна, краснея и снова становясь похожей на прежнюю робкую детдомовку, – просто у меня никогда не было нормального купальника, а они все были такие красивые, что я взяла побольше…»

Подавив желание рассмеяться сквозь слезы, я обняла девочку и сказала, что ее поступок решил большую проблему, и что с ее стороны это было весьма дальновидно – ведь теперь купальными костюмами снабжены практически все наши малолетние спутницы.

И вот в самый разгар сборов, когда я давала всем своим подопечным «инструктаж перед выездом в загранку», в нашу комнату неожиданно зашла Ника-Кобра, со своей неизменной «Дочерью Хаоса» на бедре.

Она с доброжелательным интересом оглядела наше сборище, отметила разбросанные то тут, то там специфические пляжные предметы и воскликнула:

– Ба, дорогая Анна Сергеевна, да вы никак собрались на курорт?

– Ну да, типа того, – ответила я, непонятно отчего покраснев, – решили искупаться в Днепре мира Славян, встретиться с Даной, и вообще по-всякому оттянуться и оттопыриться, чтобы было весело.

Ника немного помолчала, задумчиво потирая свою стриженую макушку. Потом она широко улыбнулась и сказала:

– Эх, с вами, что ли, мотануться, погреть старые кости? Если, конечно, Батя разрешит…

– Да! Да! – запрыгали мои гаврики. – Ника, давай с нами! С тобой классно, и вообще ты крутая и замечательная!

– Ладно, уговорили! – озорно сверкнула глазами Ника. – Буду вожатой у вашей Анны Сергеевны! Может, тогда еще кого-нибудь возьмем? Ну, типа инструкторами?

Она подмигнула детям и те радостно завопили:

– Да, возьмем! Возьмем, обязательно возьмем!

– А кого возьмем? – звонким и бодрым голосом спросила Ника. Она вошла в роль и ее переговоры с гавриками стали похожи на словесные лагерные забавы. В конце концов, она сама была когда-то такой юной девчонкой, которая тоже ездила отдыхать в лагерь; и сейчас, наверное с теплом и ностальгией вспоминала о тех бесхитростных и радостных годах.

– Лилию! – почти хором ответили ребята.

– Так! А кого еще?

– И тетю Зул! И Тел! И Сул! И тетю Анастасию! – раздались выкрики.

И тут перед нами материализовалась Лилия. На этот раз любительница метаморфоз была одета в серебристый обтягивающий костюм и напоминала астронавта – так, как их изображают в голливудских фильмах. Наверное, тоже подхватила космическую тему… Впрочем, маленькая богиня не имела привычки давать пояснения по поводу своих нарядов.

– Так, – сказала Лилия, окинув загадочным взглядом собравшихся, – к сожалению, я не могу отправиться с вами. У меня, знаете ли, дела… – она подняла очи к потолку и со вздохом добавила: – Может быть, в следующий раз… Но остальные ваши друзья, я думаю, не откажутся от этого заманчивого предложения…

И не успели мы моргнуть и глазом, как маленькая богиня растворилась в воздухе. Вот только она была – и вот ее нет. Ох уж эти ее появления-исчезновения – никак я не могу к ним привыкнуть! Понятно, у кого брал урок Чеширский Кот…

Однако вскоре после того, как Лилия откланялась, к нам подошли все те, кого мы желали видеть в числе своих спутников – то есть чертовка Зул бин Шаб со своими младшими дочерьми и магиня стихий Анастасия. Не иначе, как эту компанию оповестила Лилия о грядущем мероприятии и направила сюда. Сияя от удовольствия и предвкушения приятого отдыха, эти четверо стали внимательно слушать мой инструктаж. Причем Зул внимала с легким пренебрежением, помахивая хвостом (до чего независимая особа!), а Анастасия, напротив, вся превратившись во внимание, кивая в такт моим словам – казалось, она боится пропустить даже слово.

Наша поездка была запланирована на утро следующего дня.

Когда все собрались в назначенном месте, у фонтана, мы увидели, как к нам торопливо приближаются (ну, то есть, просто мчатся во весь опор, забыв о своем статусе знатных особ), двое – Федор и Ефросинья, те самые, которые «тили-тили-тесто» (так я их про себя называю). Запыхавшиеся, с блестящими от возбуждения глазами, они наконец достигли нашей группы и облегченно выдохнули:

– Уфф, уважаемая Анна Сергеевна… И мы тоже хотим пойти с вами… Пожалуйста, не откажите…

Их щеки украшал яркий румянец, и они были полны такого энтузиазма и юношеского задора, что я прям умилилась и, конечно же, не смогла им отказать. Да и почему я должна была им отказывать? Ведь чем больше соберется народу, тем веселее ему колбаситься и топыриться, а на сегодня, как говорит Сергей Сергеевич, это наша главная стратегическая задача.

Мы просто шагнули в разверстый портал, словно в распахнутую дверь, и вот перед нами Мир Славян – летний, радостный и безмятежный, наполненный щебетом птиц и запахами трав. Светит ласковое солнышко, по-праздничному голубеют небеса, редкие кудрявые облачка задумчиво плывут в вышине – с непривычки это мир кажется декорацией к какому-то спектаклю. И мне даже приходится убеждать себя, что это реальность. Мои глаза, уставшие от осени, жадно впитывают окружающее, насыщенное яркими красками, однако я вынуждена прервать свое созерцание. К нам подходит добрый молодец – косая сажень в плечах, русые кудри, васильковые глаза – и почтительно, но с достоинством кланяется. Да это же Добрынюшка, наш старый знакомый! Не без удовольствия слышу я его приветственную речь, весьма витиеватую, полную характерных для того времени цветистых оборотов. Он возносит хвалу не только мне, но и моим взрослым спутницам – при этом Анастасия улыбается приветливо, Зул – снисходительно, а хвостатые девчонки, уже набравшиеся от нас хороших манер, благочестиво опустив глазки, рдеют от удовольствия, вызванного таким теплым приемом. Ну, «рдеть» – это условно сказано, поскольку кожа деммок и без того красная; пожалуй, вернее было бы сказать что они «сиреневеют», но это звучит как-то громоздко, а я люблю изящный слог.

Вокруг нас довольно быстро собирается целая толпа местного народу. И, глядя на эти приятные улыбающиеся лица, я чувствую, как начинает уходить моя хандра и усталость. Все эти люди кажутся мне красивыми, славными и добрыми – да, собственно, так оно и есть. Эти люди – наши друзья. Теперь, когда племенной союз антов превратился в Великое Княжество Артания, на земле этих людей больше нет войны и разора, старшина больше не задирает нос, обирая простых родовичей, а константинопольские купцы на летнем торге дают справедливую цену.

Теперь все эти люди могут спокойно заниматься земледелием или любимым ремеслом, ловить рыбу, любить друг друга, веселиться и мечтать, строить планы на будущее и воспитывать своих детей, не опасаясь того, что налетят из степи злые люди – и пойдет их кровиночка в далекие страны с рабской колодкой на шее. Сумел капитан Серегин внушить всем соседям, что он не одобряет таких деяний. Настолько не одобряет, что провинившийся и сам жить не захочет, удавившись сыромятным ремешком. Вот поэтому безопасно и радостно стало жить в Артании. И пусть все воры, разбойники и прочие окрестные кочевники изо всех сил клянут злого мангуса Серегина, в Артании его славят вместе с присными его, и буквально готовы носить на руках. Хорошо жить в том краю, где народ чувствует уверенность в завтрашнем дне и не испытывает страха…

В нашей компании нарастает какое-то нетерпение, и, до конца выслушав приветствия местных жителей, мы направляемся к реке. Да уж, видя величавое зрелище текущих вод, невозможно не вспомнить строки бессмертного классика о том, что «Чуден Днепр при ясной погоде»…

– Течет великая река… Она светла и глубока… – торжественно шепчет сидящая на моем плече Белочка голосом карлицы-декламаторши, – она поет, зовет и манит… Всех тех, кто в ней купаться станет…

– Ты уж лучше помолчи… – вздохнув, попросила я свою горе-поэтессу.

В ответ раздалось обиженное сопение.

– Мамочка Анна, ну я стараюсь… Что, опять хрень получилась?

– Ты где таких словечек набралась? – изумилась я.

– Ну… – заерзала кукла, – от тебя же…

– Неправда! – решительно возразила я. – Я так не выражаюсь.

– Это ты вслух не выражаешься! – мстительно заявила Бела. – А думаешь так очень часто. Да-да! Уж мне-то это хорошо известно! Что, забыла, что я твое, ё-мое, второе Я? – и она ехидно рассмеялась.

Мне стало стыдно за то, что критиковала ее. К тому же долго злиться на свою малышку я не могла.

– Ладно, извини, – сказала я.

– И ты меня, – охотно отозвалась кукла.

Нашу мелкую перепалку никто не слышал. В это время мы уже достигли берега и теперь стояли прямо у кромки воды. И, как в прошлом году, по поверхности реки пробегали маленькие радужные искры, а воздух над рекой был свеж и напоен озоном, как после грозы. Это были видимые проявления магии, продуцируемой Даной за счет энергии текущей воды, выделяющейся на порогах. А где же сама богиня великой реки Днепр?

Тем временем мои гаврики принялись раздеваться. Лилитки со своей «мамашей» Асаль последовали их примеру. Все происходило вполне благообразно – маленькая аварка отвела свою ораву за кустики, где раздала каждой подопечной по купальнику, проведя короткую лекцию о правилах приличия. Юные лилитки выпархивали из-за кустов, словно яркие разноцветные бабочки, в своих новеньких купальничках. И на все это с ошалелым видом, застыв, взирали две старшие рязанские княжны. Такого бесстыдства они еще не видели. Эти чопорные особы так засмотрелись в сторону кустов, что даже не заметили, как три краснокожие деммки, преспокойно скинув с себя одежду, с удовольствием голышом зашли в манящие, сияющие радужными всполохами, воды.

Когда сестры заметили купающихся деммок, они дружно ахнули и побледнели. И даже, по примеру взрослых кумушек, схватились за сердце. До чего же уморительно они выглядели в этот момент! Но тут к ним подошла Ника в красивом голубом бикини (пляжное облачение ничуть не убавляло ей авторитета).

– Так-так… – сказала она, в своей характерной манере уперев руки в крутые и могучие боки воинствующей девы. – А ну-ка, одеваемся по форме – и марш в воду!

– А… мы… н-не можем… – пролепетала Иришка, нервно переминаясь и заливаясь то румянцем, то бледностью, – то ж ведь срамотища…

– Ой, срамота… – кивнула вторая сестрица, Дуся, настороженно оглядываясь и норовя спрятаться за старшую сестру.

Самая младшая, по имени Пелагея, молчала и с интересом смотрела на купальщиц. Это дитя еще не научилось краснеть.

– Ну вот что, мои юные пуританочки… – сказала Кобра, – голышом-то вас никто купаться не заставляет! Ну что стыдного может быть в купальном костюме? Вон, видите? – она показала рукой на лилиток, которые дружной стайкой направлялись к воде. – Все, что надо – прикрыто. В нашем мире положено плавать в реке именно в таком виде.

Сестры все еще мялись, когда из-за кустов вышла Анастасия, и следом за ней – Ефросинья, обе в купальниках. И только когда к ним подошли я и Яна с Асей – тоже в пляжном облачении – княжны все втроем нерешительно двинулись в сторону кустов, где получили от Асаль прекрасные купальные костюмы.

И началось веселье… Мы играли в разные водные игры, какие только существуют, и это было просто восхитительно. От водных процедур в заряженной магией воде каждая моя клеточка будто бы обновлялась, я вновь чувствовала бодрость и энергию. Еще бы – ведь теперь Днепр является магическим источником… Кстати, а где же все-таки сама Дана, дочь Духа Фонтана из Мира Содома? Что-то не хочет она нам показываться…

И не успела я так подумать, как услышала совсем рядом серебристый смех – и внезапно почувствовала, как меня возносит ввысь упругая волна. При этом у меня было чувство, будто чьи-то руки держат меня подобно младенцу. Ах, до чего же это было здорово! Я взлетела на высоту нескольких этажей, а потом волна, которая меня держала, стремительно опала – при этом казалось, будто я скатываюсь с горки в аквапарке. И тут же в воде я услышала радостные возгласы гавриков:

– Дана! Дана!

Теперь я могла отчетливо разглядеть сотканную из воды женскую фигуру, что играла вместе с нами. Дана… Она повзрослела и теперь уже не выглядела маленькой девочкой. Тем не менее она охотно играла с нами, устраивая в воде настоящие аттракционы. Гаврики визжали от восторга, княжны, поначалу робко кучкующиеся поодаль, наконец тоже рискнули принять участие в играх. Деммкам же и маленьким лилиткам особое приглашение не требовалось, и они охотно присоединились к забаве.

Местные (в основном маленькие дети, ибо старшие были с родителями в поле) с любопытством наблюдали с берега, как мы развлекаемся. А у нас был настоящий аквапарк. Поднимая волны, Дана устраивала водяные горки, на которых мы катались, а также создавала циркулирующие потоки – мы с хохотом носились в них будто на карусели. Вокруг нас тои дело вздымались искрящиеся фонтаны.

Вскоре дети этого мира стали присоединяться к нам, и через какие-то полчаса в воде уже резвилась не одна сотня ребятишек, и наши перемешались с местными. Дана старалась всех их развлечь – покатать на волнах и покружить в потоках, ведь она сама еще была игривым ребенком, которому хочется побаловаться и поплескаться в воде. И самое главное – ее участие в водных играх означает, что никто из ребятишек не захлебнется и не утонет. Ведь днепровская вода, которую контролирует Дана, просто не допустит, чтобы это произошло. Ребячий гомон, хохот, взвизги – звуки этой радостной суеты разлетались далеко окрест…

Совместное изделие главного инженера «Неумолимого» и нашего Димы Колдуна напоминало шарманку Папы Карло, которая бегает за хозяином на четырех тонких суставчатых ножках. Агрегат сделали самоходным, потому что последняя его модель, которая пошла в работу, весила больше тридцати килограмм. Таскать такую тяжесть через плечо или в заспинном рюкзаке – не самое великое удовольствие, та что пусть эта штука сама бегает за нами как собачка. Что касается тактико-технических характеристик этого девайса, то в радиусе двадцати метров от него уровень магии можно счесть сильным, в пятидесяти метрах среднем, а в ста метрах слабым. Через портал, открытый при его помощи, диверсионную группу пропустить можно, а вот колонну танкового полка уже нет.

Кстати, за пределами этой стометровой зоны уровень магии почти не ощущается и можно считать, что мы никоим образом не нарушаем магическую девственность этого мира. Дух Бахчисарайского фонтана не в счет, в основном он работает на бытовую магию во дворце и, находясь в контакте с речной богиней Даной, на поддержание постоянного портала с миром Славян. Все, на большее его не хватает, и уже в трех километрах от бьющего в небо столба воды уровень магии падает до нуля. Но нам больше и не требуется – ни в мобильном, ни в стационарном варианте.

Основной упор теперь делается на технику. «Неумолимый» уже забросил на Меркурий металлодобывающего робота, который мои на английский манер называют «харвестер», то есть сборщик. Этот сборщик собирает металлы, которые, как говорит моя дражайшая супруга, на Меркурии, по причине отсутствия атмосферы, находятся в значительно более чистом виде, чем у нас на земле. Оксидов там, например, и вовсе быть не должно. Могут иметь место сульфиды (немного) и соединения с кремнием (в основном). Но нас эти тонкости интересуют мало, потому что харвестр отгружает на борт шаттлов слитки уже очищенного металла. Закажешь титан – будет титан. Закажешь алюминий – будет алюминий. Закажешь кобальт или иридий – будут тебе кобальт или иридий.

Так что бегать, стонать, заламывать руки и по-прочему страдать из-за отсутствия магии я не собираюсь. Все у нас будет – стоит немного потерпеть. Вместо страданий мы занимаемся дополнительным улучшением ситуации, и, как говорит Мэри – «защитой наших инвестиций», то есть будущего царя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. А защищать его есть от чего. Польский король Сигизмунд III уже знает, что мы два раза подряд поимели его самым циничным образом, и находится в бешенстве. А что бы ему не беситься, если два войска разгромлены, Прибалтика фактически потеряна, на Украине побитые нами казаки подняли бучу, отдали бунчуки тамошним Тарасам Бульбам, которые повели их разбойничьи шайки на запад – щипать панов и богатых евреев. Нам уже известно, что для того чтобы скомпенсировать себе потери от последних неудач, король Сигизмунд затеял великий крестовый поход на схизматиков-москалей, то есть на нашу Русь. Ради этого он уже написал письма папе римскому Павлу V (в миру Камилло Боргезе), а также многим другим светским государям, по совместительству являвшимся фанатичными католиками.

Всей этой католической шобле требовалось срочно запустить в штаны хорошего ежа. И что самое главное – человек, способный сыграть роль такого ежа и отвлечь внимание католиков всей Европы на свою персону, в настоящий момент в наличии имелся. И звали его, то есть зовут, король Франции Генрих IV Бурбон, он же Генрих Наваррский. Нет, мы не станем кричать «Берегись, Наварра», мы просто пойдем и поговорим, и именно для этого нам был нужен мобильный магический генератор, ибо не стоит пугать Париж штурмоносцем моей супруги, или, тем более «Святогором» с «Неумолимого».

В тот момент, когда в мои двери постучала судьба, я приятно проводил время с семнадцатилетней красоткой и моей любовницей по имени Жаклин де Бёй, графиней де Море. Нет, тогда мы с ней не занимались постельными развлечениями (ведь для этого есть ночь), а, прижавшись в гостиной друг к другу в одном кресле, смотрели на пылающий в камине огонь и слушали хвалебную оду Франсуа Малерба, который служил у меня постельничим и по совместительству придворным поэтом. Ода была посвящена – правильно – моим любовным похождениям с этой самой Жаклин де Бёй и ее сладким объятиям, в которых так приятно засыпать королю. Другой бы оскорбился, а я ничего, добрый. И вообще, мне нравится, когда обо мне сплетничают вот так куртуазно, в стихах. Ведь все равно нельзя отрезать разом все злые языки, так пусть люди, сплетничая, развивают свой художественный вкус.

Итак, мэтр Малерб только-только собрался переходить к кульминации, как вдруг дверь в приемную приоткрылась и в гостиную просочился растрепанный и какой-то всклоченный малыш Ракан, бывший у меня сегодня дежурным пажом. Говорят, что под влиянием мэтра Малерба он тоже балуется стишками, но об этом пока т-с-с-с, парень очень стесняется. А пока он щупает юных фрейлин моей женушки и находит в этом особую непередаваемую прелесть. А может, и не только щупает, но в любом случае это естественно.

– В-ваше в-величество, – почему-то заикаясь, сказал паж, – к в-вам, Божьей Милостью князь Великой Артании Сергий из рода Сергиев, воин и полководец, а также его спутники и спутницы…

Последнее, я имею в виду спутниц, меня заинтересовало. О Сергии из рода Сергиев, князе Великой Артании, я уже что-то слышал. Кажется, он небезуспешно для себя, участвовал в бурных событиях в далекой Московии, свергая одних претендентов на тамошний престол и возводя вместо них других. В слабых, охваченных смутой странах, это вполне обычное дело, когда любой кондотьер*, имеющий за спиной более-менее сплоченный и хорошо вооруженный наемный отряд, имеет возможность возвести на престол своего кандидата, который затем расплатится с ним звонко монетой или какими-либо преференциями. А отряд у Сергия из рода Сергиев большой. По крайней мере, численности и вооружения этого отряда было достаточно, чтобы взять на шпагу полуостров Крым, наголову разгромив тамошних тартар.

Примечание авторов: * кондотьер – командир отряда вольных наемников, средневековый владелец ЧВК. В средневековом понимании Серегин является именно кондотьером, ибо его войско, если не считать территориальных артанских формирований, служит лично ему.

Кстати, эти самые тартары являются союзниками моих союзников турок, так что Истамбульский султан может быть недоволен тем, что я приму этого князя Великой Артании. Ну и пусть! Война с Испанией уже закончилась, так что неудовольствие султана мы как-нибудь переживем. Да и кто он такой, чтобы указывать, кого французскому королю принимать в своих личных апартаментах, а кого не принимать. Кстати, интересно, что понадобилось этому человеку во Франции, удаленной от Московии на многие тысячи лье? Неужели, он будет свергать меня здесь, в Лувре, прямо среди бела дня? Да нет, вряд ли. Тогда бы он пришел ночью и не стал бы предупреждать о своем визите моего пажа. К тому же в таком случае он не стал бы являться ко мне со своими дамами. И вообще, я давно хотел хоть одним глазком глянуть на уроженок Московии или Тартарии. Говорят, что у этих диких штучек совершенно особенная непередаваемая красота.

Приняв окончательное решение, я кивнул своему пажу и произнес, – Зови!

Малыш Ракан ужом выскочил за дверь, а я с запозданием подумал о том, на каком языке мы с князем Великой Артании будем общаться. Ведь я не знаю московитского языка, а мой гость наверняка не знает французского. Тем временем дверь распахнулась и мой паж торжественно, как положено в таких случаях, возгласил:

– Божьей Милостью князь Великой Артании Сергий из рода Сергиев, воин и полководец, а также его спутники и спутницы к королю Франции и Наварры Генриху Бурбону.

После этого объявления все четверо гостей прошли в широко распахнутую дверь, которая тут же была за ними притворена. С первого же взгляда на артанского Великого князя мне стало ясно, что малыш Ракан неспроста заимел такой удивленный вид, и на этих людей действительно стоило поглядеть. Во-первых – на самого великого князя, который сразу выделялся даже в этой донельзя странной кампании. Одетый в очень простые одежды буро-болотного цвета, можно сказать, бедно (ведь ни единого кружева во всем костюме), он производил впечатление человека, обладающего ужасающей силой, непреклонной властностью и непробиваемым чувством собственного достоинства. Меч архаического вида на его бедре говорил о том, что Сергий из рода Сергиев весьма консервативен в своих вкусах, а пластика его движений, широкая грудь и длинные руки сообщали мне о том, что и с этим мечом он, не вспотев, разделает любого из записных дуэлянтов, как мясник в лавке.

Сбоку и чуть позади Сергия стоял священник-ортодокс, о чем свидетельствовали массивный серебряный крест на груди и намотанные на запястье левой руки четки. Во всем остальном его одежда больше напоминала военную форму, чем сутану священнослужителя. Но взгляд его говорил о понимании и прощении, а над головой теплилось некое голубоватое сияние, которое при невнимательном взгляде можно было принять за ангельский нимб. Взгляд этого человека остановился на моей любовнице, и я подумал, что ему самое время возгласить: «Изыди, блудница», но уста священника остались сомкнутыми, вместо того он перевел свой взгляд на меня, будто испытывая, на что я еще способен.

Третьим гостем, точнее гостьей, была коротко стриженная молодая женщина, одетая в мужской наряд, такой же, как и Сергия из рода Сергиев. При этом на ее бедре тоже висел меч – нечто вроде турецкого ятагана, и какое-то шесте чувство говорило мне, что пользоваться этим мечом она умеет ничуть не хуже своего господина и повелителя. В придачу ко всему прочему над ее головой тоже теплилось сияние, только не бело-голубого цвета, как у священника, а красновато-багрового. Одним словом, весьма опасная дамочка и проще самому себе отрезать причиндалы кинжалом, чем ложиться с ней в одну постель.

Четвертым гостем был мальчик, скорее всего, паж артанского великого князя. По крайней мере, при моем дворе мальчиков определяют в пажи именно в таком возрасте. Правда, взгляд у этого молодого человека совсем не детский, и, хоть при нем не видно никакого оружия, я понимаю, что, несмотря на свою крайнюю молодость, этот мальчик может быть очень опасным противником. Его рука сжимает подвеску с камнем, а глаза смотрят испытующе и внимательно. Но самым удивительным в этой компании были не люди, а некое странное существо – нечто вроде кубического ящика семенящего за своими хозяевами на четырех длинных, как у паука-сенокосца, ногах.

Я кивнул и на правах хозяина произнес:

– Приветствую тебя и твоих спутников, Великий князь далекой Артании и прошу вас чувствовать себя в моем дворце как дома. Скажите, благополучно ли было ваше путешествие и насколько быстро вы добрались из далекой Московии до нашей милой Франции?

В этот момент дверь снова раскрылась, и в комнату вбежали пажи, которые волокли четыре больших кресла по числу прибывших ко мне гостей. Молодец Ракан, догадался, что раз великий князь ведет себя так, как будто считает всех своих спутников ровней, то и кресла должны быть одинаковыми и даже желательно с обивкой тканью одного цвета.

– Приветствую тебя, Генрих Бурбон по прозвищу Наварра, – ответил мне на немного архаической латыни Сергий из рода Сергиев, отвешивая галантный поклон, – путешествие наше было благополучно, а добирались мы очень быстро – одна нога здесь, другая тоже здесь. Это долго объяснять, но у нас есть возможность переходить из одного места в другое так же, как из комнаты в комнату. Просто открыл дверь, шагнул – и ты уже там.

– Так, – сказал я, делая мэтру Малербу знак, что он немедленно должен нас оставить, – правду говорили, что артанский великий князь – сильнейший колдун нашего времени и по щелчку его пальцев крепостные стены распадаются в прах, а свинец превращается в желтое золото…

– Брехня все это, Наварра, – небрежно ответил мне Сергий, садясь в предложенное кресло, – истории об этом сочиняют те люди, которые никогда не имели со мной дела. И не называй меня колдуном, ведь это все равно что лекаря назвать мясником. Я не колдую, а лишь использую данный мне Богом дар и применяю разные еще неизвестные вам технические приспособления, которые действительно могут создать впечатление чего-то немыслимо волшебного.

– А как же тогда стены Риги, которые пали по твоему повелению? – спросил я. – Неужели ты скажешь, что это тоже не колдовство?

– Конечно, не колдовство, – усмехнулся мой гость, – а всего лишь стальные снаряды, летящие со скоростью до одного лье за удар человеческого сердца. Запомни, Наварра, есть колдовство, а есть магия. Колдовство отнимает жизненные силы у других людей, а иногда у животных и даже растений, приводя их к смерти, а магия использует исходящую непосредственно от Бога и разлитую прямо в воздухе силу природы. Но мы пришли сюда совсем не для того, чтобы обсуждать этот вопрос. У нас есть предложение, от которого ты просто не сможешь отказаться.

Да, это звучит немного зловеще: «предложение, от которого нельзя отказаться», но прежде чем отказываться, надо его выслушать.

– Итак, – ответил я, – господин Серегин, я готов выслушать ваше предложение, но не обещаю, что не откажусь от него.

– А разве можно отказаться от второй молодости, – на столь же архаической латыни спросил меня мальчик, – от силы, здоровья, красоты и ясности ума?

В этот момент Жаклин, которая до сих пор сидела со мной в одном кресле, жарко прошептала мне на ухо:

– Соглашайтесь, сир, соглашайтесь. Мы с вами вместе, молодые и красивые, будем предаваться любовным забавам и утехам.

Ну, я подумал и согласился. В обмен на вторую молодость для меня будет парой пустяков сделать так, чтобы у папы и католических фанатиков во всех городах Европы наступила бы веселая жизнь, и им было не до далекой Московии.

Едва только я подтвердил свое согласие, как вдруг в воздухе что-то хлопнуло, и в гостиной появилась молоденькая девчонка в белом платьице. Она была примерно того же возраста, что и сидящий тут же мальчишка, но почему-то мне казалось, что она на много-много лет старше.

– Ну что, Серегин, – тоненьким голосом нараспев произнесла она на хорошей латыни, – ты хочешь дать этому человеку вторую молодость или же вечную жизнь?

– Ты же знаешь, Лилия, – ответил Сергий из рода Сергиев, – что жизнь вечную способен даровать только отец. А что касается якобы бессмертных из твоего семейства, то только на моей памяти были убиты три так называемых божества.

В ответ Лилия только возмущенно фыркнула и подошла к креслу, на котором сидели мы в Жаклин.

– Итак, ваше величество, – сказала она, облачаясь в белые одежды, – раздевайтесь, мне требуется вас осмотреть. Королевских путей нет не только в математике, но и в медицине тоже.

– Ты не стесняйся, Наварра, – сказал мне Сергий из рода Сергиев, – Лилия – это лучший лекарь во всех подлунных мирах, и именно она будет работать над восстановлением твоей молодости.

Ну что же, назвал первую букву – будь добр проговорить весь алфавит до конца. Жаклин, краснея будто роза, помогла мне раздеться, и я полностью отдался в руки девушки, почти девочки, которая, как мне кажется, вполне могла бы оказаться античной богиней. Она крутила меня перед собой, как повар крутит кусок мяса, а гончар – глину. Тыкала в меня в разных местах тонкими холодными пальцами, заставляла нагнуться или присесть, при этом время от времени прикладывая к моему телу странный металлический кругляшок, от которого к ее ушам отходили две гибкие трубочки. Наконец-то ей это надоело и, повелев мне одеваться, девочка Лилия повернулась к Сергию из рода Сергиев.

– Значит так, Серегин, – произнесла она, – у этого человека достаточно запущенная форма болезни, именуемой старостью. Необходим месяц стационарного лечения в Тридевятом царстве тридесятом государстве под наблюдением специалистов и с применением свежей воды Фонтана, два раза в день ванны и три раза в день внутрь. В противном случае результат не гарантируется и даже, наоборот, в домашних условиях пациент, скорее всего, загнется в ускоренном порядке от неправильного лечения.

Вот так – чудны дела твои, Господи – оказывается, старость – болезнь, и для излечения от нее необходимо ехать в какое-то тридевятое царство. Но, Господи, как мне хочется снова быть молодым, скакать на коне после бессонной ночи и с прежним юношеским пылом любить прекрасных девушек… То, что есть у меня сейчас, это все же совсем не то. Девушки любят меня не за то, что я такой красивый, галантный и обаятельный, а за то, что могу наделить их рентой, поместьями и титулами. А это неправильно. Совсем неправильно. Хочу снова быть молодым и красивым и очень хорошо, что для этого не потребуется собственной кровью подписывать договор с Сатаной.

В этот сырой и хмурый октябрьский день основная часть армии Михаила Скопина-Шуйского вернулась в Москву. Их мундиры, с надетыми поверх короткополые стеганными куртками, невзрачны, но видно, что три месяца назад навстречу врагу уходила набранная с бору по сосенке сборная солянка, а вернулась под частый барабанный бой закаленная в боях и походах русская армия. Пусть их пока немного, пусть их ярость изведали только польские жолнежи, и трубы славы еще не дудят им в уши, но все у них еще впереди. По крайней мере, московские мальчишки уже бегут плотными группками на флангах идущего в ногу строя, мечтая о том, что придет тот час, когда и они вот так же пройдут по главной улице с оркестром.

У стрельцов слева висят на плече стволами вниз тяжелые фитильные штуцера, а справа вздеты на плечо устрашающего вида бердыши. Бердыш для стрельца – и подставка под огнестрел для ведения огня из положения стоя, и оружие ближнего боя, которым стрельцы владеют мастерски. На поясе у них – традиционная сабля и короткий кинжал-бебут, а на головах – штампованные стальные шлемы советского образца и тевтонского производства с вязаными подшлемниками. А яркие цветастые кафтаны, положенные их полкам ранее, они будут носить только по команде «форма одежды парадная». Посмотришь на этот камуфлировано-обмундированный строй прищуренным глазом – и видишь, что не стрельцы это будто вовсе, а самые настоящие стрелки. И идут они бодро, ибо за этот поход, вдобавок к обычному жалованию, им обещаны «боевые» и «походные», а в стрелецком хозяйстве никакая денежка не бывает лишней. Но все же стрельцы – это по большей части гарнизонные войска, для которых командировки в горячие точки скорее исключение, а не правило. Хочешь воевать по-настоящему – обзаводись регулярной армией.

А вот и они, первые регулярные солдаты русской державы – идут следом за стрельцами. Спитцеры, которых среди регуляров больше всего, экипированы почти так же как и стрельцы, только вместо штуцеров и бердышей на правом плече они несут длинные, окованные железом граненые копья-списы. Именно об такой железный частокол, из-за которого гремят частые залпы мушкетов, и споткнется яростное польское вторжение. Уходили в поход необученные и неумелые ратники-посохи, кое-как одетые и вооруженные, а возвращаются уверенные в себе профессионалы военного дела. Пусть они не столько участвовали в битве при Березне, сколько были ее свидетелями, но и это свидетельство тоже стоит очень дорогого. Коробки спитцеров перемежаются подразделениями сверхметких стрелков-егерей. На их вооружении такие же штуцера как и у стрельцов, только вместо тяжелого бердыша им положена легкая двурогая подставка. Стреляют они не залпом, а на выбор, что при наличии нарезного ствола и пули Минье в нем означает верную смерть тому, кто попался им на прицел, причем боевая дистанция прицельной стрельбы у такого штуцера достаточно приличная – до пятисот метров.

Первый пехотный батальон был с нами в бою при Кирхгольме, прикрывая пушкарей, и все солдаты в нем поголовно были пожалованы Карлом серебряным талером (по-русски ефимком) за храбрость и мною – артанской бронзовой медалью «За отвагу», к которой в качестве наградных прилагалось ДВА талера. Два, Карл, два, а не один, как у тебя.

Следом за пехотой крепкие трофейный кони тянут бронзовые казнозарядные пушки малого наряда. Вразрез с местными обычаями, бронза этих пушек не начищена до солнечного блеска – так, чтобы солнечные зайчики резали глаз – а крашена светло-зеленой краской с темными камуфлирующими разводами, чтобы бронзовый блеск не выдал артиллерийскую засаду. Рядом с пушками едут зарядные повозки и идут их расчеты – настоящие герои битв при Березне и Кирхгольме. Это именно они частыми картечными залпами вбили в смертное поле атакующую польскую кавалерию, нагромоздив перед своими позициями огромные горы людских и конских трупов и вселив, ну уж по крайней мере в польское панство, смертный ужас перед русской артиллерией.

Следом за артиллерией, замыкая процессию, сомкнутыми рядами по четыре, побрякивая амуницией, едет первая русская регулярная кавалерия. Бывшие боевые холопы, разорившиеся мелкопоместные дворяне северской земли и боярские дети – теперь они стали первыми драгунами русской регулярной армии. Без сильной регулярной кавалерии невозможна мобильная война с окрестными разбойными народами, которых даже после ликвидации Крымского ханства на границах российской державы осталось еще хоть отбавляй. Буджакские татары, недовыбитые ногаи, различные немирные кавказцы, ну и конечно же, еще неумиротворенные до конца башкиры, мордва, черемисы и прочие тамошние народы, которых собирательно называют киргизами. Начавшаяся смута дала было степным разбойникам волю, и теперь задача будущего царя – привести их в чувство, а еще лучше полностью примучить или уничтожить.

Мы с Михаилом едем впереди всех на крупных тевтонских дестрие, и путь наш лежит на Красную площадь, где победоносное войско ждет уже целая толпа народу, желающего почествовать своих героев или хотя бы взглянуть на них одним глазком. Военный поход этой кампании завершен успешно. Теперь самое время заняться политическими вопросами – то есть женить Мишу на Ксюше и выдать их обоих замуж за русскую державу. На Красной площади действительно яблоку упасть было негде, а на ступенях казанского собора нас ждали те, на кого мы, уходя на войну, возложили заботу о русском государстве – то есть митрополит Гермоген и патриарх Иов с братией, а также чернобровая царевна Ксения со свитой.

Бояре, пусть и разгромленные, но до конца непобежденные, выказывали тихое недовольство правительством Гермогена. Этим ворам и мздоимцам самим хотелось порулить казной, а священники в отношении финансовой чистоплотности на порядок порядочнее самых порядочных бояр. Но даже будучи обиженными, бояре гундели тихо, то есть в тряпочку. В голос никто никаких претензий не высказывал, ибо все знали, что такие порядки завел Великий князь Артанский, то есть я, и бунтовать против моих установлений будет себе дороже. Проще пойти и сразу повеситься или с камнем на шее броситься в омут, потому что (по слухам) я могу выдумать такую казнь, что будет страшнее смерти. Да, я такой. Как закину голышом вместе с такими же голыми женой и детьми в первобытные джунгли, так и все пишите письма – оттуда еще никто не возвращался.

Впрочем, церемониал встречи солдат-победителей был обговорен заранее и не отличался большим разнообразием. Едва голова колонны по наплавным мостам ступила на противоположный берег реки, как по всей Москве радостным праздничным перезвоном зашлись колокола на всех московских церквях, сколько их было, и вскоре этот звон подхватили церкви, поставленные в ближних к Москве селах. Под этот колокольный звон мы с Михаилом и марширующими за нами солдатами въехали на Красную Площадь и спешились у подножия Успенского собора. Что самое интересное – подниматься нам не потребовалось. В нарушение всех традиций патриарх Иов сам спустился вниз и благословил наш подвиг во имя отчизны. Да какой там подвиг… обычная работа – не больше и не меньше.

Пока патриарх, оставив нас в покое, благословлял войско, а потом проводил общий молебен на открытом воздухе под мелким моросящим дождем, мы терпеливо ждали. А чего бы нам и не подождать, ведь люди молились о мире и счастье для своей земли, которых ей в последнее время так остро не хватало. После молебна Михаил едва успел перекинуться с Ксенией парой слов, но бдительные мамки и няньки просекли такое злостное нарушение режима, после чего подхватили Ксению под белы руки и уволокли обратно в монастырь – беречь от соблазнов, как будто от этого можно уберечь. Чем больше беречь, тем больше будет и соблазнов. Теперь, когда главные действующие лица снова вернулись на свои места, Михаилу надо готовиться к свадьбе с Ксенией и к избранию на царство, а мне предстоит работа с ушлым старичком Генрихом Наваррским. Днями он соберется погостить к нам, в Заброшенный город мира Содома – уж не знаю, под какой отмазкой, то ли «на воды», то ли «на богомолье», но мы устроим ему и то, и другое в одном флаконе.

Неважно куда король едет: на охоту, молиться, на воды или просто в гости к соседу его всегда должна окружать свита из храбрых дворян и очаровательных дам. Свою поднадоевшую женушку я оставил дома и компанию мне составляет очаровательная графиня де Море. Погода стоит просто отвратительная. Холодно, недавно прошел дождь, с ветвей деревьев срываются мерзкие холодные капли, а стоит выехать на открытое место, как тебя насквозь продувает промозглый сырой ветер.

Мы с Жаклин едем в карете вдвоем, укрывшись пледом и тесно прижавшись к друг другу, точно так же греются друг об дружку дамы из ее свиты, а вот каково дворянам, сопровождающим нас в седлах, мне не хочется даже представлять. Но ничего, потерпят. На то они и дворяне, чтобы стойко переносить тяготы и лишения на королевской службе. Правда и нам путешествие тоже не доставляет удовольствия. При движении по ухабистому проселку кузов кареты отчаянно мотается во все стороны на цепях* и иногда мне кажется, что я не еду по твердой земле, а плыву в лодке по бурному осеннему морю.

Примечание авторов: * кузова карет подвешивали на кожаных ремнях или цепях вплоть до самого начала применения в начале XVIII века спиральных пружин, а в XIX веке плоских эллиптических рессор.

Что я сказал своим дворянам? Да ничего особенного, только то, что мы едем в такое интересное место, в котором рот лучше держать закрытым, глаза и уши открытыми, ничему не удивляться и ничего не пугаться. Великий князь Сергий из рода Сергиев поклялся мне своей честью, что если мои дворяне не будут хвататься за оружие по поводу и без повода, то и им тоже никто не причинит вреда. И вообще, интересно, каково оно, это тридесятое царство?

Но мои размышления прервались из-за того, что наша карета внезапно остановилась. Герцог де Монбазон, главный королевский ловчий и генерал-губернатор Иль-де-Франса подъехал к окну кареты и, нагнувшись, сказал, что дорога впереди перекрыта и что я сам должен глянуть на все своими глазами. Да, если де Монбазон говорит, что я должен глянуть своими глазами, значит, я действительно должен глянуть на это своими глазами. Кряхтя, старость не радость, я выбрался из кареты и паж тут же подвел мне королевского коня, которого специально вели накрытого попоной в конце нашей процессии, как раз для таких торжественных случаев. Эх, молодость, молодость, в те годы не взирая ни на какую погоду я мог сутками не слезать с седла, покрывая верхом огромные расстояния, и только меняя на станциях одних лошадей на других.

Сев в седло, я дал жеребцу шенкелей и медленно поехал в голову колонны, у поворота дороги, где мои дворяне собрались в кучку, о чем-то возбужденно переговариваясь. И ведь точно, де Монбазон был абсолютно прав, я действительно должен был это видеть своими глазами. Во-первых дорогу нам перегородила сотня или около того всадников, или точнее всадниц, исполинского роста, имевших такие выдающиеся вперед достоинства, что у меня сразу же пересохло во рту. Эти воинствующие дамы-великанши сидели на таких же высоких и мощных конях с небрежность бывалых кавалеристок и были экипированы в парадные доспехи, отделанные белой эмалью, накрытых сзади белыми плащами, а их кони были покрыты белыми попонами. От этой молочной белизны у меня буквально резало глаза. Единственно, что выделялось на этом белом фоне, так это их копья с флажками ярко-алого цвета.

Оценив стати и посадку высланного навстречу нам почетного караула, я начал вглядываться в лица этих воительниц смотрящих на меня из-под поднятых забрал тяжелых сферических шлемов. Ну что я могу сказать по этому поводу? Немного суровые и экзотичные, но молодые и привлекательные особы женского пола. При этом не дай Господь мне стать врагом их господина, Великого князя Артании Сергия из рода Сергиев, потому что глаза этих воительниц горят огнем фанатичной преданности великому человеку или великой идее, а скорее всего и тому и другому. Такой огонь во взоре я часто встречал у самых убежденных кальвинистов, не готовых даже на йоту поступиться своими принципами. При нашей прошлой встрече Сергий из рода Сергиев не показался мне фанатиком. Но кто его знает, может он из числа тех, кто твердо придерживается своих убеждений, но не тычет ими в лицо первому встречному.

Предводительствовал над почетным караулом совсем молодой еще человек, который представился как монсеньор Антон де Серпенти*. Несоответствие внешности и титула немного шокирует, хотя кто знает этих волшебников? Выглядит это монсеньор Серпенти как и большинство моих дворян на двадцать с небольшим лет, а самому небось тысяча с хвостиком, или даже поболее. Его спутницей была совсем еще юная девушка, супруга монсеньора де Серпенти и перворожденная дочь Великой Матери Кибелы. Дикая, наполненная жизнью до краев штучка. Моя графинька де Море, радом с ней это только бледная пустая оболочка, нечто вроде чучела радом с живым человеком.

Примечание авторов: * почти дословный перевод на латынь фразы «старшина Антон Змиев»

Подняв вверх руку, монсеньор де Серпенти поприветствовал меня от имени Великого Артанского князя и предводителя Сергия из рода Сергиев, после чего воительницы в белых доспехах, разъехались по обе стороны дороги, освобождая нам путь. А за ними прямо на дороге открылась большая (проедут сразу две кареты) округлая дыра, похожая на вход в темный тоннель в дальнем конце которого сиял яркий белый свет иного мира. Перекрестившись, я дал шенкелей своему коню и направил его в это темное отверстие, ведущее меня ко второй молодости, славе и всему тому, что я еще сумею совершить, прожив на этом свете дополнительные сто или пятьдесят лет. И мои дворяне последовали за мной, а иначе – какие же они дворяне, если не хотят следовать за своим королем? Следом за дворянами, которые как подобает мужчинам, ехали верхом, проследовали кареты с дамами, дребезжащие по выбоинам деревянными колесами. Чуть позже я понял, что ехать в тридесятое царство со своими дамами, это все равно, что везти красное вино в Бургундию, или шипучку в Анжу или Шампань. Чего-чего, а дам там предостаточно, причем на все вкусы, размеры и пропорции, аж глаза разбегаются, и только полный говнюк или педик может остаться неудовлетворенным посреди всего этого дамского великолепия.

Темный тоннель, оказавшийся глухой деревянной галереей, очень быстро кончился и мы вместе с герцогом де Монбазоном и сопровождавшим нас монсеньором де Серпенти въехали в знойное тридесятое царство, воздух которого как в храме был напоен ароматами ладана и мирры. Но насколько у нас там по ту сторону границы между мирами было холодно и сыро, настолько здесь, а тридесятом царстве, было сухо и жарко. Мне показалось, что меня ненароком сунули в печь. Раскаленными были и огромные каменные плиты прямой как стрела дороги, очень похожей на те виа, которые остались у нас во Франции еще со времен стариков римлян. Кстати и Сергий из рода Сергиев и монсеньор де Серпенти, оба выбриты и подстрижены как раз по римской моде. Не знаю, имеет это хоть какое-то значение или нет, но этот факт кажется мне весьма примечательным. Оглянувшись назад, я увидел, что пропустив нас в эту странную галерею, воительницы из почетного караула поехали за нами следом и что проход в наш такой родной, сырой и холодный мир уже закрылся за их спинами.

Прямая как стрела виа привела нас прямо к воротам то ли маленького города, то ли очень большого замка, построенного в каком-то экзотическом восточном стиле, после чего повела дальше внутрь, по крытой галерее после зноя дороги, кажущейся средоточием благословенной прохлады. Рослые воительницы, разной степени смуглости, вроде тех, что составляли наш почетный караул, были тут повсюду. Одетые в основном в светло-зеленые короткие куртки почти без рукавов и такие короткие штаны в обтяжку, они ходили по улицам, входили и выходили из дверей домов, сидели на скамейках у небольших фонтанов во дворах. Во всем они были подобны обычным женщинам кроме своих размеров и торчащих заостренных верхушек ушей, вызвавших мое минутное удивление. Правда не все они отличались великанскими статями, некоторые из них, несмотря на свои острые ушки, были вполне обычных пропорций и настолько миловидны, что моя графиня де Море на их фоне казалась чумазой свинаркой с заднего двора замка. Представляю, как она бесится в своей карете, наверное, уже предполагая, что ее карьера королевской фаворитки находится под огромной угрозой.

А я, напротив, приосанившись, поглядывал на окружающее с высоты седла, прикидывая, что помимо второй молодости я должен обзавестись здесь еще и воистину королевской любовницей, красавицей, каких свет не видывал, умницей и скромницей.

Сегодня я, так сказать, собрал итоговое совещание в верхах. Самым верхом был первый русский патриарх Иов, за неимением на троне царя, вместе с митрополитом Гермогеном, являющийся высшим духовным и светским авторитетом во всем русском царстве. Правда, как докладывала мне моя контрразведка, некоторые бояре продолжали шипеть по поводу засилья церковников во власти, но тихонько, так, чтобы никто не услышал. Оказывается, пока я мотался по загранкомандировкам, мой рейтинг у всех, кроме этих самых бояр, рос, рос, рос, и дорос уже почти до уровня рейтинга патриарха Иова. А дальше расти моему рейтингу уже некуда – потолок, бо патриарх Иов первый патриарх автокефальной русской православной церкви, сделавший ее независимой от Константинополя, святой человек, чуть ли не в одиночку противостоявший Смуте, и прочая, прочая, прочая.

Уматывать отсюда надобно, а то как бы не поймали и не женили – в смысле, не избрали на царство. Есть тут теперь такое новое поветрие: «Серегина в президенты, то есть в цари!» – и во главе всего этого движения стоит… ну нет, вы ни за что не догадаетесь – Петр Басманов, которого угораздило словить Призыв в какой-то искаженной, религиозно-фанатической форме. Теперь он бегает и агитирует всех за «советскую власть», то есть за то, чтобы меня на трон, а Скопина-Шуйского побоку. И жена у меня типа подходящая имеется, и даже сын-наследник, будущий царевич. Нет, не надь мне такого счастья – и бесплатно не надь и с доплатой тож не надь. Не моя это работа, и прописан я вообще не в этом районе; но фанатам этого не объяснишь, а их у меня с каждым днем все больше и больше, будто я какой-то поп-идол, а не офицер спецназа. Обратился я к нашей любезной Анне Сергеевне – нет, не за помощью, а просто за разъяснениями: «А чего это народ ходит в меня такой влюбленный?» – и получил ответ, что, мол: «Какие люди, такие у них и идолы!» И, знаете ли, полегчало.

Кроме меня, патриарха и митрополита, в палате, в которой в прежние времена заседала Боярская дума, а сейчас не было никаких бояр, присутствовал Михаил Скопин-Шуйский, как наш кандидат в цари, в последнее время поумневший и заматеревший. Самой последней, в дальнем углу, на стульчике, сидела царевна Ксения, набеленная и нарумяненная как чучело самой себя, и безгласная как какая-нибудь коза. В таком собрании солидных мужчин голоса у царевны не было никакого, даже совещательного. А это неправильно – Ксения далеко не дура, и если выключить у нее патологическое желание «хочу я замуж, замуж хочу», то, как сказала Анна Сергеевна, мыслить она способна четко, ясно и по существу.

– Итак, господа мои хорошие, – сказал я собравшимся, – план «А» выполнен, поляки вздрючены, шведы прониклись уважением и в значительной мере страхом. Наш кандидат в цари получил жизненный, военный и политический опыт, который потом пригодится ему в дальнейшей карьере. За ним теперь стоит небольшая, но прекрасно обученная и вооруженная армия, которая за ним в огонь и в воду. Давно пора поженить наших молодых, объединив две династии, а после честного пира-свадебки собирать Земской собор и превращать теорию в практику, а нашего кандидата в царя. Но вот ведь в чем незадача. В чью-то светлую голову пришла идиотская мысль отодвинуть в сторону князя Скопина-Шуйского и продвинуть вперед Серегина, Великого князя Артанского. Мол, и богат, и удачлив, и умен – вон как Ваську Романова раскусил, и войско у него свое, большое, нам на него не тратиться, и жена у него подходящей знатности, тоже княгиня заморская, и сын-наследник тоже имеется, что означает готовую династию.

– Да, все это так, – сказал митрополит Гермоген, чем выдал себя с головой, – а что в этом плохого? Лучше тебя, княже, нам царя не найти.

Вот они здесь, блин, интриганы самодельные. Решили, значит, что своего царя воспитывать в коллективе им не обязательно, лучше отбить готового со стороны. Прознает Отец Небесный, как у него полевого агента уводят, эти двое потом не замолят свой грех никакими молитвами. И положение не поможет, потому что не снисходит Он до таких мелочей. Нагрешил – отвечай по полной программе и за спирт «Роял», и за швейцарские часы за миллион евро, и за фешенебельную тачку ручной сборки. В данном случае ТАК эти двое не грешили, здесь это пока не так в моде, но они влезли в игру далеко не своего уровня, а значит, Его гнев им обеспечен. Я тоже нахожусь в ярости, потому что ненавижу, когда мною манипулируют, но мой гнев не имеет никакого значения, потому что я умею держать себя в руках.

Привстав со своего места, я вопросил низким заупокойным голосом:

– А меня, Владыко, вы спросили, хочу ли я быть вашим царем? А начальника моего, с именем которого вы ложитесь и с именем которого встаете, и которого первым поминаете в молитвах раньше Сына? А вы подумали о том, что России нужен природный царь-рюрикович, и что моя персона, насколько бы хороша она ни была, не имеет к природным рюриковичам никакого отношения. Есть, знаете ли, такое слово – «легитимность», и не всегда он определяется решением соборов. Всем был хорош Борис Годунов – и политик, и дипломат, и войны при нем выигрывались, но не любили его, и все. Стоило только Самозванцу заявить: «Я, мол, царевич Дмитрий Иванович» – как сразу же народ от Годунова побежал – снвчала поодиночке, потом всей страной.

Скопин-Шуйский привстал было со своего места, но я махнул рукой в его сторону.

– А ты, Миша, посиди пока, молод еще встревать, когда старшие разговаривают. Знаю, что не хочешь ты этого места, думаешь, что слишком много тебе чести быть русским царем, что ты слаб и не достоин того. Все, может, и так, но ты подумай, что остальные еще менее достойны, еще слабее тебя рвутся к власти, чтобы сделать приятное исключительно самому себе. И это даже хорошо, что ты не хочешь быть царем. Считай, что шапка Мономаха – это твой крест, который ты обязан нести, пока не приберет тебя Господь, а царская власть – это твоя служба, как и у любого человека на этой земле. Кто-то пашет землю и растит хлеб, кто-то кует металл, кто-то молится, а кто-то держит в руке меч, чтобы не налетел злой ворог и не пустил все прахом. Ты у меня еще сядешь на стол и будешь помнить, что всем, что у тебя есть, ты обязан великому русскому народу.

– Я сяду на московский стол, а ты, княже, что будешь делать и куда пойдешь? – невольно вырвалось у Скопина-Шуйского, – ведь всему, что я умею, я учился у тебя. Как воевать, как править, как пополнять казну, и как правильно дружить с Европой. Что же я без тебя буду делать?

– Справишься как-нибудь, – пожал плечами я, – ведь учил я тебя не для того, чтобы ты двумя глазами смотрел мне в рот, а для того, чтобы ты все запомнил и применял на деле. Но ты не переживай – некоторое время после твоего воцарения я еще буду поблизости и смогу помочь тебе и словом и делом, ну а потом ты и сам наберешься опыта.

– Прости, княже, нас, неразумных, – опустил голову Гермоген, – но что же мы все-таки будем делать, если на Соборе народ выберет тебя государем московским и всея Руси?