Глава 22
Понаехали тут…

Мы говорим, что внешне наша страна здорово изменилась. Былую портретную бледность среднерусских городов ярко расцветили неславянские лица. Но, право слово, что там наша разноперость в сравнении с пестротой Нью-Йорка! Если хотите представить, как мог выглядеть библейский Вавилон, непременно отправляйтесь в Нью-Йорк. В этническом смысле Нью-Йорк – это весь мир в миниатюре.

Применительно к себе мы бы, наверно, назвали это «вселенским хаосом». Американцы называют свое представление об иммиграции национальной идеологией. И хотя в последнее время, особенно после теракта 11 сентября, там было введено много ограничений для новых переселенцев, я не знаю ни одной другой страны, которая сегодня принимает у себя такое число людей со всего мира. В последние 30 лет в Америке ежегодно оседало от 700 000 до 1,8 миллиона иммигрантов! И это только легально!

Если представить иммиграцию в графическом виде, то начиная с середины XIX века кривая совершает умопомрачительные броски – то стремительно несется вверх, то отвесно падает вниз. В какой-то мере эта «гимнастика» отражает события внутри страны и в мире. Например, в годы Великой депрессии иммиграция в США упала с 700 000 человек в 1924 году до 23 000 в 1933-м. И, напротив, в годы золотой лихорадки подскочила до 1,2 миллиона, а затем, немного притормозив, снова набрала обороты в трудном для Европы 1914 году. Между тем иммиграционный пик в 1,8 миллиона пришелся на знаменательный для СССР 1991 год. Впрочем, и в предыдущие пару лет этот показатель также держался на высоком уровне.

Ежегодно на каждую страну выделяется определенная квота по приему иммигрантов. Основанием для получения вида на жительство чаще всего служит воссоединение семей, хотя по этой статье приходится ждать своей очереди годы, а бывает и десятилетия. Но получить свой билет в Америку могут и те, кто добился особых вершин в своем деле, или просто чья профессия на данный момент в дефиците. И конечно, те, кто готов вложить в американскую экономику миллион-другой долларов.

Иммигранты – это самая большая гордость страны в историческом смысле, но и самая сложная ее проблема сегодня. Это – проблема отношений между расами и национальностями. Это и проблема исторических обид, исправления ошибок и покаяния. Показательный пример: после нападения Японии на флот США в годы Второй мировой войны Америка поступила со своими гражданами японского происхождения вполне по-сталински. Проживавших на западном побережье Соединенных Штатов японцев, как неблагонадежное население, интернировали во внутренние районы страны и поселили в лагеря, где они и провели несколько лет. История вроде бы давняя, но оказалось, что живущие в Америке японцы ее не забыли. Ее помнили не только те, по кому прошелся каток военного времени, но и их дети, и дети их детей. Потому что это была история национального унижения. И спустя полвека им удалось добиться от правительства США не только официального извинения за допущенную в прошлом несправедливость, но и денежной компенсации – по 5000 долларов за каждого пострадавшего.

Сложности порой возникают даже там, где, казалось бы, их и ждать трудно. К примеру, когда праздновалось 500-летие Америки, активисты нацменьшинств собрались на набережной в Сан-Франциско, чтобы помешать театрализованной высадке экспедиции Колумба в Новом Свете. Своими плакатами они пытались сказать остальным: «Мы протестуем против лживой истории, которой учат наших детей. Эта история восхваляет Колумба, но молчит о том, что с него началось порабощение коренных жителей Америки». Эти люди считают, что официальная школьная история однобока и написана с позиций белого человека.

А вот с точки зрения известного историка Артура Шлезингера, как и многих других специалистов, именно школа сыграла важнейшую роль в превращении пестрой толпы переселенцев в единую американскую нацию, в становлении новой американской культуры. В этом, собственно, и состоит особый путь Америки, названный «плавильным котлом». Благодаря ему, считает историк, Соединенным Штатам удалось избежать раздоров вроде тех, что при распаде терзали Югославию, Индию или бывший Советский Союз. Сравнение с СССР для нас особенно любопытно. Исторически сложилось так, что наша страна, подобно лоскутному одеялу, включала множество национальных анклавов, или, как у нас принято говорить, территорий «компактного проживания» людей одной национальности, одного языка, культуры и вероисповедания.

В Америке если национальные анклавы и существовали, то обычно в масштабах улицы или квартала, реже городского района и уж совсем нечасто – отдельного поселения. Индейские резервации не в счет – это разговор особый. Так вот, у них улицы или кварталы, а у нас – целые территории. Ну ладно бы только это, так ведь еще и каждую территорию в советское время называли республикой и наделяли условной государственностью – свои (во многих случаях исторические) границы, свои институты власти, своя Конституция и пр. Пусть и условные, но все же это были зачатки государственности, что в условиях паралича центральной власти и взрыва национализма в республиках подталкивало к сепаратизму и способствовало развалу Советского Союза.

В США границы между штатами тоже складывались исторически – земли завоевывали, осваивали, покупали, меняли по бартеру, но к национальному принципу это отношения практически не имело. Даже если поначалу где-то и оседало этнически однородное население, то вновь прибывавшие иммигранты перемешивались со старыми, кто-то уезжал, кто-то приезжал – как 100 лет назад, так и сегодня страна находится в постоянном движении. Есть, правда, одно курьезное исключение – Гавайи, последний по времени штат, вошедший в состав Америки. За полвека до этого, когда права на острова заявили Соединенные Штаты, жители этих мест считали себя гавайцами. И хотя сегодня гавайский (изначально полинезийский) генотип разбавлен до состояния довольно жидкого, голоса за отделение от Америки там раздаются. Впрочем, такие же жидкие, как и сам гавайский генотип, ибо реального экономического или какого-то другого смысла это не имеет, разве что на уровне подсознательного. Но Гавайи – это именно курьез. Во всех же остальных случаях для национального сепаратизма в США не было даже предпосылок, люди из разных стран вместе жили, вместе учились и вместе работали, перемешиваясь семьями и культурами. Иными словами, американский «плавильный котел» трудился на всю мощь.

У нас вроде бы тоже «плавили» новую нацию под названием «советский человек». И пока страной правили грубой силой, страхом и безостановочной пропагандой, что-то там сплавлялось, как-то держалось вместе, но в кризисной ситуации все развалилось на куски. Туркмен снова стал туркменом, грузин – грузином, и даже братья славяне на Украине и в Белоруссии в одну нацию с русскими все же не слились.

Американцы же как новая композитная нация в целом, безусловно, состоялась. Но есть нюансы. Хотя никто там всерьез отделяться не собирается, хотя со стороны все выглядит пристойно и почти монолитно, поговорите с людьми, которые внешне отличаются от белого большинства, и вам откроется другой ракурс, с которого тоже можно увидеть Америку. Мой хороший знакомый Виктор Ли, тележурналист с лицом Дэн Сяопина и манерами английского лорда, настроен скептически:

Так стали появляться китайские анклавы вроде чайнатаунов в Сан-Франциско и Нью-Йорке. Кстати, в годы сегрегации, то есть обязательного раздельного проживания с белыми, китайские кварталы, как и негритянские, совсем не обязательно были нищими гетто. Там рядом с бедняками жили и вполне состоятельные люди. Там тоже были богатые и бедные, там тоже работали, вели бизнес, умели пылко любить и славно развлекаться. Но только все это – как бы параллельно другой жизни, которой жила остальная Америка. А вход в эту другую, «белую жизнь» был настрого заказан цветным.

Иммиграция из Китая началась с западного побережья Америки, когда в середине XIX века промышленная революция востребовала десятки тысяч рабочих рук. В течение двух-трех десятилетий страну буквально наводнили выходцы из Поднебесной. За это время в Новом Свете осело более 100 000 китайцев. Такой поток мигрантов считается высоким и сегодня, а уж по тем временам, когда все население Америки едва перевалило за 50 миллионов, это была и вовсе гигантская цифра. Малообразованные, странного вида люди были готовы выполнять самую тяжелую работу – строить дороги, работать в шахтах, лить металл, копаться в земле. Мало того, что визуально они были очень заметны, что само по себе вызывало дискомфорт, безмерно раздражая белое население, так еще эти люди со смешными косичками вместо нормальных стрижек и жидкими бороденками (китайцы, как известно, не склонны покрываться буйной растительностью) были готовы работать за любые деньги, не покладая рук.

Последнее обстоятельство, понятно, привлекало промышленников, но у остальных вызывало нарастающий протест. Порог этнический терпимости, по-видимому, оказался пройденным. Обыватели, политики, профсоюзы и даже церковь выступили единым фронтом против «желтого бедствия». «Америка – страна белых людей! Пора покончить с желтым кошмаром!» – то и дело слышались возмущенные голоса. «Желтые крадут рабочие места белых, несут болезни и преступность!» – вторили им другие. Когда недовольство чужаками достигло пика, а это случилось в 1882 году, был принят закон, который на долгие десятилетия воспретил въезд новых мигрантов из Китая на территорию страны. Десятки тысяч человек оказались в западне. В свое время многие мужчины бросились на заработки в Новый Свет, оставив семьи на родине. Они строили планы сначала обосноваться самим, а уж потом вызывать близких. Новый закон лишал их всякой надежды на воссоединение. Но и бросить все, вернуться домой тоже казалось невозможным. Работа в Америке была спасением, позволяла поддерживать на плаву семьи в далеком голодном Китае. У холостяков были свои трудности, законодательство многих штатов запрещало смешанные браки китайцев с белыми женщинами. В те времена китайские кварталы представляли странное зрелище унылых толп одиноких мужчин. Это был первый и единственный в истории Америки закон, который ограничивал иммиграцию по признаку расы.

Китайцы приезжали в Америку добровольно, формально они были свободными людьми. Но на протяжении многих лет подвергались не менее жестокой дискриминации, чем освобожденные чернокожие рабы и их потомки. Как и неграм, китайцам вплоть до 1940-х годов было запрещено владеть землей и собственностью, заниматься ничем иным, кроме ручного труда, работать в сервисе и мелкой торговле. Формально они даже не являлись гражданами США. Вплоть до реформ 1960-х годов китайцы не могли жить в белых кварталах, пользоваться общественными услугами, предназначенными для белых. Лишь спустя 100 лет после того, как первые подданные Китайской империи ступили на американскую землю, они смогли свободно вздохнуть. Тогда, в 1960-е годы, был отменен запрет на иммиграцию китайцев в США, сняты все имущественные и социальные барьеры, что, конечно же, помогло им интегрироваться в жизнь белого большинства. Впрочем, до определенного предела. В вопросе смешанных браков, например, китайцы, как и афроамериканцы, не особенно преуспели. Впрочем, это общая картина по стране – к числу межрасовых относится всего лишь 3,9 % от всех заключенных браков.

Как бы то ни было, родившиеся на территории США китайцы хотя и могут говорить на языке своих родителей (реже они умеют читать и писать иероглифы), хотя сохраняют приверженность к китайской кухне, религии и некоторым традициям, но родная для них все же культура американская. Собственно, в этом и есть суть работы американского «плавильного котла». Сегодня китайцев, как и афроамериканцев, можно увидеть во всех сферах жизни, порой на весьма высоких постах. Вы можете встретить характерные лица практически в любом американском городе, но, конечно, самые большие землячества вы найдете в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Всего же в Соединенных Штатах проживает 3,4 миллиона человек, которые называют себя китайцами, что составляет около 1 % от общего населения страны.

Примерно в такой же пропорции Америка оказалась разбавлена и нашими соотечественниками. Но, в отличие от китайцев, жизнь русских людей в Новом Свете, будь то выходцы из Российской империи или СССР, а тем более современной России, не складывалась столь драматично. Конечно же, как и всем иммигрантам, прибывавшим в Америку без лишних средств, а то и вовсе без цента в кармане, поначалу им приходилось нелегко. Но россияне по крайней мере не страдали от дискриминации. Свою новую жизнь они начинали на общих основаниях. И лишь в период с 1960-х по 1980-е годы иммигранты из СССР оказались в привилегированном положении, когда с легкостью получали статус политических беженцев, который давал им право на получение бесплатного жилья, медобслуживания, а также целого ряда других льгот.

Хотя иммигранты из России в разные годы внесли ощутимый вклад в развитие американской культуры, науки и техники, меня всегда удивляло, что в Америке это никогда специально не отмечалось. Я слышал много хвалебных слов о китайском, итальянском, ирландском вкладе в американскую жизнь, о вкладе других народов, но никогда о русском. Не очень справедливо, хотя бы в свете того, что появление Голливуда, этой всеамериканской иконы, во многом обязано выходцам из Российской империи. Это они заложили первые камни в основание студий Metro-Goldwyn-Mayer и 20th Century Pictures. Это изобретение русского Владимира Зворыкина положило начало развитию телевидения, а другой наш соотечественник, Давид Сарнов, организовал регулярное телевещание в Соединенных Штатах. Он же был создателем крупнейшей теле- и радиокорпорации NBC. Или Александр Понятов, создатель знаменитой компании Ampex – пионера видеозаписи. А уж имя Серея Брина, основателя Google, сегодня у всех на слуху.

В Америку многое пришло из России. Американскую актерскую школу основал Михаил Чехов. Классиком американского песенного жанра стал Ирвинг Берлин. На родине этого уроженца Тюмени звали Израиль Моисеевич Бейлин. Мы о нем даже не слышали, а для американцев его имя значит примерно то же, что для нас Дунаевский, Богословский, Пахмутова или Тухманов вместе взятые. В этой связи можно также вспомнить десятки имен актеров, танцоров, музыкантов, многие из которых стали в Америке культовыми. За этих людей мы можем только порадоваться, порадоваться тому, что незаурядным натурам удалось добраться до сияющего олимпа признания, пусть даже не у себя на родине.

Как раньше, так и сегодня, Россия продолжает питать талантами заграницу. Пусть даже не талантами, а просто пассионарными людьми, жаждущими самореализации. А мы знаем, что если в одном месте что-то прибавляется, то в другом неизбежно убывает. В 2015 году из России навсегда уехало 350 000 человек. За год до того – еще 310 000. Всего же с 1991 года страну покинуло более 5 миллионов человек! А ведь уезжают россияне с высшим образованием: ученые, предприниматели, компьютерщики, люди других востребованных профессий. Происходит то, что принято называть «утечка мозгов». Хуже того, опросы говорят, что каждый десятый житель России не против обустроить свою жизнь за пределами страны.

Хорошо, пусть для многих это только бравада, но все же твердо намерены это сделать, согласно опросам, чуть более 1 %. Скорее всего, реально уедет еще меньше. Но и это огромная цифра. Мы видим, что резкий рост статистики эмиграции из России начался вслед за проведением парламентских выборов 2011 года и массовых митингов в Москве, участники которых считали результаты выборов подтасованными, и последующего ужесточения внутренней политики. Нам следует глубоко задуматься над тем, что с отъездом этих людей наша страна теряет свой самый ценный капитал. И едва ли его восполнит приток неквалифицированных мигрантов. Но, если так пойдет и дальше, не приведет ли это со временем к замещению русской культуры азиатской?

Задаваться подобным вопросом в Америке еще полвека назад никому и в голову прийти не могло: в конце концов, Соединенные Штаты – страна иммигрантов, которые создали и продолжают ее развивать, вливаясь в единую американскую нацию. В этом смысле ни европейцы, ни даже оседающие в стране азиаты, когда были допущены к «переплавке», не являли собой проблемы. Проблемой стали выходцы из Латинской Америки. Начиная с 1960–1970-х годов их численность стала возрастать по экспоненте, и вот тут знаменитый «американский котел» начал давать сбои. Сегодня латиноамериканцы являют самое крупное национальное меньшинство, насчитывающее 55 миллионов человек или 17 % населения.

Собственно, свой первый значительный контингент латино США получили в качестве трофея, доставшегося им по результатам войны с Мексикой в середине позапрошлого века. Тогда треть побежденной страны вместе с жителями отошла северному соседу. Сегодня на этом месте мы видим Калифорнию, Аризону, Неваду, Юту, Нью-Мексико, Колорадо, Техас, а также часть территорий других штатов. Второй крупный контингент мексиканцев был привлечен в Америку, когда спустя 30 лет бурное развитие промышленности и строительство железных дорог потребовали возместить иссякший поток трудовых мигрантов из Китая.

На протяжении последующих десятилетий мексиканские рабочие приезжали в качестве официальных гастарбайтеров, но по меньшей мере треть всех, кто пересекал границу, были нелегалы. Как бы то ни было, к 1960-м годам в стране уже насчитывалось около 4 миллионов латино, главным образом мексиканцев. Впрочем, миллион из них составляли пуэрториканцы.

На протяжении дальнейших лет Америка столкнулась с миграционным аваланшем из Центральной Америки. Сначала исход кубинцев, спасавшихся от режима Кастро. Потом беженцы из Сальвадора, Гватемалы, Гондураса, Никарагуа, других стран, пораженных нищетой, переворотами, гражданскими и партизанскими войнами. Число нелегальных переходов южной границы нарастало с поразительной быстротой. На сегодняшний день в США предположительно проживает – только подумать! – 11‒13 миллионов нелегалов, главным образом из стран Латинской Америки. Снимая репортаж на тему нелегальных переходов границы, я своими глазами видел, как это происходит неподалеку от города Сан-Диего в Калифорнии.

Под покровом темноты, преодолев заграждение, человек сто, а может, и больше – этих людей можно было увидеть еще днем по другую сторону границы – кто как мог, пытались рассеяться по приграничной территории. Пограничники тоже не дремали: одних они подбирали у самого заграждения, других выискивали по кустам и оврагам, выковыривая оттуда нарушителей, словно кочаны с грядок. Иногда это были одиночки или семейные пары, часто с детьми, но мы видели, как к джипам вели и целые кланы во главе с седовласыми патриархами. Люди шли покорно, не пытаясь сопротивляться или о чем-то просить. Стражи не испытывали к ним особого озлобления, просто делали свое дело, словно актеры в провинциальном театре, в который раз без тени всякого вдохновения разыгрывающие перед одними и теми же зрителями заученный до дыр спектакль: вот сейчас одни прячутся, другие их ищут и находят.

Находят, правда, не всех, кому-то удается просочиться сквозь кордоны и раствориться в американской жизни. А это уже, считай, почти что пропуск в Америку. Тех же, кого удавалось обнаружить, пограничники отвозили в центр временного задержания. Там пытались как-то установить их личности, взять отпечатки пальцев, зарегистрировать, затем их кормили, а наутро депортировали в Мексику. Депортация выглядела следующим образом: нарушителей подвезли на автобусе к самому пограничному КПП, и те чинно, словно выходя на городской остановке, проследовали через калитку к себе на родину. Затем, как объяснил нам пограничник, они доберутся до того самого места, где накануне пытались перейти границу, и вечером, когда стемнеет, попробуют еще раз. И будут пробовать до тех пор, пока ни окажутся в Америке.

В дотрамповский период границу каждый год пытались нелегально пересечь около миллиона человек, из них 720 000 – мексиканцы. Пограничникам удавалось задержать примерно половину нарушителей. Также известно, что 43 % из тех, кто был задержан и депортирован, пытались проделать это снова. А вот о том, что делать с теми, кому удалось попасть и как-то закрепиться в США, ведутся жаркие споры. Одни считают, что нелегалы понижают жизненный уровень остальных американцев, что они – бульон, в котором варится преступность и даже может гнездиться терроризм, что границу надо накрепко опечатать и избавиться от всех незаконных иммигрантов. Однако, согласно опросам, почти вдвое больше американцев (более 60 %) думают иначе. Они настаивают на том, что, хотя эти люди и попали в страну, нарушив законы, все же если они прожили в Америке уже достаточно долго, лет семь – десять, все это время работали, платили налоги и не совершали преступлений, они заслуживают амнистии и право стать гражданами США. Заслуживают, во-первых, потому что уже внесли свой вклад в развитие Соединенных Штатов, а во-вторых, потому что каждый имеет право на счастье. К слову, такие амнистии проводились в Америке несколько раз.

Теоретически подобраться к своему счастью можно и в обход заградительных кордонов, если отъехать за миль 15‒20 от того места, где мы наблюдали массовый переход границы… Что мы и сделали. Там мы увидели бескрайнее поле, которое рассекал натянутый на уровне колена самый обычный трос. По одну сторону от троса находилась Мексика, по другую – Америка. Я был заинтригован. После всех страстей, которые нам довелось снимать накануне, это место выглядело слишком невинно. Как объяснил сопровождавший нас офицер, эти места не очень-то и охраняются, мексиканцы здесь границу не переходят. Почему? Слишком далеко до остановки автобуса. Пограничник имел в виду обычный рейсовый автобус, на котором за три-четыре доллара можно добраться от границы до Сан-Диего. Больше вопросов к мексиканской границе у меня не было.

С приходом Трампа ситуация резко изменилась. Число нелегальных переходов сократилось в разы, а если президент все-таки добьется строительства на границе стены, скорее всего, будет сведено к нулю.

Как бы то не было, легальных и нелегальных мигрантов сегодня уже считают на миллионы, это привело к тому, что в ряде городов Америки белые не являются большинством и поэтому то ли в шутку, то ли всерьез настаивают на специальном для себя названии – евроамериканцы. За этим ёрничанием, надо думать, стоит серьезное беспокойство, что жизнь их может со временем сильно измениться. Разрастающиеся меньшинства – люди другой культуры и другого образа жизни – избирают во власть все больше и больше политиков из своей среды, которые, как опасаются некоторые евроамериканцы, в какой-то момент смогут законодательно перевернуть сложившийся ход жизни.

Многонациональная демократия уникальна в истории человечества, но не дает никому никаких гарантий. Число приезжих и в самом деле постоянно растет. Но если раньше люди приезжали, чтобы забыть свое прошлое, то сейчас принято привозить его с собой. Раньше все приезжие изо всех сил боролись за право стать частью большинства. И, как правило, уже второе поколение эмигрантов полностью вливалось в американскую культуру, Теперь же быть нацменьшинством стало экономически и политически выгодным. Многие группы хотят попасть в эту категорию, чтобы получить привилегии, которые дало им движение за гражданские права.

Если раньше школа была главным местом, где выплавлялась единая нация, овладевая единым языком, то сегодня, например, для каждого из четырех калифорнийских детей английский язык неродной. В ряде школ, чтобы не оставить детей совсем без образования, введено двуязычное обучение. Если раньше Америка и в самом деле была «плавильным котлом» с единым языком и культурой, то сегодня она больше похожа на большую посудину с салатом, где каждый овощ сохраняет свой вкус. То, что происходило здесь в последние десятилетия, я бы назвал «второе открытие Америки». Цветные американцы впервые за всю свою историю осознали, что в мире белых они могут добиться многого, что перед ними открываются возможности. Они не просто осознали свои возможности, но во многих случаях и реализовали их – порой с вызовом, с эдаким подчеркнуто грубоватым жестом в сторону белого большинства, мол, подвиньтесь, вы тут не одни. Само же большинство, белые американцы, обнаружили, что, оказывается, их страна не так однородна, как представлялось, что рядом с ними существуют другие культуры различных меньшинств, с которыми тоже надо считаться.

Демографы предполагают, что через 50 лет белые потомки европейцев перестанут быть большинством в Америке. Как это может выглядеть на практике, можно увидеть в сегодняшнем Майами. Там англосаксы составляют лишь 31 % населения, а латино – аж! – 44 %. Почти все они – кубинцы.

Первая волна кубинских иммигрантов накрыла Майами еще в 1960-е годы, когда к власти пришел Фидель Кастро. Выделив большие средства на помощь беженцам, Вашингтон справедливо видел в них что-то вроде трофея в холодной войне. Это была большая политика. Но, помимо политиков, в эту историю оказались втянутыми и самые обычные люди, рядовые жители Майами – им предстояло слегка потесниться на своей земле. Криков было много, но потом все как-то устаканилось, пока спустя 20 лет город не накрыла вторая волна кубинских беженцев. И тут уже многие стали покидать родной город. Всего из Майами тогда уехало 140 000 человек. «Ужас, катастрофа! Мы теряем Америку!» – об этом кричали не только воинствующие радикалы, паника охватила и вполне солидных ученых. Белое население Майами, скорбели они, стало меньшинством, с которым перестают считаться чиновники, которое все чаще игнорируют продавцы в магазинах. Для тех, кто не уехал, остается только два пути: принять подчиненную роль чужаков или же освоить язык, традиции, манеры, то есть ассимилироваться в испаноязычном населении.

Звучит пугающе, но, как правило, паникеры видят только одну половину правды. Из города уехали в основном простые работяги. Они не могли конкурировать с новоприбывшими кубинцами, готовыми трудиться за гроши. Однако врачи, юристы, бизнесмены, менеджеры из числа «англо», то есть европейского происхождения, напротив, стали приезжать в Майами, чтобы воспользоваться открывающимися здесь возможностями.

Вот какой диалог состоялся у меня с журналисткой Сьюзен Блейзджек, коренной жительнице этого города:

– Сьюзен, что думает о своей новой жизни белое меньшинство города?

– Для большинства «англо» в бытовом смысле жизнь не очень-то изменилась – те же клиники, те же врачи, все еще белые районы. Перемены заметны, когда вы выходите из своего круга, своего офиса и попадаете в общественные места.

– Но неужели белых людей не посещает чувство хозяев, которые пригласили гостей, а те взяли и поселились в их городе, забыв, что они гости?

– Я понимаю, что вы имеете в виду, но я не владею городом Майами. И приезжие не гости. Точнее будет сравнение, как если бы они купили соседний дом. У них на это точно такое же право, как и у меня. И если они станут хорошими соседями, мы поладим.

– Ну и как жить в условиях, когда мэр города, начальник полиции, прокурор – все кубинцы? Вас это не тревожит?

– Не тревожит. Пришедшие к власти латино не скажут: «Англо» убирайтесь, мы тут кое-что собираемся сделать, что вам не очень понравится». Всех мэров заботят одни и те же вопросы: полиция, дороги, транспорт, школы. К слову, на выборах мэра я исходила только из того, кто из кандидатов лучше справится с этой работой. И я голосовала за латиноамериканца.

Возможно, не все местные «англо» настроены к приезжим столь дружелюбно. Но если смотреть со стороны, мы видим, что до прихода кубинцев Майами был заштатным городишком, известным разве что теплым климатом и пляжами. Иммигранты основательно изменили город, за 30 лет превратив его в столицу Карибов, всей Латинской Америки. Здесь появились новые бизнесы, новые услуги, новые рынки, шикарные небоскребы. Капиталы стекаются сюда со всего мира. Город процветает!

Но, правда, и то, что этот город стал кубинским национальным городом не только с собственной культурой, но и с собственной экономикой, где ассимиляция перестала быть необходимостью. Вот этого-то многие в Америке и опасаются. На протяжении всей истории страны процесс шел в другом направлении – приезжие неизменно перенимали американский быт и американские ценности. Иные с головой врастали в новую жизнь уже в первом поколении. Так выплавлялась единая нация. Но вот два-три десятилетия назад, когда в Америке появились гигантские национальные анклавы, что-то в стране начало меняться. Эти анклавы оказались слишком велики, чтобы стремиться к американизации. Помимо уже известных чайнатаунов, в стране появились мексиканские анклавы в Калифорнии, Нью-Мексико, Аризоне, Техасе.

Пример Майами, бьют тревогу националисты, показывает, как возникает сначала культурная, а затем и экономическая автономия. А дальше уже совсем страшно: отделение автономии от США и появление нового соседа, которому уже и имя придумали – Мексамерика. Есть сценарии и пострашнее: все нарастающий поток иммигрантов с юга постепенно захлестывает всю Америку, завоевывая штат за штатом, растворяя в себе всех остальных.

Между тем социолог профессор Уильям Босвелл далек от паники. Он ни секунды не сомневается, что приток иммигрантов не убьет американскую культуру. – «Не убьет, потому что в американской культуре делается много денег, потому что вся остальная страна живет американской культурой. Собственно, ради этого, – говорит он, – латиноамериканцы и стремятся жить в США. Они хотят жить как американцы, быть как американцы. Именно для того они и покинули свои страны. Иначе, зачем им было уезжать?»

Несомненно, с приходом Трампа получить вид на жительство станет труднее, правила будут ужесточены, но, скорее всего, поток иммиграции в Америку не остановится. Наверно, следует принять мысль, что все мы, Россия в том числе, живем в эпоху перемен. А это не всегда бывает легко. Новые лица, чужая речь, чужая культура – все это с непривычки настораживает, а иногда и пугает, часто вызывает неприязнь. Но что поделаешь – ни Америка, ни Европа, ни Россия сегодня уже не могут отгородиться от остального мира. К этому миру можно только приспособиться. А еще лучше научиться видеть в переменах положительные стороны.