Часть 29

Наверное, символично, что армия бывшего калги, а ныне хана Тохтамыша (пока не утвержденного в Стамбуле) подошла к Перекопу на рассвете первого сентября, то есть в день знаний. Символично потому, что, не вступая в переговоры, шестнадцатилетний хан с ходу бросил своих джигитов на штурм и сразу получил кровавый урок. Чугунные, палящие картечью пушки на стенах цитадели наносили штурмующим тяжелый урон, но это были еще цветочки. Самым опасным был винтовочно-пулеметный, минометный и артиллерийский огонь из самоходных гаубиц, который за считанные часы угрожал полностью истребить мужскую часть татарского народа.

Раз за разом спешенные татары бросались на штурм с дикими боевыми кличами, но всякий раз залпы пушек и карамультуков, которые маскировали ружейно-пулеметную стрельбу, а также взрывы снарядов и мин, заставляли разъяренные орды откатываться назад, чтобы через час или полтора повторить самоубийственную попытку. Неужели хан Газы Гирей, снаряжая в поход своего малолетнего отпрыска, не дал ему в советники опытного седобородого старца, который сначала думает, а уже потом машет саблей? А может быть, дело было в том, что сам хан отличался неуправляемым и взрывным характером, и наставников сыновьям подбирал таких же, чтобы не думали, а учили рубить саблей наотмашь, а там как вывезет кривая и даст удачи Всевышний.

Сражение было в самом разгаре, и срочно вернувшись в Крым экстренным рейсом штурмоносца, я уже начинал бояться, что моя затея с отправкой крымских татар в мир доисторической ледниковой Америки накроется медным тазом, ибо при отсутствии взрослых дееспособных мужчин она просто лишается смысла. И тут мне доложили, что меня хочет видеть мать малолетнего хана-придурка – Гульнар-хатун. Ну, хочет и хочет; только хотелось надеяться, не для того, чтобы предложить мне свое руку и сердце?

– Я бы с радостью, – съязвила Гульнар-хатун, когда я в шутку задал ей этот вопрос, – ведь мой муж убит, и мальчикам нужен новый отец. Но я же знаю, что у вас, гяуров, может быть только одна жена, и вы всемерно осуждаете тех, кто поддерживает отношения с несколькими женщинами сразу. Я пришла к тебе по другому поводу. Ты, князь из далекой страны, который лишил нас всего, даже родины – сейчас ты лишаешь нас даже наших мужчин, которые умирают в бессмысленной и безумной битве. Ибо я уже знаю, что скорее верблюд побежит по потолку будто муха, чем татарским джигитам удастся взобраться на стены Ор-Капу, которые защищают подчиненные тебе порождения злобной демоницы Аль-Уззы*.

Примечание авторов: * Аль-Узза (араб. العزى – могущественная) – богиня планеты Венера. Встречается в домусульманской ономастике и изображается как женщина-воительница с кинжалом за поясом и двумя обнаженными мечами в руках.

– И чего же ты хочешь, женщина, – спросил я, – твой сын сам послал на смерть ваших мужчин, и гибнут они только по его вине. Даже не завязав переговоров, он бросил своих воинов на штурм, и мы были вынуждены убивать их с той скоростью, с какой они пытаются взобраться на стены этой неприступной твердыни. Если у тебя есть какая-нибудь светлая идея, то поторопись сообщить ее мне, потому что в скоро все кончится само собой, и некому уже будет штурмовать стены Ор-Капу.

– Такая светлая идея у меня есть, – гордо ответила женщина, – я сама выйду через ворота и вразумлю моего непутевого сына. Ведь ты же сам хотел сделать так с самого начала; почему ты отказался от этой мысли?

– Мне казалось, – ответил я, – что твой сын сначала вступит в переговоры, а уже потом примется размахивать саблей, а он, к моему величайшему огорчению, поступил ровно наоборот. Наверняка гонец наплел ему с три короба всякой всячины…

– Молодость горяча, – с горечью произнесла Гульнар-хатун, – а молодость сыновей Газы Гирея горяча вдвойне. Все они в полной мере унаследовали как его вспыльчивость и горячий темперамент, так и его поэтический дар… Я выйду к нему на переговоры – если надо, спустившись со стены по веревке – и попытаюсь убедить, чтобы перестал понапрасну транжирить жизни наших мужчин.

– Не надо спускаться по веревке, – ответил я, – мы найдем способ лучше. Только тебе придется идти по трупам. Не побоишься?

– Не побоюсь, – гордо вскинула голову женщина, – мы всю жизнь ходим по трупам, и иногда среди них оказываются тела близких и дорогих нам людей. Только делай скорее то, что задумал, а то у татарского народа совсем не останется мужчин.

Всех-то делов было – надеть на совсем еще нестарую ханшу старый панцирь тевтонской работы с готовым заклинанием защитного ветра, а потом через боковую калитку в воротной башне, (предназначенную для диверсантов и лазутчиков) выпустить ее на мост через ров. Как я и говорил, этот мост был завален трупами и умирающими телами тех, кто неоднократно пытался добежать до ворот через свинцовый шквал, поэтому женщине пришлось идти аккуратно и очень медленно, обходя те места, где трупы вавлялись буквально кучами. Если бы кто-нибудь из татар, не распознав мать своего хана, (а может, прямо по обратной причине) выстрелил бы по ней из своего лука, то заклинание защитного ветра спасло бы ее жизнь.

Несколько выстрелов по медленно бредущей женской фигуре и в самом деле было сделано. Но ни одна стрела не упала ближе десяти шагов от Гульнар-хатун. Потом на той стороне появился горячий вспыльчивый юноша-подросток – в богатых одеждах и в сопровождении телохранителей – который привел стрелков в чувство, да так, что некоторые из них в процессе этой процедуры просто взяли и умерли. Вот так – бей своих, чтоб чужие боялись. Начинаю подозревать, что эта поговорка пришла к нам именно от татар.

Добравшись до юноши, которым наверняка был сам Тохтамыш, женщина принялась ему что-то горячо объяснять, при этом обильно жестикулируя и указывая рукой на разбросанные повсюду трупы, которые еще предстояло захоронить до захода солнца, как это положено по мусульманской традиции. Небольшим усилием воли с помощью энергооболочки бога войны я мог слышать и понимать их разговор так же, как и при использовании направленного микрофона большой мощности.

Женщина говорила:

– Сынок, ты у меня непроходимый болван! Все эти люди, сыновья, мужья, братья и отцы погибли только из-за твоей горячности и неуместной торопливости. Штурмовать эти стены, когда за ними укрепились посланцы Азраила – это все равно что пытаться вычерпать море. Как ты мог допустить такую бойню, сын? Ведь ты же теперь наш хан, и именно от тебя зависит благополучие всего нашего народа.

Шестнадцатилетний хан (а на самом деле пацан с рогаткой) опустив голову, отвечал:

– Я же думал, мама, что всем вам грозит опасность. Гонец сказал, что на нашу землю напал ужасный враг, что все, кто мог держать оружие, убиты, остальные пленены или изгнаны из своих домов, и что у вас отняты все средства к существованию, стада и рабы – и теперь вам грозит голодная смерть…

Гульнар-хатун покачала головой.

– И ты, сын, – печально спросила она, – решил как можно скорее убить ту часть нашего народа, которая избежала пленения и уничтожения? Казни своего главного советника, он дает тебе дурные советы. Все в этом мире делается по воле Аллаха и по праву сильного владеть слабым. Когда вы, мужчины нашего народа, приходите к урусам, ляхам, хохлам, уграм или валахам, и силой оружия берете у них то, что вам нравится, то это делается по праву сильного владеть слабым. Когда тамошнее войско наносит вам поражение, и вы бежите обратно в степь, скуля и зализывая раны – то это тоже делается по воле Аллаха, ибо вы оказались недостаточно сильны. Когда к нам внезапно ворвались свирепые враги и принялись убивать всех, кто схватился за оружие, то в этом тоже была воля Всевышнего, которого мы разгневали своими разбоями. Смирись и покорись – и тогда будет к тебе Его милость: бескрайние степи, полные сочной травой, огромные стада диких зверей в этих степях, и никаких врагов или начальников, вроде стамбульского султана и его визиря, по воле которого вы ушли воевать угров и ляхов, оставив нас в опасности.

Юный хан Тохтамыш вскинул голову.

– А верно ли говорят, мама, – с надрывом спросил он, – что не успело еще остыть тело нашего отца, зарубленного вражескими воинами на пороге нашего дворца, а ты уже была готова лечь в постель к победителю, но он отверг тебя и выгнал вон, сказав, что спит только со своей женой? Где же была твоя гордость? Ведь если бы он хотел, то по праву силы, как ты говоришь, взял бы тебя без всякого твоего желания, но совесть твоя тогда была бы чиста, и это на нем бы лежал грех насилия, а не на тебе грех прелюбодеяния.

Не было такого, не домогалась до меня эта женщина, все это грязные инсинуации. А если бы и домогалась, то тогда бы я ее действительно отверг – и как раз по тем соображениям, что я сплю теперь только со своей женой. Хватит, нагулялся.

И Гульнар-хатун это подтвердила.

– Знаешь, сын, – резко ответила она, – все это грязные инсинуации. Я прекрасно знаю обычаи гяуров, и никогда не стала бы проситься туда, куда меня никогда не пустят. Как вдова твоего отца, я имею право на уважение, и если кто-то еще начнет рассказывать обо мне грязные сказки, ты с чистой совестью можешь вырезать ему язык и бросить псам. А теперь пойдем. Тебе надо будет обсудить с Серегиным, где и каким образом наш несчастный народ будет отправлен в свою вечную ссылку.

Горе мне, несчастному, горе. В роковые времена довелось жить мне и моему поколению. Ужасная напасть выпала на нашу голову. Чужеземный властитель, владыка могущественных армий, а также могущественный колдун, чье лицо озарено лежащей на нем печатью Всевышнего, разрушил наше царство, убил моего отца и всех остававшихся дома воинов, а остальной народ обратил в бесправных и бездомных изгнанников. К моему стыду, и я сам, своими руками, усугубил беду, послав на бессмысленную смерть многих и многих достойных татарских воинов. Много их было убито под непреступными стенами Ор-Капу, а еще большее количество умрет от тяжелых ран еще до завтрашнего восхода. Воистину права была моя уважаемая мать, сказав, что мой советник Ислям-бий, чей язык от хитрости раздвоен, будто у змеи, дает мне дурные советы и злостно клевещет на моих родных.

Командир моих тургаудов-телохранителей Бохадыр-бек происходил из далекого Самарканда, поэтому не имел среди татар ни родственников, ни знакомых, а мне и моему отцу был предан как пес. Именно он предотвратил заговор моего старшего двоюродного брата Девлета, убив его вместе с ширинским беем прямо на празднике Навруз, в силу чего его соучастник и мой старший единокровный брат Селямет бежал в Истамбул, припав к ногам турецкого султана, где им была оказана милость. Именно он учил меня, тогда еще несмышленого мальца, натягивать до уха тугой монгольский лук, метко стрелять из пистолей франкской выделки и отменно владеть кривой саблей.

Подозвав к себе Бохадыр-бека, я шепотом приказал ему найти Ислям-бия и оглушить его ударом кулака по голове, если, конечно этот хитрец не носит под чалмой стальной шлем. Потом нечестивца требовалось утащить в такое место, где его вопли никого не потревожат, отрезать у него язык, уши, нос и все прочее висящее, которым он вожделел мою добродетельную мать. Как только это будет проделано, не спеша и со всем тщанием этому обормоту требовалось переломить хребет, сложить вдвое и в таком виде вместе с камнями зашить в свежую баранью шкуру. После всего этого сверток оставалось бросить в зловонные воды Гнилого моря и навсегда забыть об этом человеке.

Отдав это и другие приказания, необходимые для обустройства лагеря, помощи раненым и подготовке к погребению большого количества погибших правоверных, я, склонив голову, последовал вслед за моей матерью. Нам предстояло пройти через пространство, отделявшее наш лагерь от стен Ор-Капу, которое мои воины так и не смогли преодолеть живыми, и на котором они сейчас лежали мертвыми и умирающими. Со всех сторон от нас раздавались мольбы о помощи. Некоторые раненые просили воды, некоторые, предчувствуя переход в сады Джанны, молились Всевышнему, другие же визгливыми голосами проклинали меня и мою мать. Иногда нам приходилось обходить ямы, которые оставило чудовищное оружие, истреблявшее моих джигитов десятками и сотнями. Тогда мы еще не знали, что и наш лагерь, расположенный в четырех перестрелах от главных ворот Ор-Капу, тоже находится в пределах досягаемости этих чудовищных бомбард. Стоило только пушкарям получить соответствующий приказ, и смерть пришла бы и в то место, которое мы почитали безопасным.

У боковой калитки, через которую некоторое время назад вышла моя мать, нас уже ждали. Впереди стояли двое. Великий воин – воплощение архангела Михаила – во лбу которого горела печать Посланца Всевышнего, одетый в одежды цвета пожухлой травы, и обряженная в такой же мужской наряд мать всех демониц Аль-Узза в пылающей багровым огнем короне на голове. Каждый из них был при мече, кинжале и пистоле, только у Посланца меч был прямой, а у матери демониц изогнутый, похожий на турецкий ятаган. Странная пара – Посланец, почти равный Пророку, и главная демоница. Женщины, которые подпадают под влияние Аль-Уззы, делаются непокорными, дерзкими, желающими быть как мужчины и носить оружие наравне с ними.

Я ясно видел жемчужно-белый свет, исходящий от него, и багровый, исходящий от нее – и он, и она были ужасны и смертоносны, но я не мог отвести от них своих глаз. Мне было понятно и то, что мальчишкой перед Посланцем должен был выглядеть не только я, но и мой почтенный отец, чьи виски поседели от множества лет, рука устала от битв, а ум с легкостью распутывал все интриги истамбульских евнухов, таких хитроумных, что они были готовы перехитрить самих себя. Позади этих двоих стояли четверо отроков – скорее всего, они являлись сыновьями знатных семей и находящиеся у них в услужении и на посылках, потому что одеты эти отроки были в такие же одежды, как и у их господ, и каждый из них имел при себе оружие. Кроме того, один из отроков тоже был отмечен печатью Всевышнего, а на трех остальных лежало Его благословение.

Моя мать Гульнар-хатун сделала шаг вперед и склонила перед Посланцем свою покрытую черным платком голову.

– Я привела к тебе моего сына, князь далекой земли, – хрипло произнесла она, – и он готов выслушать тот приговор, который ты вынес ему и нашему народу.

Было видно, что она отчаянно вожделеет этого мужчину, но никак не может себе в этом признаться. С другой стороны, ею явно руководила обида, ведь, взяв всю нашу землю, дома, сады, пастбища и стада, победители пренебрегли как ею самой, так и прочими нашими женщинами, не бросили в них свое семя и не взяли в гарем, а вместо того просто прогнали вон. А ведь мать моя, несмотря на годы, все еще хороша собой, да и сестры Мириам и Алсу тоже настоящие красавицы.

Можно представить, что бы сделали мы, захватив семью какого-нибудь чужеземного владетеля. Ни одна более-менее симпатичная и достаточно взрослая знатная полонянка не избежала бы моего мужского внимания. Женщины должны рожать от победителей, а знатные женщины побежденных должны рожать от знатных победителей – это закон, установленный Всевышним, и не нам его менять, даже если побежденными оказались мы сами. Но Посланцу Всевышнего закон, конечно, не писан, тем более что, как сказала мне мать, родился урусом и существует по совершенно иным правилам, чем мы, но тем не менее Всевышний любит его настолько, что отметил своей печатью.

Тем временем Посланец смерил меня взглядом с ног до головы, и от этого взгляда у меня по коже прошел мороз.

– Вы все, татары и ногаи, – сказал мне Посланец, выражая волю Всевышнего, – паразиты и алчные хищники, живущие разбоем и трудом множества рабов. Не желая мирно пасти свои стада, вы нападаете на соседние народы, грабите их достояние, убиваете старых и малых, а всех прочих угоняете в рабство. Теперь, когда терпение Отца лопнуло, вы лишаетесь возможностей творить свои злодеяния, и будете навсегда изгнаны из этого мира. Идите и готовьтесь. Завтра на рассвете неподалеку от вашего лагеря откроется дыра – и ты с подчиненными тебе воинами уйдете в нее до последнего человека. Вам будет дано три дня на то, чтобы обустроить безопасный лагерь и разведать местность, после чего дыра раскроется снова, и через нее к вам присоединятся женщины и дети вашего народа.

– А если мы не подчинимся? – неожиданно охрипшим голосом спросил я.

– Тогда вы будете уничтожены, – ответил Посланец, снисходительно улыбнувшись, – мужчин-воинов мы перебьем прямо здесь в бою, так что ни один не сможет спастись, а женщины и дети будут расселены по огромной территории – не более одного человека на селение, где будут вынуждены общаться на чужом языке и подчиняться чужим обычаям. Пройдет совсем немного лет – и все забудут, что где-то и когда-то существовал такой народ, и только те, кого вы терзали своими набегами, вздохнут с облегчением от вашего исчезновения.

Я был возмущен, душа моя кипела, и кипение это не находило себе выхода. Ведь я родной сын Газы Гирея Второго, и в полной мере унаследовал его вспыльчивый темперамент. Проклятый урус, он все очень хорошо продумал, и права Божьего Посланца позволяют совершать и не такие злодеяния. Но все равно мы и там, куда он нас пошлет своей волей, продолжим свое привычное дело – будем совершать набеги на окрестные народы и брать с них рабов, имущество и женщин.

– Юный дурачок, – вместо Посланца ответила мне облизавшая губы Аль-Узза, – там у вас не будет никаких окрестных народов – только вы и дикие звери, некоторые из которых гораздо страшнее, чем вы можете себе представить. Вам придется сражаться за свое существование не на жизнь, а насмерть, и не с людьми, а с дикой природой и свирепыми хищниками. Уже ваши внуки наверняка правнуки забудут, что такое грабеж, и будут полагаться только на собственную смекалку и труд. Конечно, размножившись, вы можете начать брать в плен и обращать в рабство друг друга, но тогда тебе и твоим потомкам, которые сменят тебя в должности хана, цена будет один грош в базарный день. Идите и готовьтесь к новому дальнему походу.

Сказать честно, я не понял, что значили слова Аль-Уззы о другом мире, в котором живут только дикие звери. Мне такое казалось просто невозможным. Люди, как и крысы с воробьями, есть везде. Да, я укротил свой дух и решил, что подчинение воле Посланца – это наименьшее зло. И сделал это я не ради себя или ради своих воинов, но ради того, чтобы мой народ продолжал жить, пусть и в другом мире. Но была еще одна проблема, которая делала затруднительным наше немедленное выступление в новый поход.

– Мой господин, – смиренно произнес я, – есть одно препятствие, которое помешает нам выступить завтра утром. После сегодняшнего боя мой лагерь полон раненых и многие из них ранены тяжело. Они умирают, и продолжат умирать еще несколько дней, и мы ничего не сможем с этим сделать, ибо наши лекари-табибы – все равно что малые дети, блуждающие во тьме…

– Погоди, – остановил меня Посланец, – лекарей мы прислать тебе не сможем, ибо ты не можешь гарантировать их безопасность. Зато я смогу прислать тебе лекарство, особую воду, которой надо поить раненых и промывать их раны…

Раздался звук «Хлоп!» и прямо передо мной образовалась девчонка в белом коротком и очень бесстыжем платьице, с головой, накрытой белым же полупрозрачным покрывалом. От неожиданности я даже сморгнул. Вот никого не было – и вдруг девчонка…

– Это почему нельзя послать лекаря, – возмущенно спросила она у Посланца, – а я тогда на что? Пусть попробуют только решиться причинить мне зло – узнают тогда, как висящие причиндалы сами засыхают и отваливаются будто стручки гороха. А ведь я еще могу и не такое, стоит мне немного разозлиться.

– Можешь, можешь, – успокоил девчонку Посланец, – в этом я с тобой и не спорю. Самое главное, Лилия, чтобы ты мне их вылечила, а не поубивала. Поубивать их я и сам сумею, и не по одному разу.

– Эта девочка – могущественная джинни и одновременно великий лекарь, – добавила Аль-Узза, – старайтесь ублажить ее, выполняя все приказы – и большинство ваших всадников снова сядут на коней, а не отправятся в Джаханнам. Будете возмущаться от отказываться выполнять ее приказания – все до единого превратитесь в скользких квакающих лягушек.

– А теперь идите и поторопитесь, – закончил разговор Посланец, – ибо время не ждет, а до утра еще многое должно быть сделано.

Мы вернулись в наш полный скорбных стонов лагерь, где я вызвал к себе Бохадыр-бека и поручил ему выполнять все прихоти джинни-табиба с поэтическим именем Лилия. И тут оказалось, что она действительно великая лекарка, и многие из тех, с кем мы уже готовы были расстаться, теперь снова сумеют сесть на коней. Умрут при этом немногие, а те раненые, которые выживут, но не смогут отправиться с нами в поход, будут поручены заботам наших собственных женщин, и поэтому соединятся с нами через три дня уже более-менее здоровые и годные к делу.

Я все никак не могу опомниться от того факта, что теперь я не девушка со стажем и ветром в голове, а серьезный человек, жена очаровательного нахала и мать не менее очаровательного малыша. И пусть по большей части им занимаются остроухие няньки и кормилицы, которые генетически приспособлены к тому, чтобы проявлять к ребенку всяческую заботу, но все равно каждый раз, когда я беру маленького на руки, то испытываю совершенно непереносимое чувство материнского счастья и любви. Ведь он – мой дорогой, моя крошечка и моя кровиночка – одновременно часть меня и моего очаровательного нахала. По крайней мере, носик у него весь в папу, и когда ему что-то не нравится, он точно так же комично хмурится, прежде чем заплакать. Несмотря на то, что я снова вернулась на службу (штурмоносец водить все равно кому-то надо), я взяла себе за правило проводить с моим маленьким Сереженькой не менее половины суток. Ведь все-таки именно я его мать. Конечно, он часто просыпается ночью и будит меня своим отчаянным криком, но это не страшно, отосплюсь потом на работе (шутка, между прочим, как раз в стиле моего очаровательного нахала).

Единственно, что меня сейчас огорчает, так это то, что Серегин-старший находится в походе, и видимся мы с ним исключительно во время моих визитов в марширующее войско Михаила Скопина-Шуйского, а они случаются не так часто, как бы хотелось. В остальное время я совершаю вылеты на воздушную разведку, а еще, как самый продвинутый и высокотехнологический специалист, помногу общаюсь с псевдоличностями «Неумолимого», особенно с Секстом Корвином, Септимом Цигнусом, Децимом Интуитусом, а также навигатором Викторией Кларой и инженером Климом Сервием.

Как-никак, они мне коллеги, хотя Валерия Клара, например, специалист в основном по межзвездной навигации, а из пилотов мне наиболее близок Септим Цигнус, чья специализация – транспортно-десантные корабли и тяжелые бомбардировщики, по размерам схожие с моим «Богатырем». Секст Корвин специализируется по маневренным одноместным кораблям – от легких посыльных ботов и истребителей до тяжелых штурмовиков, а обязанность Децима Интуитуса – пилотировать сам «Неумолимый», чудовищную громадину с не менее чудовищной инерцией. Я бы так не смогла, тут действительно нужна сверхинтуиция, не зря же мой очаровательный нахал дал фамилию «Интуитус» безымянному тогда Третьему Пилоту «Неумолимого».

Что касается Клима Сервия, то ему по профилю ближе прапорщик Пихоцкий, но я тоже вынуждена с ним общаться, так как без его пояснений невозможно понять, как вообще все это функционирует. Любой профессор Петербургского Технологического, кузницы кадров для нашей военной и аэрокосмической промышленности, за право общения с Климом Сервием отдал бы левую руку и правую ногу в придачу. Но общаться с Климом приходится мне, а это нелегко, потому что физику в летном училище у нас давали «галопом по европам», лишь бы мы в вопросах науки не были совсем безграмотными. А тут что ни объяснение, то темный лес, и Андрюша Пихоцкий не помогает, потому что плыть начинает через десять минут после меня. А этого мало, потому что Клим Сервий на профильную тему способен общаться часами.

Кроме того, все псевдоличности в разговоре строго соблюдают субординацию, ведь я для них Ее Императорское Величество, а мой завернутый в пеленки малыш – Наследник-Цесаревич. И пусть наша «империя» пока состоит из одного лишь только «Неумолимого», но надо сказать, что это достаточно весомый капитал, как и преданное лично моему мужу пятидесятитысячное войско, а также подчиненные ему эксклавы в трех мирах, каждый из которых имеет важное геополитическое значение. Но я к этому еще не привыкла, и попадая на «Неумолимый», каждый раз вздрагиваю от крика виртуального дежурного офицера: «Государыня-императрица и наследник-цесаревич на борту». И каждый раз я спрашиваю себя: «Это обо мне?». Сам Серегин, по-моему, относится к своему «императорству» несерьезно-наплевательски – мол, хочется псевдоличностям считать его императором Вселенной, ну и пусть. Сам «Неумолимый» для него пока нечто среднее между большой игрушкой и обузой, на которую надо тратить свое драгоценное время, поэтому после того, как я оправилась от родов, он с удовольствием спихнул эту обязанность на меня.

А я, со своим опытом офицера императорских ВКС, видела, что «Неумолимый» – это нечто большее, чем представляется моему мужу. В его памяти имеется вся добытая построившей его цивилизацией навигационная информация о нашем и двух ближайших галактических рукавах с указанием пригодных для колонизации планет и базовых миров нечеловеческих цивилизаций. От того, что мы теперь находимся в другой группе миров, базовая структура окружающей нас Вселенной меняться никоим образом не должна. Я бы с удовольствием прошвырнулась по ближайшим звездным окрестностям, заглянув в гости к не самым опасным соседям, но, во-первых, для этого необходимо разрешение моего мужа (без это «Неумолимый» не тронется с места), а во-вторых – требуется дождаться, пока трудами Клима Сервия техническое состояние «Неумолимого» из «умеренно-плохого» превратится в «хорошее», а еще лучше в «отличное, без изъянов».

Ответ на первый вопрос в ближайшее время скорее отрицательный – космические путешествия на данном этапе Серегин считает ненужным баловством. Мол, сначала необходимо выйти на самый доступный нам верх и решить проблемы его родного мира (на что потребуется достаточно много времени), и уже потом развивать путешествия межзвездные путешествия. Примерно столько же времени понадобится и Климу Сервию для завершения цикла восстановительных работ, ускорить которые может только доступ к какому-нибудь высокотехнологическому и промышленно развитому миру, вроде моего собственного.

Кстати, в последнее время у меня появились двое маленьких сторонников. Межзвездными путешествиями «заболели» Митя и его подружка Ася. Они так же, как и я, хотят летать к звездам, видеть новые миры и встречаться с представителями нечеловеческих цивилизаций, некоторые из которых выглядят как продукт генетических экспериментов над представителями человеческой расы, потому что иначе у них и у людей не могло бы быть общего потомства (а Библиотека «Неумолимого» утверждает обратное).

Но сегодня я собираюсь отправиться на «Неумолимый» не с Асей и Митей, и не для того, чтобы порыться в Библиотеке и помечтать о будущих полетах далеким мирам. Сегодня моим спутником будет Дима Колдун. В прошлый раз Клим Сервий заинтересовался вопросом о том, что такое магия и, соответственно, магическая энергия, которой в нашей команде пользуется каждый второй; а наука их мира и не подозревала о существовании этого явления. Вот и пришлось вести к нему для беседы одного из самых квалифицированных наших магов.

На самом деле в нашем разговоре с юным чародеем собрался поучаствовать не только Клим Сервий, но фактически и остальные псевдоличности. Оказалось, что их всех до единого интересовал вопрос, как могло получиться так, что их достаточно совершенная с научной точки зрения цивилизация упустила из поля зрения столь важный аспект фундаментальной структуры Вселенной? Быть может, что-то в их представлениях о конструкции Мироздания было неправильным, а чего-то просто недоставало. Пока эта загадка не будет раскрыта, псевдоличности буквально «не могут кушать», хотя кушать в прямом смысле этого слова им как раз и не требуется.

Наш разговор состоялся в помещении исследовательской лаборатории, в прошлые эпохи существования «Неумолимого» принадлежавшей к ведомству главных инженеров. Роботы-уборщики вылизали тут все до зеркального блеска, а роботы-ремонтники привели в рабочее состояние аппаратуру и приборы, которые восстановить было можно, и убрали прочь все то, что представляло из себя ни к чему негодный хлам. Для нас с Колдуном были приготовлены роскошные мягкие кресла, мебель для псевдоличностей была в виде таких же голограмм, как и они сами. Действительно, как и обещали, на эту встречу они явились в полном составе. Присутствовал даже казначей Кар Аврелий, которого до этого я видела только пару раз.

Началась встреча стандартно. Едва мы с Димой вошли в помещение, как командир «Неумолимого» по имени Гай Юлий, скомандовал всем: «Встать, смирно!» – и голограммы вскочили, вытянувшись в струнку, тем самым демонстрируя свой пиетет перед моим статусом супруги императора. Мне осталось только благосклонно кивнуть (ведь я все-таки воспитанная девушка) и, разрешив им вести себя вольно, попросить сесть. Потом слово снова взял Гай Юлий, который, поблагодарив нас за прибытие, назначил Клима Сервия председательствующим сегодняшней встречи.

– Итак, – сказал Клим Сервий, – за последнее время в наших представлениях о картине окружающего мира произошли значительные изменения. Я имею в виду так называемую магию, которую в своей повседневной деятельности используют государь-император, государыня императрица, а также их многие соратники, в том числе присутствующий здесь Дмитрий Магус. Как мы понимаем, речь идет о некой разновидности энергии или поля, которые никоим образом не участвуют в развитии миров в соответствии с естественным ходом вещей, но при этом являются необходимыми в момент создания мира, когда этот порядок только формируется. Мы предполагаем, что это поле или энергия является основным инструментом Творца по формированию новых миров. Кстати, то, что наш мир был им создан не в единичном экземпляре, тоже стало для нас открытием. На более позднем этапе развития эта поле или энергия позволяют вмешиваться как в фундаментальные процессы в уже созданном мире, так и производить локальные изменения в путях его развития. То, что некоторые люди способны в ограниченном масштабе использовать те же методы, что и Творец, говорит только о том, что в Писании верно указано, что Человек был создан по образу и подобию Божьему, а также о том, что Господь вдохнул в людей свою божественную душу, через которую они потенциально в ограниченном объеме унаследовали и его возможности. Вопрос был только в том, что выделить это поле в структуре Вселенной, исследовать его и научиться воспроизводить. Да, да, именно воспроизводить, потому что и наш господин, и его соратники жаловались на то, что в так называемых «верхних мирах» напряженность этого поля недостаточная и очень быстро снижается при активной эксплуатации. Итак, с помощью имеющихся на борту приборов физической разведки, необходимых для наблюдений за состоянием окружающих физических полей во время межзвездного прыжка, мы внимательно наблюдали за процессом запуска так называемого магического фонтана и, как нам кажется, смогли выделить компоненту, которая начала быстро расти с началом этого процесса, достигнув максимума где-то в течении четырех-пяти дней. Эта же компонента является ключевой и в ходе межзвездного прыжка, отвечая за процесс образования окна в метрике пространства-времени, и поэтому нам удалось построить устройство, конвертирующее в это поле самое банальное электричество. Мы готовы продемонстрировать этот экспериментальный прибор, но должны предупредить, что значительные локальные концентрации этой энергии способны приводить к самопроизвольному разрушению ткани Мироздания, точечным провалам из одного мира в другой и прочим негативным вещам, вплоть до рождения детей-уродов. Процесс должен находиться под сознательным контролем, который, по вашим словам, обычно осуществляют так называемые духи стихий.

– Так, – сказала я, хлопнув ладонью по колену, – выходит, установку для генерации магического фона вы создали, но она небезопасна?

– Вы неправильно меня поняли, ваше императорское величество, – извиняющимся тоном произнес Клим Сервий, – этот маленький лабораторный образец полностью безопасен, но у него нет перспектив в смысле практического применения. Уж очень он маломощен. Но генераторы промышленного назначения в силу указанных мною причин могут быть достаточно опасны. Вот смотрите…

С этими словами он подошел к лабораторному столу, стоявшему прямо напротив нас, и прикоснулся к крышке небольшого металлического ящика. Тут же раздалось низкое гудение, как от электробритвы, а на передней панели прибора зажглась зеленая лампочка. Заинтересованный Дима Колдун встал, подошел этому к столу и, взявшись левой рукой за свой амулет (что он делал только в исключительно сложных случаях), правой ладонью несколько раз обвел ящик сверху и по бокам, впрочем, не прикасаясь к его поверхности.

– Да, Елизавета Дмитриевна, – после некоторых раздумий сказал он, – это действительно Источник, но только маломощный, и с отчетливым привкусом энергии в спектре Хаоса. При большой мощности такой источник действительно может быть опасен, ибо чистый Хаос в любых количествах это совсем не то, что хорошо для здоровья… Мой учитель говорит, что именно наличие энергии Хаоса в излучении этого прибора и должно приводить к тем негативным последствиям, о которых говорил уважаемый Клим Сервий.

После слов мальчика в помещении на некоторое время наступила тишина. Наконец ее нарушил командир «Неумолимого» Гай Юлий:

– Так вы, молодой человек, считаете, что этот прибор может быть доработан так, что будет безопасен даже без наличия при нем так называемого духа стихии?

– Да, – ответил Дима Колдун, – достаточно только сдвинуть спектр его излучения в безопасную область. Поскольку уважаемый Клим Сервий ничего не понимает в магии, а я и мой учитель очень мало понимаем в технике, то заниматься этим вопросом нам лучше совместно. Пусть Клим Сервий регулирует свой прибор, а мы с учителем будем говорить ему о том, как меняется спектр излучения.

Клим Сервий имитировал тяжелый вздох, а Гай Юлий кивнул и произнес:

– Пусть будет так! Ближайшее время, до получения следующего распоряжения инженер Клим Сервий вместе с юным Дмитрием Магусом занимаются регулировкой лабораторного магического генератора. Ваше императорское Величество, вы утверждаете мое решение?

Я подумала, что нет ничего плохого в том, что у наших колдунов появится техногенный источник магии, который сделает нас независимыми от ее естественных источников и согласилась. Но с другой стороны, пользоваться им надо будет с осторожностью, и только в самых крайних случаях, потому что еще неизвестно, как отреагируют немагические миры на резкое повышение в них магического фона. Не полезет ли при этом из углов всякая погань, ведь ломать – не строить; и не начнут ли рушиться сами основы нашей привычной цивилизации, ведь особыми талантами могут обладать и беспринципные, алчные и просто жестокие люди – а это грозит верхним мирам большими бедами. Пусть лучше это самое повышение магического фона будет носить локальный или кратковременный характер, чтобы им могли пользоваться только маги нашей команды, а во всем прочем верхние миры обойдутся и без магии, ведь «Неумолимый» принесет им самую совершенную технику. При этом необходимо продолжить изучение структуры мироздания и участие в ней магического компонента. И лучше всего, если делать это будут исследовательские институты Российской Империи моего мира.

Дав войскам трехдневный отдых у Брянска, и оставив в крепости небольшой гарнизон из двух сотен стрельцов, которым был дан приказ местных севрюков не забижать и вообще вести себя гуманно, Михаил Скопин-Шуйский вместе со своей небольшой, но уже отлично сколоченной армией, двинулся дальше в сторону Новгород Северского, навстречу гетману Жолкевскому. Для нас, то есть для меня, Кобры, Профессора, Матильды и Ува, за исключением коротких отлучек по делам, это была прекрасная возможность совершить почти туристическую конную прогулку в бархатных условиях то ли позднего, уже угасающего лета, то ли ранней, еще едва заметной осени.

При этом, хоть тут и не Европа, но для Скопина-Шуйского присутствие в моей свите подростков было вполне нормальным. Не вызвала подозрений даже одетая по-мужски Матильда. Мальчики в нынешние времена начинали служить лет с четырнадцати, в шестнадцать при мало-мальски успешной карьере получали чин стольника, а годам к двадцати пяти, если карьера шла и знатность соответствовала, можно было получить и боярское звание, которое против моих ожиданий отнюдь не было наследственным и которое еще требовалось заслужить.

Все это я узнал из неторопливых бесед, когда к нашей кавалькаде, передвигающейся неспешным шагом, присоединялись, то Михаил Скопин-Шуйский, то Петр Басманов. Кстати, они оба по достоинству оценили экипировку производства Клима Сервия, как люди с немалой физической силой, предпочитая при этом рейтарский комплект. Дополнительный плюс помимо шика и удобства заключался в том, что этих двух командующих русской армией теперь чрезвычайно сложно убить, разве что ядром из пищали в упор…

Кстати, о пищалях. Я с удивлением узнал, что на пушечном дворе в Москве работает знаменитый пушечный мастер Андрей Чохов, тот самый который отлил еще более знаменитую царь-пушку. Знаменитый демонстрационный лафет на колесах для нее изготовят значительно позже, а сейчас эта чрезвычайно неподъемная бандура, установленная на дубовой станине была предназначена для производства единственного выстрела каменным дробом по ворвавшимся в пределы Москвы татарским захватчикам. Битву тогда, десять лет назад выиграли и без такого экстрима и осталась царь-пушка навечно нестреляющим экспонатом.

Недолго думая, я взял с собой на экскурсию по пушечному двору командира гаубичного дивизиона танкового полка, своего почти полного тезку, капитана Серегина Сергея Юрьевича и тот набросал Чохову схемы клинового и поршневого затворов, запальной трубки с терочным воспламенением, а заодно нарисовал в разрезе знаменитую секретную Шуваловскую гаубицу. Не знаю как осадные пищали крупного калибра, которыми был знаменит Чохов, но четырехфунтовые (87-мм) полевые казнозарядные пушки можно лить и из бронзы. Проверено историей. И дело тут даже не в нарезном стволе как это пишется в учебниках, а в резко увеличивающейся скорости заряжания, ибо теперь заряд со снарядом, не надо пропихивать банником через длинный ствол. Надеюсь, что в самое ближайшее время Андрей Чохов найдет, чем неприятно удивить польско-литовских интервентов, не меньше чем в нашем прошлом их удивил Иван Сусанин. А мы сумеем максимально быстро доставить его подарок к месту боевых действий.

По пути к Новгород-Северскому Скопин-Шуйский продолжал рассылать во все стороны разведывательные разъезды и совершенствовать воинское мастерство своего войска. В основном отрабатывались перестроения пехоты из походного порядка в боевой и обратно, а также кавалерийские контратаки остановленной на пиках и потерявшей пробивную мощь польской кавалерии. При этом отрабатывалась оборона, как в чистом поле, так и с использованием сцепленных особыми цепями обозных телег, или с применением специальных деревоземляных оборонительных сооружений. При первом варианте устойчивость обороны была минимальной, но он, же требовал меньше всего времени на перестроение, что было важно в условиях внезапного вражеского нападения. При последнем варианте устойчивости была максимальной, но на постройку этих самых укреплений требовалось несколько часов, что на войне не всегда возможно.

Но совершенствование в боевой подготовке занятие пусть и важное, но не самое главное. Самое главное заключалось в политическом эффекте, которое производила демонстрация хорошо дисциплинированного, обученного и вооруженного войска. Еще в Брянске, перед выступлением к Новгород-Северскому к армии Михаила Скопина-Шуйского присоединился отряд тульских дворян, численностью в пятьсот сабель под общим командованием тульского же дворянина Истомы (Филиппа Ивановича) Пашкова. А уже при завершении перехода, почти на месте, в Новгород-Северском войско нагнал рязанский воевода Прокопий Ляпунов, имевший в своем активе почти две тысячи конных, и пять тысяч пеших ратников, включая три тысячи стрельцов, то есть значительную часть гарнизонов Рязанской земли. Кроме того в войско постоянно вступали мелкие группы местных служилых людей. А всего-то надобно было объявить амнистию тем бывшим сторонникам Лжедмитрия, которые были готовы присоединиться к будущему царю Михаилу Васильевичу в деле борьбы с польской интервенцией.

По всем южным окраинам Руси широко разошелся слух о том, что у короля Сигизмунда III Вазы нет денег на то, чтобы платить жалование своим оголодавшим войскам и поэтому он отдал им всю русскую землю на поток и разграбление. Первое – истинная правда, второе – опережающий черный пиар, который станет правдой через пару месяцев. Правда украинных казаков для Жолкевского уже набирают под разрешение грабежа, так что не так уж мы и поспешили. За счет этих прибытков войско численно выросло не менее чем втрое до двадцати пяти тысяч пехоты и девяти тысяч конницы, да только новоприсоединившиеся части, за некоторым исключением очень плохо управляемые, дисциплинированные и вооруженные, поэтому общая боевая мощь войска увеличилась незначительно, а может быть даже и упала. Единственно, кто сразу вписался в коллектив, так это гарнизонные стрелецкие сотни. А что касается остальных, то лучшими бойцами следует пополнять уже существующие подразделения, а всех прочих держать отдельно, чтобы они не путались под ногами. Охотно верится, что как раз именно из этого рыхлого конгломерата и должно было через год-полтора состоять войско Ивана Болотникова.

До Новгород-Северского в эти тихие дни то ли позднего лета, то ли ранней осени армия Скопина-Шуйского не спеша дошла ровно за десять дней, и там, в окрестностях сожженной и разоренной крепости, в знакомых Петру Басманову местах, снова встала лагерем на трехдневный отдых, разослав во все стороны кавалерийские разъезды. С этой позиции, которая перекрывает Жолкевскому прямой путь на Москву, Михаил Скопин-Шуйский намерен начать рассылать во все стороны кавалерийские отряды для прижучивания разбойничающих в округе банд запорожцев. Часть из них работают на гетмана Жолкевского фуражирами и разведчиками, а часть орудует на свой страх и риск, но разницы между ними нет никакой, грабят и режут местный народ они одинаково. Тем более, что и народу и так уже живется несладко, с тех пор как год назад по этим местам прошло войско Василия Романова (Лжедмитрия I) и нарушило привычный порядок вещей.

И вот сегодня в наш лагерь явились посланцы, присланные командованием черниговского гарнизона, городовых стрельцов и казаков, а также выборные от горожан, которые принесли нам слезную просьбу освободить город от осады, в которую ее взял гетман Жолкевский, а округу от мародерствующих банд. То, что Чернигов на этом направлении является воротами Руси, а также важным опорным и логистическим пунктом, понятно всем и каждому, не зря же и Самозванец начал свою кампанию именно с захвата Чернигова, горожане которого сами отдались «природному царевичу» и принудили к тому же московских воевод князей Татева, Шаховского и Воронцова-Вельяминова.

Тогда, год назад, черниговцы считали, что не случилось ничего особенного, состоялись внутрисемейные разборки, решающие кому сидеть на московском троне, а кому бежать восвояси и жесткость репрессий, которую применил к ним Борис Годунов и его воеводы, которые в будущем составили основу Семибоярщины, была им непонятна. Ведь в старину голос горожан, высказывающих свое мнение о том кому быть на княжении, нередко был решающим, и неугодные князья кубарем слетали с того или иного княжеского стола. Ну ошиблись и позвали на царство не того кого надо, ну с кем не бывает, ведь дело же поправимое. Так зачем класть пусту целые волости, без счета истребляя и служилых людей и крестьян?

Но гетман Жолкевский и польский король были для черниговцев людьми чужими и по крови и по вере, поэтому городские врата остались перед ними закрытыми, а на стены помимо гарнизона встало городское ополчение из ремесленников посадских, а также охочие люди, нанятые тряхнувшими мошной купцами. В нашем прошлом с началом открытой польско-русской войны польские интервенты опустошили и разорили Чернигов, также как это сделали орды Батыя во время монгольского нашествия и видимо в этот раз город ждет та же печальная участь, если не вмешается наше войско. Но, как и тогда стрелецкий гарнизон и горожане будут стоять перед врагом насмерть, ибо защищают свои дома, своих родных и близких, которым грозит поток и разорение.

И вообще, это черниговское посольство к Скопину-Шуйскому напомнило мне знакомую с детства картинку «Ходоки и Ленин». Вот напротив нас с Михаилом, выпрямившись, стоит стрелецкий полусотник, всех начальников старше чином забрал с собой Лжедмитрий, и терпеливо ждет ответа, положив руку на рукоять сабли. Рядом с ним мелкий купчик или зажиточный ремесленник из городской черной сотни, нервно мнет в руках шапку в окружении выборных рангом пониже, из посадских или даже крестьян, опустивших голову от стыда за прошлогодние свои художества. Но у меня сейчас совсем нет желания наводить критику на этих людей, с головами замороченными Смутой, которой немало поспособствовали неразумные решения предыдущего правительства, читай Бориса Годунова. Надоело повторяться, дело делать надо.

Решено. Послезавтра сворачиваем лагерь и выступаем к Чернигову, бодаться с Жолкевским. Дней через семь-восемь первая фаза войны уже разрешится и местные служилые люди, ранее колебавшиеся в выборе, в этой схватке будут на нашей стороне, обеспечивая связь и разведку. Не зря я советовал Михаилу не слишком торопиться к месту событий. Помимо возможности устроить учебный процесс без отрыва от марша, это дало местным жителям возможность по полной программе оценить польских гостей, вместе с их украинско-козацкими подхалимами, и окончательно выбрать для себя, на чьей стороне они будут сражаться. Также не пропал втуне и весь арсенал нашей пропаганды и агитации, который мы тоже использовали не стесняясь по полной программе, от подкидывания анонимных писем, до засылки распространителей нужных нам слухов. Какие могут быть стеснения, когда Родину спасать надобно, а всякий, кто выступает против этого, есть самый натуральный враг народа. И вот теперь нива полностью созрела, пора убирать урожай. Без этого могла получиться война всех со всеми, то есть явление крайне нежелательное и нам совершенно не нужное.

На Пушечном дворе, находящемся примерно там, где в наши дни расположен магазин «Детский мир», несмотря на прохладную осеннюю погоду, стоит невыносимая жара. Пышет огнем литейная печь, в которой плавится смесь из ста частей красной меди, восьми частей олова и десяти частей латуни, превращаясь в самую лучшую в этом мире венецианскую пушечную бронзу. Потом эта расплавленная бронза раскаленными тонкими ручьями по специально проделанным по земле каналам течет в расположенные вокруг нее заглубленные в землю специальные новомодные сборные литейные формы-жакеты предназначенные для отливки полевых четырех, восьми и двенадцатифунтовых пушек, в эти времена именуемые «малым нарядом». Эти необычные в эти времена орудия, которых заморский князь Серегин заказал для русского войска «чем больше, тем лучше» были предназначены не для разрушения крепостей, а всего лишь для быстрого и максимально эффективного истребления вражеских воинов на поле боя.

Мастер Андрей Чохов, в свое время учившийся у знаменитого пушечного мастера Кашпира Ганусова, прожил шестьдесят лет, но таких пушек и таких методов отливки до сей поры не видал. Сами готовые пушки выглядели странно. Гладкий, без узоров и рисунков сквозной бронзовый ствол, отлитый заодно с цапфами и чуть расширяющийся к казенной части, отдельно отлитый навинтной казенник с кованым из железа вертикальным клиновым затвором, винтовой подъемный механизм вместо вертикального клина, легкий скрепленный железными кольцами деревянный лафет.

Орудия выпускались трех типов Четырехфунтовка (87мм) с длиной ствола в двадцать калибров, вместе с лафетом, но без зарядного ящика, весила двадцать пять пудов (400 кг.). Восьмифунтовка (107мм) с длиной ствола в восемнадцать калибров, весила 32 пуда (500 кг.). Двенадцатифунтовка (120мм) весила 42 пуда (680 кг). Все эти пушки перевозились парой лошадей в пешей и четверкой в конной артиллерии, а также имели при себе пароконную зарядную повозку с готовыми выстрелами в закрытых и защищенных от непогоды ящиках.

От идеи изготовления копии Шуваловских гаубиц* капитаны Серегины, в конце концов, отказались, потому что те хороши были только в стрельбе картечью по плотным боевым порядкам противника, но были крайне плохо приспособлены к любым другим видам стрельбы. Так, например, заряжаемые поперек ствола овальные снаряды были в два-три раза сложнее и дороже в изготовлении, а летели, беспорядочно кувыркаясь, на меньшую дистанцию и с меньшей точностью, чем круглые чугунные ядра обычных для этого времени пушек. К тому же дебильной выглядела ситуация когда один заряжающий вкладывал со стороны дула снаряд, а второй подавал с казенной части картуз с пороховым зарядом.

Историческая справка: * Секретные Шуваловские гаубицы, дульнозарядные бронзовые орудия середины XVIII века с каналом ствола в формы вытянутого в горизонтальном направлении овала, предназначенные для стрельбы картечью по плотным боевым порядкам пехоты и кавалерии.

В противовес этим узкоспециализированным мутантам, пушки Серегина, являвшиеся загрубленными гладкоствольными репликами бронзовых полевых пушек Круппа 1860-х годов, могли стрелять не только картечью, которая была для них скорее вспомогательным боеприпасом, но еще и цельнолитым чугунным ядром, цепным книппелем, фитильной фугасной бомбой и круглой осколочной или зажигательной гранатой. Все эти боеприпасы в один прием заряжали с казенной части в виде увязанного в один холщевый картуз снаряда, уплотнительного башмака и порохового заряда. В теле клин-затвора было высверлено отверстие в которое можно было вставить либо натяжной запал, работающий от вытягиваемого шнура по принципу детской хлопушки-салюта, либо набитую пороховой мякотью трубку-замедлитель, которую было положено поджигать пальником*, как и при стрельбе из обычных местных пушек. Еще для этих орудий разрабатывались удлиненные оперенные гранаты с головным взрывателем мгновенного действия, внешне очень похожие на минометные мины. Но с этим дело пока не шло, такие гранаты были примерно вчетверо тяжелее обычных ядер, следовательно требовали усиленного порохового заряда и больших углов возвышения. Кроме того они оказались крайне дороги в производстве и снаряжать их черным порохом, имеющим очень слабую разрывную силу практически не имело смысла.

Но Андрей Чохов все равно был полон творческих планов. Одна лишь «жакетная» технология отливки пушечных стволов сократила производственный цикл примерно втрое, с восемнадцати до семи дней, а ведь ему еще был передан секрет знаменитой венецианской пушечной бронзы, так что как только будет выполнен наказ по малому наряду, то он сразу же приступит к изготовлению полупудовых, пудовых и двухпудовых длинноствольных стенобитных пищалей осадного наряда, соединяя отработанные при выполнения этого заказа полученные от пришельцев знания со своим собственным мастерством. Ведь всем были хороши его длинноствольные стенобитные пищали, и ядро из них летело далеко, и било мощно, но вот заряжать их с дула для пушкарей было истинной морокой.

А еще, в дальнем сундуке у Андрея Чохова лежала хитрая тетрадка, в которой было расписано, как лить пушки и вообще разные вещи из стали. Конечно, княжий сродственник всего лишь пушкарь, а не литейщик, процессы он описал достаточно приблизительно и много до чего Андрею Чохову и его ученикам придется доходить полностью самостоятельным путем. По крайней мере, сперва будет необходимо построить первую на Руси, да и во всем мире домну, массово производящую чугун или свиное железо. Все основные знания, необходимые для этого невиданного дела, тоже имеются в той же тетрадке, переписанные из книг, которые еще только будут изданы столетия спустя. Потом Чохову и его ученикам потребуется опробовать продувку свежего чугунного расплава воздухом для того, чтобы превратить его в железо и сталь и лишь затем можно будет приступать к попыткам отливки первых стальных пушечных стволов по верченой технологии.

По крайней мере уже получено согласие на все это митрополита Гермогена, который после ухода Михаила Скопина-Шуйского на войну оказался главой правительства и местоблюстителем царского престола. Дополнительная сталь в государстве никогда не будет лишней. Если не лить из нее пушки, то можно использовать для производства множества иных вещей, нужных и полезных в народном хозяйстве. Под Тулой при одном из монастырей на реке Упе, в краях богатых лесом для производства древесного угля и болотной рудой, уже выделено место для нового железоделательного и оружейного завода. Андрею Чохову осталось только закончить нынешний заказ и собираться ехать смотреть, что там да как.

Примерно в двух суточных переходах от конечной цели нашего похода, Михаил Скопин-Шуйский остановил войско, выпустил вперед развернувшуюся в веер конную разведку, а пехоте и обозу дал команду окапываться, то есть строить вокруг лагеря деревянные острожки. Ведь польному коронному гетману Жолкевскому уже наверняка стало известно о нашем приближении и не сегодня-завтра следовало ожидать «внезапного» визита польско-козацкой конницы. Подчиненное Жолкевскому войско по-прежнему бесплодно топталось под Черниговом. За это время свежеприбывшие запорожцы, которым было обещано отдать этот город на трехдневное разграбление, два раза успели сходить на штурм, умылись при этом кровью, и теперь сидели и изнывали в нетерпении в ожидании королевских осадных пушек, которые по пыльным украинским дорогам сейчас тащились где-то в районе Житомира. Ну точно также как их потомки в наше время делали под Донецком.

Наверняка, в первых рядах Жолкевский бросит на нас не польскую гусарию, которая у него на вес золота и может только довершить главное дело, а вот этих отморозков, которым все равно кого резать и насиловать, то ли польских панов и панночек, то ли ливонских обывателей, то ли русских мужиков и девок. И вот как раз едва мы встали лагерем у этой Березны, Елизавета Дмитриевна на штурмоносце в несколько ходок доставила нам первую часть нашего пушечного наряда вместе с боекомплектом и обученными расчетами. Двенадцать двенадцатифунтовок, двадцать четыре восьмифунтовки и сорок восемь легких и маневренных четырехфунтовок. Все орудия Михаил тут же приказал расставлять по острожкам и при этом тщательно маскировать. До первого залпа картечью в упор противник не должен будет подозревать о том, что у нас есть хоть какая-то артиллерия.

Как писал великий русский поэт: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий, слились в протяжный вой». Так уж получилось, что раз я впервые присутствовал на поле битвы, в которой массово применялось огнестрельное оружие на дымном порохе. Когда из цепи хорошо замаскированных острожков с полутысячи шагов по атакующей казацкой коннице жахнул картечной пулькой весь наш малый пушечный наряд, и все поле тут же затянула плотная пелена белого порохового дыма. Смешиваясь с грохотом пушечного залпа, раздалось отчаянное ржание раненых коней и отчаянные вопли искалеченных и помирающих «побратимов».

Но не успели уцелевшие украинные козаки проскакать и ста шагов, как пушки жахнули залпом картечью повторно, уже вслепую крестя смертное поле картечью, а потом еще раз и еще. Такая скорострельность в эти времена была невиданна, и уцелевшие казаки, в основном из задних рядов, нахлестывая коней, повернули вспять, подальше от этой едва заметной цепочки задернованных пригорков, откуда пушечными залпами плюется свинцовая смерть. При этом они проклинали нехорошими словами пана коронного гетмана, который сказал их козацкому гетману о том, что у москалей пушек нет, и не будет, а тут вон оно как вышло. Подставили на убой цвет козацкого воинства, собрали кровавую жатву, полили смертное поле православной христианской кровушкой.

Напрасно выученные нашими инструкторами спитцеры, нервно сжимающие в руках свои пики, так как это было их первое сражение, вглядывались в окружившую острожки постепенно рассеивающуюся колышущуюся дымную пелену. Напрасно стрельцы держали у щеки наготове свои фузеи и штуцера с дымящимися фитилями, готовые поприветствовать пулей любого выскочившего из дыма пана. Никого!

Из пяти тысяч новонабранных реестровых козаков, брошенных в первую пробную атаку, вернуться к исходным позициям смогли не более двух сотен, почти половина из которых имели ранения различной степени. И ни один из них не сумел доскакать ни до рядов растянутого в траве спотыкача, ни до щедро разбросанного в траве «чеснока». Самый ближний труп козака с лошадью лежал чуть более чем в двухстах шагах от линии оборонительных сооружений. Получалось, что два последних залпа пушкари сделали вслепую уже в спины убегающим запорожцам и многие из них, кого смерть застала в момент отчаянного бегства, были поражены в спины, а то и пониже. Увертюра сражения при Березне была сыграна с большим шумом, теперь нам предстояло пережить первый акт этой трагедии.

Тем временем на орудийных позициях пушкари, отчаянно банили откаченные пушки с казенной и дульной стороны и поливали их вонючим уксусом для быстрейшего охлаждения, ибо пять залпов сделанных подряд в режиме беглого огня это был тот максимум, какой они могли сделать без перерыва на охлаждение и пробанивание. Если бы Жолкевский догадался, прикрываясь дымной пеленой, пустить вслед за первой атакующей волной вторую, то резаться с ней пришлось бы уже не имевшим опыта сражений спитцерам и московским стрельцам.

Но, видимо, наблюдая за истреблением своего авангарда, гетман Жолкевский замешкался и пришел в смущение. Ему, в отличие от нас, пороховой дым в значительно меньшей степени мешал наблюдать за тем, как новомодные пушки залп за залпом выкашивают смешавшиеся козацкие ряды и как возвращаются на исходные позиции окровавленные и растрепанные ошметки, часто в виде едва ковыляющих на своих двоих козаков или раненых лошадей без всадников. Все остальные остались там в поле, украсив чуть пожухлую осеннюю траву. Пускать на убой вслед за этими вислоусыми отморозками свое кварцяное войско гетман явно не собирался и теперь, кряхтя мозгами, обдумывал сложившуюся ситуацию.

В лоб, ту линию обороны, которую Михаил Скопин-Шуйский выстроил поперек дороги, от речки Красиловки до ближайшего лесного массива, было не взять. Своей полевой артиллерии у Жолкевского было маловато* и, судя по тому, как мощно и дружно жахало с русских позиций, то продержаться польские пушкари против своих русских коллег должны были очень недолго.

Примечание авторов: * Дело в том, что польский Сейм привычно не выделял на кварцяное войско никаких дополнительных ассигнований, потому что эти деньги пришлось бы собирать с панства, которое ни в коем случае не собиралось их отдавать. А кого вы еще прикажете обкладывать налогами, жидов что ли? На этих где сядешь там и слезешь, сразу начнутся песни: «Ой, бедные мы, несчастные! Ой, горе нам горе! Ой, последний грошик у голодных детишек отбирают королевские мытари!» И ведь посмотришь, с виду, гол как сокол, кафтан дырявый, штаны протерты, глаза слезятся, рука у самого протянута как на паперти. Дай! А морда просит хорошего панского пинка, ибо всем известно, что у этого «несчастного и бедного» полвоеводства в долгах, а в подвале дома, один к одному стоят сундуки битком набитые золотыми монетами. Одним словом, польское королевство вечно без денег. Деньги есть у панов и жидов, но они не дают и поэтому зачастую командующие польско-литовскими армиями, такие как пан Жолкевский и пан Сапега были вынуждены выплачивать жалование войску из своего кармана.

На правом фланге польского войска, оборонительная позиция русских упирается в правый берег Красиловки. Сам берег на русской стороне высокий и обрывистый, дно и противоположный берег болотистые и топкие. Попытка обхода и атаки с того направления хоть конницей, хоть спешенными запорожцами, обещала всего лишь малоприятное барахтанье в грязи без всякой надежды на успех, ибо москали, то есть мы, как раз, будем располагаться на господствующей позиции высокого и крутого речного берега. Лесной массив, расположенный на другом фланге, обещал гораздо больше возможностей, хотя атаковать отличной польской конницей было невозможно и с того направления. Конечно, среди деревьев русские пушки не смогут так смертоносно плеваться картечью, но и польская гусария в лесном массиве, не имея возможности сомкнуть ряды и атаковать на полном скаку, тоже перестанет быть самой грозной в этом мире ударной силой.

Итак, когда пороховой дым полностью рассеялся, то стало видно, что гетман Жолкевский перестраивает свои войска. Часть украинных козаков еще не бывших в бою, примерно так тысяч пять, спешилась, и, оставив лошадей коноводам, беспорядочной толпой попилила к лесному массиву на нашем правом фланге. Намерения их были так прозрачны и очевидны, что батарея двенадцатифунтовок (четыре орудия), единственная способная достать чубатых на пределе дальности, по приказу Петра Басманова несколько раз бухнула по ним осколочными гранатами, внося в ряды запорожцев дополнительную толику хаоса, а также свою долю раненых и убитых. Обстрел продолжался ровно до тех пор, пока рванувшие бегом запорожцы не заскочили в лес, а коноводы не отвели лошадей подальше от угрозы.

Ни в центре, где группировалась основная часть крылатого* кварцяного войска, ни на левом фланге, где пара тысяч запорожцев также двинулись в обход, скорее всего для демонстрации атаки на наш левый фланг, наша артиллерия была не в состоянии достать позиции противника. Дело было в том, что поляки выстроили свое войско прямо перпендикулярно дороге, а Михаил Скопин-Шуйский построил свои укрепления по кратчайшему расстоянию между лесным массивом и речным берегом, то есть под углом примерно в тридцать градусов к польской линии. Намерения Жолкевского были очевидны. Когда запорожцы насядут нам на фланги и отвлекут на себя основное внимание, ударить гусарией в лоб по ослабленной оборонительной линии, ибо артиллерия и часть нашей пехоты окажутся оттянутыми для действий на флангах.

Историческая справка: * Гуса́рия, или крыла́тые гуса́ры (польск. husaria) – элитная кавалерия Королевства Польского и Речи Посполитой, действовавшая на полях сражений с начала XVI века до середины XVIII века. Гусария специализировалась на «проламывании» боевых порядков вражеской конницы или пехоты концентрированным копейным кавалерийским ударом. Гусария была создана на рубеже XV–XVI веков и представляла собой отряды тяжёлой кавалерии со специфической тактикой, вооружением, комплектованием и имела легко узнаваемые отличительные атрибуты – крылья (крепились различными способами за спиной всадника), очень длинные пики с прапорцами и звериные шкуры. Гусария многие десятилетия была основной ударной силой войск Речи Посполитой, в отличие от обычных гусар, которые были лёгкой кавалерией и вспомогательными подразделениями.

При этом наиболее опасным было движение большой группы спешенных запорожцев, пытающихся лесом обойти наш правый фланг. Конечно, ни Скопин-Шуйский, ни Басманов не были настолько наивны как полководцы, что предполагали лес вообще непроходимым для противника, поэтому там были устроены засеки, позиции на которых частью занимали местные ополченцы-лесовики, а частью московские стрельцы. За их спинами, во втором эшелоне на опушке леса стояли два моих уланских полка, общей численностью в полторы тысячи сабель, воительницы которого, как вы помните, помимо уланской кавалерийской, имели пехотную егерскую подготовку и были вооружены супермосинами, а также прочим стрелковым оружием с контейнеровоза. Запорожцы опытные головорезы, но они никогда еще не были в деле против бойцовых лилиток, превосходящих их физическими кондициями, вооружением и имеющих боевой опыт в нескольких войнах на уничтожение.

Я обернулся к Скопину-Шуйскому и произнес, указывая в направлении угрозы.

– Этих, (вымарано цензурой) мои девочки берут на себя.

– Хорошо, Артанский князь, – кивнул в ответ Михаил, поднимая к глазам бинокль, – пусть будет так как ты сказал.

Для того чтобы отдать команду мне не потребовалось ничего кромке мысленного усилия. И лилитки и их командиры, а на полках у меня тоже ходили бывшие курсанты, услышали меня сразу и повиновались безукоризненно. Спешившись по моему приказу, уланши построились в боевой порядок и через специально оставленные проходы в засеке двинулись навстречу злобному врагу. Обычный строй в лесу ломается между деревьями, бойцы теряют из виду командиров и своих товарищей, начинают чувствовать себя крайне неуверенно, ожидая, что враг может выскочить или выстрелить из-под каждого куста. Но атакующие егеря это совсем другое дело. Лес это их родной дом, в котором они чувствуют себя как рыба в воде их движение в нем стремительно и неудержимо. Они просачиваются между деревьями бесшумные как призраки, под их ногой не хрустнет ни одна веточка, и вот они прошли и снова в лесу никого и ничего. Представляю, какими взглядами провожали моих воительниц сидящие на засеках стрельцы и ополченцы. Недаром же наставницами наших воительниц в искусстве лесной войны были не только бывшие егеря-курсанты майора Половцева, но и дикие лесные лилитки проклятого мира Содома, а это вообще такие оторвы, что запорожцы рядом с ними кажутся малыми детьми, особенно в лесу.

Вскоре с той стороны – куда они ушли, раздался частый перестук выстрелов из супермосиных, короткие пулеметные и автоматные очереди, а также крики боли, ярости и страха. Орали в основном чубатые любители сала, поскольку бойцовые лилитки сражаются и умирают обычно молча. Я как всегда в таких случаях подхваченный общей волной сознанием был вместе со своими верными воительницами. Целился вместе с ними во врага из винтовок и пулеметов, наносил удары, уклонялся от ответных и вместе с ними чувствовал боль от полученных ран.

Потом стало понятно, что отмороженная запорожская вольница, несмотря на почти трехкратное численное превосходство и дикую свирепость, сгорает во встречном бою как солома на жарком огне. В то же время мои воительницы, презрев раны и потери, переигрывают их по всем статьям, в силу чего держатся и побеждают. От этого, всех нас и меня и моих воительниц, охватила пьянящая радость близкой победы. В самом конце разгромленный враг побежал, а лилитки, которые были значительно быстрее, догоняли бегущих хохлов и без всякой пощады убивали ударами в спину. Кого в тот момент они видели в этих чубатых насильниках и убийцах, быть может Волкодавов, а быть может и Псов, только вот факт – далеко не с каждым врагом они бывают так беспощадны.

Гетман Жолкевский несомненно понял что там в лесу с его спешенными запорожцами случилось что-то нехорошее, мне показалось, что он колеблется, не начинать ли ему отступление, потому что надежда на победу уже исчезла, а риск поражения все время растет, или все же попробовать каким-то образом выкрутиться. Но тут мои уланши, догрызшие наконец запорожскую банду, развернулись вдоль лесной опушки и открыли редкую но очень меткую стрельбу в направлении левого фланга гусарии Жолкевского. Расстояние там было около километра. По одиночной мишени на такой дистанции стрелять рекомендуется только из дальнобойных крупнокалиберных снайперских винтовок, но тут цель была групповая и очень плотная, а огонь по противнику вели прирожденные воительницы, чьи способности были доведены до оптимума. Пусть убитых у поляков от такого огня было не очень много, но гусария заволновалась и начала мешать ряды. Первый акт спектакля был отыгран с большим перевесом в нашу пользу.

Атаковать, опушку леса тяжелой кавалерией только для того, чтобы выбить оттуда укрепивших вражеских егерей был бы в его положении полным идиотизмом и гетман Жолкевский просто приказал своим гусарам отойти на противоположный фланг. Видимо он еще надеялся, что вторая группа запорожцев, направленная для диверсии против нашего левого фланга, еще сможет хоть как то изменить ситуацию. Пора было кончать с этим геморроем и Петр Басманов сел на коня. По общей диспозиции он как заместитель Скопина-Шуйского возглавлял находящуюся сейчас в резерве поместную конницу, состоявшую из тех трех тысяч всадников, что вышли с войском из Москвы и двух тысяч присоединившихся местных дворян. Теперь пришло и их время, сказать свое слово, потому что именно поместную конницу будущий царь направил на левый фланг за речку Красиловку, разобраться с посланными нам во фланг запорожскими казаками.

Речку поместная конница форсировала колоннами в нескольких с шумом топотом и брызгами, будто скача как Христос, прямо по поверхности воды, что произвело на наблюдающих за этих хохлов определенный фурор. Но никакого колдовства или вмешательства божественных сил в этом не было, а были потайные мостки, построенные так, что они находились сантиметров на десять ниже уровня воды. Петр Басманов, в полной рейтарской экипировке, под развевающимся знаменем лично возглавивший атаку в эти минуты был очень хорош. Не зря мы спасали его от его же собственной дури. Не дожидаясь пока по ним ударят воодушевленные успехами этого сотни поместной конницы, запорожцы развернули коней и начали утекать, причем не на соединение с основными силами Жолкевского, а куда-то на юг, к переправам через Десну. Сам Жолкевский, тоже видимо поняв, что сегодня у него не срослось и надо отступать, пока цело хотя бы ядро кварцяного войска. Пехота со своими острожками и артиллерией за отступающими поляками вдогон явно не побежит. А хохлов он под свои знамена еще наберет, хоть двадцать тысяч, хоть пятьдесят. Желающих повоевать кого угодно там всегда в избытке.

Нас такой вариант по понятным соображениям не устраивал, по итогам этой битвы поляки должны были отстать от Русского царства как минимум на полгода, а не заявляться с повторным визитом через месяц-другой. Поэтому зверя требовалось добить и для этого, кроме пехоты, в резерве на левом фланге у нас еще было полторы тысячи уланш. Командовавший дивизией полковник Зиганшин (по старой службе капитан), сел на коня, горнистка из волчиц протрубила сигнал атаки и через узкий проход между речкой и малозаметными заграждениями наша легкая кавалерия под распущенными священными красными знаменами поэскадронно рысью выступила на бой кровавый, святый и правый. Начался самый последний и решающий акт битвы при Березне.

Гусария, заметив, что ее атакует противник меньший в числе и хуже экипированный*… без команды своего гетмана развернула коней навстречу новой угрозе, рассчитывая хоть отчасти поквитаться за все унижения сегодняшнего дня. Быстрой рысью разворачивались для атаки роты, избоченясь сидели на конях гусары, блестели начищенные до зеркального состояния шлемы, панцири и нагрудники, трепетали за спинами белые, черные, цветастые лебединые крылья, развевались на поднятых вверх пиках значки гусарских рот. Цвет и краса королевского войска. Прах и пепел, ужас и страх. Следом за гусарами в атаку как бы нехотя, будто предчувствуя беду, отправились и панцирные козаки. Гетману Жолкевскому, застывшему вместе с самыми ближайшими соратниками посреди небольшого пригорка, оставалось только сжимать кулаки и искусно материться по-польски и на латыни. Не зря же пан Ян Бучинский говорил о том, что с Серегиным ухо надо держать востро. Эта атака странных кавалеристов, одетых в форму пожухлой травы таила в себе пока непонятную угрозу. Ведь не на смерть же они отправились видя перед собой численно превосходящего, покрытого ореолом непобедимости и овеянного славой врага.

Примечание авторов: * экипировка от Клима Сервия, также как и бронежилеты из нашего мира, и защитное снаряжение со штурмоносца не блестит металлом на страх врагам и для местных выглядит так же, как и набитые конским волосом стеганные тегиляи. Не все, как говорится, золото, то, что блестит.

Нехорошие предчувствия гетмана Жолкевского оправдались очень быстро. Неожиданно, уланские эскадроны, развернувшиеся в линию за рубежом малозаметных заграждений, начали останавливаться, спешиваться и, уложив на землю лошадей, занимать за ними как за брустверами позиции в стрелковой цепи. И лишь только знаменосцы со своими знаменами, одним дивизионным и двумя полковыми остались стоять на поле как памятники героизму. Польская гусария была от стрелковой цепи уже в сотне метров и поднимала своих лошадей в галоп, хотя панам было решительно непонятно, как атаковать лежащих на земле людей.

Но вот, раздалась команда и по плотному строю почти в упор резанули полуоболочечными пулями сто двадцать единых пулеметов Мосина-Калашникова, а также все прочее стрелковое вооружение от супермосиных, до пистолетов-пулеметов. Примерно с минуту или около того, над полем боя господствовали треск коротких и длинных очередей, частый перестук винтовочных выстрелов и отчаянный предсмертный вой людей, и ржание лошадей, громоздящихся друг на друга валом мертвых тел. Первые ряды, в которых были собственно гусары-товарищи со своими ротмистрами, полегли почти мгновенно. Досталось свинцового града и следующим за ними пахоликам-оруженосцам, которые стали разворачивать коней, надеясь хотя бы спастись бегством но и этого им было не суждено сделать. Полковник Зиганшин понял, что дело сделано, прозвучала еще одна команда, поданная горнисткой, и, прекратив стрельбу, уланши начали поднимать коней на ноги и садиться в седла. А дальше сабли наголо и в атаку марш-марш. Рубка бегущих, пусть даже эти бегущие спасаются бегством верхами, любимое занятие кавалерии всех времен и народов.

Пока на левом фланге происходили все эти события, на правом фланге коноводы подали лошадей эскадронам занявшим позицию на опушке леса. Поняв, что дело проиграно полностью и окончательно, польный гетман коронный пан Жолкевский развернул коня и вместе с малой свитой покинул место сражения. Битва при Березне была выиграна нами полностью и бесповоротно. Теперь пройдет немало времени, пока король Сигизмунд сумеет восстановить ядро своей регулярной армии, а значит, до этого времени ничего кроме бандитских набегов на порубежные земли нам ждать не стоит.

Мы бы выиграли это сражение и без применения огнестрельного оружия из верхних миров и участия моих лилиток, но тогда армия Скопина-Шуйского понесла бы серьезные потери. А нам этого не надо, ибо эти обученные нами полки должны стать Гвардией новой русской регулярной армией и источником инструкторского и командного состава для ее будущих частей и соединений.

Как говорят в таких случаях – «враг твоего врага есть твой друг». Врагом польского короля Сигизмунда, раззявившего пасть на русскую державу, являлся шведский король Карл IX, в недавнем прошлом герцог Седерманландский, попятивший душку Сигизмунда со шведского престола, который тот получил в наследство от своего отца, короля Юхана III. История сия весьма запутана и может быть изложена только в общих чертах. Так уж получилось, что этот самый Сигизмунд, по мужской линии происходящий из шведской династии Ваза, а по женской – из польской династии Ягеллонов, первоначально ставил целью объединить под своей властью сразу две короны, но в Швеции к тому моменту уже преобладал протестантизм, а Сигизмунд был воспитан иезуитами как фанатичный католик, и потому вознамерился полностью извести протестантов и православных в подвластных ему землях.

В результате Швеция такого короля выплюнула, избрав вместо него его дядю Карла, герцога Сёдерманландского, ставшего королем Карлом IX, который придерживался протестантского исповедания – того же, что и большинство его подданных. Но получилось так, что из Швеции Сигизмунда поперли, а вот в Шведской Ливонии, включавшей в себя северную часть современной Латвии и южную часть Эстонии, его власть сохранилась. Более того, вступая на польский престол, Сигизмунд пообещал панству присоединить прибалтийские провинции Ливонию и Эстляндию к Речи Посполитой, и невыполнение этого обещания стоило ему уменьшения королевских прав. Именно это стало причиной войны между Речью Посполитой, население которой составляло десять миллионов человек, и Швецией, население которой было всего один миллион.