Глава 10
Разум нерассуждающий
Одной из особенностей русской натуры многие называют беззаветную преданность идее. Не важно какой, но если уж идея овладела умами, служить ей у нас будут истово, до гробовой доски. Хорошо это или плохо? Достойная это черта или не очень? Все зависит от того, как на это смотреть. Наша история знает ярчайшие примеры массового самопожертвования во имя своих убеждений. Вспомним, к примеру, старообрядцев. Спасаясь от гонений, старообрядцы уходили из мира, скрывались в непроходимых лесах и болотах. Власти жестоко преследовали раскольников, но ни адские пытки, ни казни не могли их сломить. За что же принимались все эти муки?
Одни видят причину раскола прежде всего в народной глупости и необразованности. Они считают, что старообрядцы принимали страдания в основном за право неприятия новых обрядов, чтобы креститься не тремя перстами, как того требовали церковные реформаторы, а двумя – как крестились их отцы и деды, чтобы жить и служить Богу так, как жили и служили их предки. И иконы предки завещали другие – в традиционном византийском и древнерусском стиле письма. Не то, что в православии, где и слепой увидит влияние западных европейцев. Да и многое другое они тоже хотели делать по старинке. На то и были они старообрядцы.
Другие видят в старообрядчестве мужественное сопротивление петербургскому казенно-полицейскому православию, борьбу за сохранение всего чистого, честного и совестливого, что несла вера и что попирала государственная церковь. Отступить от всего этого означало предать свою веру, предать себя, оторвать нечто очень важное от своей души, разрушить свое сознание. Поэтому и боролись они за свое право, не жалея жизней.
Спустя 300 лет с такой же старообрядческой непреклонностью, если не сказать остервенением, большевики вверх дном перевернули всю Россию, переломали миллионы судеб, положили сотни тысяч жизней. Только в борьбе за власть в годы Гражданской войны страна потеряла более миллиона человек. И еще два миллиона в ходе войны стали жертвами террора. Но это было только начало. Меч большевизма регулярно выкашивал все новые и новые миллионы граждан, заподозренных в тайной или явной нелюбви к новой власти. Да даже и необязательно заподозренных, а случайно попавших в число несчастных, намеченных для расправы. И все это – во имя чего? Во имя мечты о всеобщем человеческом счастье, которую принесет мировая революция. Во имя одной из самых абстрактных идей – идеи коммунизма. Первая плеяда большевиков в своем ожесточении и беспощадности сражалась за то, что они видели великой идеей. Позднее, правда, великая идея выродилась в идею помельче – в поддержание тоталитарной власти, что также требовало жертв.
Но ведь точно так же беззаветная преданность идее защиты Родины от врага объединила миллионы человек, помогла перенести небывалые тяготы и ценой невероятных жертв позволила выстоять в Великую Отечественную войну. В какой-то мере способность подчиниться объединяющей идее присутствует в каждом народе. Но, видимо, мало где проявляется так ярко и так всеохватывающе, как в России. Откуда это?
Люди типа писателя Александра Проханова и политолога Александра Дугина, вероятно, будут объяснять эту особенность русского народа метафизическим предназначением России, ее особой миссией или чем-то еще в этом роде. Но, может быть, есть более очевидные объяснения, например, влияние специфических событий нашей истории, а также суровый климат, постоянная зависимость от капризов природы – может быть, все же эти факторы определили становление особой стойкости русской натуры?
Андрей Кончаловский соглашается с тем, что климат и история имеют значение, но полагает, что главная причина кроется в характере распространения Восточного вероучения. Он отмечает:
Первое тысячелетие новой эры христианство развивалось неотрывно от великих традиций античной философии. Богословские школы раннего христианства давали знание не только языков (греческого и латыни), но и диалектики, схоластики, риторики, а также геометрии, астрономии и даже музыки. Однако перевод Завета на славянский язык Кириллом и Мефодием, при всей колоссальной гуманистической значимости привнесения учения в широкие массы, имел один существенный недостаток. Греческий язык и латынь остались вне пределов досягаемости. Это изолировало Русь от великих европейских традиций политической и правовой культуры, от критического осмысления любой идеи, в том числе и религиозной. Русь упустила опыт открытой богословской дискуссии. Признаком подлинного благочестия на Руси стал считаться нерассуждающий разум.
О последствиях принятия восточного христианства размышляли многие мыслители и историки, отмечая положительные и отрицательные стороны этого события, которое во многом предопределило развитие страны и сказалось на формировании национальных особенностей. Например, Василий Ключевский считал, что главным недостатком византийского влияния было… излишество самого влияния. Он отмечает, что «целые века греческие, а за ними и русские пастыри приучали Россию веровать, во все веровать и всему веровать. Это было очень хорошо, потому что в том возрасте… в те века, вера была единственной силой, которая могла создать сносное нравственное общежитие». В том же историк видит и большую беду:
Но не хорошо было то, что при этом нам запрещали размышлять, – и это было нехорошо больше всего потому, что мы и без того не имели охоты к этому занятию. Нас предостерегали от злоупотребления мыслью, когда мы еще не знали, как следует употреблять ее… Нам твердили: веруй, но не умствуй. Мы стали бояться мысли, как греха, раньше, чем умели мыслить, мы стали бояться пытливого разума, как соблазнителя, прежде чем пробудилась у нас пытливость. Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Вышло, что научные истины мы превращали в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами, храм наук сделался для нас капищем научных суеверий и предрассудков. Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским стали холопами чужой мысли.
В либеральной среде принято считать, что самым большим врагом и гонителем инакомыслия во все времена была власть. Заблуждение, считают специалисты. Неприятие инакомыслия, да и любой инаковости свойственно русской натуре во всех слоях общества.
Представим группу наугад отобранных людей и попросим их вспомнить супругу Михаила Горбачева – Раису Максимовну. Эта женщина заметно отличалась от жен других первых лиц государства. Хотя бы уже тем, что мы постоянно видели ее вместе с супругом, в то время как о женах других руководителей мы просто ничего не знали. Они были как бы жены-невидимки. А если иногда случайно их фото и проскальзывали в печать, мы видели совсем другой тип женщин. В отличие от них, Раиса Горбачева была яркой личностью. И по стилю поведения, и внешне – она не стеснялась макияжа, модно одевалась. Раиса Максимовна хотела быть на виду, хотела, чтобы в стране знали ее мнение о том, об этом, чтобы ее видели и знали за рубежом. В общем, она была другая, принципиально отличаясь от жен советских, да и нынешних руководителей.
Ну а теперь давайте зададим себе вопрос: какой тип жены главы государства вам более симпатичен – традиционный, то есть тихий, скрытый от постороннего глаза – пусть это будет, например, тип Наины Ельциной, или тот, что представляла собой Раиса Горбачева? Ответ нетрудно предугадать. Большинству Раиса Горбачева не симпатична, такой тип раздражает, выламывается из традиционных представлений о женах первых лиц государства.
Любая инаковость и уж тем более инакомыслие разрушают привычное, уютное мировидение и восприятие, вносит беспокойство и тревогу в сознание. Возможно, что сравнительно небольшое число диссидентов в брежневскую эпоху объяснялось не только страхом и плохой информированностью советских людей, но и причинами более глубинными, готовностью некритично, без особого интеллектуального осмысления принимать господствующую идеологию. Такой склад мышления противится инакомыслию и подсознательно испытывает к нему враждебность, пытаясь вытолкнуть его из своей среды. Возможно, этим объясняется и то, почему в сталинскую эпоху народ так легко вошел в культуру доносительства. Отбросим в сторону подметные письма, которые строчили на соседей и сослуживцев из обычной корысти. Основная масса доносителей ведь действительно выискивала в своей среде «чужеродные элементы», людей, сомневающихся в правильности и благотворности идеи коммунизма, советской власти и руководства. В них они подозревали тайных вредителей. На их доносах строилось обвинение, с их подачи людей приговаривали к лагерям и расстрелам.
По разным данным в период сталинских репрессий через ад ГУЛАГа прошло более четырех миллионов человек. Несносные условия и тяжелый труд убивали людей. Около миллиона заключенных не дожили до выхода на свободу. И еще более 800 000 человек были расстреляны. Как правило, людей обвиняли в умышленном вредительстве и шпионаже на различные страны. Большевистский террор уничтожил самый эффективный слой крестьянства, выкосил большую часть образованного класса – интеллигенцию. Тем же, кого репрессии не затронули лично, была нанесена тяжелейшая психологическая травма.
Эпоха репрессий породила в людях страх, недоверие и подозрительность друг к другу. Террор власти и историческая неподготовленность народа к критическому восприятию идей словно нашли друг друга. В результате выискивание вокруг себя тайных врагов превратилось в национальную паранойю. Некритичность мышления во многом объясняет и легкость, с которой у нас в стране принимаются всевозможные лжеучения и обещания чуда. Самым ярким примером может служить деятельность печально знаменитого Трофима Лысенко.
Для тех, кто по молодости лет не знаком с этим персонажем, вот краткая справка: Трофим Лысенко прославился не только своими лженаучными теориями, обещавшими невиданные урожаи, новые сорта растений и прочие плоды счастья коммунистической биологии. Не только тем, что советские вожди, прельщенные предстоящим чудом, вознесли Лысенко на олимп сельскохозяйственной науки. Все это было бы полбеды. Беда была в том, что, имея реальную власть в научной среде и влияние в государственной власти, он перевел споры с ведущими советскими генетиками из научной в идеологическую и политическую плоскость. В результате ученые-генетики подверглись репрессиям, а сама наука была отброшена на десятилетия назад. И до сих пор российская генетика не оправилась полностью от учиненного Лысенко погрома.
Точно так же в наши дни примерно теми же пружинами, тем же некритическим сознанием я объясняю наивную веру в различных целителей, гадалок, в привороты и пр. Есть тут и гораздо более широкий аспект. Некритическое сознание тяготеет к закостенелости, сужает горизонт видения и неизбежно ведет к неприятию любой инаковости – национальной, конфессиональной, какой угодно. Не случайно, например, православная церковь на протяжении тысячелетия никак не могла примириться с католической. Как не случаен и всплеск ксенофобии, когда наши города с преимущественно русским населением наводнили киргизы, таджики, узбеки, кавказцы.
Представим себе группу русских школьников, которым показывают фотографии незнакомых им сверстников и просят ребят отметить, кто им по этим снимкам не нравится. Среди фотографий есть снимки школьников азиатской внешности. А теперь догадайтесь, кто нашим испытуемым наименее симпатичен. Совершенно верно, ребятам не нравятся типажи, которые внешне или как-то иначе заметно отличаются от них. Точно такую же реакцию вызовут белые дети у азиатских школьников. Внешние отличия нередко вызывают насмешки и притеснения со стороны сверстников, особенно в гомогенной среде. Это, в общем-то, свойственно всем детям в мире. У них, говорят специалисты, работает инстинкт отторжения чужаков – возможно, так распорядилась природа, имея целью сохранения своего вида. Но по мере взросления инстинкты обычно уступают место нормам, заложенным в культуре данного народа.
Вот, скажем, жители Европы до того, как беженцы с Ближнего Востока и Северной Африки начали превращать их города в помойки и гнезда преступности, в большинстве своем преисполненные сочувствия к несчастным, с готовностью открыли перед ними дверь. А вот наша культура, напротив, оказалась очень податлива на ксенофобию. Мы не любим приезжих. Некоторые ищут рациональные объяснения нетерпимому отношению русских к приезжим. Самое расхожее – конкуренция на рынке труда.
Представление в народе о конкуренции – иногда реальной, но чаще мнимой – действительно имеет место. И в какой-то мере объясняет неприязнь к приезжим. Так же как и поведение отдельных мигрантов не вызывает симпатий ко всем выходцам с Кавказа и Средней Азии. Но это только часть правды. Думается, что, если бы все приезжие вели себя в России исключительно мирно и уважительно и соблюдали правила местной жизни, если бы и помышлять не смели, чтобы занять вакансии, на которые претендуют русские, то все равно обилие людей с темной кожей, раскосыми глазами, говорящих на резком, непонятном языке со странной жестикуляцией, вызывало бы в народе раздражение. Они – другие, и их много.
Возможно, немалую роль здесь играет еще и количественный фактор. Если в небольшом российском городе появился один негр – это диковина. Если по небольшому городу бродит уже 100 или 200 чернокожих личностей – это удивляет и начинает немного раздражать. Но если на ваших улицах каждый десятый… пусть даже не десятый, а каждый 20-й прохожий – негр, это, конечно, пугает и вызывает жгучий протест.
По данным ФМС, в 2015 году в России находились более 10 миллионов иностранцев. Лидировала, конечно, Украина – оттуда к нам приехало 2,6 миллиона человек. Казалось бы, вот она – реальная конкуренция. Но именно к украинцам у россиян отношение спокойное. Чего не скажешь о второй самой многочисленной группе – узбеках. А их действительно много – 1,5 миллиона человек. Но еще больше у нас не любят таджиков, хотя их в России вдвое меньше – чуть более 700 000. Не любят у нас также киргизов и казахов – их-то и вовсе полмиллиона вместе взятых. Не любят всех, кто выглядит и говорит иначе.
Можно предположить, что проблема не только в абстрактном отторжении инаковости. Византия, как мне представляется, заложила в русское сознание и вполне конкретные ксенофобские представления. Русская церковь позаимствовала от греческой праматери постановления соборов, направленных против иноверцев. Например, в церковном уставе князя Ярослава Мудрого – это ХI век – уже имеется закон, согласно которому христианин будет отлучен от церкви за сожительство, как там говорится, с «басурманкой или жидовкой».
Есть в русской натуре еще одна особенность. Это – характерная манера спора, вспомните себя и своих знакомых. Понятно, что, споря, мы убеждены в собственной правоте, но ведь мы не оставляем даже крохотного места для возможной правоты своего оппонента, хоть в чем-то, хоть в самой малости. Нам трудно согласиться с тем, что у каждого может быть своя правота и своя правда. Истина для русского человека всегда абсолютна, она не может быть множественна. Но и просто победить в споре нам мало. Нам же еще необходимо убедить в своей правоте оппонента. Только тогда душа наша находит покой. От этого споры у нас часто бывают особо ожесточенными. К слову, люди западного склада, привыкшие к культуре дискуссий, к тому, что и оппонент имеет право на истину, редко доводят споры до точки кипения, ограничиваясь высказыванием своих доводов. Футбольные фанаты, понятно, не в счет.
Подозреваю, что вот такое стремление к абсолютной истине объясняет и нашу растерянность, когда мы оказываемся перед необходимостью выбора. Например, из множества товаров или услуг. Нам кажется, что среди всего этого нагромождения есть только одно – настоящее и нужное. Вот только бы знать, что именно.
